Дар Леммингов

Вечером, вернувшись домой, поев гречу с половиной ломтя хлеба, Лука умылся холодной водой и лёг спать. Ночью, перебудив семейство настойчивым стуком в дверь, явился человек, одетый во всё чёрное. Он вручил хозяйке какой-то документ, сказал одну фразу: «В восемь», – и бесшумно ушёл. В коридор вышли Михаил Адольфович, его сын и его внук. Женщина прочитала бумагу и с озабоченным видом передала мужу. Лука получил документ после деда и сразу обратил внимание на красную печать с надписью «Военкомат». Бумага оказалось повесткой.

– Ну, видимо мужская работа всё-таки нашла тебя, – радостно сказал Михаил Адольфович, хлопнув внука по плечу. Мать заплакала:

– А если убьют?

– Не убьют, – уверил Михаил Адольфович. – У нас в роду мужики все крепкие.

Лука испугался, что его действительно отправят на войну и он будет бегать с винтовкой от окопа к окопу, пока вокруг гремят миномёты и свистят пулемётные очереди. С другой стороны, может быть, его определят в госпиталь, и он будет бегать от одного раненого солдата к другому. Спасать жизни, а не отнимать их… Спасать жизни тех, кто их отнимает.

До самого утра мысли Луки не покидали сгоревшие холмы, пустой горизонт, боль и стоны. В пять утра молодой врач встал со своей раскладушки, отправился на кухню и стал ходить из угла в угол всё думая и думая, иногда останавливаясь, чтобы взглянуть на часы и – стрелка неумолимо приближалась к семи. Через некоторое время на кухню пришла обеспокоенная мать. Шёпотом она спросила:

– Ты чего не спишь?

– Страшно, мама, – хотел ответить Лука, но промолчал.

– Не бойся. Может быть, тебя никуда не возьмут.

– А если возьмут? – обречённо спросил молодой врач.

– То всё будет хорошо. Там, на войне, хорошие условия, вкусно кормят и, когда ты вернёшься, ты будешь уважаемым человеком, получишь квартиру и машину. Война закончится со дня на день. Может быть, прямо завтра, когда ты поедешь в военкомат, всё и закончится.

– Зачем я нужен там? У меня же со здоровьем плохо.

– Если государство тебя вызвало, значит ты ему нужен. И ты должен не подвести его, потому что на кону жизнь твоей семьи.

И вот часы показали семь утра. Лука вышел из подъезда, и его сразу же окружили четверо высоких и крупных мужчин в чёрных плащах и шляпах.

– Куда-то собрались, товарищ Ленивцев?

– А вы кто? – спросил молодой врач, заглядывая в пустые, серые, как это раннее утро, глаза задавшего вопрос.

– Мы вас проводим.

– Но…

Луку схватили под руки и поволокли к машине. Он не сопротивлялся.

– Присаживайтесь, товарищ Ленивцев.

Перед ним открыли дверь чёрного седана. Никогда Лука не видел чёрных автомобилей. Все гражданские автомобили – белые. Автомобили экстренных служб – жёлтые, если это полиция, и красные, если скорая помощь и пожарные. Но чёрные… Лука сел. По бокам, рядом с ним, зажав плечами, расположились его сопровождающие. Седан завёлся и покатился по пустым улицам города Мирный.

Машина остановилась напротив точно такого же жилого пятиэтажного дома, как и все жилые дома в этом городе. Под конвоем Луку завели в подъезд, подняли на последний этаж, посадили в длинном узком коридоре перед кабинетом 501 и сказали ждать. Конвой ушел, но у молодого врача было чёткое понимание, что они, суровые мужики в чёрных плащах, где-то притаились на случай его попытки сбежать. А куда бежать? Город обнесён колючей проволокой, а за ней чистое поле. Ни дерева, ни дикого зверя.

– Товарищ Ленивцев, – открылась дверь кабинета 501, мужчина в рубашке цвета хаки с красными армейскими нашивками позвал Луку. – Присаживайтесь, – показал он на табуретку. Сам он сел во главе стола в кресло, представился Петром Марьяновичем и открыл голубую папку. – Что вы думаете о военной службе, Лука Сергеевич?

Луку этот вопрос застал врасплох, и он ответил первое, что пришло в голову:

– Я отношусь негативно к любым военным действиям.

– Да? – удивился Пётр Марьянович. – А знаете, почему идёт война? Потому что те дикари покушаются на наше богатейшее государство, на наши ресурсы. Вместо того, чтобы создавать что-то своё, они хотят отнять наше. С ними невозможно вести никакого диалога, потому что они неразумные и агрессивные. Война – это единственный выход. А люди, которые против войны, в частности вы, товарищ Ленивцев, оскорбляют наше государство и всех погибших за его честь. Вы, Лука Сергеевич, имеете крышу над головой, кусок хлеба и работу лишь потому, что храбрые честнейшие люди защищают наши границы от кровожадного врага. И знали бы эти люди, что некий товарищ Ленивцев из города Мирный, как вы там сказали, негативно относится к их подвигу.

– Но я такого не говорил, – робко ответил Лука. Он почувствовал, как его бросило в жар.

– Не надо оправдываться, товарищ Ленивцев, – строго сказал Пётр Марьянович, листая содержимое голубой папки. – Тенденция к оскорблению ветеранов наметились у вас ещё со школы.

– Но я никогда не оскорблял…

– Дело даже не в оскорблениях, товарищ Ленивцев. Вы узнаёте это? – Пётр Марьянович достал откуда-то файл с книжечкой внутри – поэмой Луки. – Узнаёте? Мы нашли её на вашем рабочем месте.

Конечно Лука узнал эту книжку, о чём кивком сообщил своему собеседнику.

– В этой удивительной рукописи, товарищ Ленивцев, есть строки, в которых вы негативно высказываетесь о нашем государстве, называете его серым и требующем перемен, – Пётр Марьянович процитировал несколько стихов. Луку ошарашили подобные обвинения. У него и в мыслях не было ни о чём негативно высказываться. Всё, что он хотел, – отразить свои чувства к даме с глазами цвета янтаря. Сказать, что окружающий мир меркнет перед её красотой. Но, как оказалось, окружающий мир меркнуть не имеет права. А уж тем более не имеет права меняться от полёта голубого шарфа и лёгкой походки какой-то барышни.

– Вы знаете, товарищ Ленивцев, это очень нехороший поступок – писать такое. За это можно и по этапу отправиться. Не будете больше так делать?

Перспектива сесть в тюрьму испугала молодого врача. Коленки затряслись, а сердце заколотилось сильнее.

– Не буду, честное слово! – воскликнул Лука так, словно провинившийся школьник обещает отцу больше на получать двойку.

– Вот и хорошо, – сказал Пётр Марьянович, убирая файл с книжкой в стол. – Но позвали мы вас сюда не поэтому. Дело в том, что на фронте появился запрос на медиков. А вы, как я понимаю, медик… Ну чего это вы так перепугались? Вопрос об отправке вас на фронт пока не решён. Я просто вас уведомляю, что на передовой появилась потребность в медиках, а вы как раз медик. Настолько самостоятельный медик, что, игнорируя общегородские приказы, выписываете лекарства лицам пожилого возраста. Ну что вы, Лука Сергеевич, так нервничаете? Ведь было же? Было! Было! Заполните, пожалуйста, этот бланк.

Пётр Марьянович протянул Луке желтоватую бумажку. Перепуганный Лука быстро заполнил её, начав с паспортных данных, закончив ответами на вопросы по типу «Любимая еда» и «Болезни». В любимую еду он вписал гречу, а в болезни астму. Пётр Марьянович осмотрел возвращённый ему бланк, кивнул и сказал:

– Так как официального распоряжения ещё нет, можете подождать в коридоре. Я вас вызову. Только оставьте мне, пожалуйста, ваш паспорт и книжку работника.

Лука сел напротив кабинета и стал ждать. Но ни через час, ни через два молодого врача не вызвали. Засидевшись, он стал бродить туда-сюда, от окна к окну по длинному коридору, иногда останавливаясь перед доской с информацией, чтобы осмотреть красный плакат с закинувшим на плечо винтовку военным и подписью «Убивать ради жизни» и перечитать первую полосу газеты «Правда», монолог вернувшегося с фронта солдата: «Мы победили, в этом нет никаких сомнений. Враг слаб. Мы гоним их к Мёртвым землям. Совсем скоро они будут умирать в муках, а мы – пожинать плоды прекрасного будущего.

Здесь, на гражданке, очень непривычно. Тяжело переживать расставание с верными боевыми товарищами, с которыми прошли огонь и воду, с которыми отдыхали в тёплом лагере, шутили и курили. Нашего командира отряда буду вспоминать добрым словом. То, как он помогал мне, когда я только приехал в лагерь, как проводил с нами вечера, травя анекдоты. С ностальгией буду вспоминать также и бои. Развлечение для настоящих мужиков! Чужаки ещё более беспомощные, чем это описано в школьной литературе. Любая перестрелка – это тир…» – Лука поморщился. Чтение этого текста раз за разом причиняло ему дискомфорт. Да и ещё рядом с текстом изображён мужчина туповатого вида, во взгляде которого читалась злоба и ненависть.

Луку вызвали через восемь часов. Усталый и голодный, он сел на табуретку, надеясь, что его отпустят домой. Но надеждам этим оправдаться было не суждено.

– Ну, Лука Сергеевич, поздравляю! – довольным голосом сказал Пётр Марьянович. – Вы отправляетесь на фронт!

– К-как? – шокировано спросил Лука. Сердце его снова бешено заколотилось.

– Я же говорил, что на фронте нужны медики.

Лука не успел ничего ответить. В помещение вошли те, утренние, мужчины в чёрных плащах, подхватили врача под руки и увели. Лишь Пётр Марьянович сказал вслед: «Попутного ветра. Воюйте ответственно!»

Луку посадили в темноту кузова грузовика. За решёткой маленького окна под потолком поплыло вечереющее небо. Молодой врач тихонько плакал от безысходности. Слёзы капали на металлический пол. Обиднее всего, что не дали попрощаться с семьёй, взять какие-нибудь личные вещи. Оттого, что стихи, посвящённые любви, трактовали как-то неправильно, и теперь везут в клетке, как злого зверя. Оттого, что лишили спокойной, стабильной, размеренной жизни. Едва-едва, со дня на день, буквально завтра, Лука бы подошёл к даме с глазами цвета янтаря, и они бы наверняка стали счастливой крепкой семьёй. Она бы переехала к нему или он к ней. Получили бы лицензию на деторождение. Родился бы сын или дочь – дали бы квартиру. А ещё лет через десять машину… Но всё это мечты, которым не суждено теперь сбыться.

Грузовик остановился. Снаружи стали переговариваться. Видимо, водитель передавал пограничнику на КПП документы. Специальная дверца в кузове открылась, жёлтый фонарный луч ударил Луке в лицо, кто-то крикнул басом: «Порядок!» – и вновь темнота. Грузовик тронулся, оставляя позади город Мирный.

***

На границах городов неизменно происходили остановки для проверки документов. Паспорт Луки находился у водителя, поэтому молодому врачу не нужно было ничего делать. Пограничники иногда даже, нарушая инструкции, не заглядывали в кузов, чтобы сверить фотографию в документе. В городах грузовик останавливался у военкомата. Там Луке давали поесть, помыться, сходить в туалет. Иногда даже удавалось переночевать, выспаться, пока решались бюрократические дела. В дорогу давали сухари, свежую газету и наполняли флягу. В путь Лука отправлялся с новым водителем в новом грузовике. Дорога до следующего военкомата могла занять несколько часов, если не дней. Лука, уже смирившийся со своим положением, в дороге либо спал, либо читал газету, пропуская страницы о войне, либо смотрел, как за окошком проносились одинаковые леса и поля. Молодой врач находился в пути так долго, что казалось, пункта назначения он не достигнет никогда. С другой стороны, поездки утомляли. Хотелось приехать хоть куда-нибудь, поговорить с кем-то, кто более общителен, чем люди в военкоматах и постоянно меняющиеся водители. И на седьмые сутки с момента отъезда из дома, в жарком городе Зеленоморск, Лука повстречал светло-русого загорелого паренька в посеревшей майке и протёртых шортах. Он нетерпеливо бродил по коридору, периодически останавливаясь у двери кабинета заведующего военкоматом, чтобы прильнуть ухом и прислушаться. Когда парень увидел Луку, он, вероятно, приняв молодого врача за кого-то из местных сотрудников, спросил: «Вы не знаете, когда вопрос обо мне, Петре Хулуевском, решится?» – Лука отрицательно покачал головой.

Уже после обеда Лука вновь сидел в душном кузове грузовика. Команды покидать двор военкомата, однако, не поступало долгое время. Даже водитель стал нервничать и о чём-то ругаться с другими водителями. Оказывается, ждали того самого Петра Хулуевского. Он залез в кузов и плюхнулся напротив Луки. Настроение у мальчишки, судя по всему, было самым воодушевлённым. Водитель хлопнул дверью, завёл двигатель, и грузовик медленно покатился прочь из города Зеленоморск. На КПП проверка оказалась жёстче, чем в других городах. Луку и Петра заставили выйти из кузова и положить руки на раскалённый капот.

– Первый раз выезжаю из города! – с энтузиазмом шепнул Петр и, обращаясь к Луке, спросил: – Вы тоже на фронт?