Игра

В зале раздалось лёгкое, едва слышное шуршание – люди невольно вспомнили собственные ошибки.

– Согласно медицинскому заключению, – продолжила Элли, – смерть наступила в результате удара головой об твёрдую поверхность парковки. Это указывает на сравнительно невысокую скорость столкновения.

Она дала понять, что не сам удар автомобилем был смертельным, а последствия падения – именно они стали причиной трагедии.

– Протестую! – вскрикнул Василакис, резко перебивая. – Мы здесь судим не присяжных!

Судья строго посмотрел на обвинение:

– Протест отклонён. Адвокату рекомендую впредь не уточнять у присяжных о их водительских ошибках – подобные вопросы считаются недопустимыми.

– Хорошо, Ваша честь, – спокойно ответила Элли. – Я лишь хотела подчеркнуть, что мой клиент, как и любой водитель, банально перепутал заднюю передачу. Это вызвало замешательство, и он не смог вовремя затормозить.

В зале повисла напряжённая тишина. Второй раунд судебных дебатов явно завершился с преимуществом в пользу защиты.

Однако обе стороны ещё сохраняли козыри – важные аргументы, которые должны были быть использованы в самый подходящий момент.

Обвинение сделало свой первый серьёзный ход – вызвало Камиля Форта. Именно он был тем свидетелем, который в момент трагедии разговаривал с покойной Инес Келлер.

– Итак, мистер Форт, – начал прокурор Василакис, – расскажите, пожалуйста, что произошло той ночью на парковке.

Камиль взял паузу, лицо его выражало неуверенность.

– Всё как в тумане, – тихо произнёс он. – Я толком и не понял, что произошло.

Это заявление удивило Василакиса – на досудебных показаниях свидетель говорил, что видел всё очень хорошо.

– Если я не ошибаюсь, – продолжил прокурор, – Вы успели увернуться от машины, которая на вас наезжала, и тем самым спасли свою жизнь? Как Вы думаете, был ли шанс у мисс Инес Келлер избежать трагедии?

– Прошу прощения, Ваша честь, – прервала вопрос Элли, – он носит явно наводящий характер и ставит моего клиента в невыгодное положение, словно он серийный убийца.

Судья мгновенно отклонил протест.

– Продолжайте, – разрешил он прокурору.

– Итак, мистер Форт, – продолжил Василакис, – Вы считаете, что шанс на спасение был?

– Да, – ответил свидетель, – она просто смотрела в другую сторону и не заметила машину так, как видел её я.

Показания свидетеля озадачили обвинение – они заметно расходились с тем, что было сказано пару дней назад.

– То есть, – уточнил Василакис, – Вы утверждаете, что покойная мисс Келлер должна была внимательно смотреть по сторонам, словно на оживлённой автостраде, – пытаясь выкрутиться из сложной ситуации спросил Василакис

– Это обычная парковка, – возразил Форт, – машины там действительно бывают и ездят. Я бы тоже предпочёл быть внимательным и оглядываться по сторонам.

– Всё, Ваша честь, – с раздражением произнёс прокурор. – Этот допрос явно пошёл в пользу защиты.

Судья повернулся к адвокатам:

– Ваша очередь задавать вопросы, госпожа Анжелис.

– Есть, Ваша честь, – ответила Элли.

– Мистер Форт, как вы думаете, мог ли мистер Арванитис избежать столкновения? Насколько быстро всё произошло?

– Всё случилось очень быстро, – начал свидетель. – Мы с Инес стояли всего в двух метрах от машины, когда произошёл легкий удар, и она упала.

– И как в этот момент вел себя подсудимый? – спросила Элли.

– По моим наблюдениям, он даже не сразу понял, что произошло, когда машина двинулась в нашу сторону. Я видел, как он оглянулся назад, что обычно делают при движении задним ходом. Потом он выскочил из машины и побежал к Инес, громко зовя скорую.

Эту часть показаний Камиль дал с необычной слаженностью, словно репетируя слова заранее.

Несмотря на многословность своих показаний, Камиль Форт во время речи постоянно искал глазами кого-то на задних рядах зала суда. Эта странность не ускользнула от внимательного взгляда Айлин, которая всегда умела замечать мельчайшие детали в поведении людей.

В зале суда, полном напряжения, присяжные и другие присутствующие с интересом слушали свидетельские показания. Некоторые переглядывались, пытаясь осмыслить услышанное, в то время как другие – с сомнением или даже скрытым недоверием – воспринимали слова Камиля. В глазах многих читалось внутреннее волнение: одни – от тяжести обвинения и страха перед справедливым приговором, другие – от сопереживания к жертвам трагедии.

Пожилые женщины, прижав руки к груди, казалось, переживали за судьбу потерянной Инес, а молодые мужчины, сложив руки на груди, внимательно анализировали каждое слово, словно готовясь к собственной оценке. Атмосфера была густой от эмоционального напряжения – каждый ожидал, что сейчас прозвучит что-то решающее.

Сидя позади Элли, Айлин незаметно повернула голову, стараясь понять, кого именно пытается найти Камиль своим растерянным взглядом. Медленно покрутив головой, она заметила, что в финале своих свидетельских показаний Камиль встретился взглядом с весьма заметным джентльменом, который сильно выделялся среди остальных присутствующих.

Во взгляде Камиля читалось едва заметное стремление угодить этому человеку. Айлин сразу узнала в нем мистера Артура Кейна – того самого невозмутимого англичанина, чье влияние было известно ей, хотя в такой ситуации прямое воздействие на свидетеля казалось невозможным.

После этих слов к Камилю вопросов больше не последовало, и по распоряжению судьи свидетель быстрым шагом покинул зал заседания, оставив после себя лёгкое напряжение и еще больше вопросов, чем было до его прихода.

Уже явно находясь в проигрышном положении, обвинение вызвало очередного свидетеля – бывшую девушку подсудимого, Анну Аркис. Заняв свое место в зоне для свидетелей, она дала понять суду, что готова отвечать на вопросы. В её глазах читалось смешанное чувство тревоги и решимости, а лёгкая дрожь в голосе выдавала неуверенность.

Прокурор Василакис начал стандартную процедуру допроса.

– Пожалуйста, представьтесь и расскажите нам, как Вы познакомились с подсудимым и в каких отношениях находились.

– Меня зовут Анна Аркис, – начала она, голос дрожал, а взгляд метался по залу. – Два года назад я познакомилась с Антони. Сначала всё было хорошо, но затем он стал избивать меня по малейшему поводу.

Её слова вызвали реакцию в зале – некоторые присяжные зажмурились, словно стараясь заглушить услышанное, другие, напротив, напряжённо слушали, пытаясь уловить правду.

– В протест, Ваша честь, – резко вмешалась Элли. – Не было зафиксировано ни одного случая побоев, никаких обращений в больницу.

Анна сжала губы, отчётливо почувствовав давление, но не отступила.

– Протест принят, – объявил судья, обращаясь к свидетелю: – Есть ли у Вас что-то, что доказывает Ваши слова?

– Нет, – ответила Анна, взгляд её затуманился, – это были не серьёзные травмы. В больницу обращаться не приходилось.

Прокурор Василакис нахмурился, лицо его стало напряжённым – он отчётливо чувствовал, как контроль над ходом допроса ускользает из его рук.

– Расскажите суду, почему Вы не ушли от него, если он часто Вас бил? Какие причины такого поведения подсудимого? – продолжил он, стараясь сохранить уверенный тон.

Анна глубоко вздохнула, глаза блестели от сдерживаемых слёз.

– Самые разные причины… – голос её дрожал. – Но больше всего его бесило, когда какой-то мужчина со мной разговаривал. Он кричал, говорил, что я – его собственность. Что я не могу даже разговаривать с другими. Что я не могу уйти.

Прокурор Василакис стиснул челюсти, пытаясь подавить раздражение, но лицо выдало внутреннее напряжение. Он отчётливо понимал – этот допрос идёт не по плану, и свидетельница вместо укрепления обвинения порой своей речью ставит под сомнение всю картину.

– У меня пока нет вопросов, Ваша честь, – наконец произнёс он, с усилием усаживаясь на место, выставляя свою уверенность напоказ, несмотря на внутреннее разочарование.

Судья дал слово стороне защиты.

– Мисс Аркис, – начала Элли спокойным, но твёрдым голосом, – Вы сказали, что нет медицинских заключений о побоях. У меня на руках есть выписка из больницы, где Вы провели четыре дня после небольшой аварии. Расскажите об этом, пожалуйста.

Анна нахмурилась, видимо не ожидая такого поворота.

– Это была небольшая авария. Я не вписалась в поворот и врезалась в ворота дома, – сказала она растерянно.

– Протестую, – вмешался Василакис, но Элли перебила его:

– Ваша честь, это напрямую относится к достоверности показаний свидетельницы.

– В крови мисс Аркис в ту ночь было большое количество алкоголя и как минимум три разных лёгких наркотика, – зачитала Элли выдержки из медицинского заключения, чуть подчеркнув слова, чтобы судья и присяжные услышали и поняли – словам Анны стоит доверять с осторожностью.

Анна посмотрела в пол, голос её стал жалобным:

– Я выпила, потому что больше не могла терпеть такого отношения…

– У меня другая версия, – вновь начала Элли, не давая свидетельнице возможности уйти от неудобных вопросов. – Мой клиент не позволял вам срываться. Для вас это казалось издевательством и избиением. Расскажите, пожалуйста, о клинике для лечения наркозависимости, в которую вас направил Антони Арванитис.

Анна опустила глаза, но ответила:

– Я не хотела там находиться и ушла.

– То есть Вы снова вернулись к обвиняемому, потому что нуждались в деньгах? – Элли была непреклонна. – Что произошло в ночь, когда вы окончательно расстались?

– Ту ночь он выставил меня за дверь и сказал, что я для него больше не существую, – ответила Анна, а в её глазах мелькнуло смешанное чувство обиды и отчаяния.

– Это связано с тем, что Вы украли из дома подсудимого дорогие ему часы, подаренные его покойным дедушкам? – спросила Элли, контролируя каждое слово.

– Я взяла эти часы, чтобы показать другу, – пробормотала Анна.

– Мы знаем эту версию из полицейского отчёта, – подчеркнула Элли. – А также знаем, что этот друг утверждает, что Вы отдали ему эти часы, поскольку были должны ему крупную сумму денег.

Слова Элли прозвучали безжалостно и точно, словно она поднимала занавес, открывая всю хитросплетённость версии обвинения.

– Ваша честь, при всём уважении, мой клиент пытался помочь мисс Аркис. Да, методы не всегда были гуманными, но жестокости в его действиях не было, – сказала Элли, глядя в глаза судье. – Попытка представить его садистом и врагом женщин – абсурдна.

В зале суда, присяжные и остальные слушатели ясно ощущали, что мера пресечения для Антони Арванитиса будет не слишком суровой. Атмосфера словно чуть облегчилась – напряжение смягчалось, а взгляды некоторых из присяжных уже менялись, склоняясь к пониманию сложной и противоречивой ситуации.

Прокурор Василакис, понимая, что уже потерял инициативу, внутренне признал поражение. Последние показания разрушили хрупкую конструкцию обвинения, и он решил не вызывать больше свидетелей, опасаясь только усугубить ситуацию. Остаться в рамках нанесённого урона казалось меньшим злом. Он только кивнул судье, тем самым сообщив, что сторона обвинения завершила выступление.

Элли, хоть и сохраняла внешнее спокойствие, тоже прекрасно осознавала: она выложила всё. Защита сыграла все свои карты. Оставалось только ждать.

Судья бросил взгляд на часы, затем перевёл его на присяжных:

– Заседатели могут удалиться в комнату совещаний.

Двенадцать человек встали и молча покинули зал. За ними захлопнулась дверь, оставив в помещении напряжённую тишину.

Прошло всего двадцать минут. Это было быстро. Быстрее, чем ожидали даже самые опытные юристы. Когда присяжные вернулись, многие в зале переглянулись: одни надеялись, другие – боялись услышать финал.

Судья жестом указал председателю присяжных говорить.

Тот встал, поправил очки и уверенным голосом зачитал:

– Уважаемый суд. Присяжные единогласно пришли к выводу, что подсудимый Антони Арванитис не виновен в убийстве по неосторожности. Мы расцениваем произошедшее как несчастный случай.

Слова повисли в воздухе, будто тишина задержала дыхание.

Мгновение спустя зал взорвался противоречивыми реакциями: часть присутствующих, вероятно родственники и близкие Антони, облегчённо выдохнули, кто-то расплакался от радости. Отец подсудимого, сидящий на первом ряду, лишь крепко сжал кулаки и кивнул – его лицо не выдало эмоций, но его тело было напряжено как струна. Он сдерживал порыв, потому что знал: это только половина вердикта.

Другая часть зала, в том числе родные погибшей девушки, сидели неподвижно. Кто-то закрыл лицо руками, кто-то бессильно опустил голову. По щекам матери Инес Келлер медленно катились слёзы – тихие, беззвучные. Ни одного слова. Только боль.

Лишь один человек оставался абсолютно невозмутимым: Артур Кейн. Его спокойный взгляд, сложенные руки, ровная осанка – он, казалось, заранее знал, каким будет вердикт. Именно на него с удивлением посмотрела Айлин. Она всё ещё не могла до конца понять, кем же он был – адвокатом, посредником, манипулятором? Или кем-то большим?

Судья постучал молотком, призывая к тишине.

– Мистер Арванитис, встаньте, пожалуйста.

Антони встал. Его лицо, уставшее, но по-прежнему юное, отражало смесь облегчения и вины. Он впервые за весь процесс позволил себе немного расправить плечи.

– Присяжные вынесли свой вердикт. Однако меру наказания определяю я, – строго произнёс судья. – Хоть в ваших действиях и не выявлено злого умысла, но ваша ошибка повлекла за собой смерть человека. Это – трагедия, и пусть она останется с вами как важнейший урок на всю жизнь.

Судья слегка сменил интонацию:

– Я приговариваю вас к одному году условно. Также, учитывая ваше финансовое положение, вы обязаны выплатить штраф в размере 100 000 евро семье погибшей. Кроме того, вы лишаетесь водительских прав сроком на два года, после чего вам необходимо пройти обязательный курс вождения и предоставить соответствующий сертификат.

Судья сделал паузу:

– Вам понятен приговор?

Антони глубоко вздохнул:

– Да, господин судья. Я всё понимаю… и принимаю.

Это были его первые слова за весь процесс. Голос звучал сдержанно, но в нём было что-то настоящее – не игра, не отрепетированная фраза, а живое чувство. Элли мельком взглянула на него и впервые за всё это время увидела в нём не просто сына министра – а человека, которому действительно есть за что себя винить, но она так и не смогла, настоящие ли эти эмоции.

Молоток ударил в последний раз. Суд завершён.

Люди в зале потянулись к выходу: кто с облегчением, кто с тихим отчаянием. Айлин молча подошла к Элли, тихо коснулась её локтя:

– Молодец. Но это было только начало.

Элли кивнула. Внутри у неё было странное ощущение. Она выиграла дело… но вместе с тем что-то потеряла. Что именно – ей ещё предстояло понять.

Первым к Антони подошёл его отец – Стефан Арванитис. Министр финансов шагнул к сыну, не торопясь, уверенно, как человек, не привыкший терять. На лице – строгая, но облегчённая маска, в глазах – сдержанная гордость.

– Я рад, что закон оказался на нашей стороне, – произнёс он, бросив короткий, оценивающий взгляд на стоящую рядом Элли.

Антони, расправив плечи, слегка улыбнулся:

– А я рад, что на нашей стороне оказался такой замечательный адвокат, – сказал он, почти с нежностью глядя на Элли.

Поймав в её глазах холодный блеск, он, словно желая разрядить обстановку, чуть наклонился вперёд:

– Хочу сегодня пригласить вас на семейный ужин, Элеанор. Если отец не против, конечно, – добавил он, слегка повернувшись к Стефану.

Но Элли даже не взглянула на него. Она сделала шаг назад и, словно сдвигая невидимую грань, чётко произнесла:

– Дело закрыто. Я больше не ваш адвокат.

И тем более – не ваша семья.

Так что нет. Не быть такому ужину.

Даже если бы стол был последним в этом городе.

Слова её прозвучали жёстко. Без тени сочувствия. И, судя по взгляду Антони, удар попал точно в цель. Лицо его резко потемнело. Он не проронил ни слова, но в глазах зажглось разочарование, почти злоба. Элли уже повернулась и направилась к выходу, не дав ему времени оправиться или что-то добавить.

Антони сжал челюсть, но уже через мгновение вновь натянул улыбку, привычную и отрепетированную. Он начал принимать поздравления, раздавать короткие фразы вежливости, как будто всё происходящее было не более чем очередной спектакль. И он в нём – главный актёр.

В этот момент к Стефану подошёл один из помощников, шепча на ухо:

– На улице толпа журналистов. Предлагаю вывести через заднюю дверь. Машина уже подана.

Министр на секунду задумался, затем резко ответил:

– Нет. Мы не будем прятаться. Суд присяжных признал моего сына невиновным.

Мы должны выйти через парадный вход. Мы – часть этого народа. И нам нечего стыдиться.

Через минуту массивные двери суда распахнулись, и вспышки камер мгновенно ослепили Арванитисов. Толпа журналистов метнулась вперёд, окружив министра и его сына плотным кольцом.

– Господин Арванитис, как вы прокомментируете вердикт?

– Это скажется на вашей работе в правительстве?

– Не пострадает ли имидж вашей семьи после этого?

– Будете ли вы сегодня праздновать победу?

Стефан остановился, выдержал паузу, затем, подняв подбородок, заговорил:

– Инесс Келлер была для меня как дочь. Мы все ещё в трауре.

Но я благодарен присяжным за то, что они не забрали у меня сына.

Сегодняшнее решение – знак того, что правосудие в этой стране работает. Мы – законопослушные граждане. И будем служить этой стране, как и прежде.

Он говорил чётко, с выверенной интонацией, не допуская даже тени сомнения. Однако по движениям рук, по едва дрогнувшему голосу внимательный наблюдатель мог уловить: этот человек устал. Не физически – морально. Он слишком долго удерживал всё под контролем.

– На этом всё. Мне бы хотелось провести остаток дня с семьёй, – завершил Стефан и, не дожидаясь новых вопросов, направился к машине.

Антони уже почти добрался до автомобиля, когда раздался очередной вопрос:

– Господин Арванитис-младший! Что вы скажете после произошедшего?

Он обернулся, приподнял брови и, чуть помедлив, ответил:

– Я чувствую, что многое надо переосмыслить.

Жаль, что я не в силах исправить случившееся.

Но, если у меня есть второй шанс – я постараюсь быть достойным своего имени.

Его слова прозвучали спокойно. Даже слишком. В них не было боли – лишь правильные формулировки. Он говорил, как политик. Как человек, приученный следить за каждым своим словом.

Сев в машину рядом с отцом, он бросил последний взгляд на здание суда – величественное, холодное, как приговор, который мог быть совсем другим. Затем дверь закрылась, и чёрный седан мягко тронулся с места, оставив позади вспышки камер, гомон голосов и ускользающую тень истины.

Вдали от камер, микрофонов и посторонних лиц, за тонированными окнами чёрного автомобиля, разговор между отцом и сыном утратил весь налёт внешней вежливости. Как только двери автомобиля захлопнулись и мотор загудел, Стефан Арванитис обернулся к сыну с лицом, в котором едва сдерживалась злость.

– Сколько раз я говорил тебе, – начал он резко, голосом, в котором звучала не столько тревога, сколько усталость, – что эта твоя ночная жизнь не приведёт тебя ни к чему хорошему? Я уже устал вытаскивать тебя из тех проблем, которые ты сам себе создаёшь!

Антоний, с безразличием смотрящий в окно, не обернулся.

– А на что ещё нужны богатые родители, если не решать проблемы своих детей? Ты и так меня почти не видишь. Постарайся быть хотя бы не таким грубым, – бросил он без эмоций, как будто заранее знал, как именно пойдёт разговор.

Стефан в гневе сжал кулаки.

– С тобой невозможно разговаривать! Постарайся не светиться пару месяцев. Понимаешь? Пока общественность не забудет про тебя!

Ты – мой единственный ребёнок. И всё, что ты творишь, – бросает тень на меня, на мою карьеру, на мою жизнь!

– Я не могу понять, ты сейчас беспокоишься за меня или за свою репутацию? – Антоний, наконец, повернул голову и заглянул отцу прямо в глаза.

– Стой, не отвечай, – добавил он с холодной усмешкой. – Пусть в твоей жизни будет на одну ложь меньше.

Стефан молчал. Напряжение между ними повисло в воздухе, плотное и вязкое, как летний зной.

– Ты ведь мог стать кем угодно, – сказал разочаровавшийся отец сыну.

– Я и стал кем хотел, и становлюсь им каждую ночь, тем кем хочу… – ответил Антони.

– Это в последний раз, – медленно, почти устало произнёс Стефан. – Дальше будешь сам выкручиваться.

На этом разговор был закончен. До самого дома сына они ехали в полной тишине. Когда машина остановилась у ворот частной виллы, Стефан даже не взглянул на сына. Он просто нажал кнопку, чтобы открыть дверь.

– Выходи.

Антоний неторопливо вышел из машины. Не сказав ни слова, не обернувшись. Машина сразу же уехала прочь, растворяясь в городском шуме, оставив за собой только мерцающий след задних фар.

Антоний постоял минуту на тротуаре. Его лицо всё ещё хранило маску спокойствия, но во взгляде скользнуло нечто мрачное – то ли обида, то ли пустота. Через пару минут он зашёл в дом, но не надолго. Уже, когда город начал погружаться в ночь, он вышел вновь.

Под капюшоном, в чёрной рубашке, он шёл быстро и целенаправленно. И вскоре исчез в лабиринтах улиц, ведущих к известному элитному клубу.

Именно туда он направлялся – в мир неона, громкой музыки и лиц без лиц, где его знали, принимали, где никто не задавал лишних вопросов. Первая ночь после освобождения, и он снова был там, где, по его мнению, чувствовал себя живым.

Ничего в его жизни не изменилось.

Суд – всего лишь временное препятствие, не перелом.

И хотя присяжные простили, улица всегда помнит.

На следующий день после суда Элли, как обычно, пришла на работу. По её виду можно было сказать, что напряжение, державшее её последние недели, наконец стало понемногу отступать. Она снова улыбалась, уверенно приветствовала коллег и с прежней энергичностью взялась за текущие дела фирмы. Казалось, жизнь входила в привычное русло, и это ощущение вдохновляло. После затяжной бури ты особенно остро ощущаешь ценность покоя – особенно если в глубине души уже начал бояться, что прежняя лёгкость никогда не вернётся.

Но судьба, как часто бывает, не собиралась предоставлять передышку. Новые испытания были уже на пороге, хотя пока никто об этом не знал.

Обычный рабочий день в юридической фирме «Олимп» шёл своим чередом. В утренней суете, с переговорами по телефону, срочными письмами и тоннами бумажной работы, Элли и Айлин вместе погрузились в очередное дело. На этот раз – защита банкира, обвинённого в разглашении конфиденциальной информации о клиентах. Дело было непростое: требовалось проштудировать сотни документов, чтобы выявить, где заканчивается ошибка, а где начинается преднамеренность – если она была вообще.

Из-за огромного объёма информации подруги решили работать вместе в кабинете Элли. Айлин, не способная долго сидеть на месте, в какой-то момент встала, чтобы размяться и пополнить запас энергии – как всегда, с кофе. Прогуливаясь по комнате, она остановилась у стены, на которой висели знакомые рисунки мостов, уже ставшие постоянной частью кабинета.

– Ты хоть знаешь, в каких городах находятся эти мосты? – спросила она, не отрывая взгляда от первой картины.

– Видишь самый первый рисунок? Он находится на окраине Афин, рядом с юридической школой, где я училась, – ответила Элли с лёгкой улыбкой, вновь мысленно погружаясь в воспоминания.

– Ты не представляешь, какое это было прекрасное время – учёба в этой школе. Мы были полны надежд, уверенности. Всё казалось возможным.

– Представляю, – откликнулась Айлин, скользнув взглядом по следующему рисунку. – Я ведь тоже училась на юрфаке.

Они на мгновение замолчали. В этой простой, бытовой тишине между ними промелькнула какая-то общая ностальгия – за тем временем, когда всё ещё только начиналось.

В этот момент кто-то постучал в дверь. Не дожидаясь разрешения, в кабинет уверенно вошёл Антоний. Он держал в руках большой букет свежих цветов, а сам был одет так, словно собирался на выпускной бал: дорогой костюм, шелковый галстук, туфли, блестящие от свежей полировки. Его появление было не просто неожиданным – оно было неуместным до комичности.