Когда пламя говорит

Железо на воротах зарычало, вставая на место, – и вместе с этим рыком в караулку ввалился связной, весь в снеговой пыли, с глазами, как две чёрные пуговицы.

– Лейтенант! – он хлопнул пятками, но вышло криво. – Там… женщина. Из степи. Говорит – по следу шла двое суток. Просила – «пока свет не лёг».

Охотница? Сейчас? Пламя, спасибо и тебе тоже.

– Где она? – коротко.

– Не заходит, – связной мял шапку. – Стоит у шлагбаума. Сказала: «Пока соль не насыплете – ступать внутрь грех».

Кайран кивнул и спустился. Ветер под шлагбаумом тянул тонко, как игла. Женщина была невысокая, в сером плаще, на плечах – снятая с кого-то волчья шкура. Лицо закрыто половинной маской от мороза, поверх – полоска ткани, как у степняков, чтобы снег не забивал рот. На поясе – нож с узким клинком и два кожаных мешка: один мягкий (травы), другой – звенит (железо).

– Лейтенант Кайран, – сказал он. – Варградская застава.

Она кивнула, будто отметила «сошлось», и развязала один мешок. Пальцы – в кожаных перчатках с нашитыми железными нитями на костяшках.

На снег высыпалась полоска серой соли, а сверху – щепоть железной стружки. Снег на полшага вокруг чуть осел, как от вздоха.

– Пройдёшь теперь, – сказала она и подняла взгляд. Глаза светлые, уставшие. – Пелена не любит солёных порогов.

– Пелена? – переспросил Кайран.

– То, чем они ходят, – кивок в сторону поля. – Не сверху. Под. Слой, где мягко. Если наступишь – тебя слышат. Если режешься – чувствуют. Если бьёшь в такт – собираются.

Считай до двадцати и не двигайся.

Он кивнул едва заметно. Она заметила.

– Ритм – хуже колокола, – продолжила она, будто отвечая на его мысль. – Колокол зовёт людей. Ритм зовёт их. Ваши строевые шаги – музыка для Пелены. Ночью вернутся. Сегодня – сильнее.

– Имя? – спросил он.

– Зови «Лея», – короткая пауза. – Из Пепельных Троп. За южной заставой – пусто. Дымом пахнет, и тишина не как у вас. Та – другая.

Она порылась во втором мешке и достала плоский обломок – тот же полупрозрачный «шлак», но по кромке – вкрапления, как ржавые точки. Обломок тихо, едва слышно, «жужжал» – не ушами, костью. – Я взяла у них «кожу». Слышишь? Это не звук. Это жор. Тянет живое.

Ротгар, подоспевший бесшумно, вытянул шею, как ворон.

– Видел, – сказал он. – Стружку тянет. И соль уходит.

– Уйдёт вся, если не положить правильно, – Лея мазнула взглядом по воротам. – Нужно три линии, не одну. Внутренняя – мелкая. Средняя – со стружкой. Наружная – с пеплом. И не дай бог кто из ваших полезет плевать через левое плечо поверх – снимет узор.

– Ты откуда это знаешь? – спросил Драг, возникший с другой стороны, взгляд тяжёлый.

– Потому что я наступила не туда один раз, – просто ответила она. – И шла потом одна.

Она взглянула на Кайрана снова:

– Мне нужен мешок соли. Железные гвозди – не в обереги, а новые. И шесты для ловчих ям. Пока свет держится – поставим линии и «немые» ловушки. Иначе ночью вы будете считать не шаги – трупы.

– Столица медлит, – вполголоса бросил Гальтен, оказавшийся рядом. – Им нужны печати, отчёты, реестры…

– Столице пепел не пахнет, – сказала Лея и впервые улыбнулась криво. – А вам – пахнет. Поэтому выбирать быстро.

Кайран сделал вдох – в горле металлом.

– Соль – с кузни. Гвозди – из кладовой, под мою отметку. Шесты – с рва. – Он повернулся к Драгу: – Людей на линии. И запрет на маршевый шаг до особого. Разбить строи на пары, ход – «шахматкой».

– Будет, – Драг кивнул. – До темноты успеем?

Лея подвигала плечом, сбрасывая снег с волчьей шкуры:

– Если работать, а не спорить.

– Цена? – спросил Кайран прямо.

Она не отводила взгляд.

– Три вещи. Первое – мешок соли «на руки». Второе – когда пойдёте на юг, место в дозоре моё. Третье… – она замялась на секунду, и эта секунда была честнее любой клятвы. – Если я скажу «стрелять в тишину», вы стреляете. Даже если ничего не видите.

– Принято, – сказал он. – Пока вы дышите – вы в моём строю.

Она кивнула. И, будто в награду за ответ, добавила тихо, так, чтобы слышал только он:

– Ваш колокол – хороший. Но не забудь: у них тоже есть звон. Он не слышен ушами. Он внутри. Если начнёт – считай. И не двигайся.

Считай… Уже слышали, лейтенант. И это только начало.

Лея шагнула через свежую соляную полоску, как через порог дома. В караулке стало вдруг тесно от людей и дела. Кайран на автомате раздавал короткие приказы – кому соль, кому шесты, кому стружку. Вечер тонул в сером, свет таял, как жир в похлёбке.

– Доживём – поговорим, – сказал он ей уже у выхода. – Про южную заставу, про Пелену. Про цену за ночь.

– Доживёте – поговорим, – отозвалась Лея. – А нет – поговорим с теми, кто останется.

Она пошла первой – лёгкая, как зверь, который знает: наступи не туда – умрёшь не глядя.

И пока её шаги резали снег, Кайран подумал, что легенды – это не про чудовищ. Легенды – про тех, кто успел сделать правильную вещь до темноты.

До темноты – поставить линии. До темноты – выкопать ямы. До темноты – убедить своих не топтать ритм.

Колокол на башне не бил. И всё-таки, глубоко, где-то в груди, тонко звякнуло

Глава 3 – Линии и ловушки

Караулка парила – не от тепла, от дыхания. Столы сдвинуты, на них – карты, размокшие от снега, кружки с чёрным чаем, в углу дымит железная бочка-печь. На стенах – мелом метки ночных постов. Дверь по-воячьи подпёрта копьём.

У стола: Кайран – стоит, опершись кулаками. Справа – капитан Драг, мех под подбородком, глаза как щели. Слева – маг-наставник Ротгар, пальцы в бинтах, на бинтах – пятна зелёного. Чуть поодаль – писарь Гальтен, сухой как жердь, шевелит пером. Комендант Келл – сидит, ухмыляется серьгой; локтем отодвинул кружку, чтобы не запачкать карту.

У двери – Лея. Сняла волчью шкуру, прислонила к стене. Обвязки на перчатках – с железной ниткой. С неё капает снег, стекает на пол и тут же скрипит льдом.

– Итак, – сказал Кайран. – До заката ставим три линии. Внутренняя – чистая соль. Средняя – соль со стружкой. Наружная – соль с пеплом. Пары работают «шахматкой», без строевого шага. Любой ритм – под запретом. Ловушки – «немые» ямы: шесты, стружка, на дно – тонкий слой пепла.

– Прекрасно звучит, – Келл цокнул языком. – Только у меня вопрос, лейтенант: откуда мы возьмём пепел, если кузня половину ночи стояла? Брам мне уже в ухо визжал, что «всё, к чёрту». И ещё: столица просит доказательства, – он постучал по свитку – печать плывёт, бумага в пятнах. – Без «вещественных» – ни людей, ни снабжения, ни хрена.

– Доказательства? – Ротгар вскинул брови. – Хотят ящик с «кожей» Пелены? Вышлю с радостью – пусть понюхают.

– Кожу, – хмыкнул Келл. – А мы чем ворота будем подпира́ть, маг? Железякой понятийной?

Гальтен кашлянул, послюнил перо.

– В письме чётко: «подтвердить аномалию по форме N-12, приложить образец, отчет о потерях, список мер». И ещё – «не создавать панических настроений».

– Запишешь «панических настроений нет», – отрезал Драг. – И поставишь три раза печатью. Может, поверят.

Лея шагнула ближе, не спрашивая. На столе от её плаща остался мокрый, чёрный след.

– Пепел – возьмёте у кузни и из кухни, – сказала она. Голос низкий, усталый. – Если мало – сожжёте старые тряпки, солому. Внешнюю линию не жалейте. Внутреннюю – насыпать тонко, аккуратно. Стружку – свежую, крупную. Гвоздями не колдуйте, в обереги не крутите – кладите в мешки. Каждый шаг по линии – без слов. Плевать – в сторону. Трижды – после.

Келл скривился:

– Кто вы такая, чтобы командовать моими людьми? Бумажку с печатью покажете? Или у вас в степи бумажки едят?

Лея посмотрела на него долго. Потом достала маленькую плоскую коробочку, щёлкнула – внутри железная стружка и щепоть соли. Поднесла коробочку к краю стола, где карта набухла водой. Стружка… дрогнула. Несколько иголок сами собрали́сь в тонкую, еле заметную дугу – в сторону мокрого пятна.

– Понимаете язык, комендант? – тихо спросила она. – Соль тянет воду. Пелена – тянет нас. И железо, и кровь. Если вы наступите строевым шагом – это будет колокол для них. Вас услышат. Придут. Вы же не хотите, чтобы вам в очередной раз понадобились бумажки с печатью?

– Блядь, – сказал кто-то от печки совсем искренне.

Келл промолчал. Серьга перестала качаться.

– Ладно, – буркнул он. – Игрушки ваши видели. Что дальше?

– Дальше – работаем, – ответил Кайран. – Брам получает приказ: печь всё, что горит. Интендант выдаёт соль по парам, учёт – на Гальтена. Стружку – из кузни. Гвозди – в мешки, а не под языки. Кто попадётся – наряд вне очереди до посинения.

– Запишу, – Гальтен уже писал. Скрип пера резал ухо.

Драг переключил взгляд на Кайрана:

– Про южную заставу.

Гальтен поднял второй свиток, обгорелый по краю.

– «Ночь. Тишина как в пещере. В четвертой страже спустили решётку… изнутри». Дальше текст рваный. Подпись – наполовину. Печать – смазана.

Тишина съела комнату.

– Изнутри, – повторил Ротгар. – Значит, линии сорвали или обошли.

– Или кто-то решил, что «это сказки», – негромко сказала Лея. – И пошёл курить за порог. Мы не дойдём до вечера, если каждый будет геройствовать.

Келл глухо фыркнул:

– Геройствовать у нас запрещено приказом. Пахать – разрешено.

– Вот и пашите, – бросил Драг, и губы у него едва заметно дёрнулись. – По парам, без песен.

Кайран быстро нарисовал углём схему на куске фанеры – три кольца, метки ловушек, «тихие зоны». Пальцы чёрные, ногти с солью.

– Распределение:

Щепка – внешняя линия, люди с лопатами, шесты.

Шип – средняя, стружка.

Немой – внутренняя, ровняешь соль до волоска.

Лапоть – ни шагу без напарника, рот закрыт, руки – из карманов.

Маги – контроль «провалов», без чтения «во весь голос». Только шёпот. Ротгар – у южного сектора.

– Принято, – отозвался Драг. – А я за коменданта. Чтобы не забывал, где у него рот, а где уши.

– Да пошёл ты, – устало сказал Келл, но без злости. – Делать – так делать.

Дверь скрипнула. Ввалился интендант Брам – красный, потный, со связкой ключей.

– Кто у меня сорок фунтов соли списал на «узорчики», а?! – завёл он с порога. – Я вам посолюсь щас по самое…

– Я, – сказала Лея спокойно. – И ещё сорок возьму. И всю стружку, что у тебя под верстаком.

Брам открыл рот, посмотрел на Ротгара, на Келла, на Драга – и захлопнул.

– Ладно. Но если кто-то мне гвозди в кресты гнуть начнёт – я сам гнуть начну. Людей.

– Никто ничего не гнёт, – отрезал Кайран. – Всё – в мешки, под учёт.

Гальтен поднял голову:

– Запрос столице отправил. Образец – у мага. Форму N-12 заполню к полудню. Но… – он замялся. – Ответа быстро не будет. Снег, птицы дохнут.

– Тогда работаем так, будто ответа не будет никогда, – сказал Кайран. – И живём до заката сами, а не по бумаге.

Он поднял взгляд на людей. Поймал: Лапоть – бледный, но подбородок упрямый; Щепка – усы инеем, глаза ясные; Шип – ухмылка, за которой – привычная злость на холод; Немой – кивает коротко, уже считает шаги. Ротгар поправляет бинты, Лея тихо переставляет коробочку – стружка внутри чуть дымится, как мука на горячем железе. Драг, не моргая, смотрит на схему.

– Ещё раз, – сказал Кайран. – Без строевого. Пары – держим верёвку. Любая кровь – сразу в лазарет. Слова – только по делу. Если слышите что-то – считаете до двадцати. На «двадцать» живыми быть легче, чем на «ноль». Пошли.

– Пошли, – эхом сказал Драг. И толкнул дверь плечом.

Снаружи день стоял серый, глухой. Снег падал редкий, колючий. Из кузни валил дым – Брам уже кидал в печь старые мешки и сломанные щиты. Возле рва солдаты хватали лопаты. Кто-то матерился, кто-то шептал. На стене – колокол молчал.

Лея, проходя мимо Кайрана, задержалась на полшага.

– Если кто-то уронит линию, – сказала она тихо, – не исправляйте «на слух». Зовите меня. И держите людей тихо. Ошибка любит шум.

– Учту, – ответил он. – И вы тоже: мои люди – не ваши. Команды через меня.

– Согласна, – короткий кивок. – Лишь бы они потом были живы, чтобы спорить.

Она ушла к группе Щепки – идёт, как зверь по хрустящему льду: ступня – проверка – перенос. Кайран подтянул ремень, сдёрнул перчатки, поскрёб уголь с пальцев. Во рту – металлический привкус, как от старого ножа.

– Работаем, – сказал он, уже громко. – До темноты – три линии. Ошибок – ноль. Если ошибёмся – их будет много.

И все двинулись.

Ворота открывали рывками, как зубами за старую кожу. Пары выходили «шахматкой»: левый – шаг, правый – пауза, верёвка между ними натянута, как сухожилие. Соль в мешках тихо шелестела, железная стружка звенела на дне, будто кто-то там дышал.

– Темп держим, – бросил Кайран. – Без счёта вслух.

Снег под сапогами хрустел тонко, «стеклом». Ветер забивал в уши глухой шепот – то ли поле, то ли нервы. Лея шла первым звеном у внешней дуги. Соль из её ладони падала узко, ровно – полоска толщиной с ноготь, будто рисует. Сзади Немой тащил мешок и резал лопатой мелкие бугры у внутреннего круга – выравнивал «дорожку» для тонкой насыпи.

– Не плювать на линии, – прошипел Ротгар. – Кто плюнет – слижешь сам.

– А если кашляну? – буркнул Лапоть.

– В воротах кашляй, – отрезал Шип. – Здесь – думай.

Серединную дугу со стружкой вёл Щепка. Он клал холодный блеск поверх соли короткими «разгонами», не сплошняком: «чешуйками». Иглы ложились и, кажется, чуть поворачивались сами, находя одинаковый угол. В одном месте стружка дрогнула всей полосой, словно внизу что-то шевельнулось. Щепка затаил дыхание, дождался, когда дрожь уйдёт, и продолжил. Никто не комментировал, только спина у всех самопроизвольно подалась ниже.

– Линию держать на расстоянии трёх шагов от рва, – Лея не повышала голос. – Не ближе. Земля там легче.

– Принято, – коротко отозвался Кайран.

Он шёл вдоль всех трёх кругов, подбирая разбросанные крошки соли, поправляя «нечётные» участки стружки носком рукавицы. Пальцы деревенели, но движение было точным, будто он всю жизнь занимался не войной, а мукой и зерном.

На западном секторе стужа стояла гуще. Воздух словно звенел. Лапоть тянул шест к краю намеченной ловушки и, привычно перехватив, задел мешком среднюю дугу. Стружка с шипением уехала в снег, соль разрезало «ложбинкой». Разрез получился как улыбка – криво и не к месту.

– Стоп, – сказала Лея без крика. – Всем.

Десять человек застыло. Даже ветер будто присел. Где прорезало, снежная корка просела на волосок. Ничего не вылезло, не шевельнулось – но в груди у каждого что-то «щёлкнуло».

– Считаем, – тихо Кайран. – Про себя.

Он считал песчинками на языке. До двадцати. На «семнадцать» где-то глубоко под снегом тихо «клюнуло», как капля по железу. На «двадцать» вернулся ветер. Лея аккуратно подсыпала соль, ссыпая ребром ладони, потом щепотку стружки – не ровно, а «ломаной» траекторией, как шрам. Дыра «улыбки» пересохла.

– Ещё раз так – верёвку на шею, – прошипел Шип Лаптю. – И не из суеверий.

– Я… – Лапоть хотел оправдаться. Кайран только поднял палец: «тише». Тот закусил язык.

Ямы копали «в шахматку», не симметрично – Лея настояла. Глубина – по грудь, на дно – соль с пеплом. Стенки укрепляли шестами, чтобы не «съехало». Работали быстро, молча. Ротгар присел у первой, шептал руны – короткие, как клики ворона. Каждый шёпот отдавался в снегу тонкой трещинкой – не у ямы, дальше, в порожнем месте. Как если бы снизу кто-то в ответ провёл ногтем.

– Рун много не давай, – сказала Лея. – Чешется у них от этого.

– Пусть чешется, – Ротгар улыбнулся уголком рта. – Чешут – не кусают.

– Иногда – наоборот, – сухо.

У третьей ловушки Щепка поставил перекладину – «обманка», тонкую ветку под снегом. Над нею – ровный слой, сверху – чуть стружки. Если кто-то пойдёт «под» – провалится, внизу соль «звенит» и пепел жжёт. Если пойдёт «над» – пройдёт мимо.

– Умрём – хоть красиво, – прошептал Немой.

– Молчи, – одновременно Лея и Кайран.

Отошли на десять шагов от людей проверить внутреннюю дугу. Ветер тут тише. Слышно, как соль падает на соль – сухо, как мел на камень.

– Ты шёл ровно, – сказала Лея, не глядя. – Редко кто может.

– Не люблю, когда шаги за меня говорят, – ответил Кайран. – В нашей работе язык – враг.

– В моей тоже, – едва заметная улыбка под шарфом. – В Пепельных Тропах за один «правильный» шаг жили месяц. За один «неправильный» – умирали семьями.

– Ты оттуда ушла?

– Меня оттуда вынули, – коротко. – Ошибка в линии. Моя. Потом долго молчала. Пока не научилась снова говорить – не ртом. Ритмом. Солью.

Она кивнула на его перчатки – в трещинах, обледеневшие.

– Ты когда-нибудь слышал, как молчит снег?

– Сегодня слышу, – сказал он. – И очень не хочу привыкать.

Они стояли рядом, не близко. Между ними – тонкая белая полоска внутренней дуги. Вдалеке кто-то ругнулся, лопата звякнула по камню – звук чужой, «не отсюда».

– Столица не придёт быстро, – сказал он. – Не верят, не любят верить.

– Столице верить дорого, – она. – А нам – не верить дорого.

Они вернулись к людям, не добавив ни слова. Но шаг их стал одинаковым – тихим, неподписанным.

К полудню пришёл связной. С губ – корка льда, от кашля разбитая. Свиток – обугленный край, печать расплылась, как кровь в воде.

Гальтен развернул осторожно, как мёртвого ребёнка.

– «Застава Южная. Третья стража. Тишина – как яма. Линии целы. На четвёртой – решётка вниз изнутри. Песок в часах встал. Стучит что-то…» – дальше обрывки. – «Крик без рта. Пепел… в лёгких…» Подпись не читается.

– Без рта, – повторил Ротгар.

– И изнутри, – сказала Лея. – Значит, стянули тенью внутрь поста. Через щели, через «слабые». Такое бывает, когда где-то в узоре – «дырка». Часто её делает человек, который знает, что делает. Или не знает, но упрям.

Келл помрачнел, взял свиток, как будто мог выудить из него ответ пальцами.

– Значит так. До темноты – всё по схеме. Патрули – только по двое. В казарме – свет не гасить. Курево – под запретом на линии. Плевать – в сторону. А кто будет герой – пойдёт к южной заставе пешком, без шапки.

Никто не возразил.

К сумеркам круги сомкнулись. Белые, серые, чёрные. Воронки ловушек – закрыты тонкими крышками из веток и снега. Над средним кольцом стружка спокойно лежала в одном направлении – как поле травы на ветру, только ветра не было.

Люди возвращались по «чистым» дорожкам, выбирая знакомые следы. На стенах зажгли факелы, но не слишком много – Лея попросила «без ярмарки». Кузня гудела, как больной зверь; Брам кидал в печь последние сломанные щиты, ругаясь шёпотом.

Кайран стоял у разрыва в валуне, там, где внутренняя дуга проходила близко к камню. Пальцем провёл вдоль соли – ровно, тонко. На языке – железо.

Лея подошла, не заслонив линию.

– Ночью они щупают трижды, – сказала. – Первый раз – на страх. Второй – на звук. Третий – на кровь. Не давай им третьего.

– Знаю, – он посмотрел ей в глаза. – Если скажете «стрелять в тишину» – я отдам команду. Но люди – не камни. Они будут хотеть видеть. Поможете – увидят то, что надо.

– Помогу, – короткий кивок. – Но цена будет.

– После ночи, – сказал он. – Поговорим, если будет кому.

Она улыбнулась краем глаза, не губами.

– Будет.

С башни тянуло холодом и пустотой. Колокол молчал. Где-то внизу, под снегом, глубоко-глубоко, будто шевельнулся червь. Или это сердце у всех разом ударило – и отдалось в землю.

– Посты – на места, – сказал Кайран. – В пары – верёвки. Руки – сухие. Ритма – нет. Счёт – внутри.

Люди разошлись. Сумерки легли мутным стеклом. Снег пошёл мелкий, колючий. Ветер стихал, будто уставал.

Пусть проверяют, подумал Кайран, проводя взглядом по кругам – белому, серому, чёрному. Мы тоже запомним, где у них слабое место.

И ночь шагнула к крепости.

Глава 4 – Ночь трёх прикосновений

Ужин перед ночью

Пахло похлёбкой, железом и мокрой шерстью. В казарме было тесно, как в коробке для обуви: лавки сдвинуты, миски – по кругу, у печи сушатся рукавицы, пар скапливается под балками и капает обратно на головы. Кузнец Брам явился с половником вместо ложки и честью интенданта вместо улыбки.

– Быстро жрём – быстро пашем, – сказал он. – Кто соль из кухни утащит – гвозди в пятки забью. Лично.

Шип хлебнул, обжёгся, выругался шёпотом. Немой ел медленно, глядя в миску, будто там был ответ. Лапоть колупал корочку, перекладывая её из руки в руку, чтобы не дрожала. Щепка рассказывал свежую страшилку про южную заставу, где, мол, «тишина завыла голосом». Его дернули за рукав:

– Закрой хлеборезку, – прохрипел старшина Тарн. – Еда любит тишину.

Лея сидела на краю – будто чужая, хотя снег на её плаще пах уже нашей сушилкой. Маску сняла, лицо бледное от холода, глаза серые, без бликов. Держала миску обеими руками, как котёнка.

Кайран ел на ходу, стоя у дверей. Тепло похлёбки скользнуло по животу и тут же пропало, как если б в нём есть дыра. Он расставлял пары, проверял верёвки, молча примерял, как станут люди у узлов круга. В углу писарь Гальтен скреб пером: отчёт – «без паники», «меры приняты», «образец готов». Смешно.

– Лейтенант, – Лея поднялась, ступила бесшумно, как по хрустящему льду. – Пока люди едят – быстро. Ты хотел знать «зачем». Соль – она глушит. Пелена слушает землю, соль – шепчет её тише. Стружка – звенит для них, как грубая боль, мешает держать «ход». Пепел – жжёт их шкуру, как горячий песок. Но пепел пахнет – придут нюхать. Поэтому наружная полоса – толще, внутренняя – тоньше. И ещё: ритм – не друг. Любой ритм зовёт.

– А обереги? – спросил Кайран. – Гвозди под языком, узлы из ниток?

– Это для людей, – без усмешки. – Пусть держатся за то, что может держать. Только не плюйте на линии. Сегодня – нет.

Брам, утирая лоб, пробормотал:

– Соль – в миски, гвозди – в мешки, ритм – в жопу. Запомнил.

Мелькнула слабая улыбка у Леи – и тут же погасла.

– И ещё цена, – сказала она тихо, так, чтобы слышал только он. – Одно моё слово сегодня – без вопросов. Если скажу «снять перекладину» или «открыть на десять ударов» – ты делаешь.

– Ты понимаешь, что просишь? – у него дрогнула жила на скуле. – Открыть ворота ночью – это…

– Я знаю, – перебила она. – Я видела, как задыхались люди за закрытыми воротами. Не каждый приказ – «всем внутрь». Иногда – наоборот. Одно слово, лейтенант. За всю ночь.

Он смотрел на неё долго. Внутри скрипел, как дверь – и всё равно кивнул.

– Один приказ. Один раз. Если живы останемся – долг закрыт.

– Принято, – сказала она и отступила в тень.

Колокол не бил. Но разговоры стихали сами собой, как будто кто-то снял с них звук.

Первая дрожь (прикосновение на страх)

Сумерки не упали – подкатились, как вода под наст. Факелы выставили редкие, «без ярмарки», как просила Лея. Ветер исчез. Снег перестал падать – завис, как пыль в луче, и там же застыл.

Пары вышли на посты. Верёвки – натянуты, пальцы на арбалетах – сухие. Внутренняя полоса соли лежала ровно, как шов у портного. И вдруг в трёх местах она «просела» на волосок – не от сапога, не от дыхания. Просто ушла внутрь, как сахар в чай.

– Держим, – прошептал Кайран. – Никому не шагать.

Лея присела у просевшего места, посыпала соль щепотью – не сверху, а от края к центру, как будто зашивала. Прислушалась – щекой к воздуху.

– Они рядом, – сказала. – Слушают. Боятся сами – что обожжёт. Это— первое.

Снег вздохнул. Ветер вернулся – не настоящий, а как будто кто-то махнул огромной рукавицей в стороне. Просевшие места «поднялись». Движение ушло. У всех вместе опала грудь, словно их держали за ворот.

Лапоть нервно хохотнул и тут же закусил язык. Немой едва заметно кивнул: «понял».

Тарн прошептал:

– Люблю, когда враг боится. Даже если это невидимый хрен.

– Он не боится, – сказала Лея. – Он выучивает нас. Теперь – будет слушать звук.

Второй удар (прикосновение на звук)

Средняя полоса – соль со стружкой – дрогнула всей дугой. Не глазами – в кости. Будто кто-то приложил ладонь к земле и начал постукивать кулаком изнутри: глухо, тягуче, в один такт. Раз – пауза, раз – пауза, раз – пауза.

– Стойте, – шёпот Леи прошёл по людям, как нож по ткани. – Не считайте вслух. Не отвечайте.

Молодой у третьего поста всё-таки топнул – перекинул ногу, вытряхивая снег из сапога. Дрожь снизу подхватила его шаг и ответила – громче. Снег у дальней ловушки пополз, как кожа на кипятке. Под верхом «крышки» что-то на миг выгнулось – пузатое, мокрое, без формы. Ловушка «щёлкнула», как рот: стружка зазвенела тихо, пепел взвился серым паром.