Вкус Парижа

Мама молчала, и – что бывало у нас редко – я не могла определить, что она думает. Я подошла к роскошному винтажному холодильнику Smeg и достала остатки сыра, который принесла вчера Билли.

– Ну, мне очень жаль, – промолвила она наконец. – Мне нравился Пол.

– Ма, я знаю, но мы с тобой мало что могли с этим поделать.

– Он ведь так хорошо к тебе относился, – не унималась она, по-прежнему не осознав тот факт, что Пол пригласил меня на ужин с одной только целью – чтобы поставить в известность о своем отъезде.

– Ну, как мы видим, не так хорошо… – возразила я и помолчала, потому что сунула в рот кусок конте, прежде чем пытаться объяснить маме подробнее, что произошло.

– Так что ты теперь будешь делать? – осведомилась она.

Я с трудом удержалась, чтобы не заорать в трубку, что понятия не имею, совершенно не имею понятия, что буду делать. Что у меня нет ни денег, ни желания купить машину, внести залог за аренду квартиры или построить дом с нуля. Я не могла найти подходящие слова, которые помогли бы объяснить ей, что для меня страшней всего остаться в Мельбурне, где я в любой момент могла столкнуться с Полом. Я боялась, что буду регулярно видеть, как он каждый день наслаждается жизнью без меня, медитирует в парке или обнимается с новой подружкой. Я боролась со слезами и шарила взглядом по комнате в отчаянной попытке найти, придумать что-то конкретное, чтобы сказать маме, да и себе самой про мое будущее.

Мой взгляд задержался на желтом ломтике сыра конте, и я невольно подумала о Париже. Мне вспомнилось, какой я испытала восторг, когда впервые прилетела в этот город, с какой радостью часами гуляла по улицам и чувствовала себя заряженной энергией и страстью, как это может быть только во Франции.

– Элла, ответь мне, – настаивала мама.

И – возможно, от недостатка сна, или, может, из-за новообретенного чувства свободы, порожденного страхом, или просто обезвоженный мозг пытался функционировать логично после обилия вина и слез – внезапно у меня родилась идея.

– Я решила, что уеду на какое-то время, – ответила я.

– О, чуточку отдыха тебе пойдет на пользу, и ты сможешь яснее взглянуть на вещи.

– Мне надо освободить квартиру Пола к следующим выходным, поэтому я начну упаковывать шмотки и попрошу на работе неоплачиваемый отпуск. Вообще-то, думаю, мне лучше уехать из Мельбурна.

– Да? – удивилась она. – Куда ты собралась? И надолго?

Я давным-давно не упаковывала свои пожитки и не прыгала в самолет, подчиняясь мимолетной прихоти, и во мне уже шевелился восторг и проступали детали моего плана. Пол не единственный из нас двоих, кто мог мгновенно исчезнуть.

– Я уеду на год во Францию. Я буду жить в Париже.

– На год! Но что ты будешь там делать?

– Я буду пить вино, есть сыр и ходить по галереям. Сейчас там лето. Может, я проеду по провинции, найду работу…

– Тебе не нужно ехать во Францию, чтобы пить вино и есть сыр; это смешно. Не разумнее ли остаться дома?

– В чем дело, ма? Я буду здесь жить, когда вернусь.

– Элла, ты ведь говорила мне, что покончила со всеми своими прыжками с континента на континент. Не пора ли тебе угомониться? Ты уже не девочка. Попробуй получить повышение на работе, попробуй… – Она не договорила. Я поняла, что она хотела снова упомянуть Пола.

– Ма, я попробую найти там работу. И не беспокойся; все будет нормально.

И тут впервые после предательства Пола я почувствовала, что у меня действительно все может исправиться. Как сказала мне мама, я вела себя совершенно неразумно; волны свободы и адреналина снова бушевали в моем теле. Мне опять хотелось жить так, как мне нравится.

И разве я найду более подходящее место для этого, чем Париж?

Вскоре после моего заявления мы закончили разговор. Мама была огорчена и почти не сомневалась, что я просто сошла с ума от стресса после разрыва с Полом, а я почти не сомневалась, что переезд в Париж – лучшее решение, какое я приняла впервые за долгое время.

Я схватила свой список предстоящих дел, разорвала его на мелкие клочки и начала новый: купить коробки и упаковать шмотки, перевезти их к маме в гараж, уйти с работы, получить годовую Working Holiday Visa (WHV) для временной работы во Франции, собрать рюкзак, купить билет в Париж, УЕХАТЬ! Это казалось посильным, реальным, прикольным и восхитительным. И хотя у меня не было больших сбережений, зато благодаря частым перелетам накопились полетные мили, и они помогут мне добраться до Парижа. Еще у меня были отложены деньги – в основном по настоянию Пола я переводила проценты с каждой зарплаты на сберегательный счет. Так что это позволит мне продержаться хотя бы несколько месяцев. Мне не хотелось заглядывать дальше; прямо сейчас меня устраивало неопределенное будущее.

Через пару часов и после множества чашек чая с шоколадным печеньем на меня напала тревога. Я позвонила Билли, чтобы рассказать ей про свой план и спросить ее мнение, не глупость ли я задумала.

Если у нее и были какие-то сомнения насчет моего отъезда во Францию, она не подала вида. Казалось, она действительно пришла в восторг и не смогла сдержать эмоций. «Отъезд за границу станет идеальным антидотом после разрыва с Полом», – сказала она и не сомневалась, что этот год будет лучшим в моей жизни. Ее уверенность добавила мне решимости и зарядила энергией, которая мне наверняка понадобится, чтобы пережить этот темный период.

Так мы и решили. Я проведу в Париже следующий год жизни и первый год моего четвертого десятка. Я снова вспомню, как живут одинокие искательницы приключений. Буду решать вопросы по мере их появления и на ходу строить планы. Я буду грустить по моей потерянной любви – и по без малого десяти годам жизни, потраченным на нее, – но буду грустить среди вина и сыра в самом прекрасном в мире городе. Да и, в конце концов, я немного говорила по-французски. Je parle un petit pois de français[3], – самоуверенно подумала я, не сознавая, что перепутала «горошинку» и «немного». Но все равно мне все казалось правильным.

Глава 6

Не успела я опомниться, как оказалась в Париже. И вот уже ехала по историческим улицам, любовалась архитектурой и – пожалуй, что важнее всего – шикозными бутиками и необычными ресторанами. Я знала, что буду здесь счастливой. Я хотела познать всю красоту этого города. Мне хотелось бродить по узким улочкам и широким бульварам, пить вино на террасе, разглядывая французских мужиков. Как ни странно, я сразу почувствовала себя как дома.

Отель «Дю Пти Мулен», в котором я забронировала номер, предстал передо мной в роскошном вечернем свете, и меня поразила красота моего нового – к сожалению, увы, временного – парижского жилья.

Последнюю неделю перед отлетом я провела с Билли; это ободряло меня и помогало пережить минуты сомнений, из-за которых весь этот безумный план мог бы пойти крахом. Мы весело готовили вкусную еду, пили вино и планировали мое новое приключение. Мы изучали блоги и соцсети, где и нашли этот прелестный небольшой бутик-отель в Лё Марэ. Билли убедила меня забронировать там номер на первую неделю, несмотря на то что его цена намного превосходила возможности моего бюджета; она мотивировала это тем, что разумнее потратиться в первые дни, чтобы в комфорте делать первые шаги. Она заражала меня своим энтузиазмом.

Зона приема гостей в отеле занимала помещение бывшей пекарни и с улицы выглядела словно винтажная черно-белая фотография. Фасад был декорирован муралами с прелестными пейзанами и пейзанками, а над витриной гордо красовались черные с золотом буквы вывески «Буланжери». Витрину оживляли превосходные розовые орхидеи и пышные зеленые папоротники. Короче, мне показалось, что я стою перед райскими вратами. И я буду здесь жить!!!

Мой номер был крошечный, всего шестнадцать квадратов, но все равно само совершенство. Там оказалось достаточно места только для меня и моего багажа, вот почти и все, но что лучше всего – это был большой контраст с просторной квартирой Пола в Мельбурне, смена обстановки, и уже поэтому все казалось мне чудесным. Когда я посмотрела в окно на вдохновленные волей Османа[4] дома, обрамлявшие длинную и прямую Рю де Пуату, в моем сердце что-то дрогнуло и ожило.

Я заснула под шум проезжавших мимо французских авто и под удаленный вой сирен. Я спала счастливым сном следующие восемь часов и проснулась только от телефонного звонка.

– Алло, oui, bonjour[5], – прохрипела я, не совсем проснувшись.

– Это всего лишь я, доченька. Мама твоя. Ты как, ничего? – Она вроде крайне удивилась, услышав мою французскую речь.

Я встала и тряхнула головой, чтобы мой мозг получил приток свежей крови.

– Привет, ма. Как дела? Боже, мне кажется, что я спала пять дней.

– У меня все в порядке. А как ты? Все-таки я ужасно волнуюсь за тебя, ты уехала так внезапно. Мне просто не по себе. И ты ушла от Пола, как жалко. Вы с ним идеально подходили друг другу.

– Ма, перестань. Пол не оставил мне выбора; но теперь уже все позади. Я в Париже. Все у меня неплохо. Зачем волноваться?

– Я не знаю, дочка. Как ты собираешься зарабатывать? Тебе ведь нужны деньги? – В ее голосе звучала тревога, но я слишком устала от наших постоянных споров и не хотела говорить с ней серьезно.

– Ой, ма. Нет, деньги мне не нужны. Скоро я начну искать работу и жилье. Все будет нормально. Более чем нормально. Все идет своим чередом, – сказала я, разглядывая веселые цветочные обои на стенах.

– Окей, но ты обещаешь мне, что позвонишь, если у тебя что-то не заладится?

– Конечно, – ответила я, в основном, чтобы она замолчала. – Если у меня будут проблемы, я сообщу тебе. – Я взглянула на часы. Уже десять утра, день проходил впустую. – Ма, мне пора идти, – торопливо протараторила я. – Сейчас я выпью кофе, а потом съем ланч. Все, пока. Целую.

– Я тоже целую тебя, дочка. Будь осторожней.

Закончив разговор, я почувствовала досаду. Где же вера в меня? Я прыгнула под душ и приготовилась к встрече с парижскими бульварами.

* * *

Хотя я уехала из Мельбурна лишь на год, тяжелей всего было прощаться с моими подругами. Это была действительно самая трудная часть плана. В последний вечер Билли устроила у себя ужин для нашей компании – с обилием выпивки и эмоций. К концу вечера мы все заливались слезами, а чтобы отсрочить прощание, мы уже под утро перешли на праздничные коктейли. Не слишком удачная идея, потому что днем мне предстоял долгий перелет.

В аэропорт я прибыла просто никакая. Но Билли, моя подруга, которая всегда пьет воду перед сном и никогда не страдает от похмелья, слава богу, помогла мне пройти через тернии регистрации и с объятьями и улыбкой простилась у выхода к международным рейсам.

Пройдя контроль безопасности, я заказала безумно дорогой бокал шампанского, чтобы скоротать время и облегчить похмелье. Я сидела с потухшим взором, смотрела на вылетавшие и прилетавшие самолеты, нервничала, но была счастлива, что снова отправилась в дорогу.

Я вернулась в свой привычный мир, снова наслаждалась собственной компанией и приливом энергии. И так увлеклась, что прозевала информацию о начале посадки и похолодела от ужаса, когда моя фамилия прозвучала по громкоговорителю. «Блин, блин, блин! Я никак не могу пропустить мой рейс!» – подумала я в панике и рысью рванула к выходу.

Но здесь, в Париже, выйдя из отеля, я почувствовала себя абсолютно другой персоной. Долгое стояние под душем освежило и взбодрило меня, я ожила, и это позволяло мне наслаждаться моим новообретенным ощущением свободы, не то что накануне вечером, после долгого перелета, да еще с остатками мучительного похмелья.

Я свернула на Рю де Пуату и погрузилась в созерцание живописной красоты моего нового места обитания. Утреннее солнце уже нагревало улицы. Прилетев прямо из пасмурной и сырой мельбурнской зимы, я блаженствовала в летнем платье и легких босоножках. Несмотря на то что Лё Марэ находится в сердце Парижа – всего лишь в двух шагах от Нотр-Дам, где орды туристов щелкали камерами и стояли в очереди, чтобы подняться на башни в надежде увидеть Квазимодо, – здесь было сравнительно тихо и спокойно. В зданиях по обе стороны улицы наверняка и квартиры завидные, с яркими цветочными ящиками и пышными цветами и зеленью. Поразительные уличные фонари – железо и стекло – усиливали ощущение, что я попала на съемочную площадку. Я пожирала глазами все уникальные детали прекрасного города. Прямые линии почти симметричных жилых домов составляли резкий контраст с архитектурной мешаниной, господствовавшей на широких улицах Мельбурна с его трамваями.

Поворот налево, и я оказалась на Рю Вьей дю Тампль, Старой улице храма. Над большой зеленой дверью красовалась прелестная вывеска «Эколь де Гарсон», «Школа для мальчиков». Как раз такие мелочи и заставили меня влюбиться в Париж в мой первый приезд: лоскутки, кусочки богатой истории, переносившие тебя в прошлое. Старинная мужская школа шириной в одну комнату и высотой в три этажа. Похоже, теперь она превращена в жилой дом, но выглядела как нечто из другой эры. Я представила себе мальчишек из école – как они шли к этой большой двери. Останавливались ли они, чтобы полюбоваться красивой улицей, или для них это была обычная жизнь? Впрочем, после школы они наверняка заглядывали в соседнюю «Буланжери» за шоколадным круассаном.

Впрочем, мне тоже стоит заглянуть в соседнюю «Буланжери» и купить шоколадный круассан…

Я заглянула в булочную-пекарню, и мне в нос немедленно ударил запах муки и сливочного масла. Женщина за прилавком вручила мне еще теплый pain au chocolat, ароматные шоколадные палочки, завернутые в слоеное тесто.

– Божественно, – пробормотала я через минуту, заглядывая в пустой бумажный пакет с несколькими оставшимися там крошками.

Дойдя до Рю де Бретань, я заметила маленький прелестный столик на террасе кафе «Лё Прогрэ», «Прогресс». Столик был одноместный и показался мне подходящим для моей первой остановки. Я попыталась быстро подсчитать, сколько времени я не пила кофе. Но за последние дни я пересекла так много часовых поясов, что после нескольких минут напряженной калькуляции удовольствовалась выводом «слишком долго» и села на стул так, чтобы видеть улицу.

Не зная толком, что заказать, я спросила café au lait. Я получила слабую версию латте с сильной горчинкой подгоревшего кофе и навязчивым привкусом ультрапастеризованного молока. Конечно, не очень приятно, но зато я сидела среди милейших парижских столиков, среди парижан, и это помогло мне преодолеть последствия перелета через половину земного шара и вернуло к жизни.

Мне фантастически нравилось разглядывать людей с моей наблюдательной точки в кафе, хотя на меня иногда накатывала волна дурноты из-за резкого прыжка через сезоны и часовые пояса. Я вспоминала отчаянно долгий авиарейс, который доставил меня сюда, и волну облегчения, захлестнувшую меня, как только мои ноги коснулись пола коридора аэропорта Шарль де Голль. «Милая свобода», – тихонько говорила я себе, когда пассажиры рейса мчались мимо меня, чтобы поскорее встать в очередь и пройти пограничный контроль.

Мне казалось, что прошло уже сто лет с тех пор, когда я вот так же прилетела в Париж – соло и со звездами в глазах. И тогда, и теперь я была полна стальной решимости, хотя и по разным причинам, и пока вокруг меня суетились люди, хватали с карусели свои чемоданы и сумки, обнимались, целовали друг друга в обе щеки, я накинула на плечи шарф и пошла к стоянке такси.

«Впрочем, сегодня мне нужно разобраться с метро», – подумала я. Вчера вечером я могла сосредоточиться только на том, чтобы добраться до отеля, нормально выспаться ночью и опорожнить большой бокал красного вина – vin rouge. Но теперь, глядя на цены, услужливо вывешенные в витрине, я удивилась, каким дорогим стал Париж, и поняла, какой мне надо быть экономной. В прошлый раз, когда я приезжала в Европу вместе с Полом, мне, студентке, все казалось дорогим. Но я слегка занервничала даже теперь, когда сидела и конвертировала цены на вино и кофе в австралийские доллары. Я смотрела на приблизительный парижский бюджет, который нацарапала в самолете на обороте гигиенического пакета. Тогда я прикинула, что с тратами на аренду жилья, еду, вино и по мелочам я израсходую мои сбережения за восемь недель. Но, похоже, накопленные за всю мою жизнь деньги закончатся через шесть.

«Невеселая перспектива», – подумала я.

Но все равно! Я снова была в Париже впервые за столько лет. И хоть я не собиралась транжирить деньги на кофе, сыр, вино и прочее, гуляя полтора месяца по Марэ – как бы заманчиво это ни звучало, – все-таки несколько таких дней я хотела себе позволить, прежде чем заняться поисками работы и жилья, чтобы акклиматизироваться в моем новом доме и оставить позади все, что случилось после злосчастного ужина с Полом. Мне надо было оттаять после жизни в Мельбурне.

Бабочки, порхавшие у меня внутри, пока я летела в самолете, наконец притихли. Теперь, сидя тут с чашкой о-о-очень посредственного кофе, я могла думать только о том, что я добилась своего. И это факт – добилась. Я действительно далеко от Пола, от работы и от всей Австралии. Мои сомнения о том, как я отправлюсь куда-то после такого большого перерыва, пропали. Я теперь жила в Париже. Жила. В Париже.

«Вот так», – думала я, вдыхая чудесный парижский воздух и любуясь новым окружением.

Я решила посидеть подольше и заказала еще чашку кофе. Я смотрела, что пьют рядом со мной французы, и следовала их примеру. Мне хотелось почувствовать себя здешней, местной как можно скорей. Заказанный эспрессо я получила быстро и подумала: «А-а, этот лучше. Чуточку, но лучше». Качество кофе было совсем не таким, к какому я привыкла в Мельбурне, а гораздо хуже, но мне понравилось, что мой café прибыл вместе с крошечной конфеткой – миндалем в шоколаде. Какая сказочная добавка к кофеину. Почему так не делают все кафе на свете?

К полудню столики были накрыты скатертями в красно-белую клетку. Заведения стали наполнять хорошо одетые деловые люди. Они садились, смеялись, пили розовое вино из графинов, глядели на доску с меню и заказывали steak frites[6]и салаты. Я тихонько наблюдала за ними, удивляясь, какими счастливыми выглядят все эти компании коллег и друзей. А они неторопливо ели ланч, пили вино, потом кофе, многие заказывали десерт. Я вспоминала, каким унылым казался Мельбурн перед моим отъездом; мои коллеги ели за своими столами жалкие на вид салаты, а дождь хлестал по бетонным стенам издательства. Я почувствовала прилив благодарности парижанам за joie de vivre, жизнерадостность, которую я видела тут в изобилии.

Через некоторое время я заметила, что официантам нужен был столик для новых посетителей, и, хотя они не говорили об этом прямо, стала ловить на себе их косые взгляды. Я встала и решила продолжить прогулку по Рю де Бретань.

После того как я провела пару часов на залитой солнцем террасе, мне было приятно идти по улице в тени деревьев мимо крошечных стильных кафе, мясных лавок и пекарен. У меня текли слюнки от аромата свежевыпеченного хлеба. Когда я проходила мимо гриль-бара и увидела жир, капающий на лоток с готовым картофелем, у меня заурчало от голода в желудке. «Где же мне поесть в первый день в Париже?» – мысленно пропела я.

Глава 7

Я шла по Парижу и изучала меню в витринах ресторанов, но тут вмешалась судьба, и мой взгляд внезапно упал на вывеску, заставившую меня резко остановиться. Желтые жалюзи манили меня, словно родной маяк, и после секундной паузы ноги понесли меня к ним.

Вывеска «Фромажери», «Сырная лавка», громко кричала, требовала, чтобы я обратила на нее внимание. «Фромажери» радостно соединила слова fromage (сыр) и reverie (мечта). Интересно, замечал ли это кто-нибудь, кроме меня?

«О да, сыр – всегда то, что доктор прописал», – сказала я себе и жадно устремилась к витрине. Я глядела только на то, что было выставлено в ней, все остальное слилось в туманную полосу. Там был сыр, настоящий французский сыр, во всем его великолепии. Сырная лавка – которая, весьма вероятно, скоро станет моим новым местом притяжения – была одним из тех традиционных французских магазинов, которые продают один продукт и делают это офигенно классно. В витринах и на полках шкафов были выставлены в ряд дюжины сыров самой разной формы, цвета и текстуры. Там были круглые и длинные сыры, с плесенью и мягкие. Одни сыры были тонкие, другие толстые, а в одном были какие-то смешные дыры, как в детских мультиках. Там были крошечные сыры, покрытые изюмом, пышные белые сыры в маленьких деревянных коробках и огромные колеса, больше моей головы. Я вспомнила секцию деликатесов в моем ближайшем супермаркете в Австралии и засмеялась, подумав, каким восхитительным занятием станет для меня покупка сыра теперь, когда я прилетела во Францию.

Я втянула носом воздух, и даже сквозь стекло витрины мне в ноздри ударили уютные запахи фермы, коров, коз и овец, скисшего молока. Я стояла и смотрела, разинув рот, вроде бы секунды, но, возможно, часы. Вглядевшись вглубь лавки, я заметила продавца, возившегося с головками сыра как со своими детьми. Он был высокий, широкоплечий и совсем не такой, каким я рисовала себе французского торговца сыром (то есть как точную копию молодого Жерара Депардье). Грубоватое лицо, небрежно подстриженная борода и волосы с проседью. Полосатая сине-белая футболка, сильные руки. Фартук придавал ему вид ремесленника. Я тут же окрестила его «мистер Сырмен».

Он сдержанно улыбнулся мне.

Я улыбнулась в ответ, но колебалась и размышляла, зайти ли в лавку сейчас или подождать и выучить побольше французских слов перед тем, как отправиться в мое первое плавание. Мне не хотелось выглядеть тупицей, тыкать пальцем в сыр и слушать, как мистер Сырмен тараторит объяснения, которые я не понимаю. У меня начали сдавать нервы, и я чуть не ушла, но внезапно спохватилась – сыр! – продукт, заставивший меня приехать во Францию, лакомство, которое мы с Полом позволяли себе после нашей поездки в Париж. Да, позволяли до недавнего времени… Мысли о том, что случилось со мной в Мельбурне, подхлестнули желание открыть новую главу в моей любви к сыру, которая не будет связана с бойфрендами или разрывами.

Взявшись за ручку, я толкнула дверь лавки.

Толкнула снова. И еще раз.

Мистер Сырмен недовольно покосился на меня и постучал пальцем по своим часам. Я опять попыталась открыть дверь, и тогда он вышел из-за прилавка и повернул ключ в двери.

– Nous sommes fermé entre midi et deux, – сказал он. Я тупо посмотрела на него, и он пояснил: – Мы закрыты с полудня до двух.

– О, pardon[7], – выдохнула я и покраснела от смущения.

– Dix minutes[8]. – После этих слов он резко захлопнул дверь.

Не очень-то вежливо…

Я ушла, купила бутылку воды и потом вернулась; мои щеки все еще горели от смущения. «Будь внимательней с часами работы французов», – сказала я себе на будущее. На этот раз я успешно вошла в дверь и была встречена нейтральным взглядом Сырмена. Неужели он уже забыл про мою оплошность?

Я немедленно заговорила на моем школьном французском:

– Bonjour. Je voudrais… eh… a-chet-er fromage, s’il vous plaît, monsieur[9]. – Я пролепетала, что хотела бы купить сыр, радуясь, что мои неловкие попытки говорить по-французски слышали только сыр и продающий его мужчина. Однако мои усилия оказались напрасными, поскольку мистер Сырмен ответил мне на превосходном английском без колебаний или паузы:

– Ну, мадемуазель, вы правильно сделали, что пришли сюда. – У него был приятный акцент, мощный, как колесо рокфора в углу.

– Какая прекрасная сырная лавка, – ответила я по-английски, все еще скованно, хотя и говорила теперь на родном языке. И снова густо покраснела.

– Мерси, – поблагодарил он и спросил: – Вы американка?

– Нет, я из Австралии.

– Вы проделали большой путь, чтобы купить сыра. Решили посмотреть Париж? – Теперь он явно не собирался выпроваживать меня из лавки, как это было совсем недавно. Вероятно, его обеденный перерыв прошел неплохо.

– Да… То есть нет. Э-э-э… Я хочу переехать сюда.

– Переехать сюда? – переспросил он, удивленно подняв брови. – Но вы совсем не говорите по-французски.

Ох!

– Я учусь, – возразила я, задетая его слишком точной оценкой, и пообещала себе на следующий же день утроить усилия по освоению французского.

– Наш язык очень сложный. Иностранцам трудно его учить, – заметил он, и его слова не добавили мне уверенности в себе.

Мистер Сырмен выглядел лет на тридцать пять, но держался важно и солидно. Это не обещало мне ничего хорошего. Если я хочу стать постоянной покупательницей в этой сырной лавке, то пока что мои усилия наладить с ним нормальные отношения не венчаются успехом. Я лихорадочно подыскивала какие-то умные слова.