Фронтир Отчаяния

Он потянул воротник комбинезона, пытаясь вдохнуть глубже. Воздух был тяжелым, насыщенным частицами, которые оседали где-то глубоко в легких. Пыль Хофнунга. Пыль «Надежды». Она везде. В воздухе. В воде. В еде. В легких. В голове. Она медленно, неумолимо перемалывала все – металл, пластик, надежды, жизни.

Артем взял свой потертый планшет и разводной ключ – холодный, шершавый, знакомый. Его билет. Единственная реальность. Он толкнул дверь каморки и вышел в узкий, слабо освещенный коридор барака, навстречу серой бесконечности нового дня. Доки ждали. Ремонт. Чистка. Выживание. Станция дышала своим ядовитым дыханием ему в спину.

* * *

Доки сектора G встретили Артема знакомым хаосом, но уже без вчерашней суеты прибытия «Галилео». Остались следы торопливой работы: масляные лужи, впитавшие серую пыль в липкую кашу; брошенные на проходе пустые катушки от троса; вонь перегоревшей изоляции от перегруженной розетки. Воздух был густым от выхлопа дизеля и взвеси все той же смертельно-белесой пыли, оседающей на ресницах.

Артем копался в фильтре вентиляции бокса управления, выковыривая комья липкой грязи – смесь машинного масла, пыли Хофнунга и непонятного органического мусора. Работа монотонная, почти медитативная. Позволяла не думать. Только вонь стояла невыносимая – горелая резина и кислятина. Где-то рядом, за штабелями контейнеров с маркировкой «Буровой инструмент. Опасно», работал старый погрузчик СМ-12 «Буратино». Его сиплый рев и скрежет гидравлики сливались с общим гулом доков.

Оператор, Семен, все звали его Сёма, в засаленной телогрейке поверх комбинезона, нервно подергивал рычаги. Его лицо под слоем грязи было серым, усталым. Погрузчик кряхтел, поднимая многотонный контейнер с буровыми долотами. Стрела дергалась, гидравлика шипела с хрипотцой. Артем видел, как Сёма лихорадочно дозировал газ – машина явно была на пределе. Пыль Хофнунга висела вокруг нее облаком, оседая на блестящих от масла узлах.

И тогда случилось не громкое ЧП, а тихий апокалипсис в масштабах сектора.

Сначала – резкий, сухой хлопок, как выстрел небольшого калибра. Не грохот, а именно хлопок. Он пробился сквозь общий шум. Артем инстинктивно пригнулся. На погрузчике, у основания стрелы, вырвался серый клуб пара – не дыма, а горячего масляного тумана под давлением. Одна из гидравлических опор машины бессильно сложилась, как подкошенная нога. «Буратино» резко, неудержимо накренился.

Контейнер, не удержанный больше центром тяжести, соскользнул с вил. Не упал – именно соскользнул. Тридцатитонный контейнер с глухим скрежетом заскользил по наклонной платформе погрузчика, сдирая краску и металл, а затем рухнул на бетонный пол. Инерция понесла его дальше, прямо к массивной несущей колонне, поддерживавшей потолочные фермы и часть купола сектора.

Удар был не оглушительным, а низким, глухим, резонирующим. БУМММ. Пол дрогнул под ногами Артема. Контейнер остановился. Колонна вздохнула. Стальная обшивка в месте удара деформировалась внутрь, образовав вмятину размером с телегу. Из трещин по краям вмятины посыпалась бетонная крошка, обнажая ржавые прутья арматуры. Над вмятиной, по всей высоте колонны, побежала сетка мелких трещин в защитном покрытии.

Тишина наступила на долю секунды. Только шипение вырывающегося под высоким давлением гидравлического масла из разорванного шланга погрузчика резало воздух, смешиваясь с едким запахом горелой синтетики и горячего металла. Сёма выбрался из кабины, не крича, а беззвучно открывая рот. Его руки мелко дрожали. Он смотрел не на погрузчик, все внимание было приковано к вмятине в колонне, к оголенной арматуре. Его лицо было белым, как бумага.

Люди начали сбегаться. Не с криками, а с ворчанием и матом, как на давно ожидаемую пакость.

– Опять, сука! Сколько можно с этим гробом возиться!

– Сёма, ты совсем, блядь? Колонну! Глянь на колонну!

– Запчастей-то нет! Где, спрашивается, брать теперь опору цилиндра на эту рухлядь?

Артем подошел ближе, игнорируя крики. Его взгляд был прикован к месту разрыва на погрузчике. Срез гидроцилиндра. Не свежий, блестящий, а темный, зернистый. Классическая усталостная трещина, месяцами растущая под нагрузкой, пока не сработал последний цикл. Внутри, на смазке – видимый осадок: все та же мелкая, абразивная пыль с шахтерской планеты, попавшая в гидравлику через изношенные уплотнения. Она, как наждак, ускорила конец. Он наклонился, тронул пальцем масляную лужу под разорванным шлангом. Теплая. С мелкими, жесткими крупинками внутри. Пыль. Она везде. Она точит все.

– Что случилось? Категория повреждения? – голос проверяющего инспектора Джонсона был ровным, как синтезатор.

Он не смотрел на Семена, не смотрел на «Буратино». Его взгляд был прикован к планшету. Палец тыкал в экран, вызывая стандартные формы.

– Объект: Несущая конструкция, сектор Гольфа. Характер повреждения… – инспектор подошел ближе к колонне, не глядя на вмятину, а сканируя ее камерой планшета.

ИИ планшета наложил на изображение сетку и выдал подсказку: «…локальная деформация обшивки, степень 3. Риск: Повышенный. Рекомендуемое действие: Стабилизация, протокол 7-Бета.» Джонсон зачитал вслух:

– Повреждение классифицировано как ЛК-3. Угроза целостности сектора: Повышенная, контролируемая. Повреждение сопутствующего имущества: Груз категории Бета, утилитарный…

Владимир Геннадиевич, до этого молча осматривавший глубину вмятины и оголенную, ржавую арматуру, резко выпрямился. Его лицо, под слоем докерской грязи, не стало багровым – оно побледнело. Не от страха, а от ярости, сдерживаемой годами. Он шагнул к Джонсону, перекрывая собой камеру планшета.

– Контролируемая? – его голос был не криком, а низким, сдавленным грохотом, как предупреждение перед обвалом.

Он тыкнул пальцем не в Джонсона, а в колонну, прямо в место, где бетонная крошка все еще сыпалась из-под деформированной стали.

– Ты это видишь, Джонсон? Видишь глубину? Видишь арматуру? Это не «Локальная деформация степень три»! Это пластический изгиб с разрушением сердечника! Тут не протокол 7-Бета! Тут протокол «Эвакуация всего сектора, пока он не рухнул на наши бошки!» Понимаешь? Эта колонна – одна из четырех основных под куполом доков! Она держит сотни тонн! Деформация – это когда вмятина на двери шаттла! А это – начало конца! Заплата из домкратов и сетки тут не поможет! Нужно вырезать всю секцию колонны и ставить новую! С заземлением, с перераспределением нагрузки! Понимаешь ты хоть слово из того, что я говорю?! Или твой планшет умнее?

Джонсон на мгновение отвел взгляд от экрана. Его глаза, холодные и пустые, скользнули по лицу Владимира Геннадиевича, потом по колонне. В них не было понимания, зато было раздражение. Раздражение от помехи в заполнении формы. Он снова посмотрел на планшет. Станционный ИИ подкорректировал оценку под давлением громких слов: «…степень 3.5. Риск: Высокий. Рекомендация: Срочная стабилизация, протокол 7-Бета. Примечание: Замена секции требует утверждения уровня 4 и ресурсов, отсутствующих на объекте.»

– Рекомендация принята к рассмотрению, – монотонно произнес Джонсон, снова тыкая в экран. – Но на данный момент – протокол 7-Бета: Временная стабилизация конструкции. Бригада Геннадиева назначена ответственной. Ожидайте инструкций по процедуре. – он поднял палец, указывая на Владимира Геннадиевича, а затем на Артема и других, как на винтики. – Ваша задача – выполнить стабилизацию. Быстро и по инструкции. Оценка рисков – прерогатива Системы Контроля Целостности Объекта.

Инспектор повернулся, чтобы уйти, погружаясь обратно в цифровые отчеты, где колонна была просто значком ЛК-3.5. Владимир Геннадиевич стоял, сжав кулаки. Ярость сменилась горькой, ледяной усталостью. Он посмотрел на Артема, на Касьяна, на бледного Семена. Он посмотрел на вмятину, которая теперь казалась зияющей раной на теле станции. И на пыль Хофнунга, уже оседающую на свежих сколах бетона и ржавой арматуре.

– Система… – он прошептал так тихо, что расслышал, наверное, только Артем. – Она нас всех в гроб вгонит. Своими протоколами и «оптимизациями».

Инспектор уходил, погруженный в свой планшет. Артем оторвал взгляд от среза цилиндра, посмотрел на вмятину, на сеть трещин, на ржавые прутья. Он посмотрел на Сёмку, который все еще стоял, беззвучно шевеля губами, глядя на свою трясущуюся руку. Он посмотрел на капли масла, падающие с разорванного шланга и смешивающиеся с пылью Хофнунга на полу в липкую, ядовитую жижу. Временное укрепление. Символ всей «Лимы». Ветхое, недолговечное, держащееся на честном слове и отчаянии. Гул доков снова накрыл все, заглушая шипение масла и бормотание людей. Ремонт. Чистка. Выживание.

Сектор G погрузился в тревожный полумрак аварийных фонарей. Желтое мерцание LED-прожекторов выхватывало из темноты масляные лужи, исковерканный «Буратино» и зияющую вмятину-кратер на колонне. Воздух был насыщен взвесью бетонной крошки и пыли, не оседающей без нормально работающей вентиляции. Артем втянул носом – запах свежего металла, гари и химической горечи быстротвердеющей смеси.

Бригадир Владимир Геннадиевич, в защитной маске с затемненным стеклом, размашисто чертил мелом на полу:

– Домкраты – тут и тут! Каркас – по контуру вмятины! Заливка – после сварки! Быстро, черти, пока купол на башку не рухнул!

Работа закипела. Артем с напарником Касьяном тащили гидравлические домкраты «Медведь». Стальные тумбы весом по полтонны. Ребра корпуса покрылись ржавыми подтеками, сальники сочились маслом. При включении один из домкратов издал протяжный стон металла – как будто невыносимая тяжесть давила на его поршни уже десятилетия.

– Тащи и не думай! – рявкнул бригадир, помогая установить опору под деформированный участок колонны. – Держать будет. Месяц. Может, два…

Артем в маске-лепестке и потрескавшихся сварных крагах варил каркас. Электрическая дуга выжигала сетчатку даже сквозь затемненное стекло. Каждый шов рождал сноп бело-голубых искр, осыпавшихся на бетон как ядовитые светлячки. Воздух вокруг заполняло ультрафиолетовое свечение и запах озона – не мистический, а физиологически едкий продукт распада молекул воздуха под лучом в несколько тысяч градусов по Цельсию. Пыль Хофнунга, попавшая в зону сварки, плавилась, издавая тошнотворный запах горелого кремния.

– Заливай! – скомандовал бригадир.

Касьян открыл мешок с ремонтной смесью. Серый порошок с резким химическим запахом акрилатов смешали с водой из шланга. Получилась текучая ядовитая жижа. Артем лопатой закидывал ее в каркас, стараясь закрыть рваные края вмятины, оголенную арматуру. Смесь пузырилась, выделяя едкий пар. Где-то в глубине колонны слышался треск – бетонный сердечник продолжал разрушаться под нагрузкой.

И тогда станция снова подавилась.

Сбой повторился. Только теперь – громче, злее. Аварийные фонари погасли на три долгих секунды. Абсолютная тьма, разорванная лишь слепящими пятнами послесвечения от сварки. Гул вентиляторов прервался. Тишина оглушила, как удар по ушам. Домкраты дернулись, проскрипев металлом по бетону. Жидкая ремонтная смесь хлынула из каркаса на пол. И где-то в темноте упала металлическая балка с оглушительным лязгом.

– Твою мать! – взвыл Касьян, шарахаясь от потока химикатов.

–Стоять! Не двигаться! – рявкнул Владимир Геннадиевич.

Его фонарь выхватил из мрака бледные лица рабочих. Затем свет фонарей и аварийных ламп рванул обратно с такой силой, что Артем зажмурился. Вентиляторы взревали, вытягивая ядовитый пар от смеси. Домкраты зашипели, снова принимая нагрузку. Но запах страха уже витал в воздухе – едкий, человеческий, поверх химии и гари.

– Что это было, Геннадич?! – Касьян вытирал с лица серую жижу. – Колонна щас бы лопнула – всех бы нас…

– Не колонна… – Артем сказал тихо, снимая маску. Его легкие горели от пыли. – Сеть. Трансформатор на подстанции… Искрит, наверное. Или контакты…

Он посмотрел на почерневшие от сажи руки. «Пыль точит металл. Станция точит нас.» Мысль возникла сама собой, холодная и точная, как сварной шов.

Джонсон появился как призрак из полумрака. Его планшет светился в руках.

– Статус работ? – голос был ровным, как синтезатор.

– Статус? – Владимир Геннадиевич шагнул к нему, указывая на домкраты и мокрую заплату. – Видишь? Костяк заплаты! Держаться будет, пока гром не грянет! Тут секцию менять надо, а не говном замазывать!

Джонсон щелкнул камерой, снимая «отремонтированный» участок.

– Временное решение соответствует протоколу 12-Бета. Отчет принят. Ожидайте снятия домкратов после полимеризации смеси. 14 часов.

Он развернулся, даже не взглянув на трещины над вмятиной.

Артем поднял голову. Выше колонны, сквозь грязное бронестекло купола, висел черный космос. Острые белые точки звезд. И мертвое Кольцо Портала – символ свободы, который теперь казался насмешкой. Холодный вакуум там… и теплый, медленный распад здесь. На Лиме. На «Надежде».

Он потрогал пальцем застывающую смесь на колонне. Липкая. Недолговечная. Пыль Хофнунга уже оседала на свежем слое, впитываясь в поры. Ускоряя коррозию. Ускоряя конец.

– Убираемся, – сказал Владимир Геннадиевич. – Завтра… Завтра видно будет.

Его голос звучал устало. Ни злости, ни надежды – сплошная пустота.

Артем шел по коридорам к бараку. Его ключ болтался на поясе. Вес привычный. Утешительный. Но сегодня он чувствовал его иначе. Не инструмент. Не билет. Якорь. Якорь, приковывающий к тонущему кораблю под названием «Лима».

А сверху, из черно-белой пустоты, за всем этим наблюдало холодное, безжизненное Кольцо.

Глава 3: Искры под Куполом

В столовой сектора «Дельта» был не воздух, а густая, подогретая взвесь. Пар от дешевых синтетических паст смешивался с испарениями пота тысяч тел, въевшейся в стены пылью Хофнунга и вездесущим запахом машинного масла, принесенным на подошвах. Артем протолкался к раздаче, получив свою порцию: серо-зеленую массу, смутно напоминавшую водоросли, с жестким кубиком протеинового концентрата цвета подгоревшей резины. В стакан налилась мутноватая жидкость – вода, пропущенная через фильтры, которые, казалось, сами вот-вот превратятся в пыль.

Он нашел место в углу, за столом, покрытым несмываемой липкой пленкой. Скамья под ним скрипела протестом. Вокруг стоял непрерывный гул – грохот посуды, шарканье ног, сливающиеся в монотонный рев голоса. На стене напротив, над потрескавшимся замеленным экраном, где шел корпоративный ролик с пропагандистским лозунгом «Хофнунг – наше будущее! Эффективность – наш принцип!», висел плакат. На нем улыбающийся мускулистый мужчина заливался витамином D3 из яркой упаковки. «Кости крепкие – работа спорится!» – гласил слоган. Артем бегло глянул на очередь на витамины в своем планшете: 52 человека, время ожидания – после 15:00. Весь день. Он отложил планшет, ощущая знакомую тяжесть в мышцах и костях – не столько от работы в доках вчера, сколько от безысходности той заплатки на колонне. Ржавая арматура, торчащая из бетона, как ребра мертвого зверя, всплыла перед глазами.

– …списали. Вчера. В сводке – «причина не указана». Прямо как Максима Зейна! Бред собачий!

Голос за соседним столом, хриплый и злой, пробился сквозь гул. Артем машинально поднял голову. Группа шахтеров, лица под слоем плохо отмытой пыли серые и усталые. Один из них, с легким, едва заметным тремором в руках, державших ложку, кивнул:

– Говорят, на разгрузке. «Титан» глюкнул. Зейна контейнером прижало… а бот… – шахтер сделал паузу, его голос срывался. – Бот еще долбил груз, будто ничего не замечал. Методично. Пока гидравлику не порвало от перегруза. На куски…

Третий шахтер, коренастый, с обветренным лицом, стукнул кулаком по столу. Негромко, но твердо.

– А в логе ИИ что? «Превышение допустимой нагрузки при штатной операции. Рекомендация: замена гидроцилиндра МК4-7Б». – он плюнул на липкий пол. – Человек – расходник. Бот – инвестиция. Им мозги в станционный ИИ впаяли – вот они и думать как он стали. Холодно и безразлично.

Молчание за их столом стало густым, как воздух в столовой. Артем отодвинул свою тарелку. Протеиновый кубик казался куском теплоизоляции.

– А в Альфе? – раздался новый голос, злой и громкий, слева. Группа докеров, их комбинезоны блестели масляными пятнами. – Целую бригаду «под нож»! «Оптимизация», мать их! На их место – уже ящики с железом! Этих «Титанов»! А бедолаг отправят с ближайшим кораблем еще куда-то…

– Скоро и нас заменят, – мрачно отозвался другой. – Роботы чинить роботов будут. А мы… мы тут и сдохнем. Как Зейн.

Артем взял стакан, сделал глоток воды, чтобы сбить ком в горле. И тут же поморщился. Обычная затхлость труб, знакомая до тошноты, на этот раз отдавала едва уловимым, но отчетливым сладковатым привкусом. Как будто в воду подмешали дешевый растворитель или пластификатор. Неприятно. Химически. Он поставил стакан, поймав взгляд пожилого механика за соседним столиком. Тот, заметив его реакцию, кивнул, покашливая сухим, пыльным кашлем.

– Гадость, да? С утра такое пью. Чистят, говорят… – механик махнул рукой. – Или трубы окончательно гнить начали. Держись, парень. Тут много чего не того.

В этот момент в столовую ввалилась группа возбужденных техников с инструментальными ящиками.

– Ты видел?! На Служебной аллее! – кричал один, с размаху ставя ящик на стол. – Шахтеры с Гаммы ту крысу корпоративную, Петрикова, зажали!

– Орали, что из-за их бумажек Зейну списали и людей гонят как скот! – подхватил второй, срывая с головы заляпанную шапку. – Петриков бледный как смерть! Дрожал весь!

– Дали ему, наверно? – злорадно спросил третий. – Хорошо бы! По шее этим бумажкомарателям!

Пожилой механик рядом с Артемом фыркнул, отодвигая свою тарелку.

– А полиция что? А? – его голос прозвучал громко и резко, привлекая внимание соседей. – Мигом, небось, примчались! Буквально через пару минут! Как корпоративную мразь защищать – они всегда первые. А когда у нас в Доках «Буратино» развалился и чуть кого не пришибило – помните? Полчаса ждали! Вот она, их «служба»! Быстры, только когда Систему защищать надо!

Ропот согласия прокатился по ближайшим столам: «Верно!», «Сволочи!», «Система!». Слово «Система» прозвучало как ругательство, тяжелое и окончательное.

Артем встал. Есть он больше не мог. Тяжесть в желудке смешивалась с тяжестью в груди. Слухи о смерти, увольнениях, драке висели в воздухе плотнее вездесущей пыли Хофнунга. Гнев на полицию и корпорацию был фоном, гулом, который теперь отдавался в висках. Он посмотрел на недопитый стакан воды с ее странным сладковатым привкусом – еще один мелкий сбой в и без того разваливающемся мире. На экране улыбающийся диктор что-то говорил о «новых горизонтах добычи». Артем отвернулся и направился к выходу, расталкивая усталые спины, оставляя за спиной гул сотен голосов и запах безнадежности. Впереди были серые коридоры и гудение вентиляции, неспособной очистить воздух ни от пыли, ни от нарастающего напряжения.

Дверь столовой захлопнулась за Артемом, отсекая гвалт и спертость, но не принося облегчения. Коридор сектора «Дельта» встретил его привычным полумраком. Тусклые светильники, встроенные в потолок десятилетия назад, боролись с вечной сумеречной дымкой, которую не могла развеять вяло работающая вентиляция. Воздух здесь был другим – холоднее, сырее. Запах ржавчины, плесневелого конденсата и старой смазки висел плотной пеленой, пробиваемой лишь едкими нотами дезинфектанта, которым отчаянно пытались бороться с невидимой гнилью станции. Где-то в глубине переплетения труб шипел пар, а с потолка монотонно капало в желоб – кап… кап… кап… – ритмичный метроном умирающего механизма.

Артем пошел, прижимаясь плечом к шершавой, прохладной стене. Тело ныло – не столько от усталости, сколько от сжатой пружины напряжения после столовой. Слова о Зейне, о «Титане», о Петрикове и мгновенной полицейской реакции звенели в ушах поверх монотонного гула. Он машинально поднес руку ко рту, пытаясь языком стереть прилипший к губам налет пыли и тот странный, сладковатый привкус воды. Он остался – назойливый, химический.

Шаги эхом отдавались в пустом коридоре. Артем свернул за угол, направляясь к переходу в жилые сектора. И тут он их увидел.

Патруль.

Двое полицейских в стандартных, потертых серых бронежилетах поверх комбинезонов шли размеренным шагом. Каски с забралами скрывали лица, оружие – компактные шокеры – висело на поясе. Но не они заставили Артема замереть на мгновение и инстинктивно прижаться к стене глубже.

Между ними, чуть позади, плыл по полу новый дрон. Не тот убогий, трясущийся на колесиках ящик, что иногда попадался в доках. Этот был низким, приземистым, обтекаемой формы. Его корпус был покрыт матово-черным составом, поглощавшим свет, делая его похожим на вырезанный кусок ночи. Никаких видимых глаз или камер – только гладкая поверхность, изредка мерцающая тусклым синим индикатором где-то внутри. Он двигался абсолютно бесшумно, плавно огибая неровности пола.

Артем затаил дыхание. Дрон не издавал звуков, но само его присутствие было физически ощутимым давлением. Он чувствовал, как по спине пробежали мурашки. Не страх, а первобытное ощущение вторжения, слежки. Дрон не поворачивался, но Артем знал – он сканирует. Он ощущал этот невидимый луч – не тепловой, не световой, а что-то иное, холодное и аналитическое, скользящее по его коже, по лицу, считывая биометрию, фиксируя присутствие.

Центральная часть корпуса дрона, гладкая и темная, на мгновение сфокусировалась на нем. Не поворотом, а просто – внимание. Словно невидимый глаз пристально уставился прямо в душу. Артем резко отвел взгляд, уткнувшись в шершавую поверхность стены, чувствуя, как сердце забилось чаще. Ком в горле мешал глотать. Он пропускал патруль, стараясь стать частью стены, невидимым, незначительным.

Полицейские прошли мимо, не удостоив его взгляда. Их шаги гулко отдавались по металлическому настилу. А вот дрон… он задержался на полсекунды дольше. Его «взгляд» все еще ощущался на затылке Артема, даже когда корпус уже поворачивался, следуя за людьми. Потом он плавно двинулся дальше, растворившись в полумраке коридора вместе с полицейскими. Бесшумный призрак контроля.

Артем выдохнул, не осознавая, что задерживал дыхание. Он уже хотел двинуться дальше, когда до него донесся обрывок разговора, долетевший из-за поворота. Голоса полицейских, приглушенные шлемами, но различимые в неожиданно наступившей тишине после их прохода:

– …куда теперь? Опять на вызов? – прозвучал один голос, хрипловатый и раздраженный.

– Да в тот же район, Саныч. Сектор «Эхо», – ответил второй, более молодой, но с ноткой усталости. – Анонимка опять. Поступила полчаса назад.

– Опять? – голос «Саныча» закатился от возмущения. – Что-то в последнее время их как грязи развелось! Все про «подозрительные сборища» да «антикорпоративные разговоры». Надоело, ей-богу.

– Ага, – согласился второй. – Может, эти новые баловаться начали? С «Галилео»? Шпионят, доносы строчат? Слишком уж резво они тут освоились, в свои «особые» кабинеты засели… Да и смотрят как-то… свысока.

Голоса затихли, удаляясь. Артем стоял, прижавшись к стене, слова крутились в голове, смешиваясь с ощущением холодного «взгляда» дрона.

«Анонимка опять…», «…эти новые с «Галилео»… Шпионят, доносы строчат?»

Картинка сложилась сама собой, жесткая и ясная. Не ИИ, не мистическая «Система», как орали в столовой. Люди. Новенькие. Те самые «гости», которые прилетели на последнем «Галилео» и сразу заселились в отремонтированные блоки Административного сектора. Те, что ходили с планшетами, смотрели на докеров и шахтеров как на расходный материал. Они пишут доносы. Они наводят полицию. Они причина этого внезапного репрессивного зуда, этой мгновенной реакции на драку с Петриковым.

Гнев, горячий и ясный, сменил мимолетный страх перед дроном. Он сжал кулаки, ощущая, как пыль Хофнунга хрустит на ладонях. Эти выскочки… Они думают, что могут прийти и сеять страх? Использовать полицию как свою дубинку?

Он резко оттолкнулся от стены и зашагал дальше, в сторону жилых секторов. Мысли путались: Зейн, разбитый «Буратино», вмятина на колонне, сладковатый привкус воды, матово-черный дрон и теперь – «гости» с «Галилео». Очередной виток в спирали распада «Лимы». Но теперь у этого распада появилось конкретное, человеческое лицо. Лицо предателя, стукача, пришельца.

Он почти не заметил, как дошел до знакомой арки, ведущей в более оживленные кварталы жилого сектора. Гул голосов, смех, крики детей – обычная жизнь «Лимы», пытающаяся игнорировать язвы станции. Но Артем уже не мог игнорировать. Он шел, чувствуя на спине невидимую метку – то ли от «взгляда» дрона, то ли от подозрений тех самых «новых». И где-то в глубине сознания, под слоем гнева, шевелился холодный вопрос: а если полицейский прав? Если эти «анонимки» – лишь верхушка айсберга? Что еще затевают «гости»?

Мысль вечернем походе в бар «Лунный Кратер», о возможности выпить дешевого порохового чаю и на время забыться, казалась теперь не отдыхом, а глотком воздуха перед нырком в мутную воду. Но другого выхода не было. Он нуждался в этом глотке. Отчаянно.