Скоростной шторм

Мой голос едва слышен, хотя каждый звук, каждый хриплый слог распалял её слух. Когда я смотрю в отражение, встречаюсь с ней взглядом, понимая, что моя маленькая лисичка сейчас чертовски красивая и я едва сдерживаюсь, чтобы не кончить прямо в штаны как гребаный подросток в пубертатный период.

– Это ты убил Фина? – дрожащим голосом шепчет она, на что я одобрительно хмыкаю.

Вижу, как её глаза наполняются слезами. Слезами, что её тело предает её, что она не может получить удовольствие от того, кто убил её лучшего друга, но она это делает.

Ускоряя темп движения своих пальцев, шепчу ей:

– Ты хочешь этого, лисичка. Не сопротивляйся тому, чего требует твое тело, – ухмыляясь, ввожу в её тепло два пальца, чувствуя как крепко она их сжимает.

Моя рука уходит с шеи, обхватывая её плечи, прижимая к себе.

– Я держу тебя, – щебечу, неосознанно затрагивая особую точку внутри неё, вытягивая стон.

Она выгибается ко мне, будто её тело само знало, что делать. Она не просила, не умоляла – но я ощущаю, как она разрывается от противоречий внутри себя. Я слышу, как её дыхание учащается, оно становится глубже, тяжелее, будто она пытается вдохнуть каждый миллиметр кислорода.

Фия вцепляется дрожащими пальцами в моё предплечье, прикрыв глаза. Пользуясь случаем, примыкаю губами к её шее, сильно всасывая тонкую кожу, намеренно отмечая её принадлежность мне. Это не страсть, а больше утверждение.

Поднимаюсь губами выше, на изгиб за её ухом, оставляя еще одну метку. Каждая – как клеймо, чтобы все вокруг неё знали, что она – моя. И я готов убить каждого своими собственными руками, если её коснется чужой. Мне плевать, хочет ли она этого разумом или нет, я сделаю так, чтобы она захотела.

Моя лисичка всхлипывает, а я чувствую что она еще больше сжимается вокруг моих пальцев. Её тело напрягается, но не от страха. От ожидания. От волны, которая поднимается внутри неё. Улыбаясь, шепчу, покусывая её плечо:

– Давай, лисичка, не смей сдерживаться, – гортанный рык вырывается из меня от чувства тесноты внутри неё даже для своих пальцев.

Она сжимает свои маленькие руки в кулачки, приподнимаясь на носочки от напряжения. В ней словно что-то ломается, и она вскрикивает пока изливается на мои пальцы. Твою мать. Я прислоняю её ближе к себе, не давая шанса на физическое падание. Крик срывается с её губ один за другим, а я мысленно улыбаюсь сам себе. Моя.

Проходят секунды, минуты, но по ощущениям, кажется прошла вечность, пока она спускается обратно на землю. Я медленно достаю свои пальцы из неё, видя, как они блестят в тусклом свете иллюминаций парка аттракционов за окном.

Не разрывая зрительный контакт с ней в отражении, исследую её залитое слезами лицо и беру два пальца, которые только что были внутри неё, себе в рот и с огромным усилием сдерживаю стон. Господи, теперь я одержим не только её запахом, и запахом её страха, но и её вкусом. Мысленно обещая самому себе, что сделаю все, чтобы ощущать его чаще.

Остатки, растираю на её губах, замечая как она морщится. Усмехаюсь. На байке – свирепая, хитрая лиса, а сейчас – белый и пушистый крольчонок.

Из коридора раздается зов её подруги, и я наклоняюсь к её уху, шепча:

– Никому не говори. Это наш маленький секрет, – ехидно улыбаясь, хриплым голосом говорю ей, на что она снова кивает. Я глажу рукой по её шелковым волосам, – Хорошая девочка.

Развернув её лицом к себе, приподнимаю подбородок между пальцами, заставляя её встретиться со мной взглядом, скрытым под маской.

– Увидимся с тобой позже, маленькая, – напоследок шепчу ей.

Теперь, я, к сожалению, вынужден покинуть её, но это ненадолго. Она моя, и теперь всегда будет моей. Не в каком-то банальном смысле, как вещь или игрушка, нет. Глубже, почти на уровне инстинкта. Я знаю, как она улыбается, как поправляет свои волосы, морщит нос, когда ей что-то не нравится. Замечаю то, чего не видят другие. Потому что они – чужие. А я – тот, кто ближе всех. Даже если она еще это не поняла.

Я скорее охранник. Ангел за плечом, если захочет так. Она пока этого не видит. Но увидит, обязательно. Отныне она там, где всегда и должна была быть. Со мной. И только я могу причинять ей боль, каждый её крик, каждая гребаная слеза, каждая мурашка, покрывающая её кожу и каждый вздох – теперь, все это принадлежит мне.

Раунд второй окончен, лисичка.

Глава 10. Фия

Отчаяние – это не крик. Не буря. Это мертвая тишина, в которой тонет душа. Оно приходит медленно, почти ласково – как вечерний туман, обволакивает твое сознание, вползает в мысли и садится внутри, будто гость, который пришел на долго.

Это момент, когда ты больше не борешься. Не потому что ты не хочешь, а потому что не видишь в этом смысла. Вчера я ещё поднимала голову, искала знаки и свет. А сегодня – просто лежу. Внутри состояние в точности как зеркало, висящее передо мной, только каждый осколок – воспоминание о том кем я была.

Отчаяние не плачет – оно высушивает слезы. Не кричит – оно душит голос. Оно делает реальность вязкой, бессмысленной, словно время застряло в сером маневре между «уже поздно» и «уже все равно». Даже боль в нем становится не яркой, а тупой, глухой – как стук из подвала, куда ты боишься спуститься.

Ты смотришь вокруг себя, и мир продолжает жить, а ты – нет. Ты просто существуешь, как занесенная пылью книга на полке, которую больше никто не откроет. Потому что внутри – конец истории.

Он был запредельно рядом, чтобы просто показаться иллюзией. Мой первоначальный страх стал смешиваться с возбуждением, а отвращение – с любопытством. Его взгляд, скрытый под страшной маской, начал питать во мне ту темную часть, о существовании которой я даже не подозревала.

Я чувствовала, как в нем было что-то запретное, даже опасное. Он знал как говорить, чтобы подчинять. Он знал когда молчать, позволяя мне самой заполнить тишину желаниями, которые я не хотела признавать.

Черт возьми, он убил моего лучшего друга. Так почему же я осталась? Почему не пустилась в бега? Я впустила его – в свою жизнь, в свое тело, в свои самые уязвимые уголки.

Всё было как в бреду: его прикосновения были не лаской, а властью. Его голос не шептал – приказывал. А я, сама не зная почему, подчинялась, даже когда внутри всё кричало «нет».

И теперь… теперь я просыпаюсь в холодной постели, белье которой пахнет не мной. Я ощущаю его терпкий запах на своей коже, хотя принимала ванную и сдирала кожу мочалкой дважды. Самое страшное – это не то, что он сделал. А то, что я это позволила.

Вчера ночью я выплакала все слезы. Их нет, ресурсы иссякли – из меня звучит только тихий скулеж. Полная апатия, ничего не хочется.

Вынув из морозилки ведро мороженого, сажусь на диван в гостиной. Я задернула все шторы на окнах, в страхе что если этого не сделаю, кто-то будет следить за мной. Найдя пульт от телевизора, включаю нетфликс и выбираю фильм на вечер. «Вечное слияние чистого разума» – вот мой выбор на сегодня.

Я смотрю фильм, каждую минуту кладя в рот ложку с моим любимым трюфельным мороженым, и поймала себя на мысли, что я надеюсь на что-то. В экране телевизора главные герои тянулись друг к другу осторожно, словно боясь сломать их хрупкое «мы».

В груди поднимается странное болезненное чувство, сдавливающее все внутри. Нет, это не зависть, скорее – тоска и разочарование. Герои выбирали друг друга самостоятельно, добровольно и искренне. Не потому-что на них происходило давление, ими не манипулировали.

После финальных титров мне не стало легче, наоборот. Перед глазами проносятся события вчерашней ночи: он, стоящий за моей спиной, прислонившийся грудью, противоречивое чувство отрицания, страха и мерзости по отношению к самой себе. То, как собственное тело предает мой разум, как оно получало удовольствие, не сравнимое ни с чем иным в моей жизни. Опустошение, после того, как он закрыв за собой дверь, оставил меня в той комнате, будто я сломанная игрушка, от которой больше нет пользы. Лежу на полу, смотря на собственное отражение залитое слезами, не понимая кого я вижу перед собой. Тушь и подводка размазаны, и вроде это должно быть хорошо, поскольку придавало моему образу большей погруженности. Оболочка та же, но внутри происходит погребение души.

Я не могу смотреть в свое отражение. Раньше я видела в нем уверенную в себе девушку, которая готова пойти на все ради победы и достижения цели, улыбка практически всегда украшала её лицо, а глаза горели. Такой я была три дня назад. Сейчас же – это не я. Появились небольшие круги под глазами, кожа приобрела более бледный оттенок, губы потрескались от засухи. Ненавижу то, что вижу перед собой. Ненавижу то, что это происходит именно со мной.

Из меня вырывается вопль, истошный, разрывающий воздух, и кажется, что весь мир его слышит. Сжав руки в кулаки, я хватаю вазу для цветов, стоящую на кухонном островке, буквально швыряя её в зеркало. То, в свою очередь, с дребезгом разлетается на мелкие частички, в точности, как моя душа.