Прямой умысел

– Я прождал Игната минут пятнадцать или двадцать, но его все не было. Тогда я плюнул и решил сам собрать букет из обычных полевых цветов. Вышел из города и нарвал на опушке васильков, незабудок, ромашек – все, что нашел. После этого отправился к Федоре. На этот раз она была дома.

– Она была одна?

– Да. Обычно дверь открывала тетка Федоры, но вчера ее не было.

– Во сколько это было?

– Где-то около девяти. Я сразу заметил, что Федора не в себе, как будто пьяная. У нее были странные глаза, а голос – хриплый и грубый.

– Типичные симптомы отравления красавкой, – подтвердил Такуш.

– Федора спросила, нравится ли она мне такой. Я ответил, что готов любить ее любой, и вручил букет. Она неестественно засмеялась и сказала что-то вроде: «Дешево же ты хочешь меня купить, за букетик полевых цветов! А какие цветы даришь своей Варваре?..» Я пытался объяснить Федоре, что с Варварой у меня все кончено, но она бросила букет мне в лицо и выставила за дверь. Некоторое время я ходил по улице в расстроенных чувствах, собирался с мыслями. Через полчаса решился еще раз зайти к Федоре, думал, отойдет, но она мне уже не открыла. Я стучал, кричал, чтобы вышла, но в доме было тихо. Тогда я не на шутку встревожился и стал искать городового. Дальше вы знаете.

Онисим снова вздохнул и подавленно замолчал.

– Вы сказали, что виноваты в смерти Федоры, – напомнил провизору Поправка.

– Да, виноват.

– Вы убили Федору?

– Нет, я ее не убивал, – устало проговорил Онисим.

– Тогда как прикажете вас понимать? – начал терять терпение следователь.

– Просто я думал, что от прошлых грехов можно избавиться так же легко, как перевернуть страницу в книге. Но прежняя жизнь преследует меня словно тень. Похоже, вчера был самый неудачный момент, чтобы Федора узнала о моей связи с Варварой.

Провизор обвел печальным взглядом присутствовавших.

– Можно мне идти? – спросил он без особой надежды на успех.

– Нет уж, голубчик, вы пройдете с нами в отделение, – возразил Поправка. – Вы задержаны по подозрению в убийстве.

– Демьян Демидович! – Линник укоризненно посмотрел на следователя.

– Что? – недовольно отозвался Поправка.

Сыщик знал, что отстоять невиновность Онисима будет сложно, но Кондрат не собирался сдаваться. Он подошел к своему оппоненту.

– Вы что, с ума сошли? – вполголоса проговорил Поправка. – Онисим – наш единственный подозреваемый, а вы хотите его отпустить. Вдруг он сбежит?

– Не сбежит, – спокойно парировал Линник.

– Почему вы так в этом уверены?

– Я ему доверяю. А вам, похоже, не терпится посадить Онисима в тюрьму. У вас на него ничего нет.

– Прокурору будет достаточно моих соображений.

– Допустим, вам даже удастся довести дело до суда, в чем я очень сомневаюсь. Старик Агафон наймет лучшего адвоката, и тот разнесет ваши голословные аргументы в пух и прах. Подумайте, вам это надо?

По-видимому, сыщик нащупал слабое место честолюбивого следователя. На его обычно самоуверенном квадратном лице отразилось заметное беспокойство. Задумчиво покрутив ус, Поправка неохотно сказал провизору:

– Ладно, можете пока идти.

– Я вам настоятельно советую никуда не уезжать из города, пока ведется следствие. Любая ваша попытка покинуть Пичугу будет расценена как бегство, – строго предупредил Кондрат Онисима. – Это понятно?

– Понятно, – глухо проворчал тот.

– И выбросьте из головы мысли о вашей вине. Федора сама приняла решение добровольно уйти из жизни, и вся ответственность за этот поступок лежит на ней.

– Зачем вы мне это говорите? – удивился провизор.

– Мало ли, – пожал плечами Линник. – Не хватало еще вас из петли доставать.

Онисим мрачно усмехнулся и, не говоря ни слова, вышел за дверь.

– Зря вы его отпустили, Кондрат Титович, – покачал головой следователь. – Во-первых, Онисим поссорился с Федорой, значит, у него был мотив ее убить. Во-вторых, он встречался с Федорой за десять или двадцать минут до ее смерти, последним видел ее живой, так что с этой точки зрения у него была возможность ее убить. В-третьих, Онисим работает провизором, а это значит, что наверняка знал о ядовитых свойствах красавки.

– Я думаю, опытная ягодница Федора легко бы распознала плоды красавки, если бы Онисим задумал ее отравить, – заметил сыщик.

– Он мог накормить ее ягодами насильно.

– Тогда на ее лице и руках остались бы следы борьбы, – возразил Такуш.

– А это, по-вашему, не следы борьбы? – Поправка указал на лежавший на боку стул.

– При отравлении красавкой нарушается ориентация в пространстве, – объяснил врач. – Перед смертью Федора могла передвигаться по комнате, ничего не видя перед собой, и натыкаться на мебель. На мой взгляд, это, несомненно, самоубийство.

– Если Онисим убил Федору, зачем сразу побежал за городовым, вместо того чтобы затаиться у себя дома или в аптеке? – поинтересовался Линник у следователя.

– Иногда я поражаюсь вашей наивности, Кондрат Титович, – снисходительно ответил Поправка. – Онисим именно потому и побежал за городовым, чтобы на него не подумали. Это старый трюк.

– В таком случае, как Онисим выбрался из дома, если дверь и окна были заперты изнутри?

– Дверь Онисим запер сам, а потом вылез через окно и захлопнул его снаружи.

Линник внимательно осмотрел окна и сделал неутешительный для следователя вывод:

– И здесь вы не правы! Видите эту защелку? Окно можно закрыть на нее только изнутри.

– Не станете же вы утверждать, что смерть невесты и подруги Онисима с разницей в несколько дней – чистая случайность?

– А вот это интересный вопрос. Либо Федора случайно узнала о связи Онисима с Варварой, либо кто-то сообщил ей об этом намеренно. Во втором случае эти смерти непосредственно связаны между собой.

– Что вы имеете в виду? – не понял Поправка.

– Кто-то снова хотел подставить Онисима, – пояснил Кондрат. – Тот, кто специально сказал Федоре, что Онисим изменяет ей с Варварой, и довел ягодницу до самоубийства, и есть убийца Стеши.

Линник с трудом подавил одолевавшую его зевоту и примирительно сказал:

– Демьян Демидович, будьте добры, распорядитесь насчет чая. Я сегодня совершенно не выспался, полагаю, как и вы, а работы тут, похоже, еще предстоит немало.

XI

Когда на улице стало достаточно светло, чтобы в комнате можно было погасить лампу, в дом тяжело ввалилась грузная растрепанная женщина пятидесяти лет с бородавкой над губой.

– Федора! – позвала она с порога, в недоумении осматривая присутствующих. – Что здесь произошло?

– Простите, Гликерия Григорьевна, – обратился к вошедшей Поправка, – я вынужден с прискорбием сообщить о том, что ваша племянница покончила с собой.

– Что? – осеклась женщина. – Федора!

Она бросилась к телу племянницы, захлебываясь горькими рыданиями. Не в силах смягчить постигшее женщину горе, мужчины смущенно наблюдали, как она искренне оплакивает конец, возможно, последней отрады в своей жизни. Линник подавленно пережевывал пустоту, следователь хмуро смотрел в окно, доктор Такуш машинально перебирал инструменты в своем чемоданчике.

– Говорила я тебе не связываться с этим непутевым! Обесчестил и бросил, ирод… Будь он проклят! – причитала хозяйка дома, заливаясь слезами. – Бедная моя девочка! Такой грех на душу взяла, такой страшный грех… Господи! – и новая волна рыданий захлестнула несчастную женщину.

– Как это случилось? – спросила она у врача, немного оправившись.

– Она отравилась ягодами красавки, – ответил Такуш.

– Ой-и-ё-и-ёй! – Гликерия Григорьевна снова разразилась потоком слез. – Это же я ей когда-то показала красавку, чтобы никогда не ела этих ягод! Прости меня, прости, моя девочка…

Женщина зарыдала еще громче, чем прежде. Наконец Поправка не выдержал:

– Арсений Сергеевич! Есть у вас какое-нибудь успокоительное? Дайте ей валерьянки, что ли.

– Да, конечно, – кивнул врач.

Он достал пузырек и вылил несколько ложек настойки в кружку.

– Выпейте это, пожалуйста.

– Нет, – отмахнулась было тетка Федоры.

– Выпейте, вам станет легче. Слезами горю не поможешь, – мягко заметил Такуш.

Женщина нехотя вняла уговорам доктора и, мелко стуча зубами о фарфоровый бортик, выпила содержимое кружки.

– Вот так, – удовлетворенно сказал врач. – А теперь сядьте, успокойтесь.

Гликерия Григорьевна послушно последовала совету Такуша. Вскоре слезы у нее иссякли, на лице застыла маска апатии, время от времени искажаемая судорожными всхлипами.

– Вам легче? – участливо осведомился следователь у тетки Федоры.

– Легче, – вздохнула та.

– Я понимаю ваше состояние, но нам с господином сыщиком нужно задать вам несколько вопросов. Сможете сейчас ответить или нам повременить?

– Смогу.

– Очень хорошо. Это Кондрат Титович Линник, частный сыщик.

– Извините, как долго вы воспитывали Федору? – спросил Кондрат.

– С семи лет, – всхлипнула женщина. – Мамка ее рано померла от родов, а потом и отец, брат мой, сгинул. С тех пор Федора была мне как дочь. Мужа мне Бог не дал, так и жили с ней вдвоем.

– До Онисима у Федоры были какие-нибудь симпатии к парням?

– Нет, она была у меня очень строгой девушкой. Многие парни пытались за ней ухлестывать, но Федора всем давала отставку, не верила она им.

– Как давно Федора познакомилась с Онисимом?

– Совсем недавно. Почитай, дней пять или шесть прошло.

– И Федора сразу в него влюбилась?

– Уж не знаю, что в этом Онисиме такого хорошего, но все девки от него без ума. Стоит ему поманить, как они тут же сбегаются на его зов. Колдовские чары, не иначе. Не знаю, где Федора познакомилась с Онисимом, но с тех пор, как он стал появляться в нашем доме, я заметила, как блестят ее глаза. Не думаю, что Федора прямо-таки потеряла от него голову, но ей явно было приятно внимание Онисима. Уж не знаю, как далеко у них все зашло, пару раз они вместе ходили в лес за ягодами, но я за ними не следила.

– Где вы вчера были? – задал вопрос Поправка.

– Ездила к двоюродному брату в Турейск на крестины. Выехала утром на поезде, вечером собиралась вернуться, но засиделась в гостях и осталась на ночь. Если бы поехала вечерним поездом, может, моя девочка была бы еще жива, – плаксивым голосом проговорила тетка Федоры.

– Вы хотели выехать из Турейска на поезде в семь тридцать?

– Да.

– В таком случае можете не корить себя: Федора умерла около девяти, так что вы вряд ли смогли бы ее спасти.

– Не надо было вообще ехать…

Гликерия Григорьевна была готова вновь разрыдаться, но сил на это у нее, по-видимому, уже не осталось. Лишь одинокая слеза скатилась по шершавой щеке.

– У Федоры были враги или недоброжелатели? – поинтересовался Линник.

– Господь с вами! – всплеснула руками женщина. – Откуда у нее могли быть враги?

– Может, кто-нибудь из отвергнутых кавалеров?

– Федора была очень доброй и отзывчивой девушкой. У нее было золотое сердце. Если она отказывала парню в чувствах, то всегда предлагала тому дружбу. В городе все ее любили.

«Где-то я уже это слышал», – скептически подумал сыщик.

– Федора была знакома со Стешей Смык?

– Думаю, что нет. Конечно, они могли видеть друг друга на рынке, но каких-то приятельских отношений между ними я не замечала.

– Спасибо, у меня больше вопросов нет, – заключил Кондрат.

– У меня тоже, – сказал Поправка. – Можете быть свободны.

– Господин следователь! Умоляю вас, напишите, что это было не самоубийство, а несчастный случай! – попросила тетка Федоры. – Дайте похоронить мою девочку по-христиански! На колени перед вами встану!

Она сорвалась со стула и упала бы на пол, если бы Линник ее не удержал.

– Вы толкаете меня на должностное преступление, – заметил Поправка.

– Пожалуйста! – в отчаянии твердила женщина.

– Демьян Демидович, в самом деле, какая вам разница? – вмешался сыщик. – Самое большее, в чем вы можете обвинить Онисима, – доведение до самоубийства, но, поскольку предсмертной записки нет, это будет очень трудно доказать.

– Ну не знаю, – медлил следователь. Казалось, ему хотелось разделить свою ответственность еще с каким-нибудь официальным лицом. – Арсений Сергеевич?

– Если вам так уж надо, – пожимая плечами, обратился врач к Гликерии Григорьевне, – то я не против.

– Ладно, – согласился Поправка.

– Спасибо вам! – просияла тетка Федоры. – Вовек не забуду!..

– Не надо благодарностей, – хмуро отмахнулся следователь. – Лучше идите сейчас отдыхать.

– Хорошо, не буду вам мешать, – кивнула женщина, удаляясь в соседнюю комнату.

Не успела хозяйка исчезнуть, как Поправка набросился на Кондрата:

– Вам не кажется, что вы превращаете следствие в цирк?

– Нет, не кажется, – возразил Линник. – Если бы речь шла об убийстве, тогда да, а так… В некотором смысле это ведь и правда был несчастный случай. Если вас так это беспокоит, я переговорю с Климовым.

– Буду вам признателен, – раздраженно отрезал следователь.

XII

Пробило девять часов. Тело Федоры унесли, доктор ушел, в комнате остались только Линник и Поправка. Солнечные лучи весело врывались в окна, просачиваясь сквозь изумрудную сеть листвы. Где-то вдалеке торжественно загремели фанфары духового оркестра, адресованные приехавшим накануне детям. «В такие моменты, – подумалось сыщику, – особенно остро ощущается тщетность человеческого бытия: вчера девушка была жива, сегодня она мертва, а жизнь продолжает идти своим чередом, как ни в чем не бывало».

В сломанную дверь робко постучали. Кондрат поспешно отставил ее в сторону и увидел тонкую девушку двадцати с небольшим лет, с заплетенными в длинную косу темно-русыми волосами.

– Доброе утро! – проговорила она хрустальным голосом, растерянно глядя на незнакомого человека. – Могу я видеть Федору?

– Представьтесь, пожалуйста, – попросил Линник.

– Марфа Брукун. Я подруга Федоры.

– Зачем вам нужна Федора?

– Она сказала, чтобы я зашла к ней сегодня после девяти.

– Понятно.

Повисла неловкая пауза.

– Так я могу видеть Федору? – повторила вопрос девушка.

– Федоры больше нет, – вздохнул сыщик.

– Как нет? – не поняла Марфа.

– С вашего позволения, Кондрат Титович, я пойду, – заявил вдруг следователь. – Мне еще рапорт писать надо.

– Разве вы не хотите допросить подругу Федоры? – удивился Линник.

– А какой смысл? Это же не самоубийство, а несчастный случай, – передразнил Поправка сыщика и, задержавшись на пороге, бросил напоследок: – Не забудьте позвонить Климову.

«Вот гад! – с негодованием подумал Кондрат. – Как будто нарочно упомянул о самоубийстве. Сам, мол, расхлебывай».

– Федора покончила с собой? – спросила испуганная девушка.

Линник мгновение колебался, стоит ли сообщать ей правду.

– Да, – смирившись, кивнул он. – Только никому об этом не говорите. Официально это несчастный случай. Федора отравилась ягодами красавки.

– Боже!.. – воскликнула Марфа и, зажав рот руками, совсем по-детски расплакалась, вздрагивая от рыданий худеньким тельцем.

Уже наблюдавший этим утром похожую сцену сыщик устало отвернулся к окну. Доносившиеся с улицы отзвуки чересчур бравурного марша составляли такой резкий контраст с горестной атмосферой дома, что у Кондрата мороз пробежал по спине.

– Успокойтесь, пожалуйста, – участливо произнес Линник. Он хотел было предложить заплаканной девушке валерьянки, но почти сразу вспомнил, что доктор унес все лекарства с собой.

– Это я виновата, – с трудом выдавила из себя Марфа в промежутках между рыданиями.

– Вы? – не поверил сыщик.

– Федора приготовила к приезду детей большое лукошко с разными ягодами, – в хрустальном голосе девушки появились жалостные скрипучие нотки. – Она еще так красиво их разложила: внизу черника, по бокам – голубика, в центре – малина. На ней горсть смородины, а в самой середине – горка земляники. Я, когда увидела это чудо, сказала: «Федора, это лучшее твое лукошко! Просто триумф ягодницы!..» Она, наверное, решила, что не сможет больше повторить такой успех, и покончила с собой…

– Вы совершенно ни в чем не виноваты, – Кондрат невольно улыбнулся, тронутый простодушной наивностью своей собеседницы, но, взяв себя в руки, постарался вернуть серьезное выражение лица. – Федора покончила с собой из-за Онисима.

– Глупышка! – сочувственно сказала Марфа и высморкалась в расшитый цветами платочек. – Зачем она вообще связалась с Онисимом? Я так и знала, что он ее бросит.

– Онисим ее не бросал, – возразил Линник. – Федора покончила с собой из-за того, что кто-то сообщил ей о якобы имевшей место измене Онисима. Вы не знаете, кто мог сказать такое Федоре?

– Не знаю, – всхлипнула девушка. – Не понимаю, как Федора могла покончить с собой из-за Онисима. Это так не похоже на нее.