Дар Леммингов

Евгений Кузнецов

Дар Леммингов

Я выражаю благодарность своей семье, Полине С., Дарье Б., Дарье Н., Виктории В., а также всем, кто поддерживал меня все эти годы, – без вас эта книга никогда бы не увидела свет.

«Кажется, я знаю, что будет дальше. Всё знаю. Ничто меня уже не удивит. Я потерял счёт времени, записывая эти строки, обдумывая исход за исходом. Тебя (меня?), как только выйдешь ты из этого леса, окружат десятки, а то и сотни людей – застывших, пустых, окаменевших душ. А, впрочем, есть ли у них душа? Стерильные организмы, пустые глаза – да и только… А если всё-таки они живые, горящие, любящие, если их сердце не только перегоняет кровь, а откликается на колебания окружающего мира…? И всё-таки не удивит.

Поскорее бы кончить это…»

Часть 1.

0.

В городе, погрязшем во лжи, лицемерии, преступности, нечистотах, в городе, утонувшем в ядовитых газах заводов и фабрик, царила зима. Чёрный снег валил хлопьями. Ветер грозно завывал, заглядывал в треснувшие стёкла жилых девятиэтажных домов с пожелтевшими фасадами. Где-то леденел указатель с названием этого города, кусочка ада. Ада заледеневшего. И едва ли можно было разобрать, что написано на этом указателе, испорченным красками кислотных цветов. Впрочем, если кто-нибудь забудет, как называется этот город, то он может отправиться в центр, к мэрии, и прочитать большие буквы на крыше: «Пислета Ваш город наша забота». Эти буквы, кстати, должны были сиять зелёным неоном, после слова «Пислета» планировался восклицательный знак, а между «город» и «наша» потерялось тире. Но чиновники во главе с мэром решили, что устанавливать подсветку и закупать металл для каких-то тире и восклицательных знаков – очень дорого. Сэкономленные деньги пропали без вести. На восточной окраине города в одном из узких грязных дворов остановилась полицейская машина – обычное явление. Из неё вышли два офицера в казённых пуховиках и шапках-ушанках, прошли мимо убиравшего снег дворника в ярко-оранжевом жилете, и скрылись за дверью подъезда, где пахло плесенью и сигаретами, где царили полумрак и холод. Там, поднявшись на второй этаж, стали стучать в дверь квартиры 228. Никто не отозвался. Тогда один из них достал из глубокого кармана пуховика связку ключей и открыл замок. Офицеры оказались в небольшой узкой комнате с единственным окном. Комната весьма обычная: кровать вдоль стены, напротив неё шкаф, а между ними, под окном, рабочий стол, с аккуратно сложенными на нём книгами и бумагами. Запах апельсинов. Бежевые обои с незамысловатым узором на стенах, чистый пол.

– Нужно снять обувь, а то снег тает, – прошептал офицер.

– Поделом, – равнодушно ответил второй. – Высохнет.

Оба офицера подошли к столу и стали перебирать бумаги: чертежи, зарисовки и эскизы.

– Смотри, – офицер показал тетрадный листок с нарисованным чудным животным: похожим на медведя, но с двумя изогнутыми короткими рогами.

– Таких не бывает. Парень, видимо, фантазёр.

– Я слышал, он выиграл олимпиады по биологии, литературе и физике, оставив на вторых местах сына мэра и дочь Манткаригсова.

Офицер нашёл в ящике стола потрёпанный блокнот. В нём аккуратным строгим острым почерком на неизвестном языке были исписаны все страницы. Иногда записи прерывались зарисовками пейзажей и чертежами каких-то строений.

– Ничего подозрительного тут нет, – вздохнул офицер, убирая блокнот обратно в ящик. – Пойдём отсюда.

– Может быть… – загадочно сказал второй офицер, доставая из кармана небольшой пакетик с белым порошком.

– Никак нет, – ответил первый. – Нам давали приказ проверить на наличие чего-нибудь подозрительного, а не это.

– Может быть, генерал, говоря «проверить», имел в виду «подбросить»?

Этот вопрос заставил первого офицера задуматься на несколько секунд.

– Чёрт его знает. Пошли отсюда. Вернёмся в случае чего.

***

«На нашей необъятной земле никогда нет нуждающихся!» – кричали лозунги красных плакатов, повсеместно развёрнутых на серых кирпичных стенах пятиэтажных домов прибрежного города Высокий Мыс. Люди, на которых вдруг нашло озарение, которые остановились посреди улицы, понимая, что «чего-то» не хватает, читали это восклицание, убеждаясь в обратном: «Всего хватает! Всё в избытке!» Высокий Мыс – типичный городок Союза: застройка пятиэтажными многоквартирными домами, широкие дворы, узкие прямые улицы, ровные кварталы; и только море хоть как-то скрашивало этот серый урбанистический пейзаж. Но и вода в море какая-то серая, и песок. Даже в солнечные дни, кои тут в силу географического положения постоянны, выглядит этот город серым, бесцветным. Впрочем, чтобы горожане не замечали этой серости, Горком часто устраивает концерты, на которых местные артисты поют группу «Союз». «Жизнь ярка! Жизнь весела…» – самая главная и знаменитая строчка их песен. Люди, наслушавшись жизнерадостных концертов, расходятся по домам довольные и счастливые. Не приходить на эти концерты нельзя: за неявкой последуют жёсткие санкции со стороны милиции. Впрочем, нет тех, добровольно оставляющих места в концертном зале ДК пустыми; разве что дети и подростки: на них закон пока не распространяется.

1.

В полдень воскресенья на машиностроительной базе трое учеников девятого класса одной из школ города Высокий Мыс ждали грузовик, который им предстояло разгрузить в рамках Общественных работ, назначавшихся директором школы за нарушение дисциплины. База, будто муравейник, находилась в движении. Механики, слесари сновали по территории; шум сварки, грохот молотков нарушили майскую тишину начала дня. Светловолосый среднего роста парень Петя сидел под деревом на капоте ржавой машины и курил, поглядывая поверх тёмных очков на своих непринуждённо беседующих в сторонке одноклассников. Сергей, загорелый крупный парень, что-то рассказывал Маше, отчего та звонко смеялась. Повернувшись к Пете, она крикнула:

– Ты чего там сидишь? Иди сюда!

Петя выбросил в сторону окурок, неохотно слез с капота и направился к одноклассникам.

Когда-то Маша и Петя были лучшими друзьями, общались сутками напролёт и никогда не ссорились. Но потом что-то между ними произошло: они перестали созваниваться, здороваться. В лучшем случае могли перекинуться парой фраз, парой шуток в школьном коридоре.

– Ты чего? —Маша улыбнулась подошедшему Пете. – Смотри, какое утро чудесное! А ты мрачнее тучи.

– В такое утро я бы предпочёл спать, а не разгружать грузовики, – буркнул Петя.

– Сколько часов работ у тебя осталось? – спросил Сергей.

– Час, – ответил Петя.

– Везёт! – всплеснула руками Маша. – А мне ещё три назначили.

На Маше – белое платьице в розовый горошек, радужные колготки, балетки. Волосы у Маши короткие, тёмно-русые.

– Где ты постоянно берёшь такие вещи? – спросил Петя, равнодушно глядя в сторону.

– Сама шью! – весело ответила девушка.

– А родители что говорят? – Петя повернулся к Маше, посмотрел на её уши; если бы не тёмные очки, она бы увидела злобный блеск в его глазах. – А, я забыл, у тебя же их нет.

Уши у Маши треугольные, можно сказать, эльфийские, что делает её похожей скорее на сказочное существо, чем на человека. Ни у кого во всём Союзе таких ушей нет. Из этого можно сделать вывод, что её воспитывают не биологические родители.

Слова Пети задели Машу. Улыбка мгновенно исчезла с её лица. Губы задрожали, а глаза заблестели. И она хотела крикнуть что-то, но не успела: на базу въехал грузовик и остановился рядом с ребятами. Шофёр вышел из кабины с папкой и спросил:

– Кто у вас ответственный?

Маша, секунду назад готовая разрыдаться, улыбнулась и уверенно сказала:

– Я!

– Нужно расписаться в документах, – шофёр протянул закреплённый на папке-планшете лист. – Расписались? Хорошо. Ящики с синими бирками тащите в малярный цех, а ящики с красными в столярный.

Ребята принялись за дело. Сергей, будучи парнем крупным и сильным, мог перетащить один ящик в одиночку. Маша и Петя делали это вдвоём.

– Ты извини меня, – сказал Петя однокласснице, когда они поставили ящик с красной биркой в углу цеха. – Я не должен был так говорить, мне очень стыдно.

– Всё в порядке, – улыбнулась Маша.

– Мне нужно с тобой кое-что обсудить. Ты свободна после работ?

– Да.

И продолжили таскать ящики. И до конца разгрузки словом больше не обмолвились. Через час с небольшим, когда водитель проставил подписи в документе о завершении Общественных работ, ребята попрощались у главных ворот. Сергей ушёл в центр города, Петя и Маша направились в другую сторону, к окраинам.

Майское солнце припекало. Во дворе на ветру покачивалось бельё, сушившееся на верёвках. Цвели каштаны. Слышались велосипедные звонки ребятишек-учеников начальных классов, которые ездили от подъезда к подъезду и расклеивали красные плакаты. Серый кот лениво развалился на тротуаре и равнодушно смотрел вслед молча идущим Маше и Пете.

– Как странно, – вдруг сказал Петя. – Ты со всеми такая весёлая, болтливая, а со мной идёшь как-то понуро.

– Скажу что-нибудь, а ты опять оскорблять начнёшь.

– Извини меня. Я это сделал, потому что завидую тебе. Ты такая… такая… потом скажу.

– Почему потом? Давай сейчас!

– Нет.

– Ну пожалуйста!

– Нет. Когда придём.

Ребята покинули жилые районы города, прошли по небольшой каштановой роще и оказались у ручья, который был когда-то быстрой глубокой речкой. Петя повёл Машу вверх по крутому берегу, по узенькой тропинке, заросшей папоротником. Так дошли до железнодорожного моста, по которому в этот момент мчался поезд. Площадка на массивной бетонной опоре и была тем местом, куда Петя вёл Машу. На опоре валялся матрас, на нём, вместо подушки, лежал рюкзак.

– Я в последнее время часто здесь бываю.

– Здесь странно, – Маша присела на пыльном краю опоры.

Вдали блестели крыши домов.

– Думаю поселиться здесь, – сказал Петя, усаживаясь рядом с Машей.

– Зачем?

– Просто. Настроение такое.

– А как же родители?

– А что родители?

– Волноваться будут.

Петя достал из кармана пачку сигарет, задумчиво повертел её в руках и сказал, обращаясь к Маше:

– Ты необычная.

– Опять ты про мои уши… – обижено ответила девушка.

– Нет, не про уши. Ты необычная вообще, – парень помолчал, пытаясь подобрать нужные слова. – Ты необычно одеваешься, у тебя волосы короткие. Все считают это дурным и неприемлемым…

– А ты как считаешь? – перебила Маша.

– Мне это очень нравится. Ты выделяешься на фоне всех. Ты будто из другого мира. И поэтому я завидую тебе, ведь хочу быть таким же необычным.

Маша улыбнулась.

– Спасибо за комплименты, но не нужно быть мной, нужно быть самим собой, делать то, что нравится.

Петя не ответил. Тишина. Лишь ручей где-то внизу журчал тихо, да птицы пели незамысловатые мелодии.

– Но всё-таки, зачем тебе тут жить? – спросила Маша.

– Потому что здесь я могу быть тем, кем ты и сказала: самим собой. Там, внизу, я просто парень с решённой судьбой… Ты не поймёшь, – вздохнул Петя.

– Возможно, – согласилась Маша.

Петя продолжил говорить. Ему было важно то, что он говорит.

– Закончу школу, отправят в училище. После училища заменю своего отца на заводе. Потом экзамен на лицензию деторождения. Потом сын или дочь. Школа, училище и всё по новой.

– Ну, все так живут, – пожала плечами Маша.

– И это разве хорошо? Жизнь каждого, как жизнь всех…

Лицо Маши сделалось серьёзным.

– Твои мысли очень опасны. Я тебя понимаю, но, возможно, что я единственный человек во всём Союзе, кто тебя понимает и не осуждает, – Маша оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает. – Пожалуйста, будь осторожен.

Ещё долго Маша и Петя сидели на мосту и разговаривали. Петя был непреклонен в своём желании поселиться здесь. Маша обещала каждый день навещать его и приносить еду.

– А где ты будешь брать консервы? – спросил Петя.

– Кончено, воровать на складе! – ответила девушка с шутливой улыбкой.

2.

Квартиры простых семей Союза совсем не отличаются друг от друга. Очень тесно. Разве что второй ребёнок (на которого ещё нужно получить разрешение) даёт обывателям право на вторую комнату. Тут и там, и снизу, и сверху, и у соседей за стеной есть абсолютно одинаковый комплект мебели, бежевый испачканный временем линолеум, настенный красный ковёр у кровати и часы с маятником и громкой кукушкой, не способной никого потревожить, потому что к ней все так привыкли. Одну из стен комнаты или обеих комнат, если семья имеет льготу, занимает шкаф, который в народе прозвали Товарищем генералом Шкафом или просто Шкафищем. В нём хранится, всё, что можно. Среди его бесчисленных ящичков, шкафчиков и полочек обязательно присутствует книжная полка. Книжки от квартиры к квартире тоже ничем не отличаются: «История курсанта Отвагина» о доблестных подвигах молодого парня, защищающего границы, «Товарищ Петров» о простом мужичке, который работает не покладая рук, и множество других подобных произведений. Петровым и Отвагиным зачитываются до дыр. Фамилии этих персонажей стали нарицательными, а лица их успешно были зарисованы, прорисованы, проиллюстрированы и использованы в красных плакатах.

Есть ещё одна книга. Свод. Его читают перед сном дошкольникам, которые пока не могут постичь текстов «Курсанта…» и «Товарища…». На него ссылаются, когда дети задают каверзные вопросы о происхождении жизни и человека. Его как самый главный источник истины в своих выступлениях и в своих научных работах цитирует профессор Довголевский – возможно, самый известный и авторитетный человек в Союзе.

Основные положения мироздания, описанные в Своде, звучат так: планета Земля сформировалась около 4,5 миллиардов лет назад. Несколько позже самопроизвольно появилась жизнь и первые люди, которые не обладали каким-то особым интеллектом. Появились они, что важно, исключительно на территории современного Союза и были в состоянии вечной войны друг с другом. С течением времени люди начали умнеть и становиться всё более и более могущественными, а, следовательно, их оружие становилось смертоноснее и смертоноснее. И когда количество душ заметно сократилось, а землю устлали трупы, один харизматичный мужчина по имени Панкратий призвал остановить кровопролитие и объединиться, создав государство, в котором будет царить гармония. Он уверял, что человек – существо миролюбивое, и, постигнув мир и любовь к другим, он обретёт счастье. Его речам многие поверили и объединились под его руководством в государство, получившее название Союз. Территорией решено было выбрать оба берега широкой реки, протекающей сквозь берёзовые рощи. Сейчас на этой реке стоит столица Великоград.

Сообща люди отстроили города, освоили новые территории и совершили огромный скачок в науке. Механизм государства был выстроен превосходно. Ещё при жизни Панкратий избрал двенадцать умнейших и мудрейших людей, чтобы они помогали руководить и взяли бразды правления в будущем. Потом, по мере необходимости и роста населения и территории, стали создаваться всевозможные министерства и ведомства. Государственный аппарат становился всё крепче и крепче. Все люди были рады работать на благо Союза и на благо каждого человека и каждой семьи. Что происходит и по сей день.

Но никуда не девались и те, кто в своё время не стал вставать на сторону Панкратия, чтобы не потерять так называемую свободу. Постоянно расширяющиеся границы и увеличивающаяся военная мощь Союза оттесняли этих людей, прозванных Чужаками, к Мёртвым Землям (Мёртвые Земли – то место, где жизнедеятельность человека невозможна). В конце концов, Чужаки стали объединяться в небольшие группы, тем самым увеличивая свою силу, и начали совершать постоянные атаки на границы Союза, но это не давало результатов. Чужаки всё дальше и дальше отступали к Мёртвым Землям, пока границы не приняли такой вид, какой есть сейчас. Столкновения на границах продолжаются, но любому понятно, что «Союз в этой войне победит!»

В Своде мало что сказано про Мёртвые Земли. Лишь вскользь упоминается, что там выжжена трава, небо красное, будто полыхает, и воздух такой, что невозможно дышать. И если ребёнок задаётся вопросом: «Почему всё так?» – то родитель вправе пофантазировать на этот счёт. Да и никого кроме детей это не интересует. И дети потом забудут вообще о самом факте существования Мёртвых Земель, пока не придёт время читать Свод уже своим детям.

В Своде упоминается также рай и ад. Душа есть в каждом человеке, и если человек посвятил жизнь во благо Союза, то душа попадёт непременно в рай, где всё хорошо. В противном случае в ад, где царит вечный хаос. Что из себя представляют рай и ад, так же непонятно.

3.

Прошла неделя после того разговора на мосту. С тех пор Петя ни в городе, ни тем более в школе не появлялся. Ночевал он под мостом. Там он соорудил себе шалаш и костровище.

Небо заволокли беспросветные тучи, на горизонте замигали молнии, похолодало. Погода стала совсем несвойственной для этих мест.

Петя питался булочками из столовой, которые Маша приносила каждый день. Рацион – булочки и две-три сигареты в день, – пагубно сказывался на здоровье. Может быть, из-за этого чудилась Пете, что кто-то из кустов следит за ним. По этой же причине, может быть, казалось ему, что произойдёт что-то. Что-то неминуемо ужасное. Что-то, что разделит его жизнь на до и после. Но что бы ни произошло, в своих убеждениях он, как сам он думал, останется твёрд. И пусть его разыщут, наденут наручники, вернут в город к разгневанному отцу, дадут пару тыщ часов Общественных: он снова сбежит на свободу. А что такое свобода? Свобода, по мнению Пети, делать то, что хочется как хочется и когда хочется.

Утро. Парень сидел на краю опоры, свесив искусанные комарами ноги над ручьём, и думал о чём-то, глядя на низкую чернеющую тучу под серым небом. Он достал пачку сигарет из бокового кармана рюкзака (поразительно, как в этом государстве легко достать сигареты – украсть у отца; он всё равно не заметит, уж слишком много блоков вручает ему его предприятие), достал сигарету, достал коробок спичек, открыл его и увидел, что в нём осталась лишь одна спичка. «Только попробуй не загореться!» – угрожающе вслух сказал парень. Загорелась. Откуда-то сзади раздалось девичье хихиканье:

– Хи-хи, совсем одичал, со спичками разговаривает, – пролепетала Маша.

– Привет, – отозвался парень, делая затяжку. Девушка села рядом и так же, как и её друг, уставилась вдаль. Одета Маша на этот раз была в чёрную кофту на полосатую маечку, шорты, кеды и длинные узорчатые носки. В ушах красовались большие серьги-кольца, а запястья украшали вязаные браслеты. По сравнению с прошлыми нарядами, этот совсем тусклый, видимо под погоду надетый. Всё равно, явись она в таком в школу, её накажут. Не заметив ничего особенного в пасмурном пейзаже, девушка торжественно объявила:

– Я тебе тут поесть принесла, – после этих слов она вытащила из глубокого кармана кофты несколько банок с консервами.

– Ого! – приятно удивился Петя, но потом его лицо сделалось серьёзным. – Где ты их взяла?

– Какая разница? Главное, ты не останешься голодным. И извини, что я только сегодня их принесла, хотя обещала носить каждый день…

– Ты их своровала? Пожалуйста, скажи, что не своровала.

– Хорошо, не скажу.

– Если на складе не досчитаются этих банок, то весь город на уши встанет. Твоих родителей накажут! Мы должны это всё вернуть…

– Не бойся, я уверена, что меня никто не заметил, – махнула рукой Маша. – Ешь давай, или скажу, что это ты украл.

– Что?!

– Шучу я! – Маша рассмеялась. – Ешь-ешь, а то худой, как осинка.

Петя быстро и с удовольствием съел холодные солёные кусочки мяса.

– Когда ты всё-таки домой вернёшься? Твои родители переживают, в милицию заявили. Ко мне вчера после работ подошли офицеры и расспрашивали про тебя. Но я им ничего не сказала.

Петя пропустил вопрос про возвращение домой мимо ушей, но зацепился за фразу об Общественных работах.

– Сколько, кстати, у тебя часов отработки осталось?

– Четыре. Надеюсь, сегодня обнулюсь.

На край опоры приземлилась золотогрудая овсянка. Ребята это заметили и стали наблюдать: Маша с любопытством, а Петя с безразличием. Овсянка повертела головой, посмотрела маленькими чёрными глазками и улетела, видимо поняв, что тут её не накормят.

– Какие же они красивые! – сказала Маша, глядя вслед птичке.

– Агрх, – недовольно зарычал Петя. – Как громко они по утрам поют, спать невозможно…

– Да ладно тебе! Сидишь тут, ничего не делаешь целыми днями, а ещё недоволен.

– Почему же целыми днями? – спросил Петя. – Сегодня хотел на пляж вечером сходить. Был бы рад твоей компании.

– А разрешение на купание у тебя есть? – задала вопрос Маша, ехидно улыбалась.

– Конечно!

Петя достал из кармана скомканный листок и протянул Маше.

– Это переписанная страница из учебника истории?

– Нет, посмотри внимательно, это разрешение на купание.

Маша нарочито торжественным голосом прочитала несколько строк, написанных корявым почерком: «Все шлюпки неприятеля были потоплены величественным крейсером «Труд», разработанным в НИИИКС под руководством Григория Леонтьевича Довголевского. Наша победа заставила противника усомниться в собственных силах и признать могущественность морских войск Союза…»

– Да уж, к такому разрешению не придраться!

И оба рассмеялись.

***

Вечером Петя, добравшись каким-то окольными путями, избегая городских улиц, вышел на чистый песчаный пляж. Ни единой души не было на этом пляже, лишь чайки кружили в пасмурном небе, завывали печали. Холодный ветер поднимал волны, гнал их на берег. И вода едва не касалась Петиной обуви, пока он шёл к большому камню. На камень этот можно запрыгнуть и сесть, и, обняв коленки, смотреть на горизонт.

Маша с рюкзаком за спиной подошла к камню чуть позже и спросила:

– Чего это ты всё время пафосно и печально смотришь вдаль?

– Думаю, – сухо ответил Петя. – Интересно, что там, за горизонтом?

– Э… вода? – вспоминала Маша текст Свода.

– И ты в это веришь? – выдохнул Петя. – Единственный жилой клочок земли на огромной планете – земли Союза?

– Не знаю, – задумчиво произнесла Маша. – Ещё есть Мёртвые Земли… Мы всё равно никогда туда не доберёмся.

А у моря всё холодало. Облака становились плотнее.

– Слушай! – лукаво сказала Маша. – Помнишь, мы в детстве в порту залезли на баржу и проникли в капитанскую рубку?

– Аргх… А потом нас поймали и отругали, – недовольно ответил Петя.

– Да ладно тебе! – легонько ударила локтем своего друга Маша, – весело же было!

Петя отрицательно покачал головой.

– Да ты просто трусиха!

– И ничего я…

– Трусиха и зануда! – не унималась девушка. И глаза её горели радостью, как у ребёнка. И Петя, глядя на этот огонёк, понимал, что не подыграть – значит обидеть. И больше всего ему не хотелось когда-либо снова обижать Машу, ведь она такая искренняя, заботливая и такая… такая особенная. И наконец, оторвав свои бесцветные глаза от её сияющих глаз, согласился:

– Да, я трус. Вернее, был им до этой секунды. Ты знаешь, тут в сорока минутах ходьбы есть подозрительный забор, если хочешь…

– Хочу! – тут же воскликнула девушка.

И они пошли не спеша.

Маша что-то без умолку тараторила, Петя, погружённый в свои мысли, не слушал. Всё то же утреннее чувство слежки. Гадкое чувство. Кусты шуршали. Хотелось крикнуть: «Чего ты там прячешься? Выходи!» Но ответом был бы очередной порыв ветра.

Ребята шли гораздо дольше предполагаемых сорока минут. Уже стемнело. Берег становился круче. Петя повёл Машу по узкой почти заросшей тропинке, которая кончалась у стальных ворот высокого бетонного забора с красноречивой табличкой: «Вход категорически запрещён!»

– Мы пришли, – сказал очевидную вещь Петя. Ему вдруг захотелось, чтобы путь закончился здесь. Чтобы не ступала нога за пелену неизвестности, находившуюся за этим забором. Всё-таки «вход запрещён», да не просто «запрещён», а «категорически запрещён». Значит есть что-то, отчего этот забор возведён. «В Союзе никогда не делается что-то просто так!» Может быть, там что-то опасное, может быть, что-то шокирующее. В любом случае, простой порядочный честный гражданин туда соваться без пропуска не должен. Впрочем, учитывая ржавый навесной замок на воротах, учитывая отсутствие какой-бы то ни было охраны, пропуск тут спрашивать никто не станет.

А Маша прямо-таки дрожала от нетерпения.

– Пойдём? – спросила девушка утвердительными тоном, приготовившись перелезть через забор.