Солдаты Солнца. Книга 1

Гэбриэл закрыл татуировку и в который раз всмотрелся в спокойное лицо Лео: серое безжизненное лицо подростка… Всё меняется – ритуалы остаются. Такого же Гавриила он заработал в Корее. «Счастливые» обладатели «Победоносца» и Красавчик, и Мэлвин, и Зулу.

– Что ж! Нашего полку прибыло: добро пожаловать в Клуб Профессиональных Убийц! Проблемы – это то, без чего «архангелы» жить не умеют, – Гэбриэл переложил правую кисть Лео на свою широкую ладонь. – И вот эти маленькие квадратные ручонки ставят противопехотные мины? Может, прав Джон: стоит ли существовать расе, которая прикрывает свои задницы вот такими детскими ладонями, изрезанными шрамами вдоль и поперёк.

Рука Лео вся в старых и рваных, давно залеченных шрамах, так и осталась лежать внутри ладони Гэбриэла: ему казалось, что так он передаёт этому солдату часть своей жизненной энергии – большее, что он мог сделать для этого солдата на этот момент.

– Гэбриэл, проснись… Гэбриэл!! Хватит дрыхнуть: сорок лет спал – не выспался. Говорю, штаны пропалишь!!

Полковник открыл глаза, вытащил давно потухшую сигару из сцепленных зубов и повернул голову на голос профессора:

– Я не сплю, Джон.

– Ага, как же! Я тут в лаборатории уже как два часа работаю: отправил Андрея принудительно отсыпаться, а сам тут – с вами, с обоими, вошкаюсь.

– Два часа?! И я ничего не слышал… Не может быть! Чёрт! Вот так разведка.

– Да ты на сигару свою посмотри – инеем покрылась! Ты как заснул, сразу же сработала автономная пожарная система: в комнате в локальной точке путём направленного пучка на несколько секунд стало «сыро» – твоя сигара заледенела, Гэбриэл.

Полковник покрутил сигару в пальцах:

– Точно – сырая… А я ничего не почувствовал.

– Я же сказал: локальная выборка, а не общая тревога. Общая система защиты криобункера сама решает, как и в каком направлении действовать.

– Удивительно, как за сорок лет прогресс ушёл в заоблачные дали.

Профессор как-то странно посмотрел на полковника, но не стал больше распространяться на данную тематику.

– Если бы мне не надо было сделать перевязку на руке Лео, я бы не стал тебя будить… И кстати! Убери свою заразную лапищу от руки Лео. Если ты держишь её за здоровую руку, это ещё не значит, что твои микробы не переползают на раненое место. Хватит того, что ты притащил в лабораторию кусок моего миртового дерева, варвар!

Гэбриэл только теперь почувствовал, как затекла от самого плеча его рука: он так и заснул в кресле, удерживая в своей ладони руку Лео. Полковник неловко вытащил свою ладонь из-под руки Лео, но своего смущения постарался ничем не выдать.

– В твоём стерильном криобункере даже рук не нужно мыть, Джон: здесь, наверное, и микробу угла не найти… И не дави меня своим миртовым деревом! Или ты думаешь, я не заметил, что ты ревнуешь своё дитяти даже к лабораторному столу, на котором она находится в полумёртвом состоянии чаще, чем общается с живыми.

Профессор хитро прищурился:

– Иди сюда, клещ заумный! Смотри, как правильно накладывать перевязочный пластырь на рану такого типа.

– Ну будто я не знаю, Джон!

– Не знаешь, Гэбриэл, не знаешь – я тебе говорю. Всему приходится когда-то учиться заново… Да ты не смотри на неё как на нечто абстрактное! Ты не думай, что ей сорок или четырнадцать: для таких как Лео, время попросту не существует.

– Да собственно… я ничего такого и не думал.

– А нужно думать! Век живи – век учись: мы учим детей мудрости жизни – они учат нас самой жизни.

– Это ты про свою внучку, Джон?

– Это я про жизнь, Гэбриэл, о ней нужно думать даже на виселице… Скажи лучше, как ты себя чувствуешь?

– Что ты имеешь в виду?

– А то и имею: вино, водка…

– Да ну, Джон, мне и не такое приходилось мешать ещё в недавнюю бытность!

– С Мишей на равных не пей – сопьёшься!

– Кстати! О полковнике Васильевой…

Профессор отмахнулся от Гэбриэла:

– Андрей через три часа сменит меня уже до утра… Часы здесь так – для красоты больше: здесь мы все в основном ориентируемся по внутренним биологическим часам – мы так уже привыкли. Но со временем и вы привыкните… А пока ты должен следить за стрелками своих часов. Сейчас пол-одиннадцатого, самое время поговорить с Мишей. Она ещё не спит, она вообще мало спит. Вы должны с ней прийти к единому консенсусу и выработать одну программу действий на всех. Нет-нет, я не оговорился, Гэбриэл: одну программу на всех! И меня не интересуют ваши обоюдопретенциозные права на лидерство. Единое мнение – это наш успех и наша единственная надежда на будущее.

– Знаешь, Джон! Что касается твоего полковника Васильевой…

– Молчи, Гэбриэл! Не заставляй меня брать на себя труд учителя… Солдаты погибают первыми, солдаты погибают последними, и расстояние между этими двумя пропастями – относительное. Смирение всегда приходит оттуда, откуда меньше всего ожидаешь.

Профессор неожиданно застонал, уронив руку Лео на физистол.

– Джон! Что случилось?

Профессор прижал свою руку к сердцу:

– Ничего, Гэбриэл! Ничего такого, что должно тебя беспокоить… Моё время на исходе и это нормально, особенно с учётом моего «застарелого» возраста. Я уже давно не человек, так – призрак. Ради Лео, Гэбриэл, ради этих – последних прокажённых из нашего мира людей.

– Хоть десятилетний, хоть тридцатилетний срок для солдата-смертника – немалый срок как для полной свободы: не мудрено и с ума сойти.

Профессор схватил полковника за рукав рубашки:

– Не шути с такими вещами, Гэбриэл! Между безумием и генеральскими приказами не такая уже и большая разница, чтобы весь мир не стал сумасшедшим. Ты должен дать слово, пообещать…

– Джон, я уже дал тебе слово… Но помни, что иногда человеческое обещание – не более чем протухшее яйцо на завтрак.

– Гэбриэл?!

– Джон, мы говорим о серьёзных вещах: ты хочешь, чтобы я спас твою внучку и заодно весь мир – и при этом даже не спрашиваешь моего согласия?

– Нет!!

– Я так и думал.

– Гэбриэл!! – старик-учёный в упор посмотрел в глаза полковника.

– Я сделаю больше, чем могу, Джон! Я дал тебе слово ещё в день нашего воскрешения… Но, честно говоря, я и не предполагал, что всё так серьёзно.

– Поверь мне, ты ещё ничего не видел, друг мой, ничего, – профессор посмотрел на мониторы. – Давление шестьдесят на триста семьдесят… так-так, так-так… плоховато, плоховато…

– Так не бывает! Что это за показания для человека: шестьдесят на триста семьдесят?

– Если бы, если бы так не было на самом деле… Надеюсь, летаргический припадок ненадолго. Гэбриэл, ты нужен ей! Только ты! И никто другой… Ты один такой на всю Вселенную – незаменимый!

– Чушь, Джон! Мы оба знаем: незаменимых не бывает.

– Бывает, ещё и как бывает! Ничего на самом деле мы с тобой не знаем, Гэбриэл, ничего… Я знаю точно только одно: Команда «Альфа» была незаменимой и через сорок лет осталась такой же – незаменимой!

– Особенно для твоей Лео.

– Точно! И шутки здесь неуместны!

– Ты слишком «заботлив», Джон. Если честно, мне трудно понять твоё маниакальное желание спасти Лео чуть ли не от самой себя. Насколько я помню этот мир, а заодно и тебя, обычно гений любит только свой гений, мало замечая остальное вокруг себя.

– Так и было, Гэбриэл! Так оно и было, каюсь… Миша права: за своим гением я не замечал так много простого и по-настоящему важного, что в конце концов потерял всё. Но у меня ещё осталась Лео.

Гэбриэл тяжело вздохнул:

– Трудно сказать, что она осталась именно у тебя.

– Вот поэтому мне и нужен ты! И ей нужен ты, именно ты! Ты нужен ей, Гэбриэл, нужен как воздух, как солнце, как вода…

Полковник снова тяжело вздохнул:

– А может, и наоборот, кто знает.

– Эти космические дети! Они всё знают про нас и поэтому не понимают нас – земных смертных… На всех самых «лучших» войнах были Пророки, на этой войне эта участь досталась нашим детям.

– Джон…

– Кх-гга! Кх-гга! Сейчас будет… Гы-кга-гаа!!

– Джон!!

– Не труси меня, Гэбриэл, я не тряпичная кукла. Схватись за что-нибудь, сейчас будет… кх-ггыыы!!

За долю секунды Гэбриэл почувствовал, как сердце вмиг оборвалось и со всего размаха въехало по пяткам – пронзительная боль стиснула всё тело. И сразу же за этим сильный дребезжащий сдвиг под ногами чуть не повалил его на пол. Полковник еле удержался на ногах.

– Что это?!

– Чёрная Смерть – сфера Соломоновых Рудников: подземные толчки силой в пять-семь баллов, пока что… Ядро планеты нервничает, а может быть – ядра! Хрен его теперь кто что знает.

– Джон!

– Ну что «Джон», Гэбриэл?! Мы ведь ничего на самом деле не знаем о центре нашей Вселенной так, чтобы быть уверенными наверняка, на практике. Точно так мы ничего не знаем о ядре нашей планеты. А ведь пространство планеты Земля дуально изначально – от своего сотворения в потрохах этой самой Вселенной. И это значит, что ответ на вопрос, откуда же берётся вся окружающая нас энергия, созидательная или разрушительная, в принципе, должен быть предельно ясен: два ядра сталкиваются – за счёт этого получается энергия, живая энергия. Впрочем, считай, что я ничего такого не говорил. Ядро – это как косточка у плода, правда, в косточке тоже две доли… Ах, чёрт! Эти ужасные сдвиги совершенно подорвали остаточный баланс моего здоровья.

– А как же город, Джон? Индианаполис?

– Весь мегаполис стоит на лазерных растяжках, сможет выдержать подвижки земной коры даже до девяти баллов, но не больше. И что бы там Миша ни говорила, завтра же пойдёте наверх, у вас осталось совсем мало времени – надо спешить! Скоро всему конец… Пойдём ко мне – время связаться с генералом Бэкквардом: с тех пор как из Наноцентра исчезла полковник Васильева, президент каждый день требует моих отчётов! После сеанса связи пойдёшь к Мише… Потом – спать: утро вечера мудренее! Нельзя пренебрегать мудростью своих предков, раз своего рассудка на сохранение созданного до нас «древними» нам не хватает. И вообще, тебе нужно хорошенько выспаться до завтра. Здесь пока всё, – профессор погладил Лео по волосам. – Пошли, Гэбриэл!

– Ты не герметизируешь крышку физирефактора?

– Волнуешься? Это уже кое-что… Сейчас физирефактор работает от восьмидюймового покрытия самого стола – этого вполне достаточно для летаргического состояния Лео. К сожалению, целой крышкой физигроба проблему не решить… Пошли, Гэбриэл, пошли: время!

Профессор покатил своё кресло-коляску на выход. Они прошли в соседнюю комнату – кабинет Джона. Комната была совсем небольшой и непритязательной – сразу было видно, профессор бывал здесь только перед сном и то, если не засыпал в своей инвалидной коляске в какой-нибудь из своих лабораторий. Но старые пожелтевшие фотографии в рамочках на стенах и полки с книгами древних философов и врачевателей всех времён и народов, горящая в дальнем углу подвесная лампада из тёмного зелёного стекла в золочёной резной чаше перед старыми почерневшими образами православных святых, немногочисленная мебель на старинный резной манер придавали анахроническому аскетизму кабинетного пространства глубокой живой наполненности всё ещё здравствующего вживе отшельника.

Профессор размашисто по-православному трижды перекрестился на красный угол с тускло мерцающей лампадой и низко преклонил седую голову перед единственно выделяющейся центральным светлым пятном иконой Матери Божией «Всех скорбящих Радость» в старом почерневшем окладе.

– До сеанса связи ещё шестьдесят шесть минут – поговорим, Гэбриэл… Сигары в коробке и налей себе в стопочку: сегодня стаканами пить нельзя – разум должен быть ясным. И присаживайся, друг мой, мне нужно тебя слышать!

Полковник взял с полки резной графинчик с профессорской наливкой:

– Я так понимаю, Джон, выбора у нас теперь по-любому нет.

– Мы всегда понимали друг друга с полуслова, друг мой.

Гэбриэл залпом выпил полстопки наливки и открыл коробку с сигарами:

– Такую водку я и в прежние-то времена чествовал только у тебя, а теперь и обыкновенной, должно быть, нигде не достанешь. Хорошую водку гонишь, Джон, настоящую: приглушает боль, прочищает мозги, почти русская медовуха – только что с ног не валит.

Гэбриэл раскурил сигару и сел на стул в красном углу – под иконами. Профессор поставил свою коляску у кровати.

– А что ты хотел?! Вот когда пригодилось всё, что получил в наследство от своих предков… Отец был шотландцем – занимался квантовой и атомной физикой, его самостоятельные разработки очень помогли мне в крионике. Мать русская из России – учительница русского и литературы, знала четыре иностранных языка, работала переводчиком в китайском и японском посольствах, отцу много помогала, ей было не до детей, хотя она очень меня любила. Моё воспитание – всецело дело рук моей бабки. Она меня, по сути, и вырастила, и дала всё родительское воспитание. И должен сказать, именно бабка научила меня не только отличному русскому, но и всяким дедовским премудростям – простым, но таким нужным особенно в трудные для человека времена: например, как варить русский самогон из всего, что есть под рукой, и делать из противной обжигающей мутной жидкости мягкое и чистое как слеза чудодейственное питьё, которое в России, между прочим, идёт как полновесное лекарство малыми и средними дозами. Впрочем, русским и большие дозы не вредят – с их-то чумным иммунитетом и водостойкими генами. А ещё научила меня бабка таким «бойскаутским» штучкам, как разжечь огонь при помощи двух простых булыжников, или как не замёрзнуть при минус сорока в голой степи или сибирском лесу в снегу выше крыши. А ещё научила жить не мозгами, которые то ли у тебя есть, то ли их нет – один Бог знает, а душой и сердцем…

– Зачем ты мне об этом рассказываешь, Джон?

– А затем, что будут мгновения в твоей теперешней жизни, когда вера и бесстрашие будут отступать даже от твоего закалённого сердца, Гэбриэл. Говорю, чтобы ты в самую тяжёлую лихую годинушку, которой тебе не минуть, не дал себе слабинки и не пал духом, и не дал потерять надежды другим!

– Но, Джон…

Профессор волновался и часто мешал американский с русскими словами:

– Эти дети, эти солдаты, они жили одним днём, как и вы, Гэбриэл. Пора дать друг другу ещё один шанс на жизнь! И не только одного дня. Дети должны иметь мечты и желания, у которых есть будущее… Они пойдут за тобой! Ты станешь их богом, их верой, их надеждой: ты дашь им всё это! Я не верю в роковую судьбу, Гэбриэл. Будущее – в движении, значит, оно не написано, не предсказано до конца, в нём нет точек, а есть только троеточия, за которыми и есть судьба – судьба, которую выбираем мы сами… Не верь тому, кто скажет тебе, что дальше нет пути – это конец! Всегда помни: раз за тобой идут, значит, дорога всегда подскажет правильный путь…

– Джон!

– Не перебивай зазря!! Время не терпит суеты… Поговорим о насущном! Этот криобункер полностью автономен, он может существовать здесь, внутри земли, вечно.

– Я так и подумал, это мне уже приходило в голову.

– Но это не выход, Гэбриэл, не выход – не путь спасения… Да! Со многим можно жить, со многим можно смириться и даже выживать. Многое зависит от того, как мы воспринимаем этот мир. Для генокеров, никогда не знавших ни своего прошлого, ни прошлого своих создателей, – этот мегаполис и есть вся вселенная! И они не страдают, как мы: они живут, они дома. А мы – люди! Мы должны жить на поверхности, а наши дети каждый день видеть настоящее солнце, голубое небо над головой и дышать чистым кислородом девственных лесов, луговых цветов и горных трав. Наше родное солнце оно нам просто необходимо, жизненно необходимо: оно – наша жизнь, наша надежда, наша вера для будущих поколений. Мы смотрим на него, и мы точно знаем, пока оно светит – жизнь никогда не прервётся, не порвётся серебряная нить нашего будущего… Но эта безумная война лишила нас самого главного: детей – нашей серебряной нити, нашего будущего. И это преступление, которому не может быть оправдания ни на Небе, ни в Аду! Мы – титаны генетики и боги индустрии человеческой органики и инженерной бионики – не более чем учёные дураки и мелочные торговцы. Мы научились делать себе подобных! Но не научились элементарному: делать «качественных» детей – таких, каких рожают нам наши женщины волею Божией…

– А генокеры?

– Конечно! Нам, дуракам-учёным, очень повезло создать генокера – ведь создать нечто более совершенное, нежели это сделал Господь-Бог, просто невозможно, ни при какой сверхгениальности. В биоорганизме ведь всё сбалансировано с самого начала: размеры, давление крови, гормональный фон. И природа умеет этот баланс защищать! Генокеры – дети генной инженерии, дети несовершенного, малолетнего по разуму, техногенного и амбициозного, да ещё и парадоксально жестокого общества дурней. Наши «дети» – это лишь наказание за гордыню, войны и пренебрежение божественными законами Вселенной. И пока мы ищем, экспериментируем, убиваем живую клетку ради «мёртвого тела», последние крохи человечества вымирают, как динозавры в последние дни своего существования… Я тебе скажу вот что: мы не успеем слепить «качественного» ребёнка, как бы ни старались, не успеем – понимаешь? Но то, что не может сделать человек-бог, без смертельных потуг может Мать-Природа – это, Гэбриэл, могут сделать «адам» и «ева»!

– В смысле, Танго и Красавчик?

– Не надейся, я не приму это как шутку – не пройдёт! Ты никогда не был дураком, Гэбриэл, именно поэтому ты здесь и сейчас… Только в этой реальности чистому ребёнку не выжить! Мы уже это знаем наверняка. А за куполом Чёрной Смерти реальная настоящая жизнь. Я знаю, я уверен, я верю!! Верь мне, Гэбриэл!! Всегда есть шанс: последний и единственный, но он всегда есть – даже тогда, когда его не может быть в принципе… Жизнь на планете Земля она, конечно, не идеал. Но она именно то, что нужно нашим детям: солнце, небо, цветы, вода и любовь!

– Подожди, Джон, сбавь обороты немного, передохни… Это только в кино нас стращают закрытыми зонами с уголовниками где-то там – на острове Монте-Кристо. Забудь про это! И давай подумаем о реальных вещах.

– Забыть про мечту? Про детей?

– Джон…

– По-твоему, Монте Кристо – чистая писательская фантазия?! А как же Америка, заселённая беглыми колонистами, или Австралия, напичканная сплошными уголовниками?!

– Я страхуюсь, Джон!

– Нет-нет, ты говоришь не про то, Гэбриэл… Я знаю!! Я знаю, о чём говорю и к чему стремлюсь. Послушай меня, друг мой! Приходится признать, что Третья Мировая – что-то вроде библейского Всемирного Потопа: мы заслужили эту войну. Да!! Заслужили!! К началу Последней Войны четверть населения земного шара попросту превратилась в смертников-камикадзе: целенаправленное уничтожение ближнего своего стало первостепенной навязчивой идеей целых стран, целых народов… Но нам, помилованных смертью, как и Ною дан шанс.

– Шанс…

– Я скажу тебе больше, Гэбриэл: Последняя Война стала спасительным избавлением для всего человечества!

– Как это, Джон? Я отказываюсь тебя понимать… Объясни!

– Клонирование, генная инженерия, волновая генетика – это страшное оружие в руках младенцев стало набирать катастрофические размеры! Трансгенез, ксенотрансплантация, биореакторы! Ещё немного и по Земле разгуливали бы стада людей-кроликов и людей-шакалов: рабов и хозяев. И это было бы похлеще кастового разделения общества, когда один человеческий «подвид» не мог бы уже никогда претендовать на роль другого.

– А ты точно не перегибаешь палку?

– Или так, нанотехнология – как ярко выраженное захватническое революционное направление в науке. Не случись этого резкого поворота в истории, как эта Последняя Война, нанотехнология «как пик вершины светлого будущего» наверняка уже в скором времени привела бы к созданию совершенно нового оружия массового уничтожения, по сравнению с которым ядерная бомба покажется просто детской хлопушкой… и может быть, ещё приведёт…

– Ты так и будешь меня радовать каждый раз чем-то новеньким?

Профессор только покачал головой:

– Во всех наших помоях ты просто захлебнёшься.

– Что ты имеешь в виду, Джон?!

– Если бы мы «подождали» с Третьей Мировой ещё пару-тройку десятков лет, сегодня человеческого мира как цивилизации, даже в том виде, который мы имеем на теперешний день, уже могло бы и не быть в помине! Потому что в случае с нанотехнологическими разработками, ни о каком сокращении нановооружений и контроле над ним соответственно не могло бы идти даже речи: нанооружие – невидимо, универсально и невиданной доселе мощности и эффективности! Я приложил максимум усилий, чтобы мой Наноцентр ушёл от военной программы как можно дальше – поэтому наш Наноцентр, через совместное соглашение с ОСОЗ, занимается исключительно медицинскими разработками… Итог применения нанотехнологического вооружения один: полное истребление населения враждебного государства. Мировой геноцид!

– И это ещё не всё?

– Представь себе, Гэбриэл, и это ещё не всё! Сейчас на наших перерабатывающих заводах запущена программа перераспределения отработанной энергии в работающую посредством произведения энергии из всё тех же Х-кристаллов. Но это теперь… А сразу после войны встал насущный вопрос об утилизации отходов всех типов: от атомных «кастрюль» до сточной канализации. Горячие головы предлагали создать и поставить на службу мегаполисов устройство для распыления всех видов отходов на атомы! Радея за чистоту нации, они совершенно не задумывались о катастрофических последствиях: ведь если произойдёт элементарный сбой, что является во всём обществе постоянным сопутствующим явлением всех наших техноразработок, «оно», это самое «атомное устройство», попросту начнёт уничтожать все полезные вещества биосферы, все подряд, включая, естественно, и нас самих, своих создателей…

– Картины рисуются прямо из Ада.

– А микророботы, которых мы всаживаем в последнее человечество, так ли уж они безобидны? Как ты думаешь, почему я сразу же отказался от концепции чистого техноробота и перешёл на поточную систему жидкокристаллического наночипа?! Да потому что, если наноробот, внедрённый в человеческий организм в качестве персонального домашнего доктора, даст сбой и произойдёт непредвиденное изменение программы – то сам человек уже может превратиться в потенциального робота-убийцу, запрограммированного изнутри зомби… Что, кстати, частично оговорено военной программой ОСОЗ. Я говорю о наночипе «военной полиции» – нанороботе с частичной программой одностороннего военного подчинения, когда солдат, став единожды солдатом, практически уже не может вернуться в лоно первичного выбора: он принадлежит армии! Нужно иметь такую неординарно сильную психику как у Танго – чтобы мочь в один день плюнуть на всё и пойти на волю. Или такую повёрнутую психику – чтобы как Чукки уже не вписываться в контекст полного и практически добровольного подчинения армии и её приказам. Или как Миша – чтобы иметь силу на принятие собственных штабных решений. Или как Лео – чтобы иметь чистую космическую кровь, плюющую сверху и на военную дисциплину, и на здравый рассудок.

– Андрей со мной поделился информацией по поводу военного наночипа.

– Да, штучка ещё та! Но выбора у меня на тот момент всё равно не было: Лео повязала меня по рукам и ногам – выбирать было не из чего… Наночип «военной полиции» вводится в мозг пациента. Положительные стороны: усиление нервной и мышечной системы, повышенное сопротивление организма к болезням и боли. Отрицательные стороны: частичная блокировка воли и самосознания – но и это не так уж страшно, если ты имеешь собственную силу духа от природы. Человек на то и человек, чтобы быть дитём божиим и иметь силу, равную Творцу! Другое дело, военный наночип меняет невидимое «покрывало» человека – его первоначальную и собственную чистоту человеческой расы. Это не просто наночип силы! Это серьёзное соперничество с личностным «Я» самого человека, это уже внедрение в те границы, за которые нам всё ещё никак нельзя: мы не готовы к таким самостоятельным прорывам и запредельным экспериментам – мы всё ещё несмышлёные младенцы не при здравом рассудке.

– Да, Джон, как и тогда – в нашу первую встречу, так и теперь – спустя целую жизнь, ты опять понаделал дел со своим необузданным гением. Тебе не кажется, на самом деле Лео всегда было с кого брать наглядный пример даже без лишней агитации?

Профессор покачал головой:

– Правительственный Совет ОСОЗ практически сразу наложил полномасштабный мораторий на программу всех разработок нанотехнологий, кроме медицинских. Мы вплотную подошли к черте, когда нанороботы в состоянии прожить без своего заносчивого создателя, и нанороботы-строители в этом отношении наиболее опасны: если их пустить в работу – можно считать, что с нами уже покончено! Их эффективность, при мгновенном самообучении для создания и воспроизводства бесчисленных копий самих себя, приведёт к моментальному захвату власти с венцов своих прародителей. Воспроизводясь подобно вирусам, они будут способны расти как сорная трава, потреблять любую частоту солнечного света, воду любой консистенции, минералы всех видов, питаться кислородом или даже углеродом, а также, как и большинство вирусов, органической материей и людьми как животными. И вот тогда может начаться настоящий кошмар… Что там мы – венцы природы! – со своими клонами и генокерами. Скорость, с которой могут размножаться нанороботы, не поддаётся осмыслению. Но могу сказать точно: один размножающийся наноробот воспроизводит «серую слизь», способную сожрать всё живое на Земле всего за пару дней или за пару часов.