Смертельный ретрит

Воздух был тягучий, с каким-то затхлым, но сладким шлейфом – как после долгого сна или болезни. Тоска, тревога и тяжесть будто пропитали стены. Запах табака едва ощущался – застоявшийся, впитавшийся в ткань, но не свежий.

Ольга стояла у окна. За стеклом – зелень, неподвижная и молчаливая. Пальмы дрожали от ветерка, но звук не доходил сюда. Улица была странно пуста. Ни одного человека, ни голоса, ни мопеда.

Позади Джайя медленно обходил комнату, скользя взглядом по деталям. Он не торопился. Ходил вдоль стен, будто выстраивал в голове хронологию – от кровати к тумбочке, от стола к зарядному кабелю, от пола к дверной ручке. Он не просто смотрел – выслеживал.

– Это всё? – тихо спросила Ольга, не оборачиваясь. – Всё, что осталось?

– Всё, что мы видим, – ответил он, не прекращая движения.

– Дело закроют?

Он остановился, глядя на пепельницу. В ней лежал один окурок. Чистый, будто положенный нарочно.

– Почти наверняка, – сказал он после паузы.

– Почти?

Он поднял глаза на неё. Спокойное лицо, внимательный взгляд. В нём не было окончательной веры.

– Потому что всё слишком удобно сходится. Камбо, самопрактика, очищение. Может быть – что-то сексуальное. Ни следов борьбы, ни свидетелей. На поверхности – простая, удобная версия.

– А вы ей не верите?

Он пожал плечами.

– Я вижу, что она слишком гладкая.

Ольга отвернулась от окна и оглядела комнату.

– Он жил здесь сколько?

– Месяц. Снял комнату сразу на 30 дней через Букинг. Платил наличными.

– Не странно?

– Уже не редкость. Особенно среди тех, кто не хочет оставлять цифровых следов. Или просто живёт на кэш.

– Камер нет?

– Нет. Только на въезде в гестхаус. Но записи – случайно удалились.

Ольга криво усмехнулась.

– И никто не помнит его?

– Хозяин гестхауса говорит, что видел его, был тихий, спокойный, хлопот не доставлял. Пару постояльцев говорят, что замечали – но не общались. В кафе за углом его не узнают. В прачечной – тоже.

– Значит, он почти не выходил?

– Или ходил туда, где его не запоминали.

– А если ходил… куда?

– Вот об этом я и думаю, – сказал Джайя. – Он тратил деньги. Покупал еду – доставки. Пользовался мопедом – арендовал тоже на наличные. Перемещался. Но следов нет.

Ольга нахмурилась.

– Банковских карт – не было?

– Были, но все пустые. Или замороженные. По паспорту у него – стандартная туристическая виза. Въехал месяц назад. Но в документе – ещё один штамп. Год назад он уже был на Бали.

Она вскинула брови.

– Повторный визит?

– Да. Вот это и зацепка. Но никто в округе его не помнит. Ни владельцы гестов, ни водители, ни в местных кафешках. Будто приехал – и исчез.

– Как тогда узнать, где он был?

– Пока – только анализ передвижений. Можем попробовать найти старые чеки, копнуть у таксистов, спросить в клубах. Но всё завязано на память. И на везение.

Ольга задумалась.

– А в телефоне что?

– Телефон отформатирован. Как и ноутбук. Следов почти нет. Но мы забрали их – попробуем восстановить через экспертов. Может, удастся вытащить метаданные: координаты, старые подключения, обрывки файлов.

– То есть, пока вы ничего не знаете?

– Только базовое. Фото профиля – пусто. Истории нет. Ни контактов, ни сообщений. Все у криминалистов, пока известно только, что форматирование произошло два дня назад.

– Кто-то подчистил?

– Или он сам.

– Но зачем?

Он не ответил.

– Есть версии? – спросила она.

Он посмотрел на пепельницу, потом на дверь.

– Первая: он готовился к чему-то. Вторая: хотел исчезнуть. Третья: кто-то помог ему исчезнуть – и убрал следы.

– А четвёртая?

– Он уже знал, что за ним следят.

Ольга медленно подошла к кровати. На подушке – складки. Как будто кто-то спал.

– Что будем делать?

– Я жду отчёт по телу. Судмедэкспертиза даст больше. Вещи уже в лаборатории. А вы?

– Поищу. Есть люди в этой среде – они знают, где на Бали проводят неофициальные церемонии. Камбо, аяуаска, ритуалы. Есть закрытые каналы, клубы, точки сбора. Если он бывал в них – это можно отследить.

– А вы думаете, он был?

– Я думаю, он искал. А когда человек ищет – он идёт туда, где обещают ответ. Даже если за это платишь слишком дорого.

– Вы говорите, как будто знали его.

Ольга качнула головой.

– Пока нет. Но имя кажется мне знакомым.

Они оба замолчали. Комната снова наполнилась молчанием, но теперь оно было другим – настороженным. Как тишина перед бурей.

– С чего начнёте? – спросил Джайя.

– С местных. Обойду близлежащие заведения. Покажу фото. Попробую не спрашивать напрямую. Просто – разговоры. Сигареты, еда, мелочи. Где он покупал, кто его обслуживал. Может, всплывёт хоть что-то.

Он кивнул.

– Дайте знать, если зацепитесь. Я пока официально ограничен. Если дело не переквалифицируют, то его тихо закроют. И всё.

– Не позволю, – тихо сказала она.

Он посмотрел на неё с уважением. Протянул руку.

– Тогда – по рукам.

– По рукам.

Их пальцы сомкнулись. Не просто рукопожатие. Это было начало.

Глава 3

Глава 3

Когда они вышли из номера, воздух стал почти прохладным – не потому что изменился, а потому что внутри было хуже. Воздух казался густым, почти вязким, будто сам пропитан ожиданием. Всё, что рассказал Джая и она только что видела в номере, складывалось в картину – но не завершённую, а нарочито оставленную пустой.

Вопросов было больше, чем ответов. С каждым шагом мысли в голове всё плотнее сплетались в клубок – что же все-таки здесь произошло. Не наркотики, не алкоголь, не типичная туристическая история.

Телефон – разблокирован. Пластиковый пакет. Ремень, плотно затянутый на шее. Показная аккуратность. В рюкзаке – витамины и спортивные добавки, словно человек собирался жить долго и упорядоченно. Но в тумбочке – атрибутика для специфических сексуальных игр. Это уже другая плоскость.

Такое не попадается случайно. Здесь, в Куте, подобные вещи не лежат на прилавках супермаркетов – за ними идут в определённые магазины или заказывают у «своих». А «свои» обычно пересекаются в определённых клубах.

Ольга не спеша открыла телефон. Пальцы двигались быстро, как будто знали сами, что писать. Короткие команды. Закрытые чаты. Активировались те каналы, которые она обычно не использовала – «ночные», как она их называла. Те, где сообщения исчезали через десять секунд, а собеседники общались с ней эмодзи и шифрами.

Она знала, куда стучать. Те, кто тусовался в клубах Семиньяка, кто снимал виллы в Улувату на неделю с шаманами, а потом исчезал. Те, кто знал, кто с кем пил «камбо», где шла аяуаска, и кто из «своих» внезапно перестал выходить на связь.

Она написала:

«Нужны любые сведения: кто видел Артёма Соколова в последние дни. Фото, чат-логи, свидетельства. Без шума. Срочно.»

Ответ пришёл через минуту. Только стикер: ящерица с высунутым языком.

Это значило: «Понято. Работаем.»

Балийская специфика.

***

Ольга пошла по направлению к главной улице не торопясь. Смотрела на вывески, на то, кто у дверей курит, кто переговаривается. Ей нужен был не «свидетель», а человек, который знает, откуда берутся такие вещи.

Ольга медленно шла по улице, сжимая в руке телефон с фотографией. В голове складывалась цепь из мельчайших деталей – вроде бы ничего особенного, а вместе – словно пазл, который вот-вот должен сложиться.

Он мог быть здесь не просто туристом, – думала Ольга. – Скорее, это была чья-то игра, и он в ней – пешка. Или участник, который перестарался.

Ольга знала, что ответов не дадут очевидные разговоры. Местные не любят лезть в чужие дела – особенно когда речь о смерти, которая повисла тяжелым грузом. Но кое-что всегда проскальзывает в разговорах – фразы между строк, взгляды, уклончивые ответы.

Пакет из Minimart в номере – значит, кто-то мог видеть его в тот день. Она решила пройтись до магазина. Первый заход – небольшой Minimart. Она купила ту же марку кофе и шоколад SilverQueen, показав пакет продавцу:

– У вас часто берут такое вместе?

Продавец пожал плечами:

– Туристы. Иногда постоянники.

Ольга чуть склонила голову, словно между прочим:

– А Gudang Garam Surya кто покупает? Не нашла у вас в продаже.

Парень чуть смутился:

– Это… местная марка, сюда редко привозят. Обычно берут в лавке на углу, у Ибу Сари.

Так появилась первая зацепка – лавка Ибу Сари, где курят и разговаривают, место не для туристов. Не кофейня с вайфаем, не магазин с сувенирами, а узкое, полутёмное помещение с пластиковыми стульями у стены, стойкой из старого тика и запахом дешёвого табака, смешанным с жареным темпе. Здесь курили, говорили и, что важнее, слушали.

Сюда заходили водители, старые торговцы с рынка, молодые ребята, пара отставных музыкантов. Каждый знал, кто и что здесь обсуждает – и умел промолчать в нужный момент.

Ибу Сари, сухонькая женщина с острым, как нож, взглядом, наливала крепкий сладкий кофе и могла быстро оценить любого с порога. Ольга понимала: если где-то и можно услышать имена, которых нет в соцсетях, то здесь.

И пока в углу гремел телевизор с балийским мыльным сериалом, она начала задавать первые осторожные вопросы. В этой лавке ответы не давали сразу. Сначала нужно было заслужить право услышать. В ответ на её осторожное описание один из мужчин у стойки только хмыкнул и сделал вид, что сосредоточен на сигаретном дыме. Другой, постарше, кивнул Ибу Сари, и та, не говоря ни слова, поставила перед Ольгой ещё одну чашку кофе – у них это означало: «Подожди».

Минут десять в лавке гудели чужие разговоры, телевизор кричал о чьей-то семейной драме, кто-то громко отсчитывал сдачу.

И только когда поток клиентов немного схлынул, Ибу Сари, будто между прочим, бросила:

– Kalau mau tahu, cari Tirtа. – Если хочешь знать, ищи Тирту.

Имя прозвучало тихо, но в лавке вдруг воцарилась странная пауза, как будто все присутствующие услышали и решили сделать вид, что нет.

– Кто он? – спросила Ольга так же негромко.

– Не спрашивай здесь, – отрезала Сари и уже громко, нарочито буднично, спросила у кого-то про рыбу на завтра.

Ольга поняла, что это не просто контакт, а человек, которого нужно найти так, чтобы никто не заподозрил, что ищешь. Ибу Сари только коснулась пальцем края своей чашки, показывая, что разговор окончен.

С этим именем в голове и вкусом слишком сладкого кофе на языке она вышла в шумную, пахнущую бензином улицу.

В другом Minimart продавец, молодая девушка в красной футболке, поначалу пожала плечами. Но, услышав невинную фразу «кажется, я встречала этого парня на йога-классе», вдруг вспомнила:

– Да, он приходил с неделю назад. Один. Купил кофе и батончик. Говорил с кем-то по телефону… кажется на вашем языке. Злое лицо было.

Ольга поняла: нить есть. Теперь оставалось выяснить, кто из местных или приезжих был рядом с ним в последние дни и мог знать, откуда в номере взялся такой специфический набор предметов.

Она остановилась, огляделась на улицу с её теплыми огнями, шумом мотиков и запахом специй. Перед ней был длинный путь – почти без видимых ориентиров. Но что-то внутри подсказывало: если копать глубже, то правда обязательно найдётся.

«Именно здесь, среди этих бананов и пыли, кроется то, что они пытаются скрыть».

Улица была оживлённой: проносились скутеры, кто-то пёк лепёшки на углях, старик с корзиной предлагал туристкам дуриан. Всё казалось будничным.

Но она знала: там, где смерть не вызывает шума, за ней обычно стоит кто-то, кто умеет делать всё тихо.

Она подошла к лавке с фруктами. За прилавком сидела женщина лет шестидесяти, с длинными седыми волосами, аккуратно забранными под платок.

– Утро доброе, – сказала Ольга по-индонезийски. – Вы здесь давно?

Женщина кивнула. В её глазах было беспокойство, но не удивление.

– Видели молодого мужчину? Русский. Жил вон в том гестхаузе.

Та отвела взгляд.

– Тот что умер несколько дней назад. Да. Я видела. Он всегда брал папайю и кофе. Не разговаривал.

Она шла не спеша, пытаясь уловить каждую мелочь – завихрение пылинок в лучах солнца, шорох ног, случайный взгляд.

В ближайшем кафе, где пахло горьким кофе и дымом из печи, она подошла к хозяину – мужчина средних лет с лицом, вытянутым от постоянной усталости, и взглядом, который пытался удержать всё тайное за занавесью вежливости.

– Вы помните этого мужчину? – спросила она, осторожно показывая фото.

Он посмотрел и задумался, словно взвешивая каждое слово.

– Да… видел. Иногда заходил, – голос был тихим, будто боялся, что произнесённое может разбудить что-то нежелательное. – Он много не говорил, ни о чем не спрашивал. Был словно тень.

– Может знаете места, куда еще он мог ходить? Тайные?

– Много таких. Но никто не говорит прямо. Люди боятся.

Она сделала шаг назад, поблагодарила и направилась дальше – к рынку, где запах пряностей смешивался с гнилью и влажной пылью.

– Кто-нибудь видел этого человека? – спрашивала она, осторожно, обходя прилавки.

Ответы были смутными, половинчатыми, как будто сама земля на Бали прятала свои секреты под слоем зелени и тени.

В этом районе улицы были узкими, тесно заставленными столиками, а за каждым столом сидели люди, уставшие от солнца и дневной суеты. Это был старый варунг, куда туристы не заглядывали – слишком просто, слишком местно. Там продавали сладкий рис с кокосовой стружкой, наливали очень крепкий, обжигающий кофе, и сидели те, кто знал, что в Куте важное происходит не в спа-салонах.

Бармен по имени Эко сидел у стены, склонившись над телефоном. Молодой, но с усталым взглядом. В его лице было что-то змеиное – спокойствие с прищуром, готовность к бегству. Его лицо было покрыто лёгкой щетиной, глаза – настороженные и внимательные, как у человека, привыкшего видеть больше, чем говорят слова.

Ольга присела рядом, не называя имени.

– Добрый день, – сказал он, заметив Ольгу.

Она кивнула, усаживаясь на высокий табурет.

– Говорят, ты знал его. – она повернула к нему телефон с фото.

– Знал, – ответил Эко, не отводя взгляда. – Он был тихим. Не из тех, кто светится на публике. За прошлый месяц я видел его всего несколько раз.

– Что он делал? – спросила Ольга, пытаясь прочесть на лице мужчины что-то большее, чем просто факты.

– Часто сидел в одиночестве, пил крепкий кофе, не много разговаривал. Но он интересовался… теми местами, куда не каждый пойдёт.

– Какие места?

– Что-то про клуб. «Чёрный Лотос» или вроде того. Я не влезал.

Ольга коротко кивнула. Она уже знала.

Пальцы снова задвигались на экране. В закрытом канале она написала:

«Black Lotus. Проверить владельцев, внутренние контакты. Тихо.»

Ответа не было, но она знала – придёт.

Он помолчал, потом добавил:

– Там опасно, мисс. Эти клубы – не для всех. Там, где над входом нет вывески, – выход не всегда есть.

– Ты мог бы помочь мне узнать больше?

Эко улыбнулся, тихо, беззвучно.

– Ты не первая, кто пытается докопаться. Но берегись – там, где он был, не любят лишних вопросов.

Ольга кивнула, понимая, что впереди долгий и осторожный путь.

– Спасибо, – сказала она, поднимаясь.

– Будь осторожна, – ответил Эко.

Он помолчал, потом добавил, тихо:

– Он не просто искал что-то. Он знал, куда идти. Он шёл туда, где заканчивается контроль.

Ольга посмотрела на него долго. И в его глазах прочитала то, что не укладывалось в слова. Эко знал. Больше, чем говорил.

– Поможешь мне узнать больше?

Он пожал плечами.

– Я могу назвать пару имён. Но ты должна понимать: это не место. Это фильтр. Попав туда, ты не вернёшься той же.

– Я и не собираюсь возвращаться той же, – тихо ответила Ольга.

Он усмехнулся, почти по-доброму.

– Тогда возьми это.

Он достал из-под стойки клочок бумаги с нарисованной рукой и странным знаком – будто цветок, у которого вместо лепестков – глаза.

– Покажи это, если дойдёшь до человека по имени Тирта. Он решает, кто проходит дальше.

Ольга кивнула.

– Спасибо.

– Только не верь никому с первого взгляда. Даже если они улыбаются. Особенно если улыбаются.

Когда она вышла на улицу, уже стемнело. Влажный воздух тянулся за ней, как сеть.

Кто-то смеялся на соседнем перекрёстке. Где-то звучал гонг.

Но в её голове звучал только один вопрос:

Что он нашёл – и почему это стоило ему жизни?

И она знала: чтобы это понять, ей придётся войти туда, где заканчиваются слова.

Дальше – ещё пара лавочек, разговоры с продавцами, мимоходом узнаваемые детали: кто недавно приезжал, какие товары покупали, что казалось подозрительным. Иногда ответы были невнятны, или сменялись недоверием.

По крупицам она начала собирать картину: парня окружала тайна, и эта тайна была не только в его смерти, но и в том, как он жил последние дни – странно, отрешённо, будто кто-то или что-то держало его в тени.

***

Ольга вывела скутер со стоянки у варунга. Металлический корпус был ещё тёплым от дневного солнца, руль чуть лип к ладоням. Она надела шлем, завела двигатель – и шум улицы стал другим, будто она оказалась внутри его пульса.

Ночная Кута осталась позади быстро: витрины, музыка, запахи жареного мяса и сладкой кукурузы сменились чёрными силуэтами пальм. Дорога к Убуду шла серпантином – тёмный асфальт, полоски белой разметки, редкие фонари, мигающие вывески храмов с подношениями у входа. Иногда попадался дымок от костров, где сжигали сухие листья.

На обочине сидели мужчины, разговаривая негромко и покуривая гвоздичные сигареты. Встречные скутеры проносились без фар, подсвечивая друг друга лишь мимолётно.

Иногда в свете фары выскакивала собака или кошка, и Ольга сбавляла скорость, ловко объезжая их.

Чем ближе к Убуду, тем гуще становился воздух – влажный, насыщенный запахом земли и цветущих деревьев. В темноте виднелись силуэты рисовых террас, над которыми висел лёгкий туман.

У ворот одного из домов стояли маленькие корзинки из пальмовых листьев, наполненные рисом и цветами – утренние подношения, приготовленные уже вечером.

Ольга поставила скутер под навес, сняла шлем и на мгновение просто прислушалась. Вдалеке стрекотали цикады, а из джунглей доносился низкий глухой крик.

Она зашла в дом, нащупала выключатель – мягкий жёлтый свет выхватил из темноты деревянные балки потолка и стопку книг на столе.

На кухне всё было по-прежнему: керамический чайник, пакет с манго на завтра, корзина с ароматными лаймами. Она поставила воду, открыла ноутбук и принялась проверять чаты.

Путь от Куты до Убуда занял чуть больше часа, но голова у неё была всё ещё там, у варунга и в разговоре с Эко.

На кухне зашипел чайник, и в этот момент из-под стола вышел Мишка – крупный серо-полосатый кот с белой грудкой и удивлённым взглядом. Он обошёл хозяйку, пару раз ткнулся в её ногу лбом и сел, глядя прямо, будто требовал отчёта, где она пропадала так долго.

– Ну что, Миша, Кута понравилась бы тебе, – сказала Ольга, насыпая ему в миску сухой корм. – Но там слишком шумно.

Мишка фыркнул, уткнулся в еду, а Ольга налила себе чай, села на террасе. Из темноты доносился запах жасмина.

Но покой длился недолго. На телефоне вспыхнул значок нового сообщения в закрытом чате.

От «ящерицы» пришёл файл – три размытых фотографии, явно снятых исподтишка.

На первой – вход в тёмное здание без вывески: одинокий фонарь, бамбуковые шторы, чуть колышущиеся от вечернего бриза. На второй – вывеска Закрыто, но в щели между створками пробивался тёплый свет, и по стене скользнули тени. На третьей – узкий коридор с красным ковром и тяжёлой лакированной дверью в конце.

Ольга открыла браузер и начала поиск. Имя «Артём Соколов» не давало ничего. Ни аккаунтов, ни фотографий, ни сообщений. Даже в русскоязычных чатах и блогах, где обычно появляются следы любого туриста, он был словно стертый: нет лайков, нет комментариев, нет историй о его поездках.

Каждый новый запрос возвращал пустую страницу: «Ничего не найдено». Иногда мелькали обрывочные упоминания других людей с таким же именем – но ни один не совпадал. Интернет, казалось, отказывался признавать его существование.

Она попробовала искать по местам его возможного пребывания: Убуд, Семиньяк, закрытые ретриты. Ничего. Ни одной фотографии, ни одного комментария, ни малейшего следа, который мог бы навести на него.

Ольга перебирала результаты, делала скриншоты пустых страниц, отмечала ссылки, которые ведут в никуда. Всё выглядело одинаково – пустота, молчание, абсолютное отсутствие следов. Она понимала, что каждый её клик, каждый запрос – словно стучать в закрытую дверь: за ней нет ни звука, ни света, только тьма.

Источники тоже ничего не могли сказать: «Я слышал о нём вскользь… Но следов нет», – писали они, или: «Если он и был здесь, то не оставил ничего, что мы могли бы найти».

Интернет был пуст. И именно эта пустота давила на неё сильнее всего. Призрачное исчезновение Артёма создавалo ощущение, что он был не человеком, а идеей, которая скользила между страницами и никогда не оставляла следа.

Среди банальных туристических заметок и пустых блогов мелькнуло заметка. На малоизвестном форуме, где обсуждали гестхаусы и случайных гостей, кто-то успел выложить фото: размытая, но узнаваемая фотография Артёма в гестхаузе, с подписью, краткой, почти шепотом:

«Нашли мёртвым в номере. Никто не понимает, что произошло…»

Фото было плохо снято – угол, освещение, резкость. Но она узнала его мгновенно. Сердце сжалось, но разум работал чётко: информация уже просочилась в сеть.

Она сделала скрин, аккуратно сохранила ссылку и закрыла страницу. Интернет снова погрузился в пустоту. Но теперь пустота имела контур – мимолётный, размытый, но реальный, и Ольга знала: дальше придётся идти по этим едва заметным следам.

Через минуту пришло ещё:

«Чёрный Лотос. Тирта – рекрутер. Духовно-телесные практики для богатых. Только по приглашению.»

Ольга сделала скриншот, положила телефон рядом с ноутбуком. Мишка, закончив ужин, прыгнул на стол и растянулся поперёк клавиатуры. Она сдвинула его и начала действовать по привычной схеме: начала искать: “Black Lotus Bali закрытые клубы, тантра, духовные практики”.

Первая страница форума экспатов предлагала красивую легенду: для посторонних – интерактивный перформанс с тантрой и театром теней, для своих – место, где снимают все маски и пробуют то, что запрещено на свету. Ольга пометила это в заметках, но внутренне понимала – легенда слишком нарядная, чтобы быть правдой.

Следующий блог описывал атмосферу: полумрак, густой запах сандала и горькой смолы, музыка без ритма, лица гостей скрыты резными масками, голоса приглушены. Практики включали тантрические ритуалы, телесные психодрамы, инсценировки смерти и возрождения, обряды с психоактивными настоями. Никакой свободы, только полное подчинение сценарию. Ольга отметила: это уже не легенда, а слухи, подтверждаемые людьми, которые там побывали.

Доступ был строго ограничен. Чаще всего через посредника – Тирту, который лично проверял новичка и оценивал его готовность. Можно было попасть по рекомендации действующего участника или после пробного вечера – «инициации», когда проверяли способность отказаться от привычных границ. Потеря браслета с выгравированным цветком лотоса и датой означала автоматический запрет на вход.

Тирта проводник. Он работал с «богатыми ищущими» – туристами, экспатами, бизнесменами, для которых важны эксклюзив и анонимность. В первый раз он сопровождал новичка, и оставался рядом, пока тот не освоится.

Она открыла несколько ссылок на закрытые ретриты – тихие виллы в уединённых уголках, обещающие «трансформацию сознания» через медитацию, йогу, ритуалы. Некоторые упоминания пересекались с клубными историями: «Лотос», «Lotus Program», «после закрытой ночи – остров», «только для тех, кто прошёл отбор».

Ольга просматривала свои заметки, фиксируя слова источников: бывший полицейский из Семиньяка говорил, что Тирта всегда вне скандалов и знает, кого приводить, чтобы те платили и молчали. Фотограф из Денпасара добавлял: «Иногда он встречает людей прямо в аэропорту и отвозит сразу в Лотос». Админ русскоязычного чата «Бали-лайф» отметил: «Они не вербуют – они отбирают. Если ты внутри, значит, кто-то уже поставил на тебя метку».

Ольга смотрела на экран и делала пометки. Клуб реально существовал. Попасть внутрь можно было только через цепочку проверок. Тирта был ключом. И хотя легенда для посторонних обещала интерактивный перформанс, за кулисами скрывался мир, где снимают маски и заставляют смотреть на то, чего боишься.