Когда пламя говорит

– Он проснулся, – сообщил Ротгар, выглядывая из лазарета. – Жить будет, но в ров смотреть запретил. Себе. И всем.

– Правильно, – сказал Брам, – а то ещё понравится.

Ферр лежал бледный, нога туго забинтована, между складок бинта – соль, как снег в горах. Он ловил взглядом потолочную щель, будто в ней был компас. Лея молча проверила пульс – не на запястье, на шее – и кивнула Кайрану: держится.

Во дворе Щепка с Немым перебирали верёвку, узлы были ровные, «солдатские». Лапоть стирал серую нитку с рукояти арбалета – новая примета: «пока нитка чистая – не заблудимся». Келл пришёл позже всех, серьга подёргивалась, как нерв.

– Гонцы ушли, – сказал он. – Если не слягут где-нибудь, к вечеру будут у трактового перевала. А там – как бог даст. И, к слову: бумага из столицы. «Не допускать паники, не прибегать к чрезмерным мерам. Колокол – использовать по инструкции».

– По какой? – спросил Драг.

– По нашей, – усмехнулся Келл без веселья. – Три коротких, один длинный. Всё чин по чину.

Лея, услышав «колокол», подняла голову. В её взгляде не было страха – только настороженность зверя.

– Где у вас колокол? – спросила спокойно.

– На башне, – ответил Кайран. – А что?

– Хочу послушать, – сказала она.

Лестница вела вверх узко, как горло. Камень был тёплый от вчерашних рук, дыхание цеплялось за стены и стекало обратно. Наверху всё было просто: брус, таль, верёвки, и сам колокол – широкий, ободранный, со старой клеймой на боку. Под ним – язык, тяжёлый, чёрный. Железо, как железо.

– Не бил, – сказал Кайран, почти оправдываясь. – Ночью – ни разу.

Лея ничего не ответила. Она высыпала на ладонь щепотку стружки и поднесла к металлу – не касаясь, близко. Иголки дернулись сами и легли дугой к языку. Она перевела ладонь левее – иголки снова повернулись к языку. Правее – то же самое. Потом, не меняя выражения лица, прислонила щеку к воздуху рядом с чёрной глыбой и замерла.

– Он молчит, – наконец сказала. – Но тянет.

– Чего тянет? – спросил Драг.

– Нас, – ответила она. – И их – к нам.

Ротгар протянул палец, но не дотронулся. – Ты хочешь сказать…

– Внутри – чужое железо, – перебила Лея. – Или осколок. Что-то, что «звенит» для Пелены, даже когда не звенит для нас.

– С какого времени? – Кайран посмотрел на засечки на брусе, на древние отметки смен.

– Лет пятнадцать, – подал голос старик-караульщик из тени. – Колокол перестали лить – дорого. Привезли язык со старого северного поста. Там тоже был. Молчит крепко, мы довольны.

– Северный пост… – Драг сжал зубы. – Тот, что сгнил весь за одну зиму?

– И что ты предлагаешь? – Келл подался вперёд, прищурился. – Снять? А если тревога? Мы как – «эй, братья, продержитесь, мы тут с колоколом разговор ведём»?

– Снять, – сказала Лея. – Но не руками и не сразу. Соль, воск, обруч, как со щитом. И тишина. Пока тянет – их дорога будет приходить сюда, как вода в яму.

– С ума сошли, – буркнул Келл. – Колокол – дисциплина.

– А жить – дисциплина покруче, – тихо ответил Ротгар. – Давай так, комендант: если хоть раз стружка «послушает» не наш приказ – снимем. Если нет – я сам уйду со службы и стану твоей бабкой-прачкой.

Келл посмотрел на людей: на Лаптя, который прижался плечом к стене; на Щепку с Немым, застывших на ступенях; на Драга, который молчал и значит – говорил громче всех. Выругался нечленораздельно.

– Соль, воск, обруч, – сдался. – Делайте. Только если потом нам понадобится бить тревогу – ты, лейтенант, пойдёшь и будешь орать сам. Лично. По всему периметру.

– Орать умею, – сказал Кайран.

Работали, как ночью: по потаённой схеме. Вокруг языка – тонкая полоса соли; под него – деревянные клинья; на кромки – воск, нагретый на свечах, пахнущий сладко и мерзко. Обруч принесли из кузни – тот самый, что вчера дарил «тишину» щиту. Ротгар шептал – не руны даже, привычку. Брам держал лампу, подсвечивая сердитым огнём.

Когда воск затёк в гнездо, Лея кивнула. – Сейчас.

Кайран с Драгом поддели клинья, язык слегка подался… и в этот момент вся башня как будто «вдохнула». Не было звука. Была полнота – как в ушах при нырке. Стружка в ладони Леи вздрогнула и легла уже не к языку, а под пол. Камень отдал лёгкой дрожью, как если бы снизу по нему провели ногтем.

– Быстро, – сказала Лея. – Держите.

Язык вышел, как плохой зуб. Тяжёлый, чернеющий, с прожилками, будто в нём застыла сажа. Его опустили в обруч, сверху – воск, соль, ткань. Келл стоял, белый как мука, и не говорил ничего. Драг вытер лоб рукавом.

– Готово, – выдохнул Ротгар.

Внизу, у подножия башни, снег на полшага провалился и тут же поднялся – как если бы кто-то попробовал вдохнуть и передумал.

– Сняли крючок, – сказала Лея. – Теперь посмотрим, что они делают без него.

– А мы – без колокола, – буркнул Келл.

– Зато с ногами, – отрезал Драг. – И с языками.

Хлопнула дверь внизу, в бреши на дворе кто-то закричал. Кайран спустился двумя прыжками – и увидел, как у колодца, там, где утром выносили ведра, снег скомкался и пошёл кругами. Две женщины-прачки отшатнулись, одна упала, расплескав горячую воду; другая, не раздумывая, швырнула в круг горсть золы из ведёрка. Пепел сел серой коркой, «круги» притихли.

– Прочь от краёв! – крикнул Кайран. – Соль сюда!

Лапоть подбежал, срывая мешок, и посыпал по кромке колодца, как по ране. Ротгар отогнал людей, бросил вниз железную спицу – её повело в сторону, как стрелку. Щепка, побледнев, шепнул: – Тут у них была «дверь». Удобная.

– Была, – поправила Лея и насыпала пепла поверх соли. Ничего не произошло. И это было лучше любого чуда.

Через час стало видно, что крепость выдохнула. По стене факелы горели без «моргания», внутренний шов соли лежал ровно, и стружка не «слушала» башню. В лазарете Ферр перестал ловить щель на потолке, губы разомкнулись, и из них вырвался самый обычный солдатский храп – громкий, некрасивый, живой.

– По местам, – распорядился Кайран. – Пары – как были. К колодцу – пост. В башне – двое. И… – он взглянул на Лаптя, – маршевый шаг отменён не только в карауле, но и в снах. Разберусь – награжу.

– Чем? – усмехнулся Брам. – Ложкой?

– Ложкой, – подтвердил Кайран. – Самой большой.

Когда шум «ремонта мира» улёгся, Гальтен принёс ещё одну бумагу: ответ из ближней управы, не столица.

– «Не сеять паники. Сообщить цифры. Составить перечень нужд. Колокол сохранять в готовности». – Писарь пожал плечами. – Опоздали.

– Передай: «колокол снят для профилактики», – сказал Келл с таким видом, будто кусает лимон. – И добавь: «живы».

– А насчёт следа, – напомнил Щепка, понизив голос. – Того, человеческого, за линией… Узнали, чей?

Немой покачал головой: форма шага похожа на внутреннего, но у нас таких двое десятков. Лея молча повернула одну стружку в пальцах – та захотела «смотреть» на восток.

– Не сейчас, – сказал Кайран. – Сначала – ночь. Потом – поиски. С живым – легче.

Снег начал сыпать мелко, ровно. Дым из кузни пошёл белее. Люди ели молча, но без того сухого торопливого «жуй и беги». Кто-то даже вытер лавку перед тем, как сесть – роскошь. Брам наливал щедро, ворчал привычно, как старый пёс.

– Слышишь? – шепнул Лапоть Немому. – Тихо.

Немой улыбнулся кратко: впервые за три дня – тихо нормально.

Кайран встал у дверей, глотнул похлёбки. На языке – железо ещё держалось, как память. Он посмотрел на Лею – та сидела чуть в стороне, сняв перчатки, разогревая пальцы о кружку. Соль под ногтями побелела, кожа рук потемнела от пепла. Она поймала его взгляд и не отвернулась.

– Это ещё не конец, – сказала.

– Знаю, – ответил он.

– И у них есть ещё «якоря», – добавила. – Не только железо. Люди – тоже якоря.

Он кивнул. Человеческий след за линией стоял между ними, как третий.

– Найдём, – сказал он. – Но по одному.

– По одному, – согласилась Лея.

Снаружи колокол молчал – тяжёлый, закатанный в воск и соль, как рыба в тесто. А крепость дышала. Неровно, хрипло, с паузами – но сама. И это, пожалуй, было первым настоящим звуком за двое суток.

Тишина держалась до глубокой ночи – та самая, нормальная, с человеческим храпом и потрескиванием факелов. Кайран обошёл второй пост, глянул на «швы» соли – лежат как по линейке. Стружка не дрожит, пепел не шипит. Хотелось бы верить, что сегодня обойдётся без чудес.

Снизу, у постерны, щёлкнуло. Не громко – как язык по зубу. Немой поднял голову первым. Лея уже была на ногах, как будто и не садилась.

– Там, – сказала она и кивнула в сторону южной лестницы. – Пахнет железом… свежим.

Они спустились «ломаным» шагом – без ритма. Камень под подошвой был тёплый от людских следов. У двери постерны – соляной шов срезан, ровно, как ножом. На пороге – три крупинки стружки, лежат странно: все смотрят в одну точку, внутрь тёмного коридора.

– Внутри, – прошептал Щепка. Рукоять арбалета у него в руках скрипнула от пота.

Кайран качнул головой: «я – первый». В правой ладони – короткий клинок, в левой – кожаный щит Брама с воском и солью по краю. Лея за спиной – тенью. Дальше – Немой и Щепка.

Коридор пах уксусом из лазарета и сырой шубой. В конце – приоткрыта дверь в склад. Туда же тянуло тем же свежим железом. Они вошли без звука.

В складской темноте кто-то возился у мешков с солью. Низко, быстро, ловко. Человек. Лезвие шуршало по брезенту, как крыса. Он стоял к ним боком, но движение – идеальное, выверенное, ритмичное. Раз – раз – раз – нож – мешок – шорох – вдох… и по новой. Соль сыпалась на пол полосами, прерывая «швы».

– Стоять, – сказал Кайран. Тихо. Человек замер – точнее, перешёл на другую фазу, как маятник. И медленно повернул голову.

Это был их, внутренний. Парень лет тридцати, стриженый под шнур, стандартная портупея. Лицо – чистое, пустое. На губах тонкая полоска крови – прикусил. Под нижней губой – тень железа.

– Здесь тихо, – произнёс он в пол-голоса. Ровно. Как команду.

– Руки, – сказал Кайран. – Без шума.

Парень улыбнулся «не туда» и шагнул вперёд – ровно, маршевым. Пол под ногами тихо откликнулся – далеко-далеко, на границе слушания.

– Без ритма! – сорвалась Лея. – Сбивай!

Кайран бросился вперёд. Щит – в грудь, клинок – вниз, под кисть. Парень подставил локоть, как на плацу, и ударил тем же локтем в край щита – раз, два. Щит «спел» глухо, воск дрогнул, но соль не осыпалась. Немой прыгнул с левого, скрутил руку «ведённого», Щепка полоснул ремнём по колену, сбивая опору. В ответ – нож снизу, в грудину, Кайран успел подставить ребро щита; тонкий металл взвизгнул и вошёл в воск, как в жир.

– Держи ритм сломанный! – Лея крикнула в самое ухо Кайрана – и сама пошла вперёд, «ломая» движение противника: шаг – пауза – плечо – пауза – клинок. Её нож – узкий – ловил не плоть, а узлы, сухожилия, отсекая возможности.

Парень ударил лбом – резко, «раз-два» – Немого качнуло, кровь пошла тонкой струйкой. Лея швырнула ему под ноги щепоть пепла – тот «съел» кровь, зашипел, как сковорода. Пол вздрогнул: где-то глубоко, под складом, кто-то коротко ответил – тук. Щепка выругался так, что у камня уши завяли, и ударил противника в печень рукоятью арбалета. Тот согнулся – по уставу, плечо – вперёд, нога – назад, идеальная дуга.

Кайран вложился всем весом, прижал щитом к стене. Воск у края щита «жужжал» – то ли от их дыхания, то ли от того, что под полом кто-то уже ждал музыки. Лезвие парня скребануло по ребру щита, сорвалось – и он попробовал топнуть. Лея врезала ему носком сапога по голеностопу – ломая шаг. В ответ тот попытался петь – беззвучно, глазами. Ротгар бы сказал – «идёт изнутри».

– Вытащить, – процедила Лея, и двумя пальцами зажала ему подбородок, большим – под корень языка. Кайран сжал челюсть пленника ладонью, Немой – зафиксировал запястья. Щепка в два рывка вывернул портупею, связал локти на спине.

Под языком – ржавая полоска железа, как гвоздь. Не просто оберег – вбитый. Лея достала короткий крючок, даже не глядя – движение отработано – и подцепила. Парень взвыл… нет, не из горла, внутри что-то пискнуло, как мышь за стеной. Гвоздь вышел с тёмной полоской крови. Брызги упали на пол – и соль под ними тихо зашипела.

– Пепел, – бросил Кайран.

Щепка метнул горсть – серое легло поверх красного, «песня» захлебнулась. Пол под ними «отпустил».

Парень дернулся ещё раз – по привычке, в ритм – и затих. Глаза на секунду стали «человеческими», потом стеклянными. Дыхание – короткое, зубастое.

– Связать крепче, – сказал Кайран. – И – круг.

Лея посыпала вокруг пленника круг тонкой солью, как шрам. Руки её не дрожали. На коже – чёрные пятна пепла, под ногтями – белое. Немой стоял, держась за рассечённую бровь, но улыбался краем губ: живы.

– Это он ходил за линию, – сказал Щепка, глядя на ботинки пленника. Шаг – ровный, набойки – свежие, шнуровка – «уставная». – Наш, внутренний.

– Не он один, – тихо ответила Лея. – У них «якоря» не в гвоздях. В людях. Гвоздь – только нитка.

Парень шевельнул губами – сухо, как пергамент. Лея наклонилась – не слишком близко.

– Там… легче, – прошептал он и закашлялся.

– Здесь – громко, – ответила она тем же тоном. – Привыкай.

Кайран прижал гвоздь к лезвию – тот слегка «тянулся», как магнит к магниту. Не обычное железо; пах дасталившим дымом и влажной сажей.

– Брам сделает для таких коробку, – сказал он. – Соль, воск, обруч. Будем собирать их железо отдельно от нашего.

– И людей – тоже, – добавил Драг, возникший в дверях. Глаза щурятся. – В карцер его. Но не под землю. В башню – наверх. И круг – ночью обновлять каждый час.

– Башня без языка, – напомнил Келл, поднимаясь по ступеням. – Тихо будет.

– Нам и надо – тихо, – отрезал Ротгар, уже набирая в ладонь соль.

Они выволокли пленника в коридор, по пути подсыпая тонкий шов. Соль хрустела, как тонкий лёд под каблуком. Лея шла последней, собирая пальцами выпавшие крупинки – привычка охотника, который не оставляет следов даже внутри стен.

Во дворе ветер пытался собрать снег в маленькие бури – и сдавался. Факелы горели ровно. Люди выглядывали из проёмов – кто-то крестился «по-нашему», кто-то клал гвоздь под язык и тут же, поймав её взгляд, выплёвывал в ладонь.

– Брось в мешок, – сказала Лея. – Своё железо – нам враг, чужое – им друг. Пусть голые останемся – доживём.

– Без железа – как без зубов, – проворчал Брам. – Но у меня язык острый.

– Острым языком не кол по снегу, – буркнул Щепка. – Ритм, мать его.

Пленника заперли в верхней комнате башни, где недавно висел язык. Пол – посыпан солью, стены – сухие, окно – узкое, как щель. Лея прошлась по кругу – тонко, ровно – и в середине поставила плоскую чашу с пеплом.

– Если начнёшь «петь» – кинешь туда, – сказала она ему. – Иначе тебя услышат те, кому ты не понравишься.

Он смотрел пусто. Но рука – рефлекс – потянулась к горлу и остановилась на полпути.

Когда вышли, Драг вопросительно посмотрел на Кайрана:

– Что дальше?

– Дальше – ночуем, – ответил тот. – Без колокола, без шагов. Послезавтра – найдём след, откуда его «втащили» внутрь. Лея – ведёшь.

Она кивнула. Кайран поймал себя на том, что уже ждёт её короткого «угу», как слышат тыльной стороной кожи, дождь – до капли.

Внизу Лапоть, теребя серую нитку, шепнул:

– Я думал, драка будет с чудищем… а вышло – своё.

Немой тронул его локтем: и то страшнее.

– Свои – всегда страшнее, – согласился Брам и, понизив голос, добавил, – но, чёрт возьми, как же хорошо, когда страшно от людей, а не от снега.

Ночь снова опустилась – не молотом, одеялом. Где-то далеко, за стенами, Пелена «дышала», и крепость «дышала» в ответ – уже без чужой «музыки», тяжело, с паузами, но в своём ритме. А в башне, в комнате без языка, человек сидел в круге соли, смотрел на чашу с пеплом и пытался вспомнить, как дышать, когда никто не считает за тебя.

Глава 8 – След за линией

Утро пришло без солнца: просто серый потолок поднялся на ладонь выше. В башне пахло солью и уксусом. Пленник сидел на полу в круге, вытянутые руки на коленях, глаза стеклянные, как лёд у колодца. В чаше пепла посредине не было углей, но воздух над ней дрожал, будто над горячей сковородой.

– Скажи «хлеб», – тихо попросила Лея.

– Хлеб, – повторил он бесцветно.

– А «сочетание»?

– Со-че-та-ни-е, – механически разделил по слогам и почти незаметно дернул большим пальцем правой руки: раз.

Лея кивнула. Перевела взгляд на Кайрана: видишь?

– Погода мерзкая, – сказала она наобум. – Сугробы будут до пояса.

Пленник втянул воздух и, не моргнув, внутри сбился на счет: раз-два-три… раз-два… – губы не шевелились, но пульс на шее сыграл ритм.

– Хватит, – сказал Кайран. – Он отвечает не нам.

– Он отвечает там, – Лея не спорила. – Смотри по глазам: когда слово «цепляет», зрачок ловит невидимый метроном.