Вкус Парижа

Шли секунды за секундами. Медленно.

Я сообразила, что слишком долго стою неподвижно, лишь когда мистер Сырмен поинтересовался, хочу ли я что-нибудь купить.

Я уверенно ответила, что хотела бы маленький кусок конте.

Он направил на меня бесстрастный взгляд, и я показала на один из гигантских сырных кругов в шкафу, чтобы убедиться, что меня правильно поняли.

– А-а, Comté, – протянул он, и его лицо озарилось пониманием.

– Да, ко́нте, – подтвердила я.

– Нет, это Comté, а не ко́нте, – поправил он, повторив оба варианта абсолютно одинаково – во всяком случае, я ни за что в жизни не увидела бы в них разницу. Слава богу, мы двинулись дальше. – Так какой конте́ вы желаете?

Мне даже не приходило в голову, что их несколько.

Прежде чем мы снова погрузились в неловкое молчание, я выпалила:

– А какой у вас есть?

– Ну, у меня есть молодой конте́ и старый конте́, – указал он. Я растерянно пожала плечами, и он продолжил: – Молодой конте́ более упругий и с легким вкусом. У старого конте́ вкус более глубокий, и он дороже, потому что был выдержан. – Он проговорил это с такой любовью к сыру, что у меня появилось искушение заказать по ломтику каждого. Вместо этого, страдая от неуверенности, я спросила, какой предпочитает он.

– Я предпочитаю старый конте́, но все зависит от того, что вы любите и насколько у вас изощренный вкус. Дети любят фруктовый конте́. Но старый конте… он очень… как бы это сказать… динамичный?

Я кивнула, делая вид, будто поняла, что он имел в виду.

– Тогда я куплю ломтик.

– Что-нибудь еще?

– Что вы порекомендуете?

– Опять же, это зависит от того, что вам нравится, – пожал плечами он; кажется, мой вопрос его озадачил. Я заподозрила, что во Франции, пожалуй, такие личные рекомендации не так распространены, как в Австралии, где у продавцов всегда готовы предложения, как вам потратить ваши денежки.

– Может, бри или камамбер, – быстро проговорила я, смущенная тем, что не могу в этой неловкой ситуации вспомнить какой-нибудь менее распространенный французский сыр.

Он кивнул, очевидно, не замечая, что я чувствовала себя как средний арифметический турист, ходячее клише. Или ему было наплевать.

– Этот бри идеально годится на сегодня или завтра. Когда вы будете его есть? – уточнил он.

– Как можно скорей, как только выйду отсюда, – весело ответила я, пытаясь его рассмешить.

– Окей, понятно, – серьезно кивнул он. – Сколько человек будут есть сыр вместе с вами?

– Только я одна.

Он посмотрел на меня так, словно хотел что-то сказать, но потом произнес лишь:

– D’accord. Хорошо. Тогда вам нужно не очень много. – Он отрезал мне кусок, какого хватило бы на четверых, но меня это очень даже устраивало.

Он завернул в вощеную бумагу оба сыра и написал на ней названия и место изготовления, а потом засмеялся и рассказал мне забавную историю о том, как человек, сделавший этот бри, пел этому сыру по утрам, чтобы дополнительно придать ему je ne sais quoi, непонятно чего.

– Мерси, – поблагодарила я, взяв красиво завернутый сыр. – Между прочим, я Элла. Скоро я снова приду к вам за сыром, месье… месье…

Мои слова тяжело повисли в воздухе; попытка узнать имя мистера Сырмена не удалась. Вероятно, он не был готов делиться со мной такой весьма личной деталью. Я почувствовала, что снова краснею, и поспешила выйти из лавки, прокричав спасибо и прижимая к груди сыр словно новорожденного младенца.

Несмотря на множество досадных проколов, моя первая вылазка за сыром прошла успешно! Я сумела приобрести конте с бри и при этом не выставила себя слишком большой дурочкой. Это окрылило меня. Да, мистер Сырмен не был таким добрым и вежливым, каким показался мне, когда я увидела его сквозь стекло витрины, но он, кажется, знал свой товар, говорил по-английски, и я была уверена, что через несколько визитов сумею расположить его к себе. Пожалуй, я даже назову это своей миссией – в следующий раз заставить его смеяться над моей историей.

Я продолжила эпопею с покупками, нашла булочную, купила там багет к своему сыру – oui, oui, да-да – и направилась к маленькому парку в Марэ – отведать мой первый после Пола и после Мельбурна сыр конте.

Площадь Тампль была квинтэссенцией всего парижского: идеально подстриженные кусты перетекали в огромные деревья, в тени которых по обе стороны дорожек из белоснежного гравия стояли ряды скамеек. На огромной детской площадке резвились детишки в ярких шортах, круглых очках и с галстуками. Они перекрикивались между собой звонкими голосами, поднимали с земли насекомых и мучили их – прелестно, импульсивно, по-французски. Шикарные парижские мамаши – или, возможно, гувернантки – небрежно приглядывали за этим восхитительным террором и время от времени семенили за озорниками, когда те слишком близко подбегали к воротам парка или принимались топтать яркие клумбы с чудесными летними цветами.

Я села на пустую скамейку, выложила бережно завернутый кусок сыра на сумочку, превратив ее в походный столик, и отщипнула кусочек от багета. Быстро сообразив, что сыр трудно отрезать без ножа, я начала импровизировать – отломила от конте кусочек и положила на хлеб. Я откусила сэндвич и подождала, когда проснутся вкусовые рецепторы. Когда же они проснулись, я почувствовала, что таю от блаженства здесь, в центре Парижа, и таю именно от блаженства, а не от жаркого полуденного солнца. Теперь я вспомнила, что во Франции сыр всегда вкуснее. Легкие уколы соли и нужное количество остроты и сладости в тандеме ударили по моим органам чувств.

Когда мистер Сырмен отреза́л двадцатичетырехмесячный сыр, он сказал мне, что у старого конте более острый и интенсивный вкус, чем у молодого. Вкус был определенно богаче, чем все, что я могла купить дома в Австралии. Вкус был более зрелый, более французский. Это была любовь с первого кусочка. Во время ланча я практиковалась в своем французском: Je t’aime, je t’aime, je t’aime[10], – повторяла я вновь и вновь сырному сэндвичу.

Я наблюдала, как семьи и группы друзей устраивались на маленькой полоске травы, залитой солнечным светом, раздевались под теплым летним солнцем и обнажали плечи – по какой-то непонятной причине – бикини и плавки. Обнимающиеся пары лежали на пледах, пили пиво и целовались, словно были одни в парке. «Ах, как хорошо быть юными и жить в Париже», – подумалось мне.

Окруженная таким бурлением жизни, я почувствовала укол меланхолии впервые после отъезда из Мельбурна. Мне тоже захотелось вот так посидеть с кем-нибудь на солнечной лужайке. Еще мне отчаянно хотелось подробно поговорить с кем-нибудь о волшебном вкусе сыра, пушистой мягкости багета и сладком прикосновении летнего солнца к моей бледной коже.

Отдыхать от всех дел в Париже было приятно, но я понимала, что скоро еще острее почувствую свое одиночество, скоро у меня закончатся деньги. Ясно, что мне надо искать работу, деньги и друзей, если я хочу жить тут нормально. Блаженное существование счастливой парижанки витало передо мной, как морковка, но было понятно, что достичь этого будет трудно.

Я с тоской подумала обо всем, что мне нужно сделать, чтобы обосноваться во Франции, и вспомнила ужасный мельбурнский список необходимых дел, который подхлестнул меня улететь в Париж. У меня в ушах звучал приказ мамы звонить ей, если дела у меня не заладятся. Она словно предвидела, как я буду чувствовать себя здесь и что все закончится приступом ностальгии. Я направилась в отель, стряхнув с себя нежеланную волну грусти. Решила не обращать на нее внимания, словно на разницу во времени. И вообще, сейчас мне отчаянно хотелось спать, потому что в Мельбурне была уже глубокая ночь.

Глава 8

На следующее утро я проснулась от гудков автомобилей, яростно прокладывающих себе дорогу в час пик. Сонно проверив время на телефоне, я осознала, что проспала всю ночь. Должно быть, я страдала от такого большого скачка через часовые пояса сильнее, чем думала. Мой живот, оставшийся без ужина, громко урчал, и я прямиком метнулась к крошечному бару-холодильнику, куда накануне положила купленный бри. Во второй раз после приезда в Париж мне в лицо ударил этот уникальный запах фермы – не всегда приятный, но для меня синонимичный восхитительному французскому сыру.

Я раздернула шторы и распахнула оконные створки, чтобы впустить солнечный свет; его яркие лучи уже заглядывали ко мне сквозь плотную ткань, обещая, что погода будет такой же чудесной, как и накануне. Теплый бриз неторопливо наполнил мой номер, разнося во все уголки запах сыра. Ко мне вернулся позитивный настрой. Как любила повторять в моем детстве мама, хороший ночной сон способен прогнать всякое плохое настроение.

Вскрыв упаковку бри, я выудила из сумки остатки вчерашнего багета. Накануне я думала, что для меня одной сыра слишком много, но сейчас порадовалась, что мистер Сырмен дал мне такой большой кусок. Отрезав дольку, я прямиком отправила ее в рот, воздержавшись от хлеба, дабы ощутить всю полноту первого укуса, как делают французы. Немного выждала, оценивая языком свои ощущения. Вкус был мягкий и сливочный, резкий и нежный одновременно. Само совершенство.

Мне вспомнились жалкие образцы семейства бри, которые я часто ела в Австралии. Как же хорош по сравнению с ними настоящий бри! Деликатная и нежная белая корочка, которую я благополучно ухитрялась избегать дома, оказалась тут едва ли не лучшей частью, потому что две текстуры гармонично сочетались друг с другом. Я почти не притронулась к багету и почти не дышала, пока с блаженством ела сыр во второй раз после приезда во Францию. Интересно, смогу я снова прийти в ту сырную лавку и услышать другие рекомендации, но при этом не глядеть на сыры с жадностью?

Я различила веселые голоса людей, наполнявших многочисленные террасы, чтобы позавтракать и выпить кофе, и меня потянуло на улицу. Но вспомнив, как удивился мистер Сырмен, что я не говорю по-французски, я, прежде чем направиться к двери, зарядила языковые подкасты для начинающих, чтобы подстегнуть мои усилия.

Внизу администратор поинтересовалась моими планами – встречусь ли я с друзьями? Ее вопросы вернули мне вчерашнее болезненное ощущение одиночества, но я прогнала его. Начался новый день, и я, вооруженная языковыми уроками, должна как можно скорее научиться быть француженкой.

Я много часов бродила по городу словно во сне, повторяя фразы, вроде Comment allez-vous?[11] и Je voudrais un verre de vin rouge[12].

Я проходила мимо множества немолодых супружеских пар, пропускавших стаканчик вина перед ланчем – пусть вас не смущает факт, что сейчас всего лишь одиннадцать утра, дорогие французские друзья, – и в моем рассеянном состоянии едва не прошла мимо входа на прелестный маленький рынок под названием Le Marché des Enfants Rouges. «Рынок красных детей» занимал совсем немного места сбоку от Рю де Бретань, но в его узких проходах мимо множества ларьков ходили толпы покупателей.

Входя в ворота рынка, невольно чувствуешь, что тебя перенесло неведомой силой в тайный французский мир, где на повестке дня неизменно стоят еда и красота. Я слонялась среди людей, покупавших фрукты и овощи, вино и свежие цветы. Там были даже небольшие группы туристов, оснащенных наушниками, но они, слава богу, не отвлекали меня от магии этого места. В дальнем конце рынка я набрела на мужчину, пекшего crêpes[13], и невольно залюбовалась этим действом. Он что-то пел и одновременно обращался к прохожим, ловко встряхивая горячую сковороду, чтобы блинное тесто растеклось ровным слоем, а через пару мгновений добавлял в блинчики «Нутеллу», сахар и сливочное масло или ореховую пасту. Я не устояла перед его чарами и попыталась на моем лучшем французском заказать угощение. Его внимание направилось на меня; он пел и шутил, и я рассмеялась, хоть и не поняла, что к чему. Впрочем, мне было по барабану. Я ощущала себя затерявшейся в этой толпе, и мне было это приятно.

Я бродила по рынку, разглядывала сезонные овощи и фантазировала, как буду когда-нибудь покупать продукты для ужинов со всеми моими чудесными французскими друзьями. Потом я напомнила себе, что надо вернуться к марокканскому ларьку, очередь в который извивалась по рынку; это идеальное место для ланча. Встав на цыпочки, я глянула поверх голов ожидающих и увидела красочные кабинки, а в них огромные горшки, наполненные до краев кускусом и тажином, горки блестящей липкой бахлавы, кричавшей мне, чтобы я ее съела и запила сладким мятным чаем.

Обнаружив, что «Нутелла» сочилась из моего блинчика и текла по руке, я решила, что мне пора уходить и не позориться. И тут же почему-то оказалась в середине туристической группы и никак не могла из нее выбраться. Гид смотрел на меня, кивал и что-то говорил еще на каком-то языке, который я не понимала. Я в отчаянии нырнула от него за овощной ларек. Наконец-то освободившись, я посмотрела на мои испачканные «Нутеллой» пальцы и слизнула ее, нарушив все приличия; к счастью, рядом никого не было и мою дикарскую выходку никто не видел.

Хотя, впрочем…

Я заметила его прежде, чем успела вспомнить, кто это. Мистер Сырмен шел прямо ко мне. В это мгновение он был эпитомой французского клише: все тот же белый фартук, багет и бутылка красного вина. Должно быть, отправился на ланч.

Я так обрадовалась, увидев в Париже знакомое лицо, что помахала рукой и пропела «хэлло». Он, казалось, был захвачен врасплох.

Он не узнает меня. Ой, пожалуйста, пусть он меня вспомнит.

Когда он приблизился, я подскочила к нему.

– Еще раз спасибо за вчерашний восхитительный сыр, – выпалила я, надеясь, что он не примет меня за парижскую городскую сумасшедшую.

Казалось, прошла целая вечность. Наконец его лицо озарилось узнаванием, и он широко улыбнулся. А я почувствовала, что у нас уже появился прогресс после вчерашней встречи.

– Привет, Элла, – поприветствовал он. Меня удивило и немного обрадовало, что он запомнил мое имя. В то же время я была смущена тем, что не знала, как к нему обратиться.

– Bonjour. Comment allez-vous? – проговорила я, ликуя в душе, что уже могу составлять французские фразы.

– Très bien[14], – ответил он. – Вы остановились где-то тут?

– Прямо за углом – пока что, – указала я, воспользовавшись его предложением перейти на английский, прежде чем разговор станет слишком сложным для меня в лингвистическом плане.

Его лицо оживилось, словно то, что я жила рядом с его лавкой, делало меня в его глазах более интересной, более достойной разговора. Еще я невольно отметила при свете солнца, какие у него яркие голубые глаза.

– Скажите, понравился ли вам сыр? – поинтересовался он серьезным тоном, вскинув брови.

– Он превосходный, – призналась я.

– Bien. А конте? Он не показался вам, как бы это сказать, слишком пикантным?

– Нет, что вы? Вообще-то, вкуснее сыра я никогда не ела.

Он удовлетворенно кивнул:

– А-а, тогда вам нужно снова прийти ко мне и попробовать другие сорта. – На его лице во второй раз появился легкий намек на улыбку.

«Кое-кто сегодня в хорошем настроении», – отметила я.

– С удовольствием. Я приду к вам завтра днем.

– Хорошо, à demain alors, – проговорил он, и я кивнула, надеясь, что правильно поняла его слова – «до завтра» – и вообще все сделала правильно. Во всяком случае, его лицо сохраняло нейтральное выражение. После этого мы пошли каждый своей дорогой. В моей душе бурлил восторг при мысли о том, что я познакомилась с французом да к тому же еще с торговцем сыра. Круто!

Покинув рынок, я направилась к Сене мимо прекрасных бутиков и грандиозных зданий, не в силах стереть с лица улыбку. Вот и Нотр-Дам. Я быстро щелкнула селфи и перешла на другой берег реки в деловой квартал Сен-Мишель, глядя на алжирские рестораны, ларьки с блинчиками и бары, обещавшие несколько радостных часов и минимум трат. Увидев знаменитый книжный магазин «Шекспир и компания», я заглянула в него, намереваясь купить новую книжку на английском, и тут же упрекнула себя, что теперь я должна читать на французском. Ничего, это подождет как минимум до следующей недели.

В прошлый раз, приехав в Париж, я была разочарована, что не могу посетить книжные лавки, связанные с Хемингуэем, Джойсом и другими писателями. Мне хотелось порыться в книгах, как это делали герои фильмов «Полночь в Париже» и «Перед закатом», наслаждаясь каждой проведенной там секундой. Снова сделав селфи, я подумала, что в поездках соло имеются свои плюсы – ты вольна следовать собственной программе, ни на кого не оглядываясь. Побродив вдоль полок и послушав игравшего наверху пианиста, я наконец остановила выбор на книжке «Как овладеть искусством французской кухни», решив, что в будущем это поможет мне принимать у себя дома гостей.

Я устала от жары и ходьбы, а еще мне не терпелось сунуть нос в новую книжку, и я пристроилась в тени деревьев на скамье с видом на лодки и на кучки парижан, устроившихся на пикник на берегу Сены. Мимо меня шли семьи с мороженым от знаменитого парижского «Бертильона» и с наслаждением лизали разноцветные конусы. А когда солнце опустилось за горизонт, стали собираться группы любителей танцев, занимая мини-амфитеатры над рекой. Мне показалось, будто я смотрю кино, вот только я сидела среди действующих персонажей, а не перед плоским экраном.

У меня отяжелели веки. Я ушла от реки и направилась назад в Марэ. По пути я заметила кафе, которое выглядело уютным и приветливым и резко отличалось от сотен других парижских заведений, всегда ассоциировавшихся у меня с этим городом, поскольку я видела их сотни раз в фильмах и на фотографиях. Кафе называлось «Флэт Уайт»[15], и я заподозрила, что его владелец, скорее всего, не француз.

Но еще примечательней, чем очевидное несходство с другими французскими кофейнями, было маленькое объявление в окне «Требуется бариста».

Хотя работа в кафе не согласовывалась с моими амбициозными карьерными целями, я не могла сбросить со счетов тот факт, что мне очень нужны деньги. К тому же объявление было написано по-английски и по-французски, и это показалось мне хорошим знаком, если учесть мои нынешний уровень владения последним. Плюс к этому мысль о том, что у меня появятся коллеги, с которыми можно будет пойти куда-нибудь и выпить вина, да еще перспектива постоянного доступа к хорошему кофе… Пожалуй, это было как раз то, что мне нужно. Я решила зайти сюда на следующий день и проверить, как я себя там чувствую и совпадают ли наши вайбы.

Глава 9

Если мои первые два дня в Париже были посвящены еде, прогулкам по городу и постижению парижской joie de vivre, жизнерадостности, то следующие несколько дней мне придется посвятить делам. «Давай, Элла, пора действовать!» – приказала я себе, заставляя встать с постели.

В отеле мне оставалось жить всего лишь четыре дня, и мне нужно было найти какое-то постоянное жилье, причем как можно скорее. Хлопоты о размещении на новом месте вышли на первый план, и я провела первые несколько часов великолепного солнечного дня в номере, просматривая объявления о сдающихся домах, субаренде и краткосрочной аренде. Цены тут были гораздо выше тех, к которым я привыкла в Мельбурне, особенно с учетом того, что мы с Полом всегда делили платежи из расчета семьдесят – тридцать. Я посчитала деньги и поняла, что мне придется снимать комнату в квартире, потому что могу себе позволить только это. Если бы я захотела жить одна, то растранжирила бы мои сбережения еще быстрее, чем рассчитывала. Не идеальный вариант, отнюдь.

К полудню я уже отправила несколько запросов и писем. Перспективы не слишком обнадеживали, но я начала уверенно. В окно моего номера вплывали запахи ланча и выпечки, и я решила, что не могу больше ни минуты задерживаться в отеле.

Я планировала пройтись до «Флэт Уайт», вчерашнего кафе, заказать там приличную чашку кофе и, пожалуй, справиться насчет работы бариста, если наберусь смелости. Немного поразмыслив над моей ситуацией, я постепенно приходила к выводу, что работа в сфере услуг, по крайней мере, на первых порах, в буквальном смысле купит мне какое-то время, которое я использую для поиска более заманчивых и престижных вариантов.

Дни, последовавшие за моим решением покинуть Австралию, проходили в лихорадочной панике – хлопоты с визой, множество картонных коробок, рулоны скотча, непрестанный стресс. У меня действительно не было времени думать, на какую работу я смогу рассчитывать во Франции и сколько мне понадобится денег. Мой мозг был слишком занят непрестанными колебаниями от ужаса к восторгу. Я сомневалась в своем плане, когда сдавала все свое барахло на хранение; потом исполнилась позитива, как только окончательно покинула квартиру Пола. Я задумалась, правильно ли делаю, уезжая из Мельбурна, когда написала Полу, где оставила ключи, потом поняла, что поступаю правильно, когда он даже не потрудился мне ответить. Короче, меня терзали эмоции.

Моя годовая виза для временной работы – Working Holiday Visa (WHV) – прибыла накануне моего вылета, и я с трудом удержалась и не бросилась с объятьями к почтальону, увидев в его руке большой конверт. Вместо этого я прижала к груди паспорт и поблагодарила вселенную за своевременную доставку пропуска для моего побега.

Но теперь, в Париже, мне не хватало комфорта моей знакомой работы в мельбурнском издательстве. Мне следовало бы сообразить заранее, что, если я приеду во Францию по временной рабочей визе – да еще со скромным знанием французского, – приличную работу я здесь точно не найду, но сидевшая внутри меня мечтательница все-таки надеялась, что мне подвернется что-нибудь интересное.

Я вспоминала, как великодушно повела себя моя прежняя начальница, когда я сообщила ей, что уезжаю. Я решительно вошла в наш офис утром в понедельник после разрыва с Полом. Я улыбалась, зная, что увольнение станет первым шагом в моем новом приключении. Я шла твердой поступью, с высоко поднятой головой. И только глаза – красные, с опухшими веками – выдавали меня. «Ты все равно ничего им не докажешь», – уговаривала я себя, когда без заметного результата пыталась замаскировать безобразие косметикой.

Швырнув на свой стол сумочку, я направилась прямиком в кабинет начальницы и спросила, найдется ли у нее минута, чтобы поболтать со мной.

– Вы уверены, что поступаете правильно? – осведомилась она. – Я могу сунуть ваше заявление в шредер и сделать вид, что никогда не держала его в руках, а вы просто возьмите отгулы до конца недели.

Но когда я рассказала ей про Пола, она поняла меня. И поддержала мое решение уехать во Францию – к моему удивлению. Скорее, я не ожидала такого и в душе даже надеялась, что она будет уговаривать меня остаться, возможно, даже предложит повышение и такую прибавку к зарплате, от которой трудно будет отказаться. Вместо этого она сказала мне, чтобы я не беспокоилась насчет отработки положенных после заявления об уходе дней и что я могу закончить работу, когда хочу.

Уход с работы стал необратимой точкой отсчета, и после этого мой переезд в Париж превратился из гипотезы в реальность. Я уже не могла переменить свое решение. А теперь мне надо было гарантировать, что, если во Франции у меня закончатся деньги, это не послужит удобным поводом вернуться в Австралию. Нет, мне нужна эта работа в кафе.

Когда я приняла душ, у меня уже бежали по телу мурашки от нервов, а когда зашла в «Флэт Уайт» с копией моего резюме в сумочке, то в шоке заметила, что чуть ли не дрожу. Это было странно, если учесть, что еще неделю назад у меня была приличная и стабильная работа на полный рабочий день.

– Bonjour, – помахала я бариста, одетому во фланелевую рубашку и рваные джинсы.

– Хей, – немедленно ответил он по-английски, явно отметив мой ужасный французский. – Вы хотите кофе? – В свою очередь, я сразу заметила его австралийский акцент. Хорошо это для меня или нет?

Поначалу меня сбила с толку его внешность австралийского серфера – светлые волосы, яркие голубые глаза и до смешного загорелые руки. Я удивилась, как он вообще ухитрился в Париже так загореть.

– Мне длинный макиато, пожалуйста, – решительно сказала я. Обычно я предпочитала флэт уайт, но тут подумала, что такой заказ поможет мне выделиться, докажет, что я кое-что понимаю в кофе.

– Тут или на вынос? – уточнил он.

– Тут, благодарю.

– Хватайте место, – улыбнулся он, и я засмеялась, потому что почувствовала, будто вернулась в Мельбурн.

На мгновение меня захлестнула вина, ведь я изменила традиционным французским кафе, но после отъезда из Австралии мне мучительно хотелось выпить приличный кофе; если австралийский бариста поможет мне в этом, я, пожалуй, прощу себя.

Я сидела и пила длинный мак – хотя в душе жалела, что это не флэт уайт – и рассматривала клиентуру. Мне надо было понять, как работали кофейная стойка и кухня, в этом кафе выпечка и прочая еда выглядели очень даже прилично: авокадо на тосте, разнообразные бисквиты и пирожные, необычные и интересные варианты гранолы. «Все блюда я бы с радостью ела на ланч», – подумалось мне. А кофе был превосходный. Я видела, что кафе «Флэт Уайт» мне прекрасно подходит, и уже начинала прикидывать, как бы словно невзначай поинтересоваться у бариста насчет работы.