Прямой умысел

– Мой дворецкий Роберт.

«Любопытно», – подумал Кондрат.

– Вы замечали что-то необычное накануне взрыва?

– Нет.

– А ночью перед взрывом вас не беспокоили какие-нибудь подозрительные звуки?

– Нет. Я спал.

– Как вы считаете, ваш сын мог совершить такое страшное убийство?

– Вы думаете, я стану свидетельствовать против собственного сына? – ехидно усмехнулся в бороду старик Агафон.

«Значит, мог», – заключил про себя Линник.

– Змиев сказал мне, что Онисим – ваш единственный наследник. Это правда?

– Да. Я женился довольно поздно, а у моей супруги было слабое здоровье, и она скоро умерла. У нас было двое детей, девочка умерла в младенчестве, так что у меня остался один Онисим.

– И вам больше не хотелось завести семью?

Купец неопределенно пожал плечами.

– Трудно сказать. Поначалу хотелось, а потом коллекция целиком захватила меня.

– У вас есть братья или сестры?

– Нет, я так же, как и Онисим, был единственным ребенком в семье.

– Значит, он наследует все ваше состояние?

– Без малого. Кое-что я, конечно, оставлю Роберту, прислуге и секретарю.

– А кто будет заведовать вашими делами, если Онисим так и не проявит к ним интерес?

– Я думал на этот счет. Мой секретарь Шабойц – толковый и незаменимый помощник, он и будет управляющим.

– А ваша галерея?

– За картинами присмотрит Роберт, в этом нет ничего сложного. Правда, рассказать о них так, как я, он не сможет, – посетовал меценат.

– Понятно, – задумчиво проговорил сыщик.

– У вас есть еще ко мне вопросы?

– Кажется, нет.

– В таком случае приглашаю вас посмотреть мою коллекцию, – поднялся со своего места старик Агафон, и по тому, каким азартом загорелись его глаза, Кондрат понял, что не сможет отказаться от этого предложения. Впрочем, Линник предпринял несколько безнадежных попыток.

– Мне неудобно отвлекать вас от дел.

– Помилуйте! Меня это совершенно не затруднит, наоборот – доставит огромное удовольствие. Вы меня обидите, если откажетесь.

– Да я ведь не большой знаток живописи. У меня к картинам исключительно профессиональный интерес: я рассматриваю их как ценные предметы искусства, за которыми могут охотиться воры.

– Вот и подскажете мне, как уберечь галерею от воров, – засмеялся купец и, открыв дверь кабинета, пропустил гостя вперед. – Прошу!

Миновав приемную, они прошли дальше по коридору с гравюрами и оказались в просторной комнате, пропитанной терпким запахом олифы. На широком столе в окружении пузырьков и тюбиков с краской лежало большое живописное полотно, изображавшее поклонение волхвов.

– Это моя мастерская, – пояснил меценат. – Здесь я реставрирую картины.

Он подошел к тяжелой резной двери и, достав из кармана сюртука связку ключей, довольно долго возился с хитроумными замками. Наконец дверь открылась, и старик Агафон, в предвкушении потирая руки, торжественно произнес:

– Добро пожаловать в мою сокровищницу!

В течение следующих полутора часов купец подробно рассказывал сыщику о шедеврах живописи, водя его по нескольким залам картинной галереи. Здесь были собраны полотна самых известных мастеров Германии, Голландии и Фландрии – одухотворенность Дюрера и изящество Йорданса, сновидческая гротескность Босха и лютеранская сдержанность Лукаса Кранаха Старшего, крестьянское простодушие Питера Брейгеля Старшего и светская чопорность Антониса ван Дейка, буйство плоти Рубенса и скромная таинственность Рембрандта, кишащие мертвыми животными натюрморты Снейдерса и наполненные воздухом панорамы Якоба ван Рёйсдала. В последнем зале галереи, посвященном современной живописи, внимание Кондрата привлекла картина со странным названием: «Дуэль на троих». У высокого окна за покрытым мятой белой скатертью столом, посередине которого стояла тарелка с нарезанным мясом, сидели или, вернее, полулежали трое застреленных мужчин с револьверами в руках.

– У них какие-то неестественные позы, – заметил Линник.

– Что вы сказали? – переспросил старик Агафон.

– Извините, это профессиональное. Как человек, много раз видевший трупы убитых людей, могу сказать, что на этой картине они изображены с какой-то нарочитой театральностью. У этого согнута нога, у другого вывернута рука. Так не бывает.

– Занятно, – крякнул меценат, усмехнувшись в бороду. – Я то же самое говорил художнику, написавшему эту картину, прежде чем ее купил.

– Тогда зачем вы ее купили?

– Это Порфирий Лантас, наш местный художник из Пичуги. Я помогал ему деньгами, поэтому и купил картину. Он умер несколько лет назад. Любопытно, что вас привлекла именно эта картина.

– Почему?

– Из всей моей коллекции она имеет наименьшую ценность. Знаете что? Я подарю вам ее, – решил купец.

– Нет, – попытался протестовать сыщик. – Я не имею права.

– Бросьте! – прервал его старик Агафон. – Эта картина ничего не стоит. Она только занимает место в моем доме.

– Как вы себе это представляете? Я сейчас потащу эту картину к себе на квартиру?

– Почему же? Я распоряжусь, чтобы ее отвезли на вашу квартиру. Вы остановились возле полицейского отделения?

– Да.

– Вот и славно! Сегодня же вечером эта картина будет у вас.

Возражать было бесполезно. Меценат проводил пребывавшего в недоумении Кондрата к выходу и, тепло попрощавшись, пожелал увидеться с ним снова. Линник обещал при случае зайти.

Пересекая наискось наполовину опустевшую Рыночную площадь, сыщик размышлял. Что это было: попытка подкупа, чтобы он не трогал Онисима, или просто широкий жест богатого купца? Похоже, у старика Агафона денег куры не клюют, и перспективы получить такое огромное наследство могли подвигнуть кого-нибудь из дальних родственников Накладыча начать опасную игру против его единственного сына. Казнь Онисима за убийство, которого он не совершал, откроет преступнику путь к наследству. Чем не мотив для убийства Стеши? Нужно узнать у Поправки, что ему известно о родственниках старика Агафона.

Кондрат вошел в полицейское отделение, миновал беспечно храпевшего за столом Прокопа, постучал в кабинет Поправки и, не получив ответа, нетерпеливо открыл дверь. Сидевший за столом в расслабленной позе следователь с невинным выражением лица посмотрел на Линника.

– Добрый день, – сухо поздоровался сыщик.

– Здравствуйте! – с деланной радостью приветствовал Поправка Кондрата, поднявшись со стула и одергивая мундир. – Давно не виделись!

– Всего лишь два дня, – пробормотал Линник как будто сам себе. – Как продвигается ваше расследование?

– Потихоньку, – невозмутимо ответил следователь. – А у вас?

У сыщика появилось мерзкое чувство, что не так давно он уже был свидетелем этой сцены, и его челюсти стали ходить из стороны в сторону.

– Кое-что выяснил, – процедил Кондрат.

– С кем уже поговорили?

– Я побеседовал с Игнатом Смыком, Прохором Змиевым и обоими Накладычами.

– Ну и кто из них вызвал у вас наибольшие подозрения?

– Как ни странно, Игнат Смык.

– Игнат Смык? – удивился Поправка. – Но у него не было мотива убивать Стешу, она была почти даровой рабочей силой.

– Выйди она замуж за Онисима, кто бы стал работать в цветнике?

– Нашел бы себе другую бедную родственницу.

– Я пока не знаю, был ли у Игната мотив, но он чего-то не договаривает.

– По-моему, в этом деле только у одного человека был мотив для убийства, – снисходительно заметил следователь.

– Вы, конечно, намекаете на Онисима?

– Это же очевидно! Парень не успел похоронить невесту и тут же сошелся с другой. Разве это не подозрительно?

– Я говорил вчера с Онисимом на эту тему, и его аргументация меня убедила.

– Не верю! Он встретил Федору и решил устранить Стешу. Чем не мотив?

– Зачем такие сложности? Почему он решил ее взорвать? Есть масса более простых способов убить человека.

– Запутать следствие. Чтобы мы искали каких-нибудь мифических анархистов.

– А если Онисима просто хотели подставить? У старика Агафона огромное состояние, а его сын – единственный наследник. Что, если кто-то из дальних родственников купца решил прибрать к рукам его наследство?

– В Пичуге все отлично знают, что у старика Агафона не было ни братьев, ни сестер, а его родители давно умерли.

– А у него есть еще более дальняя родня? Вы проверяли? – не сдавался Линник.

– Обижаете! – протянул Поправка.

– Может, у старика Агафона есть внебрачные дети?

– Здесь я вам уже ничем не помогу, – развел руками следователь. – Слухи, конечно, ходят всякие, но, насколько мне известно, нет.

– У кого я могу узнать насчет родственников старика Агафона?

– Спросите у нотариуса Зарецкого, он должен знать родовое дерево Накладычей, но, по-моему, вы не там копаете.

– Как мне его найти? – спросил сыщик.

– У собора поверните направо и идите до красного двухэтажного дома с жестяной крышей, он будет на перекрестке с левой стороны улицы, – объяснил Поправка.

IX

По-видимому, у следователя из Пичуги были другие представления о цветах, чем у Линника: сыщику пришлось дважды пройтись по Соборной улице, чтобы понять, что под «красным» домом нотариуса скрывается небольшое нарядное здание с морковным фасадом, окна которого были украшены горшками с геранью. Кондрат вошел в изящную стеклянную дверь и оказался в просторной чистой комнате, левую сторону которой занимал огромный блестевший лаком стол, тесно усеянный бронзовыми письменными принадлежностями, перемежавшимися с разными красивыми мелочами вроде бюстика Наполеона, а правую – высокая этажерка, заполненная толстыми книгами и папками. За столом в уютном вольтеровском кресле сидел худощавый мужчина сорока лет с козлиной бородкой. Заметив вошедшего, он бросил на него равнодушный взгляд бесцветных глаз.

– Добрый день! Чем могу быть полезен? – поинтересовался нотариус.

– Здравствуйте! Я частный сыщик Кондрат Титович Линник, расследую убийство Стеши Смык.

– Очень приятно! Захар Зиновьевич Зарецкий, нотариус.

– Мне нужна ваша консультация.

– Я вас слушаю.

– Вы ведете дела Агафона Накладыча?

– Да.

– Значит, можете мне сказать, кто наследует его немалое состояние?

– Боюсь, что я не имею права разглашать вам подобные секретные сведения, – покачал головой Зарецкий. – Сожалею.

– Ладно, можете не говорить, старик Агафон мне и так все рассказал. Основную часть наследства за вычетом небольших сумм получит его единственный сын Онисим, верно? – спросил сыщик.

– В общем, да.

– Меня интересует вот какой вопрос, – начал издалека Кондрат. – Если Онисим вдруг по той или иной причине не сможет заявить свои права на наследство, кому в этом случае перейдет состояние Агафона Накладыча?

– Нужно уточнить, – хмыкнул нотариус. – Сейчас заглянем в родословную.

Он подошел к этажерке, забрался на прятавшуюся в углу стремянку, чтобы дотянуться до верхней полки, и достал старинную толстую книгу в кожаном переплете, больше похожую на альбом, в котором обычно хранят семейные фотографии. Спустившись, Зарецкий бережно положил книгу на стол и, с церемонной торжественностью водрузив на нос очки, стал аккуратно перелистывать ветхие страницы, на которых были изображены родовые деревья. Одни из них занимали весь разворот книги, а их кроны представляли собой запутанное переплетение множества ветвей. Другие были похожи на сосны с длинной вереницей предков мужского пола, которые давали вверху несколько разветвлений. Наконец нотариус нашел родословную купцов Накладычей, по форме кроны скорее напоминавшую ель – короткий комель и широкие нижние лапы, быстро сужающиеся к верху.

– Сюда записывают только тех детей, кто дожил до 12 лет, – пояснил Зарецкий, видя недоумение Линника. – Первым известным нам представителем рода Накладычей является Пров, умерший в 1743 году. У него было семеро детей. Трое из них умерли в 1754 году в возрасте 13, 15 и 16 лет от эпидемии оспы. Один сын погиб в турецкой кампании, не оставив после себя детей. Одна дочь умерла в 20 лет сразу после замужества, вероятнее всего, от родов и тоже не оставила потомства. Род продлили Евсей и Агриппина, у которых было по двое детей. Смотрим дальше. Сын Агриппины не женился и умер бездетным. Старший сын Евсея женился на дочери Агриппины, и в этом браке не было детей, по крайней мере, никто из них не дожил до 12 лет. У младшего сына Евсея – Ипатия – был один сын – Агафон. И у Агафона тоже один сын – Онисим. Вот и все. Угасающий род.

– То есть, – задумчиво проговорил сыщик. – Я правильно понимаю: никто, кроме Онисима, не может претендовать на наследство Агафона Накладыча?

– Совершенно верно.

– А здесь не может быть ошибки? Например, кого-то из потомков забыли вписать в родословную.

– Все может быть.

– Выходит, если Онисим не сможет получить наследство…

– Простите, а почему вы решили, что Онисим не получит наследство?

– Например, его осудят за убийство невесты и казнят.

– В таком случае после смерти Агафона Накладыча его наследство может быть признано выморочным.

– И оно поступит в государственную казну?

– Это процесс далеко не быстрый. Наш князь заботится о благосостоянии своих подданных и только в самых исключительных случаях лично утверждает решение о переводе частной собственности в государственную. В течение трех лет после смерти последнего представителя рода мы обязаны разыскивать его возможных наследников.

– А если вдруг у старика Агафона окажутся внебрачные дети?

– Внебрачные дети не имеют никаких прав на наследство.

– Ни при каких обстоятельствах?

– Только если их отец подаст ходатайство о признании внебрачного ребенка законным наследником, подтвержденное двумя заслуживающими доверия свидетелями. Это ходатайство рассматривается в Борхове Особой генеалогической комиссией, которая с учетом всех обстоятельств принимает решение, удовлетворить его или отклонить.

– Что ж, спасибо, теперь мне все понятно, – сказал Кондрат. – Вы можете сделать мне выписку родословной?

– Конечно, сейчас перепишу, – кивнул нотариус.

Через десять минут Линник возвращался по улице на Рыночную площадь. Интуиция подсказывала, что вопрос наследства выведет его к убийце Стеши. Но как найти этого таинственного наследника Агафона Накладыча, решившего таким изощренным способом убрать со своего пути Онисима? «Похоже, пришло время задействовать Климова», – решил сыщик. Он снова зашел в полицейское отделение и, встретив зевавшего во весь рот Прокопа, непринужденно поинтересовался у того:

– Можно воспользоваться телефоном?

Городовой поспешно кивнул. Кондрат покрутил ручку аппарата, поднял трубку и вызвал Борхов.

– Соедините меня с полицмейстером Климовым, – произнес он.

При слове «полицмейстер» Прокоп насторожился и начал внимательно слушать, что будет говорить Линник. Вероятно, городовой опасался, что сыщик станет жаловаться на него или его начальника, но беседа приняла спокойный характер.

– Добрый день, Феодосий!

– Здравствуй, Кондрат!

– Как поживаешь?

– В целом неплохо. А как твои дела? Как тебе в Пичуге?

– Сносно. Нас с Онуфрием отлично устроили.

– Рад слышать. Как тебе дело?

– Как ты и говорил, очень запутанное.

– А Поправка считает, что уже раскрыл его.

– Больше его слушай! Я не верю в виновность Онисима.

– А кого ты подозреваешь?

– Пока сложно сказать. Поведение некоторых вызывает подозрения, но мотив у них пока не просматривается.

– Рассказывай, зачем позвонил. Наверное, не для того, чтобы узнать, как мои дела.

– Все верно. Есть у меня к тебе одна просьба.

– Выкладывай.

– Я говорил сегодня с нотариусом и узнал, что, согласно родословной, Онисим является последним представителем купеческого рода Накладычей. Но в родословной могут быть ошибки. А если кто-то из боковой ветви Накладычей решил с помощью убийства Стеши подвести Онисима под суд и отправить на смертную казнь, чтобы завладеть огромным наследством старика Агафона?

– Любопытная версия. Но я не представляю, как ты собираешься ее проверить.

– Фамилия Накладыч довольно редкая. Можешь разослать по уездам запрос по всем Накладычам в возрасте от 20 до 60 лет? Особый интерес для меня представляют те из них, предки которых происходят из Пичуги.

– Можно устроить. Но это займет время.

– Сколько?

– Около недели.

– Годится. Спасибо! Буду с нетерпением ждать вестей. До свидания!

– Бывай!

Положив трубку, Линник направился к выходу.

– Что-нибудь передать Демьяну Демидовичу? – подобострастно спросил Прокоп. По-видимому, после телефонного разговора с Климовым городовой проникся уважением к сыщику.

– Нет, спасибо, – с трудом сдерживая улыбку, махнул рукой Линник.

На квартире его встретил удивленный секретарь.

– Кондрат Титыч, нам привезли какую-то картину, – торопливо проговорил Онуфрий, указывая на стоявшую в углу широкую раму, завернутую в прочную материю. – Сказали, что это подарок.

Сыщик на секунду развернул материю, чтобы взглянуть на полотно, и снова возвратил ее на место.

– Все верно, подарок от Агафона Накладыча, – кивнул Линник. – Или взятка. Я пока не разобрался.

– Как прошел день?

– Встречался сегодня со стариком Агафоном и нотариусом. Так вот, если верить родословной, Онисим – последний представитель рода Накладычей, но если предположить, что это не так, то становится понятно, зачем кому-то понадобилось его подставить.

– Вы думаете, Стешу убил кто-то из дальних родственников Онисима, чтобы завладеть наследством Агафона Накладыча?

– Да. Получить огромное состояние старика Агафона – очень веский мотив.

– Вы так говорите, как будто Агафон Накладыч уже умер.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Кондрат.

– Представьте себе, что преступник достиг своей цели, и Онисима казнили. Что мешает в этом случае Агафону Накладычу завещать свое состояние какому-нибудь близкому другу или знакомому? – заметил секретарь.

– Хм, – по лицу сыщика напряженно заходили желваки. – Пожалуй, ты прав. Я об этом не подумал. Браво, Онуфрий! Тогда у Змиева появляется очень серьезный мотив, чтобы убрать Онисима. К тому же Змиев угрожал мне при встрече.

Линник задумчиво прошелся по комнате.

– А как твоя слежка за Игнатом? – вспомнил он. – Есть успехи?

– Кажется, я знаю, о чем Смык умолчал при разговоре с вами, – усмехнулся в усы Онуфрий. – Он посещает местную кокотку Варвару.

– Вот как? – удивился сыщик. – Онисим тоже был ее любовником. Это может быть любопытно. Нужно встретиться с ней завтра.

Х

– Вставайте, Кондрат Титыч!

– Что такое? – сыщик сонно взглянул на встревоженное лицо своего секретаря.

– Беда случилась. Федору нашли мертвой в своем доме.

– Этого еще не хватало! – с досадой пробормотал Линник, спешно одеваясь. Золотые стрелки карманных часов показывали половину двенадцатого.

На крыльце Кондрата поджидал незнакомый городовой.

– Как это случилось? – бросил ему вместо приветствия сыщик, погруженный в собственные мысли.

– После, – хмуро отрезал тот. – Там сейчас Поправка, он вам все объяснит.

Они шли по темной улице в противоположную сторону от Рыночной площади до тех пор, пока деревянные избы не заняли место каменных домов, потом свернули в переулок налево, затем направо. Где-то рядом за забором грозно залаяли разбуженные звуком шагов собаки. Хромавший в кромешной тьме Линник удивлялся, как шедшему впереди него городовому удается безошибочно ориентироваться в ночном мраке. Наконец впереди замаячило совиным глазом одинокое освещенное окно, и это был тот редкий случай, когда огонек в ночи вызвал у Кондрата не радость, а скорбь. Они миновали приоткрытую калитку, поднялись на позолоченное светом из окна крыльцо и, отставив сломанную дверь, вошли в дом.

Сыщик оказался в бедно, но уютно обставленной комнате. Маленькие узорчатые занавески, обшитая бахромой скатерть, уставленные горшками с цветами подоконники свидетельствовали о том, что здесь хозяйничала женская рука. Слева возвышалась огромная, в полстены, печь, напротив нее стоял небольшой стол с браво блестевшим самоваром. В углу громоздились корзины разной величины. Один стул был опрокинут, на полу белели осколки разбитой кружки, из которой, по-видимому, выкатилось несколько черных ягод, вокруг были разбросаны увядшие васильки и незабудки. Чуть поодаль распростерлось хрупкое тельце Федоры, над которым склонился незнакомый мужчина средних лет с бесстрастным лошадиным лицом, очевидно, врач.

– Что вы на это скажете, Кондрат Титович? – торжествующе произнес стоявший справа от входной двери Поправка. – Похоже, я все-таки был прав.

По тому, с каким форсом следователь подкручивал усы, было видно, что он очень доволен собой.

– Я бы не сказал, что тут все так уж очевидно, – спокойно возразил ему незнакомец.

– Сыщик Кондрат Титович Линник – доктор Арсений Сергеевич Такуш, – Поправка небрежно представил присутствовавших друг другу.

Аккуратно ступая по полу, сыщик подошел к врачу и пожал ему руку. На белом, как бумага, лице Федоры застыла жутковатая гримаса то ли отчаяния, то ли запоздалого раскаяния, а голубые глаза с неестественно расширенными зрачками сверкали гневом.

– Время смерти? – спросил Кондрат.

– Между девятью и половиной десятого, – ответил Такуш.

– Причина смерти?

– Вероятнее всего, отравление ягодами.

– Вот этими? – Линник указал на лежавшие на полу слегка приплюснутые темно-фиолетовые ягоды.

– Да. Это красавка, или Atropa belladonna. В прежние времена женщины закапывали себе в глаза сок этого ядовитого растения, чтобы обольстительно выглядеть. Обратите внимание на расширенные зрачки покойной. Употребление ягод в пищу приводит к тяжелому отравлению, которое сопровождается галлюцинациями, приступами агрессии, учащенным сердцебиением, вплоть до летального исхода. По-моему, все симптомы налицо.

– На теле есть признаки насилия?

– Нет, за исключением нескольких ушибов, но это не так уж удивительно, если учесть, в каком состоянии находилась Федора перед смертью.

– Кто обнаружил тело?

– Один из наших городовых. Максим! – позвал следователь.

Из соседней комнаты вышел могучий юноша с дружелюбным лицом.

– Слушаю! – вытянулся он, молодцевато щелкнув каблуками.

– Расскажи господину сыщику, как было найдено тело.

– Я стоял на углу Лесной и Школьной, когда ко мне подбежал Онисим Накладыч и сказал, что с Федорой Свечко, кажись, приключилась какая-то беда. Мы пошли к ее дому. Дверь была заперта. Мы стучали, звали Федору, я пытался заглянуть в окна – все напрасно…

– Окна были закрыты? – перебил городового Кондрат.

– Точно так. Онисим настоял на том, что нужно ломать дверь, я и вышиб ее плечом. Гляжу, посреди комнаты лежит мертвая Федора.

– Во сколько это было?

– В начале одиннадцатого.

– Какая реакция была у Онисима?

– Бедняга очень расстроился. Сказал, что он виноват в ее смерти.

– Вот! – воскликнул Поправка со значительным видом. – Слышали?

– Подождите, – нетерпеливо отмахнулся Линник. – Где сейчас Онисим?

– В соседней комнате. Демьян Демидович приказал мне караулить его, – смущенно проговорил Максим.

– Веди его сюда.

Городовой вопросительно взглянул на следователя, тот снисходительно кивнул головой.

В комнату медленно вошел Онисим. У него был опустошенный вид, на бледном лице залегли тени, весь он как будто осунулся, постарел. Бросив испуганный взгляд на застывшее лицо Федоры, провизор осторожно сел на краешек стула.

– Добрый вечер, Онисим! – поздоровался с подозреваемым сыщик.

– Добрый, – машинально отозвался провизор. Голос у него был глухой и деревянный.

– Расскажите мне в самых мельчайших подробностях все, что происходило с вами вчера, – попросил Кондрат.

– Я уже все рассказал господину следователю, – равнодушно заметил Онисим.

– А теперь повторите то же самое еще раз. Возможно, вы упустили какую-то деталь, а она может быть очень важной для следствия.

Провизор тяжело вздохнул и сиплым голосом начал:

– Как вы знаете, позавчера вечером я был в трактире. Пил всю ночь и вернулся домой, когда уже рассвело. Я был очень пьян и проспал до часа дня. Чувствовал себя неважно, поэтому сходил на речку освежиться. В два часа я вернулся в аптеку и работал где-то до шести. Мы с Федорой должны были вчера встретиться, я пошел после работы к ней, но не застал дома. Наверное, мы с ней где-то разминулись. Тогда я решил подарить ей букет цветов и пошел к Игнату Смыку. Но его тоже не оказалось дома.

– Во сколько вы были у Игната? – внезапно оживился Линник.

– Около семи.

– Его супруга сможет это подтвердить?

– Да, мы с ней говорили.

«Это уже кое-что, – обрадованно подумал сыщик. – Нужно узнать у Онуфрия, когда Смык ходил к Варваре».

– Очень хорошо, – потирая руки, бодро произнес Кондрат. – Продолжайте.