Вольные мореходы. Книга первая: Медный щит

Пётр Аркуша

Вольные мореходы. Книга первая: Медный щит

Пролог

Нелен, хранитель ночи и ночных светил смотрел на нее с небес, и его холодное божественное сердце таяло. Очень долго он не решался спуститься к ней. Но однажды все же пролетел под серой дымкой облака, скользнул по нетронутому снегу и змеистым паром, почти невидном в темноте ночи, приблизился к ее жилищу. Он стал клубами медленно затекать внутрь, чуть приподнимая медвежью шкуру, закрывавшую вход. Она спала.

Поленья давно прогорели, и в очаге дотлевали последние угли. Он быстро возник в человеческом облике, и провел над углями рукой. Вспыхнул огонь.

Она проснулась, испуганно посмотрела на незнакомца большими черными глазами и молча поползла к стене. Он улыбнулся и взмахнул своей когтистой рукой перед ее лицом. Она закрыла глаза и без сил повалилась на подстилку. Он посмотрел на нее своими яркими зелеными глазами и шепотом приказал:

– Будь моей.

Она вытянула руки и на коленях пошла к нему…

У нее родился сын. Она назвала его Кану – меченый богами. Левый глаз дитя был зеленый, как у кота, и светился во тьме, а правый был черный, как уголь.

Шли годы, Кану взрослел. Жители деревни принимали его за демона и редко общались с ним. Мать раздобыла ему лук и стрелы, чтобы Кану научился охотиться. Добытые рога и шкуры он менял в деревне на утварь и одежду…

Однажды вернувшись с охоты, Кану нашел свою мать на снегу рядом с хижиной, всю в крови. Кругом валялись камни, а снег был плотно примят множеством ног. Она была еще жива. Ослабевшими руками она сняла с шеи амулет в виде серебряного круга, который ей подарил Нелен, и надела на сына.

Кану сжег хижину вместе с телом матери, а потом три дня в одиночестве бродил по горам. Через три дня он вернулся в деревню и превратил ее в пепелище, не пощадив никого…

I. Разграбление торговой галеры

Галера «Удача» рассекала упругим носом воды Пустынного моря. Почему это море назвали Пустынным, никто уже не помнил – имя прижилось издревле. Теперь его волны бороздили все, у кого было на чем плавать. Здесь процветали и рыбная ловля, и торговля, и пиратство.

Галера была без каких-либо флагов или символов, которые могли бы указать на ее принадлежность к одной из прибрежных стран, но большой коричневый парус наводил на определенные мысли. На веслах под жаркими лучами солнца сгибались полуобнаженные мужчины – крепкие и здоровые, ничуть не похожие на рабов. Да это и не были рабы – они называли себя вольными мореходами.

В первом ряду крепко налегал на весло рослый воин, на его спине лежал засаленный хвост черных волос, а все тело было иссечено давними порезами и рубцами. Левый глаз мужчины был закрыт кружком черной ткани, что придавало лицу довольно мрачное выражение.

Над галерой летели глухие удары барабанного ритма. Не быстрые – люди были измождены с самого утра, а под полуденным солнцем работа вовсе превращалась в пытку.

– Эх, почему капитан не хочет посадить рабов! – пробурчал бритый налысо парень, сидевший рядом с одноглазым.

– Молчи, – грубо оборвал его одноглазый. – Капитан знает, что делает. Рабы не будут грести так, как ты, и могут поднять бунт при первом же случае. Кроме того – их надо кормить. Ты согласен кормить вонючих нахлебников из своей доли?

– Иногда можно и покормить, – хрипло заметил парень. – Это каторга какая-то!

– Делай, как все, или мы тебя ссадим на берег. Думаю, любое государство обрадуется тебе! Ты, по-моему, попал в немилость всех правителей ойкумены, да и не ойкумены тоже, – ответил одноглазый, и на соседних скамьях довольно заржали.

– Ты, Кану, помощник капитана, тебе живется вольготнее, да и доля твоя выше.

– И гребу я посильнее… – добавил Кану, опять вызвав смех у гребцов на соседних скамьях. – Не нравится – уходи, Нер. Мы никого не неволим, мы – мореходы, и нам нет земного закона. Мы сами – закон, но наш закон не имеет права нарушать никто, если уж ступил на борт этого корабля.

Нер стиснул зубы и налег на весла, чтобы унять злость.

– Корабль! Вижу корабль! – неожиданно возопил с мачты впередсмотрящий.

– Чей? – спросил Кану.

– Царства Снезен.

– Какой?

– Торговый!

– Быстрее ритм! – заорал Кану, продолжая грести. – Где капитан? Капитан где? Где Лектиэл? Куда подевался этот сукин сын? В какой стороне корабль? – спросил он впередсмотрящего, задрав голову.

– Право по курсу!

– Право по курсу! – крикнул Кану кормчему, оставил весло и бросился к фальшборту. На горизонте крупным пятном виднелась пузатая торговая галера. Красный флаг, еле различимый в дымке, скрывавшей дальние предметы, указывал на царство Снезен. – Левый борт, суши весла! Ритм вдвое!

Барабанщик быстрее заколотил по сухой коже, и под веслами споро закипели волны.

– Левый борт! Весла на воду! – опять приказал Кану, следя за пенными отворотами, которые, как плугом, отбрасывали лопасти. Галера приближалась. Она быстро росла, становясь все ближе и доступнее, а в Кану клокотало желание битвы – то самое желание, которое, порой, бывает для мужчины дороже желания обладать женщиной. Когда галера выросла до таких размеров, что можно было различить курчавую голову капитана, Кану повернулся и крикнул:

– Трое – в кубрик за оружием и абордажными крюками! – с лавок мгновенно сорвались трое гребцов, и, грохоча сандалиями по деревянному настилу палубы, устремились выполнять приказание. Кану облизнул губы и глубоко вдохнул пропитанный солью морской воздух. Галера была совсем близко, она отчаянно пыталась ускользнуть от легкого и быстрого преследователя. Над волнами летел бешеный ритм барабана и слышался яростный хлест кнута, обминавшего спины рабов. В это время на палубе «Удачи» показался капитан Лектиэл. Он огладил бороду и, взглянув на торговую галеру, спросил:

– Кто приказал нагнать?

– Я! – отозвался Кану. Капитан одобрительно кивнул. В это время на палубу, звеня, посыпались вынесенное из кубрика оружие и доспехи.

– Облачитесь! – рявкнул Кану и вырвал из груды меч, щит и панцирь из тяжелых пластин. Мореходы с грохотом бросили весла и стали быстро разбирать оружие. «Удача» почти не замедлила своего хода, продолжая упорно скользить, рассекая волны. На галере царства Снезен яростно мелькал кнут и слышалась неразборчивая речь, скорее всего – брань. Шипели волнами весла, выгадывая последние десятки локтей, но всем было ясно, что корабль обречен.

– Крюки! – заорал Кану, и тотчас же в белое, обожженное солнцем небо взвились хвосты веревок. Несколько крючьев упали в воду, но большинство зацепились за фальшборт, один даже замотался вокруг мачты. К веревкам, выхватив мечи, бросились воины, охранявшие груз. Галеры столкнулись. Раздался треск ломаемых весел и отчаянные крики рабов, прижатых рукоятями к скамьям.

– На абордаж! – прохрипел Кану и первый прыгнул на борт галеры, обрушивая меч на голову ставшему ему на пути воину. С яростными криками вольные мореходы ринулись вслед за Кану. На палубу полилась кровь, а к небесам взлетели предсмертные крики. Кану сражался в первых рядах, вертясь, как мельничная лопасть, и поражая всех, кто пытался к нему подступиться. Сверкнул клинок – и оскаленная голова покатилась ему под ноги. Обратным движением Кану разрубил чью-то грудь, и вогнал оружие в живот нападавшему сзади. Его черный глаз полыхал жаждой крови, а движения были точны и стремительны, словно Кану ничуть не устал после изнурительной гребли.

На него набросились еще двое, блестя кривобокими саблями. Он вспорол горло одному так, что тот, блюя кровью на палубу, упал к ногам Кану. Затем одноглазый мореход отбил несколько ударов второго противника и, со звоном смяв своим громадным мечом золотистый панцирь, разрубил его тело от плеча до середины груди. Воин удивленно покачнулся, и, выронив оружие, грохнулся на палубу. Кану резко развернулся и выбросил щит навстречу солнцу. Сильно ударил топор, щит содрогнулся, и в это время мореход, изогнувшись, всадил меч из-под щита в живот нападавшего. Сталь смяла кольчугу, словно это была ткань, из разверзшейся плоти на доски хлынула кровь, противник-бородач захрипел и упал на колени. Резким движением Кану отсек ему голову и побежал в каюту капитана.

По всему кораблю вольные мореходы добивали выживших матросов. Палуба почернела от крови, на досках распростерлись трупы в самых невероятных позах, с выпученными глазами и оскаленными ртами. Кану задержался на миг, холодно окинул взглядом эту картину, и, распахнув дверь, ворвался в каюту. Тяжело дыша, кто-то набросился на него из темноты. Кинжал скользнул по пластинкам доспехов, Кану отбросил щит и, схватив напавшего за руку, смял ее так, что тот со вскриком выронил оружие. Затем мореход рванул незнакомца к себе и приставил меч к его горлу. Яростно вращая глазами и конвульсивно качая подбородком, на морехода косился старик.

– Ты кто? – спросил Кану.

– Гестед.

– Кто ты? Провидец? Колдун? Торговец? – прохрипел мореход.

– Я… я плыл…

– Дурак! – Кану швырнул Гестеда на пол и занес над ним меч. Старик извернулся и застонал:

– Нет! Не надо! Пощади! Там… там есть щит.

– Какой щит? – удивился Кану и опустил меч. – Ну-ка покажи мне.

– Да, да… – закивал головой старик, поднялся на ноги и, шатаясь, подошел к низкому столу, на котором были разложены карты ойкумены, придавленные массивной бронзовой чернильницей. Опустившись на колени, Гестед залез под стол и чем-то загремел там.

– Достань, я не смогу, – прокряхтел он.

– Ну, да, – сказал Кану, – а ты отхватишь мне башку ножом.

– Нет, нет… Я не смогу достать этот щит. Помоги мне.

Кану наклонился, заглянул под стол и увидел, что старик возится с большим, круглым щитом, богато украшенном медью. Мореход отстранил Гестеда и выволок щит. Тусклый свет из маленьких, грязных окон облил его крепкую поверхность, и Кану различил странные значки и рисунки, искусно выдавленные на сильно потускневшей от времени меди. Щит был красив и, видимо, не так прост, как могло показаться, если старик решил выкупить им свою жизнь.

– Я бы сам его нашел.

– Но… – глаза старика на миг вспыхнули безумием, тем самым, какое Кану встречал у колдунов.

– Так что? – спросил мореход.

– У этого щита есть тайна. Но какая это тайна, я отвечу тебе, если ты поклянешься, что отпустишь меня.

– Я клянусь, – твердо произнес Кану, но Гестед хитро улыбнулся и сказал:

– Нет, поклянись чем-нибудь ценным. Поклянись именем бога… Веледака.

При этих словах Кану схватился за меч, раздул в гневе ноздри, но сумел унять себя.

– Поклянись, – тихо повторил старик, глядя своими серыми глазами прямо в черный глаз Кану. Гестед не боялся, и это лишний раз подтверждало, что он обладал какой-то силой.

– Хорошо, я клянусь, – кивнул Кану, на мгновение забыв, кто у кого в плену. – Я клянусь именем Веледака, что отпущу тебя, как только ты раскроешь мне секрет. Но я также клянусь, что, если этот секрет будет пустяшный, то я убью тебя на месте, а тело твое отправлю на корм рыбам!

– Теперь смотри, – зашептал старик, приблизившись к мореходу. – Этот щит – карта. Карта в землях, которые нам неизвестны. И там, куда она ведет, лежат несметные сокровища, но эту карту надо разгадать, она – загадка.

– Откуда тебе все это известно? – спросил Кану. – Может, это просто красивые значки и больше ничего? Я не верю тебе. Как разгадать эту карту?

– Я не знаю этого. Я пытался, но не смог, поэтому вез этот щит одному мудрецу в Налраде, но напал ты.

– Ты обманул меня! – Кану поднял меч, и приготовился разрубить Гестеда, но старик вытянул руку и сказал:

– Нет, не обманул. Вот, смотри! – он вытащил из складок своего темного хитона какой-то клочок ткани и подал Кану. – Я нашел это в библиотеке Шадала! А потом полжизни потратил на поиски этого проклятого щита!

Кану развернул ткань и увидел там незнакомые буквы, а под ними – изображение круга, на котором красовались непонятные рисунки.

– Гляди, – старик положил тряпицу на щит, и мореход увидел, что значки на круглом рисунке и щите были одинаковыми, словно кто-то срисовал их на ткань.

– Ладно, – кивнул он и заткнул тряпицу за пояс. – Я держу свое слово. Я оставляю тебе жизнь и дарю эту разграбленную галеру. Можешь плыть на ней, куда хочешь, – рассмеялся Кану и склонился над щитом, никак не желая отрывать взгляда от красивых значков.

Старик обернулся к столу, схватил какой-то пузырек и швырнул его под ноги мореходу. Кану стиснул рукоять меча, но поздно – каюту заволок дым, наступило удушье, и мореход, внезапно обессилев, упал на пол. Гестед кинулся к нему, вырвал из-за пояса ткань с письменами и метнулся к окну. Кану с трудом поднял голову и попробовал встать на ноги, но ему мешал туман перед глазами.

Старик распахнул окно и взмахнул руками. В то же мгновение все его тело уменьшилось, покрылось черными перьями, он распростер руки-крылья и вороном полетел над волнами, зажимая в клюве тряпицу. В это время в каюту ворвался Нер с окровавленной саблей в руке и, увидев лежащего на полу Кану, бросился к нему:

– Что здесь было?

– Проклятый колдун! – простонал Кану. – Он убежал с письменами. Найди его! Хотя… Нет… Он улетел, его не догнать…

Кану встал и, пошатываясь, вышел из каюты на палубу. Вольные мореходы вовсю грабили галеру. Они тащили из трюма тюки с тканями, вытаскивали бочонки с водой, амфоры с зерном, вяленое мясо и обыскивали тела. Разграблением распоряжался капитан. Он стоял у мачты в залитых чужой кровью доспехах и, осматривая добычу, приказывал, что делать – нести на борт «Удачи» или оставить на галере Снезена.

Кану отрешенно смотрел на происходящее. Ему никак не давал покоя щит, найденный в каюте. Нет, старик, конечно, не врал – щит имел большую ценность, это вполне могла быть и карта, но как ее разгадать? Оставалось одно – плыть в Налрад и найти там мудреца, который сможет растолковать тайну щита. Хотя Кану мог поставить свою голову, что старик будет там ожидать его и щит. Стоило ли? Неужели в других городах мало мудрецов, способных понять секрет этого щита?

Манило то, что Налрад, процветающий портовый город на восточном побережье Пустынного моря, находился совсем близко. Всего в ночи пути, если плыть напрямик, через море, ориентируясь по узорам звезд, как осмеливались плавать лишь отчаянные вольные мореходы. Так плыть или нет? Стоит ли рисковать из-за щита? Ведь старик, назвавшийся Гестедом, не так уж и прост и, похоже, долго изучал магию. Кроме того, если плыть в Налрад, то придется объяснять капитану – зачем.

Кану провел пальцами по тугой коже кошелька, висевшего на поясе, и, развязав его горлышко, выудил квадратную монету. На одной ее стороне были изображены два скрещенных копья – символ царства Снезен. Он загадал, что если выпадет гладкая сторона, то он любыми путями поплывет в Налрад. Если же копья – то остается на корабле, надеясь на промысел богов. Монета высоко взвилась в воздух, сверкая золотом на солнце. Кулак схватил ее, словно заглотил, и хлопнул по тыльной стороне ладони. Монета блеснула, ослепив глаз и на мгновение скрыв изображение. Мореход вгляделся и увидел перекрещенные копья – боги не пророчили плыть в Налрад. Кану поднял голову к солнцу, улыбнулся и прошептал благодарность Нелену.

В это время вольные мореходы хватали последнее, что могли найти на разграбленной галере и прыгали с борта на борт. Кану зачем-то задержался на окровавленной палубе, озирая застывшие в агонии тела с вытаращенными глазами, перекошенными лицами и стиснутыми зубами. Некоторые трупы были сильно изуродованы.

Мореход вдруг встрепенулся, вошел в каюту и, наклонившись, поднял с пола медный щит. Взором своего черного глаза он восхищенно обнял его рифленую поверхность. Ладонь в кожаной клепаной перчатке с отрезанными пальцами любовно провела по рисункам. Кану надел щит на руку, вышел на солнце и легко перепрыгнул на борт своей галеры. Обернувшись, он увидел, как последний отрезанный хвостик каната падает в колышущуюся воду. Торговая галера медленно удалялась, разграбленная вольными мореходами. Кану еще долго стоял у фальшборта, глядя на нее, и не пошевельнулся, даже когда за его спиной монотонно забил барабан, призывая гребцов на скамьи.

– Пойдем, мне одному будет тяжело грести, – сказал Нер.

– Будет буря, – тихо произнес Кану и прищурился. Когда он начинал говорить таким голосом, мореходы остерегались обращаться к нему – означало быть беде. Нер посмотрел в его черный глаз, где блестело солнечное море, и улыбнулся:

– Небо чистое, откуда быть буре?

– Нет, будет буря, – повторил Кану. – Страшная буря. Еще ни один из вас не видел такой.

Нер похолодел, отступил и сел грести в одиночку, оставив Кану стоять у фальшборта и смотреть на превращавшуюся в точку галеру.

Кану оказался прав – неожиданно подул сильный ветер, и мореходы поначалу с радостью смотрели на гордо выпятивший грудь парус. Потом с востока налегли тучи, и небо быстро потемнело. Коричневый парус, хлопнув, расправился и выгнулся от налетевшего ветра. Мореходы вытащили весла из воды.

Кану недвижно стоял у фальшборта, все еще сжимая в руках тяжелый щит. Галеру начало шатать, в борт стали глухо биться волны. Они отдавали каким-то металлическим блеском, а свинцовые гребни казались мореходу пеной у рта одержимого. Ветер взмахнул волосами, которые Кану распустил на время битвы, и бросил прядь на лицо мореходу, а остальные рассыпал по груди и плечам.

Корабль шатало, мореходы тревожно перешептывались. Нер сидел на носу, прижавшись спиной к фальшборту, и смотрел на доски между раскинутыми босыми ногами. Иногда он поднимал голову и глядел на Кану с каким-то подозрением или, даже, осуждением.

– Будет буря? – спросил Лектиэл, подойдя к Кану.

– Она уже рядом…

– Откуда она?

– С востока, я даже знаю, кто ее наслал.

– Это колдовство? – изумился капитан.

– Да, – кивнул Кану. – Нам мстит могущественный колдун.

– И что, бури никак не избежать? – Лектиэл был испуган, он нервно тер пальцами клепаную кожу пояса.

Вдали небеса ниткой перечертила молния, и в это же время рванул ветер. Галера наклонилась, за бортом взорвалась волна, шлепнув водой на палубу. Кану вдруг обернулся и, посмотрев на мечущийся парус, прокричал:

– Спускайте парус! Быстрее! – его громкий голос словно вывел мореходов из оцепенения. Поливая друг друга бранью, они бросились к мачте. Не пошевелился только Нер, но этого никто и не заметил.

Хлынул ливень. Галеру швыряло с волны на волну, ее борта сотрясались от тяжелых ударов. Все скрипело и ходило ходуном. По мокрой палубе тяжело шлепали концы канатов, и грохотали уложенные между скамьями весла. В какое-то мгновение галеру с сильно задранным носом озарила вспыхнувшая рядом молния, и сразу же раскатился гром.

Мореходы в испуге бросились в кубрик, на палубе остался только Кану – в доспехах, с прилипшими к плечам волосами. Правой рукой он держался за фальшборт, а левой сжимал драгоценный щит. Молнии несколько раз озарили его. Галера вновь сотряслась. Под скамьями, перекатываясь, глухо загрохотали весла.

Раздался треск – мачта, не выдержав дыхания ветра, переломилась и потянула за собой канаты. В это мгновение распахнулась дверь кубрика, и молния осветила фигуру Нера. Он с трудом держался за косяк и глядел на Кану. Волны ударили еще раз и накрыли галеру. Когда снова блеснула молния – Нера уже не было, а дверь беспомощно хлопала на ветру. Корабль сильно накренился и зачерпнул бортом воду. Верх мачты утопал где-то в волнах, невидимый глазу.

Еще один удар, и Кану не устоял, его повлекло вниз, в темную зыбкую пасть моря. Из последних сил он пытался уцепиться за скользкие канаты, за фальшборт, за прибитые к палубе скамьи, но все было тщетно – его влекло вниз, в воду, туда, где колыхался обрубок мачты. Когда галеру качнуло еще раз, Кану не смог удержаться за край скамьи. Пальцы предательски сползли, оторвались от спасительного дерева, и мореход полетел в море.

Падая, он сильно ударился головой о мачту, но так и не выпустил щита. Вынырнув, Кану взмахом головы сбросил волосы с лица. Стиснув зубы, он поймал хвост каната, намотал его на руку и крепко прижался к мачте. Доспехи неумолимо пытались утянуть морехода на дно, да и щит тоже был не легким. Сверкнула молния, осветив гороподобный силуэт галеры. Кану посмотрел на него и услышал громкий скрип. Мачта словно ожила и, обрывая последние канаты, связывавшие ее с кораблем, поползла вниз, в пенящееся волнами бушующее море. Кану крепко обхватил мачту правой рукой и доверил себя воле Нелена…

II. Неприступный город-остров Налрад

Волны набегали и отступали, словно укрывая песок теплым покрывалом и вновь сдергивая его. Волосы колыхались, как водоросли, в воде, а пластинки доспехов блестели на солнце, будто золотые монеты. На берег наполовину выползла круглая мачта. Она неглубоко зарылась в песок, укрепившись щупальцами веревок.

Правая рука Кану свисала с мачты, обмотанная выволоченном в песке, словно в муке, канатом. Пальцы окунались ногтями в прибывающую и отходящую воду. Мореход открыл черный глаз, медленно поднял голову и выплюнул комки песка.

Оглядевшись, он обнаружил, что его левая рука лежала на поверхности щита. Как он оказался здесь? Мгновенно в ответ пришел гул бури и яростные всплески волн. Неужели он спасен? Но где «Удача»? Где команда? Неужели все, кроме него, погибли? Он представил тонущую галеру и пытающихся выплыть мореходов, беспомощно цепляющихся за борт и за плавающие как щепки в воде весла…

Подняв глаза к небу, Кану возблагодарил Нелена за свое чудесное спасение. Мореход попытался пошевелиться, но понял, что обессилил. Он неторопливо стянул с руки канат, которым опутался ночью в воде, и выполз на горячий сухой песок.

Кроме мачты море больше ничего не прибило к берегу. Вдалеке колосился тростник, а ближе, почти у самого песка, росли деревья с широкими яркими листьями. Кое-как Кану снял с себя тяжелые доспехи, влажные штаны и куртку и разложил сушиться на солнце. Осмотрев вещи, он понял, что его кошелек, судя по всему, остался на дне моря. Подставив солнцу спину, мореход быстро заснул, не снимая руки с раскаленного, как сковорода, щита.

Проснулся Кану внезапно – его разбудило тревожное чувство. Резко повернув голову, он увидел мужчину в одной лишь набедренной повязке, рывшегося в разложенной на солнцепеке одежде. Заметив, что мореход проснулся, вор испуганно отскочил в сторону. Кану рванулся, сделал бросок рукой, схватил вора за ногу и резко дернул. Мужчина упал и сыпанул песком в лицо мореходу. Кану зажмурил глаз, но не выпустил вора. Тот ударил морехода пяткой в голову, Кану уклонился и удар прошел вскользь.

Собрав силы, Кану набросился на противника, опрокинул его в песок и сдавил рукой горло. Тот сжал руки вокруг шеи морехода, и они, хрипя, покатились по песку к воде. Наконец, свободной рукой Кану зачерпнул горсть песка и высыпал вору в глаза. Тот закричал и ослабил хватку. Кану сразу сорвал его руки со своей шеи и ударил своим крепким лбом ему в лицо. Вор откинулся назад, из его носа вытекла струйка крови. Мореход придавил грудь противника коленом и похлопал смуглое лицо по щекам. Вор открыл глаза, и Кану спросил:

– Что ты искал? Золото?

Вор испуганно покачал головой.

– У меня нет золота, а тебя я могу убить уже за то, что ты рылся в моей одежде. Может, ты хочешь умереть? – спросил мореход. Вор замычал и замотал головой.

– Если хочешь жить, то ответь, где я нахожусь? – спросил Кану.

– В Землях Филитян.

– Здесь есть рядом город?

– Там, далеко, Налрад, – ответил вор, вытянув руку и указывая направление.

Налрад! Это название бросилось Кану в голову, он сразу переспросил, но мужчина опять утвердительно покачал головой. Мореход понял, что это были не просто дела богов, здесь чувствовался чей-то замысел. Кому-то надо было, чтобы он, Кану, принес в Налрад этот проклятый щит! Иначе как могла буря, летевшая с востока, вынести его на восточное побережье?

– Ты раб? – спросил мореход.

Мужчина отрицательно помотал головой:

– Я вольный сеятель.

Кану захохотал, подняв голову к солнцу. Этот откупившийся раб считал себя вольным. Но и он, Кану, тоже называл себя вольным мореходом. Наверное, в чем-то они и были похожи – оба на одном берегу и в равных условиях.

Кану поднялся на ноги и сказал:

– Беги!

Вор помчался так, что сквозь фонтанчики песка из-под ступней засверкали пятки. Кану сел на песок и обратил свой взгляд на море. У него не было выбора – ему надо было идти в Налрад.

В Землях Филитян царило беззаконие. В каждом городе была своя власть и свои правила, но дальше крепостной стены они не распространялись. Что ж, значит, ему придется остерегаться шакаливших вдоль берега разбойников. Они грабили все подряд – и беззащитные останки разбившихся судов, и надежно охраняемые торговые корабли, пристававшие к берегу запастись пресной водой.