Когда пламя говорит

Джек Хан

Когда пламя говорит

Пролог – «Когда пламя говорит»

Часть 1 – Легенда и первый звон

Старики говорили: Колокол Войны звучит только дважды за эпоху – первый раз, когда пламя рождается, и второй, когда оно пожрёт всё, что видит.

В тот день снег не падал – он резал лицо острыми кристаллами, как будто сам воздух хотел выгнать людей с этой земли. Над полем стоял стальной звон, не похожий на колокольный – слишком глубокий, слишком тяжёлый, как сердце, бьющееся в железной груди.

Лошади рвали поводья, солдаты прижимали руки к ушам, но звук не стихал.

В центре поля – башня, чёрная, как обугленное дерево. На её вершине колыхался колокол, но не от ветра. Пламя лизнуло металл изнутри, как будто он горел без огня, и с каждым ударом по земле прокатывалась дрожь.

Тогда никто ещё не знал, что этот звон не звал к оружию – он звал пламя.

Звон продолжался даже тогда, когда крики уже стихли.

Снег впитал кровь, и белое поле стало багровым. Там, где падали люди, земля проваливалась в чёрные воронки, и из них поднимался пар, тянувшийся к башне.

Кони валялись, будто их сбило невидимой стеной. Оружие ржавело прямо на глазах, доспехи крошились, как сухой хлеб. Уцелевшие пытались уйти, но ноги тонули в рыхлой земле, и тогда их догонял шёпот – тонкий, как волос, но настолько близкий, что он звучал внутри черепа:

«Не беги. Мы уже здесь».

Из воронок, медленно, без спешки, поднимались фигуры.

Не демоны, не люди, не тени – что-то промежуточное. Черты расплывались, менялись, как вода, в которой отражаются лица. Они шли к башне, а за ними – проваливался горизонт.

На башне колокол бил последний раз, и этот удар был громче смерти.

Старый свиток пах пеплом и мышиным помётом. Чернила, когда-то чёрные, поблёкли до бурого, но слова всё ещё жгли глаза.

«Колокол звучал, и Пламя пришло. Оно взяло всё. Мы остались в тени».

Запись заканчивалась обрывком строки, будто писца прервали. Капля воска застыла прямо на слове «тени».

Молодой офицер, читавший эти строки в тусклом свете лагерного костра, поёжился. За его спиной, за спинами сотни солдат, ветер гнал через равнину низкий, почти неслышимый гул. Он думал, что это игра воображения, пока пламя костра не дрогнуло в такт этому звуку.

Он поднял взгляд. На далёком горизонте, где ночь встречалась с землёй, зашевелилось что-то чёрное.

…и звон колокола переродился.

Не глубокий, тянущий душу в землю – а резкий, сухой, как удар по стальному ведру.

Главный герой поднял голову от карты, зажатой между пальцами. На стенах Варградской заставы метался огонь факелов, а колокол бил тревогу – три коротких, один длинный, сигнал дозорных о приближении врага.

Снег летел косо, ветер рвал флаги. Внизу, за частоколом, что-то шевелилось в темноте. Люди бежали к воротам, затягивали ремни, хватали оружие.

Он смотрел в ночь и пытался понять, отчего в груди холоднее, чем на ветру. Может, это был просто сигнал тревоги… или эхо того самого звона, о котором он когда-то слышал в старой сказке.

Глава 1 – Холод Варграда

Колокол стих, но тишина не вернулась. Её разорвали крики дозорных и лязг цепей, которыми закрывали внутренние ворота.

Варградская застава жила по уставу: тревога – значит, каждый на своём месте.

Главный герой – Кайран, двадцать семь лет, офицер пограничной стражи – стоял на деревянном помосте и вглядывался в темноту за частоколом. Там, где заканчивался свет факелов, начиналась земля, заваленная снегом, и низкая, давящая тьма.

Во внутреннем дворе всё кипело. Конюхи выводили лошадей из стойл, пехотинцы бегали от склада к стенам с ящиками стрел.

Кузнец, не переставая ковать, орал на ученика: «Быстрее, чтоб тебе Лотры глотку вырвали!».

По деревянным галереям бежали связные, стуча каблуками по доскам. Внизу повар, матерясь, вывалил на снег котёл с похлёбкой – всё равно есть сейчас никто не будет.

Кайран шагал сквозь этот хаос с тем особым спокойствием, которое бывает перед бурей.

– Что там? – спросил он у дозорного рядом.

– Движение, сэр. Много. Слишком медленно для людей, слишком слаженно для зверья, – ответил тот, не отрываясь от прицела арбалета.

Кайран сжал рукоять меча. Руки у него не дрожали, но в груди копошилось ощущение, что он уже видел это. Не здесь, не так… в детстве, в старой истории, которую мать шептала у постели: про звон, снег и чёрные фигуры в поле.

– Поспешишь – умрёшь, – хриплый голос наставника вывел его из мыслей.

На соседнем помосте стоял капитан Драг, широкоплечий, в меховом плаще, с лицом, которое казалось вырезанным из камня.

– И что ты предлагаешь? – спросил Кайран, не оборачиваясь.

– Ждать, пока они сами покажут зубы.

– Иногда ждать – значит проиграть.

– Иногда – значит остаться в живых, – бросил Драг и ушёл в сторону башни.

– Поднять второй отряд, – сказал он, – и держите магов наготове.

В ответ послышался ропот: в этой крепости магов не любили, считали их больше обузой, чем помощью. Но приказ исполнили.

Ветер усилился. Снег, как мелкая соль, бил в лицо. И тогда в темноте мелькнуло что-то белое – кусок ткани или, может, рука, слишком длинная, чтобы принадлежать человеку.

Кайран шагнул ближе к краю помоста.

– Не стрелять, пока не скажу.

Снизу донеслось:

– Сэр… это идёт прямо на нас.

Тьма двигалась. Не рвано, как толпа, и не плавно, как туман – а ритмично, будто сердце под землёй бьётся и гонит к воротам волну невидимых тел.

– Держать строй! – крик Кайрана сорвался с губ, но его заглушил вой ветра.

Первым запахло гарью. Не дымом костра – чем-то старым, как пепел из камина, что не трогали годами. Он забивался в горло, жёг глаза, и дозорные кашляли, зажимая рты.

– Маги! – рявкнул он, и в ответ из башни вышли двое. Один – старик в мантии, другой – девчонка лет двадцати с перевязанным глазом. У них на руках уже горели круги рун.

Тьма стала дробиться. Из неё вынырнули фигуры, сначала бесформенные, но с каждым шагом приобретавшие очертания: вытянутые руки, тонкие, как плети, головы без глаз, рты, в которых шевелилось что-то, напоминающее пальцы.

– Огонь! —

С десятка арбалетов вырвались болты, врезаясь в приближающихся. Но те не падали – они будто впитывали удары, а шаги их становились быстрее.

Маги подняли руки. Вспышка рун осветила всё вокруг – снег, лица солдат, мёртвый блеск в чёрных телах врагов. Они зашипели, попятились… и замерли, словно прислушиваясь к чему-то, чего люди не слышали.

А потом из-за них донёсся тихий, низкий звон. Не тревога, не металл. Что-то, от чего у Кайрана свело зубы.

– Ворота! – заорал он. – Живо!

Враги не бросились в атаку. Они развернулись и ушли в темноту, растворяясь в снегопаде, словно их и не было.

На стенах повисла тишина, нарушаемая только треском факелов. Солдаты переглядывались – никто не хотел первым спросить, что это было.

Во дворе снова горели костры. Маги сидели на бочках, обмотав руки тряпьём – от рун оставались ожоги.

– Никто не видел, откуда они пришли? – спросил Кайран, глядя на дозорных.

Те переглянулись. Один кашлянул и ответил:

– Они… просто были. Вдруг. Словно вынырнули из снега.

Старик-маг сплюнул в сторону и тихо добавил:

– Или из-под него.

Девчонка с перевязанным глазом смотрела на Кайрана, и в её взгляде читался страх, но и что-то ещё – узнавание.

Кайран глянул на девчонку-мага. Она всё ещё держала руку на круге рун, но пальцы у неё дрожали.

– Ты это слышала? – тихо спросил он.

– Да… – ответила она и подняла глаза. – И это был не первый раз.

Глава 2 – Следы в снегу

Зал совета был низким, с тяжёлыми балками, закопчёнными дымом. Вдоль стен – штандарты Варграда, некоторые в пятнах старой крови. В центре – массивный стол, заваленный картами и свитками.

Кайран вошёл, стянув перчатки, и сразу заметил, кто уже здесь:

● 

Капитан Драг

– наставник, сидел справа от очага, грея руки, лицо хмурое, как всегда.

● 

Маг-наставник Ротгар

– седой, с руками, на которых татуировки рун выглядели выжженными.

● 

Писарь Гальтен

– сухой, худой, всегда с гусиным пером за ухом, отвечал за донесения в столицу.

● 

Комендант Келл

– широкоплечий, с золотой серьгой, единственный, кто мог позволить себе улыбку в такие вечера.

– Докладывай, лейтенант, – сказал Келл, лениво откинувшись на спинку кресла.

– Видели их своими глазами, – начал Кайран. – Высокие, вытянутые. Двигались не как люди и не как зверьё. Стрелы в них уходили, но они не падали.

– Может, ты просто на снегу обосрался? – усмехнулся Келл. – Ночь, ветер, пару теней – и воины начинают видеть чертей.

Драг зыркнул на него:

– Слышал, как металл сыпался? Это не черти в голове, командир.

Ротгар перебил, глухо:

– Магии там было. Много. Я чувствовал. Но не чистой – грязной, словно её из гнили вытащили.

– Так это ваши, колдовские, выкрутасы и привели их к нашим воротам? – вскинулся Келл. – Сначала зовёте пламя, потом оно приходит.

– Остынь, – рявкнул Драг. – Здесь не парламент, а гарнизон.

Гальтен поднял голову от свитка:

– Про парламент ты зря, капитан. Столице нужны доказательства. А то скажут, что вы здесь с ума посходили, и денег на патрули не дадут.

Кайран сжал зубы:

– Пусть приедут и сами посмотрят. Если доживут.

В зале повисла тишина. За стенами выл ветер, и треск дров в очаге казался слишком громким.

Келл наконец сказал:

– Хорошо. Завтра удвоим дозоры. Но если это – чёртовы слухи и байки, лейтенант, ты лично поедешь в столицу с докладом. И мне плевать, что ты там оставишь задницу в канцелярии.

– Приказ я выполню, – холодно ответил Кайран. – Но предупреждаю: это не конец.

Коридор тянулся низко, как кишка зверя. Каменные стены дышали сыростью, с потолка сочилась вода, по полу от дверей тянулись полосы снега – кто-то в сапогах только что прошёл с двора. Возле лестницы к кузнице пар стоял плотный, горячий; пахло углём и сталью.

– Лейтенант! – окликнул его старший караула, Щепка, нос крючком, усы инеем. – Люди ваши у ворот, как велел. Но… – он замялся, скосил глаза. – Ну, короче, гул опять тянет. Еле-еле, но тянет. Как будто в зубах звенит.

Гул… или память о нём? Не дай бог, я тоже начну слышать звуки, которых нет.

– Работайте, – сказал Кайран. – И рот не открывайте, чтобы ветер вам песню не завёл.

Щепка хмыкнул и исчез, а дальше началось обычное гарнизонное: громкий голос интенданта, глухой смех, ругань, стук железа.

– Пламя вас попеки, кто опять взял мои гвозди на «обереги»? – рычал интендант Брам, с грудью, как бочка. – Это железо – на бойницы! А вы мне крестики из него крутите…

– Да чтоб Лотры тебе кишки узлом свили, Брам, – отозвался кто-то из темноты. – Без гвоздя под языком ночью не уснёшь. Вот те и вся арифметика.

– Под язык… – передразнил Брам. – Под язык он кладёт. А потом удивляется, что зубы крошатся.

У дверей казармы двое драили арбалеты. Один – молодой, уши красные, второй – старшина с лицом, как сапог. Молодой ножом выводил на ложе арбалета что-то кривое.

– Что ты там режешь, Лапоть? – мимо проходя, спросил старшина.

– Узел Семерых, дядь Тарн. Мать учила – от злого глаза помогает.

– Мать учила штаны не рвать и суп доедать. А это – царапина, которая палец порежет, как пить дать, когда перезаряжать будешь. Сотри к демонам.

– Не сотру, – буркнул Лапоть. – Пусть лучше палец порежет, чем душу вывернет.

Пусть режут свои узлы… лишь бы пальцы не дрожали, когда стрелять придётся.

Во дворике, под навесом, трое курили, пряча огонь ладонями. Разговор шёл, как всегда, вокруг одного и того же.

– Я тебе говорю, это маги виноваты, – сипло сказал один, из тех, что всегда знает, кто виноват. – Притащили свою гниль, теперь она у ворот шевелится.

– Ага, – фыркнул второй. – И ещё столица виновата, что денег нет на нормальные сапоги. Холод – он тоже магический, по-твоему?

– Да вы оба заткнитесь, – третий сплюнул, чёрный от табака. – Ты слышал, что у северного костра вчера парень язык прикусил до крови? Сидел, сидел – и как заорёт. Говорит, будто кто-то поёт прямо в ухо.

– Поёт?

– Песня без слов, говорит. Как будто в пещере ветер.

Песня… Семь Голосов? Не неси чуши. Не здесь и не сейчас. Хотя—

– Лейтенант! – навстречу выбежал мальчишка-связной, весь в снегу, как пирог в муке. – Передали от дозора: на южной тропе нашли следы. Не зверь и не человек.

– Покажи кому надо, – сухо сказал Кайран. – И скажи: никого без пары не выпускать.

Мальчишка кивнул и умчался. Слева дверь в оружейную была приоткрыта – изнутри доносился спор. Кайран остановился.

– Я тебе говорю, Ферр, соль через порог – обязательно, – убаюкивающим голосом тянул один. – И мелом круги у коек.

– Ага, и молитву Пламени Жизни трижды, – отозвался другой. – Соль у нас на суп. Мел – на стены. Хватит сказок.

– Сказки? – первый усмехнулся. – Расскажи это нашему Костьяну. Он вчера плюнул через левое плечо – и живой. А Лысого не плюнул – и где он?

– Лысого женщина от греха утащила, – хмыкнул Ферр. – Вот и вся ваша мистика.

Плевать, плюют ли они. Если это держит их на ногах – пусть плюют. Главное – чтобы утром в строю стояли.

Вдоль стены тянулся ряд крючьев с шинелями. На одном – тканевая лента, выцветшая, красная. Кайран поймал себя на том, что смотрит на неё дольше, чем нужно.

Мать завязывала такую же на рукаве, когда я уходил в первый дозор. «Возвращайся целым», – говорила. Я смеялся. Дурак.

– Лейтенант, – у двери к медпункту его догнал Ротгар, седой маг. На пальцах – свежие бинты, пропитанные зелёным отваром. – С дозорным, который схватил тот осколок, плохо. Кожа – как снутри обожжённая. Но запах… – он на миг замолчал, подбирая слово. – Как от старого железа и… печной сажи.

– Жить будет?

– Будет, если это не «зараза ветра». – И, увидев, как у Кайрана напряглись скулы, добавил мягче: – Я сказал «если». У меня есть травы. И… – он понизил голос. – Не мешай людям их оберегам. Сегодня – не тот день, чтобы спорить с приметами.

Кайран кивнул.

У ворот, под надстрельной площадкой, стояли его люди: Шип – рыжая борода, как горящая пакля; Немой – по прозвищу, не по сути; и Лапоть – всё с тем же упрямым видом, уже перевязал рукоять арбалета тонкой красной ниткой.

– Стоим, лейтенант, – Шип усмехнулся без веселья. – Как на свадьбе у тёщи. Только тёща здесь – ночь.

– Смотрите в оба, – сказал Кайран. – Сегодня она обидчивая.

– Три болта в кладку, один – в сердце, – отрапортовал Немой, как молитву.

– В чьё сердце? – хмыкнул Шип. – У этих сердец может и не быть.

– Значит, в то место, где оно должно быть, – отрезал Кайран. – И помните: если услышите звон – считайте до двадцати и не двигайтесь.

– Чтоб меня Пламя… – протянул Лапоть. – А если не сосчитаю?

– Считай шрамы, – буркнул Шип. – У тебя их хватит.

Они засмеялись коротко – так смеются перед дракой. Смех рассыпался, как лёд под сапогом.

Кайран поднялся на стену. Ночь лежала у крепости широким чёрным телом. Где-то далеко ухнул филин – звук раскатился, как камень по колодцу. Ветер принёс тонкий запах – не трупный, не звериный. Старая гарь. Пепел, переждавший годы и решивший вернуться.

Чего ты боишься? Что они снова придут – или что не придут, а ты останешься один на один со своими сказками?

За спиной тихо шептал кто-то из новобранцев, проговаривая узор молитвы – не церковной, солдатской, той, где вместо святых – имена павших. Другой стукнул костяшками по дереву. Третий три раза плюнул через левое плечо и виновато глянул на Кайрана.

– Делайте, как привыкли, – сказал он, не оборачиваясь. – Но тетивы держите сухими.

Где-то в глубине крепости, в колокольной нише, железо звякнуло от ветра – лёгкий удар, чужой. Кайран сжал перчатки до хруста. Тот звук не был похож на вчерашний – и всё же что-то в позвоночнике отозвалось холодом.

Если это всего лишь ветер – я буду благодарен ветру. Если нет…

Он вдохнул, почувствовал вкус металла на языке, и сказал:

– Пары – шаг вперёд. Щиты на борта. Ждём.

Ночь не отвечала. Но из темноты как будто кто-то слушал. И считал.

Ворота раскрыли ровно настолько, чтобы протиснулся человек с щитом. Доски заскрипели, железо жалобно дрогнуло, и тонкий холодный свет пролился на утоптанный снег, где ещё ночью «это» шевелилось.

– Пары. По верёвке, – сказал Кайран. Голос вышел так ровно, что он сам удивился.

Верёвка шла от его пояса к Щепке; дальше – к Шипу и Немому. Последним пристегнули Лаптя. Узлы подтянули, проверили. Если кто-то провалится – тащить без разговоров. Даже если орёт, что не надо.

Снег под сапогами скрипел тонко, «стеклом». Каждое движение отзывалось в ушах. Ротгар шёл рядом, ладонь в шерстяной перчатке гладит мешочек с солью, как больной – чётки. На другом боку у мага болтался ящичек с пробирками и щипцами. От него пахло травами, перегаром и старой бумагой.

Утоптанная полоса тянулась на десять шагов от ворот – вчерашняя суета, – дальше начиналось чужое.

Снег был не просто нарушен – вспахан. Будто по нему прошёлся гигантский плуг, оставив борозды разной глубины, и ни одной нормальной ступни. В некоторых местах белое слежалось, потемнело, словно в него впитали золу.

– Стой, – Кайран поднял руку. На краю «борозды» торчал обломанный болт. Он блеснул серым, как рыбья чешуя. Немой присел, снял рукавицу, дунул – и замер. Кончик болта был… не металлическим. Прозрачный, как слюда, и внутри дымился крохотный чёрный завиток, будто там застрял вдох.

– Щипцами, – сказал Ротгар.

Немой не спорил. Подцепил. Обломок тихо пискнул – едва слышно, как мышь под доской. Кожа на руке у Немого пошла мурашками, щетинка стала дыбом.

– В коробку. Не ронять, – маг выдвинул маленький ящичек, застеленный чёрной тканью.

Обломок лёг внутрь без звука. Ткань на миг втянулась, будто под ней вздохнули.

Лапоть, шмыгнув носом, оглянулся:

– А если… ну, вы понимаете… оно через ткань, а?

– Если начнёт петь – первый узнаешь, – отрезал Шип.

Они пошли дальше. Ветер здесь был другой – глухой, как в овраге. По краям борозды торчали «гребни» снега, будто изнутри их толкали. В одном месте торчал кусок чего-то тёмного. Щепка потянулся было рукой, но Кайран прижал его запястье.

– Ножом поддень. Перчатку не снимай.

Щепка послушался. Лезвие легонько коснулось тьмы – та не сопротивлялась. Кусок был толщиной с ладонь, тугой, как высохшая кожа. На солнце – если это можно было назвать солнцем – проступили едва заметные узоры, как если бы кто-то выжигал на поверхности крошечные руны, потом стер их мокрой тряпкой.

– Что это, Ротгар?

– Похоже на шлак после сильного жара, – маг наклонился так близко, что усы коснулись находки. – Только запах… – Он втянул воздух. – Старое железо. Печная сажа. И… сырое мясо.

Лапоть сглотнул.

– Я, пожалуй, на суп сегодня откажусь.

– Откажешься – и получишь двойную порцию, – буркнул Шип. – Чтоб не дохнуть на ходу.

Кайран присел, щёлкнул ногтем по поверхности «шлака». Звук был не как у камня, не как у костяной пластины – пустой. Будто в глубине – полость. Он поднёс ухо ближе и пожалел. Изнутри прошелестело тонко, как лист бумаги под дверью. Совсем рядом, внутри.

Дышит? Или я уже слышу то, чего нет?

– Не держать у лица, – сказал Ротгар, без обвинения, просто констатируя. Достал щепоть соли, посыпал вокруг находки тонкий кружок – не на сам кусок, а в снег, как портной мелом.

Соль легла ровно… и тут же в нескольких местах провалилась, как в муравьином ходе. Снег тихо шуршал изнутри. Кружок получился, но кривой, как рука у пьяного.

– Приятного аппетита, – сказал Шип себе под нос. – Соль уходит – значит, не к добру.

– Значит, под нами пустоты, – сухо ответил Кайран. – И мы стоим на крышке.

Они двинулись дальше, нащупывая путь копьём: тык – тык – тык. В трёх шагах копьё ушло глубже, чем ожидалось, и Лапоть поехал вперёд, как на льду.

– Держу! – Щепка дёрнул верёвку. Шип ухватил за воротник. Немой упёрся плечом. Лапоть, матерясь сквозь зубы, на карачках выполз обратно. Под ним провалился пласт снега – не с треском, не как наст, а бесшумно, мягко.

Провал оказался неглубоким, ладоней в пять, но на дне – не земля. Там было тёмное, плотное, как чёрная вода, только не блестело. Если прислушаться – казалось, что оттуда идёт очень редкий, еле уловимый стук. Как часы, у которых почти села пружина.

– Сколько слоёв? – спросил Ротгар сам у себя.

– Не знаю, – ответил Ротгар себе же. Достал длинную костяную спицу, сунул – спица вошла на ширину локтя и встала, как в воск.

Кайран ощутил знакомый холод, не от воздуха – от мысли. Та, что приходит без стука и садится в грудь, как камень.

Они тут ходили. Не сверху – снизу. Это просто их след – мы сейчас читаем его пальцами.

– Смотрите, – тихо сказал Немой.

В стороне, на чистой глади снега, лежал отпечаток. Не лапа, не подошва. Пятиугольник, вытянутый, с линиями, как у человеческой ладони, только длиннее, с лишними суставами. Будто кто-то приложил руки – и они были не плечевыми, а… какими-то. По краю отпечатка снег слегка подтаял, и пар, почти невидимый, поднимался оттуда лениво, как из кружки, что забыл на столе.

– Руками не трогать, – сказал Кайран, хотя никто и не собирался. В горле пересохло. Он почувствовал, как изнутри дёргается рубец на ребре – там, где когда-то ранение срослось плохо и на погоду ноет.

Бывает так: тело знает раньше головы.

Ротгар уложил ещё один тонкий круг соли, потом – щепоть железных опилок. Снег вокруг отпечатка слегка посерел. Опилки зашевелились – один катнулся к центру сам, без толчка. Маг выдохнул:

– Тянет. Как магнит, только не железо тянет, а… жизнь. Не подходить ближе, чем на два шага. И – никакой крови.

– И кто тут собирался кровью жертвовать? – фыркнул Шип, хотя тоже отступил.

Слева дунуло. Не ветром – пустотой, как из открытой печной заслонки. Кайран поднял голову – и увидел. В паре десятков шагов, прямо на белом, тонким полукругом лежали ещё отпечатки. Каждый – глубже предыдущего, уходящий в сторону перелеска. Но в одном месте рисунок ломался: следы исчезали – и начинались снова, уже в двух шагах левее, будто тот, кто оставлял их, прошёл «через». Не вокруг, не поверх – через снег и землю.

– Возвращаемся, – сказал он сразу. – Медленно. Тем же ходом. Лапоть – молчи, даже если увидишь всех своих предков.

– А если они… – прошептал Лапоть.

– Они – под нами, – ответил Шип так, чтобы слышал только он. – И им плевать, молчишь ты или орёшь.

Двигались обратно по свежей верёвке, щупая каждый шаг. Воротнички скрипели, пот выступил на спинах и мгновенно оледенел. Немой тащил ящик мага, будто в нём ребёнок спит, боясь уронить. В какой-то момент где-то глубоко, под всем этим снегом и тишиной, чуть заметно щёлкнуло. Один раз. Второй. И стихло.

Считай до двадцати и не двигайся. Кайран невольно начал: один… два… три… До двадцати дошёл – ничего. Кроме собственного дыхания, которое стало слишком громким.

У ворот их встретил Драг, тень от мехового капюшона резала лицо пополам.

– Ну?

Ротгар поднял ящичек.

– Принесли кусок «того». И отпечатки видели. Соль уходит, опилки тянет. Под снегом – пустоты.

– Пустоты – под нашими стенами? – Драг еле заметно качнул головой. – Прекрасно. Просто прекрасно.

– Усильте караулы у рвов, – сказал Кайран. – И скажите людям: никакой крови на снег. Ни порезов, ни пустых героизмов. Пусть плевать – хоть трижды. Хотят – узлы вяжут. Хоть на сапогах.

Драг уставился на него дольше, чем прилично. Потом коротко кивнул.

– Будет. И… – он откашлялся, как будто слово застряло. – Хорошо сработал, лейтенант.

Когда их спрятала тень ворот, железо загрохотало, закрываясь, и Кайран наконец позволил себе выдохнуть. От ладоней пахло сырой шерстью и холодным железом. Он открыл и сжал пальцы – они слушались, дрожи не было.

Пока.

Где-то в глубине крепости колокол едва звякнул – случайно, от ветра, от чужой руки, от жизни. И всё равно по спине пробежала тонкая, предательская струйка холода – как игла.