Как выжить в академии и не придушить дракона

Кай фыркнул, я приподняла бровь.

Законы Академии

Ари вошла в библиотеку так, будто собиралась не читать, а объявить войну. Разве что без знамён и барабанов, зато с выражением лица, каким обычно смотрят на тарелку супа, где плавает что-то подозрительно живое.

Перед ней раскинулся зал, от которого дух захватывало, и не только потому, что воздух был густо пропитан запахом старой бумаги, сухих трав и чего-то ещё, едва уловимого, как намёк на магию. Высоченные стеллажи тянулись к потолку, словно древние деревья в каменном лесу. Между ними узкие проходы, где и днём казалось чуть темнее, чем надо, а лестницы на колёсиках, притаившиеся у полок, напоминали о том, что здесь, в отличие от остальной Академии, добраться до вершины можно только с усилием.

Витражные окна отбрасывали на пол и стены разноцветные пятна, и в их мозаичном свете пыль кружила неторопливый танец. На галерее, утопающей в полумраке, двое студентов склонились друг к другу и шептались. При её приближении они замолчали с такой поспешностью, будто обсуждали государственную тайну или последние сплетни про преподавателей, что, по сути, одно и то же.

Ари уверенно направилась в сторону, где, по её догадке, хранили «важное и скучное». Раздел с «Уставом Академии» оказался спрятанным между пыльными томами по административной магии и бюрократическим трактатам, что выглядели так, будто могли свести с ума любого, кто решит их прочитать целиком. Перебрав несколько фолиантов, каждый из которых был тяжелее её котомки, она наконец нашла нужный: красный кожаный переплёт с золотыми завитками, которые, если приглядеться, складывались в очень насмешливый, почти издевательский орнамент.

Она уселась за ближайший стол, отодвинув стул так, что он жалобно заскрипел, как старый кот, которому наступили на хвост.

Первая страница встретила её вычурным гербом Академии и длинной преамбулой о «чести, достоинстве и ответственности каждого студента». Ари скривилась: похоже, эти правила писали люди, которые никогда не сталкивались с Каем Ри’Астаром.

Чем глубже она погружалась в текст, тем сильнее холодок пробирался под кожу. Вот, пожалуйста: «дуэль без разрешения» минус стипендия. «Порча имущества» минус стипендия и пара недель отработки. «Систематическое нарушение дисциплины» исключение без права восстановления. И никакого «если повезёт».

Она оторвалась от страницы, моргнула, потом перечитала абзац ещё раз. Нет, всё верно. Чёрным по белому: вылететь можно быстро и без излишней волокиты, если кто-то вдруг решит, что твои «маленькие конфликты» слишком систематические.

И вот тут её сарказм впервые за день споткнулся о реальность.

Потому что она прекрасно знала одного человека, который мог бы не просто сыграть грязно, а сделать это с таким вкусом и артистизмом, что свидетели аплодировали бы стоя.

Кай. Разумеется, Кай.

Ари уткнулась лбом в ладонь и тихо выдохнула. Запах старой кожи переплёта и сушёного розмарина вдруг стал чуть удушливым.

– Великолепно, – пробормотала она себе под нос. – Осталось только подарить ему копию устава, чтобы вдохновился.

В глубине зала кто-то закашлялся, и этот звук странно отозвался в её голове. Словно сама библиотека намекала: «Милая, правила тут не для красоты».

В библиотеке было тихо так, что, казалось, можно услышать, как вековая пыль вздыхает при каждом переворачивании страницы. Ари сидела, ссутулившись над красным томом с золотыми завитками, будто это не устав Академии, а магический гримуар, способный в любой момент ожить и прикусить читающему палец. На лице напряжённая сосредоточенность человека, который, увы, уже догадывается: в его ближайшем будущем маячат проблемы, и они явно крупнее, чем недосдача по алхимии.

И вот тут, словно по какому-то закону библиотечной пакости, за соседний стол, скрипнув стулом, уселся однокурсник Тео. Он выглядел так, будто только что вышел из какого-то сомнительного поединка и выиграл его, не приложив усилий. Лёгкая ухмылка в уголке губ, растрёпанные волосы, мундир сидит так, что устав явно проиграл моде, а на поясе рапира в потёртых ножнах, будто этот человек всегда готов к дуэли, даже если речь идёт о споре за последнюю булочку в буфете.

Он слегка наклонился вперёд, заглядывая через её плечо, и в голосе его звучало то ленивое веселье, которое обычно свойственно людям, умеющим разжигать ссоры и тут же выходить из них невредимыми:

– Изучаешь, как нас можно отчислить? Великолепное хобби для первого месяца.

Ари не оторвала взгляда от страницы, но бровь подняла выразительно, как человек, у которого сарказм давно уже встроен в систему кровообращения:

– Скорее пытаюсь понять, сколько у меня времени до катастрофы.

Тео тихо, но искренне рассмеялся, и в этом смехе не было ни тени издёвки. Он прозвучал так, что раздражаться оказалось физически невозможно, как если бы он взял и щёлкнул невидимый выключатель в её раздражении.

В библиотеке запах старых книг смешивался с едва уловимым ароматом чёрного кофе или, возможно, это просто у Ари воображение включало «режим выживания», потому что иначе ей предстояло читать эти правила до полного онемения мозга. Тео, всё ещё полулежащий на стуле в позе человека, которому до экзамена три месяца и вечность, лениво вертел в пальцах перо, когда рядом со столом возникла Мейлин.

Она, как водится, не садилась – она приземлялась. Мгновенно, бесшумно и так, будто весь мир обязан слегка подвинуться, чтобы освободить ей место. Невысокая, с густыми чёрными волосами, в которых можно было потеряться без компаса, и прищуром, словно она оценивает, хватит ли у вас ума не сказать глупость в первые же три секунды разговора.

Первое, что сделала Мейлин, окинула взглядом раскрытый том и хмыкнула с интонацией, в которой сошлись насмешка, опыт и лёгкая обречённость:

– О, «Законы Академии». У нас половина преподавателей сами их нарушают.

Ари почувствовала, что уголок её рта предательски дёрнулся вверх. Тео же откровенно ухмыльнулся, облокотившись на стол, будто только что пригласил её в этот маленький кружок «критиков академической морали».

Мейлин говорила быстро, почти накатом, как ливень по черепичной крыше, и каждое её слово было отточено, будто она держит в руках не магическую перьевую ручку, а кинжал. Хотя ручка, судя по тому, как она подрагивала в такт её настроению, была ничуть не менее опасным оружием.

За две минуты Мейлин успела:

– рассказать, как один студент скрывал запрещённый артефакт в кастрюле с похлёбкой, и только декан, обладавший аллергией на морковь, вывел его на чистую воду;

– описать случай, когда парочка адептов сумела подменить экзаменационные листы, но провалилась на том, что забыла заменить дату;

– припомнить историю, где смельчак умудрился взорвать лабораторию, утверждая, что это был «научный эксперимент по расширению пространства»;

– и, с мрачным удовольствием, поведать о бедолаге, которого всё-таки выгнали, потому что он обозвал ректора «архидемоном бюрократии» при свидетелях.

Ари, ещё минуту назад намертво прикованная к сухому тексту правил, поймала себя на том, что слушает с интересом, а даже с лёгким азартом, как будто мир за пределами этих страниц всё-таки мог быть весёлым, пусть и опасным.

Тео лениво бросил ей взгляд, и в его прищуре читалось что-то вроде: «Ну что, я же говорил, что в Академии скучно не будет».

Тео и Мейлин уже минут пять обменивались ядовитыми репликами на тему, кто из них отправит другого на лопатки быстрее, в учебной дуэли, разумеется. Хотя, судя по тому, как искры летали между ними, в ход могло пойти всё, от боевых чар до шпаргалок с ядом в приписках.

– Я же говорю, – Мейлин шлёпнула ладонью по столу, и её перьевая ручка обиженно дрогнула, твоё «благородное терпение» в бою это просто вежливый способ сдаться.

– Моё терпение, – лениво протянул Тео, откинувшись на спинку стула, – это шанс для противника осознать свои ошибки перед тем, как я его урою.

– О, как благородно, – фыркнула Мейлин. – Ты ещё конфетку предложи перед добиванием.

И именно в этот момент, как в театре, когда шумная сцена обрывается на вдохе, за спиной Ари возникла Лика.

Высокая, ровная, как стрела, с той выправкой, которая у людей либо от лет фехтования, либо от привычки носить на голове корону, Лика двигалась беззвучно, но с тем тихим авторитетом, что заставляет оборачиваться даже тех, кто клялся никогда не оглядываться. Её улыбка была лёгкой, почти холодной, как блик на льду в солнечный день. Голос низкий, тихий, но с такой плотной, упругой силой, что от него хотелось прислушаться, даже если слова касались погоды.

– Ари, – она склонилась чуть ближе, и тень от её волос легла на страницы книги, – Кай Ри’Астар не тот, с кем стоит связываться. Особенно сердцем.

Фраза упала в тишину, как камень в глубокий колодец, без брызг, но с глухим эхом, от которого внутри сжалось что-то нервное. Пальцы Ари непроизвольно стиснули переплёт, кожа побелела на костяшках.

Она уже почти задала вопрос, короткое, требовательное «Почему?», но взгляд Лики, холодный и скользящий, уже уходил мимо, словно ответ был слишком личным, слишком опасным или просто слишком ценным, чтобы тратить его на людное место.

В груди у Ари запульсировало раздражение: сама разберусь. Но, как назло, в ту же секунду внутри поднялась тонкая, липкая дрожь любопытства. Потому что если о ком-то говорят таким тоном, не осуждая, не пугая, а предупреждая, значит, за этой историей есть зубы. И, возможно, кровь.

А за спиной Тео и Мейлин, уже вернувшиеся к своему спору, так увлечённо перебрасывались ехидными аргументами, что никто, кроме Ари, не заметил, как в воздухе остался висеть тихий, холодный след слов Лики.

Всё началось с того, что Тео, как ни в чём не бывало, щёлкнул пальцами прямо у неё перед носом. Ари дёрнулась, чуть не уронила книгу, что было бы преступлением похуже мелкого поджога в библиотеке.

– Земля-Ари, приём, – ухмыльнулся он, откинувшись на спинку стула и держа рапиру на плече так, будто это был не учебный клинок, а продолжение его эго. – После занятий могу показать тебе пару трюков. С рапирой, – уточнил он с тем самым невинным видом, от которого хотелось ударить чем-то тяжёлым, желательно по шлему, чтобы не сильно травмировать.

– И, – влезла Мейлин, не поднимая головы от тетради и всё же умудряясь звучать как заведующая тайным отделом Академии, – как обходить законы, не нарушая их.

– То есть как нарушать, но красиво, – поправил Тео.

– То есть как не попадаться, – уточнила Мейлин, на этот раз всё же глянув на Ари с выражением: смотри, запоминай, пригодится.

Ари улыбнулась, так, чтобы они оба подумали, будто её занимают их подколки. На самом деле улыбка была механической, почти автоматической, а мысли далеко не здесь. Как бы ни старались Тео и Мейлин втянуть её в привычный ритм словесных дуэлей, взгляд всё равно упорно возвращался к красному переплёту «Законов Академии», что лежал перед ней.

Тонкая золотая вязь на обложке казалась слишком нарочито торжественной, словно книга сама знала, что её читают только в двух случаях: когда нужно сдать экзамен… или когда собираешься эти правила проверить на прочность. И в голове всё ещё тихо, словно отдалённым эхом, звучало предупреждение Лики: Кай Ри’Астар не тот, с кем стоит связываться. Особенно сердцем.

Ари откинулась в кресле, пытаясь выкинуть этот голос из мыслей, но взгляд всё же скользнул вниз на раскрытую страницу. Пункт о дуэлях. Строчки были сухими, юридически выверенными, но в них всё равно угадывался намёк на то, что дуэль это не просто официальная форма выяснения отношений, а тонкая игра, где ставка может быть выше, чем казалось.

Дуэль

Каменная площадка Академии сияла под солнцем так, что казалось вот-вот начнёт плавиться, и магам придётся не биться, а спасаться бегством. Впрочем, сегодня никто бы не ушёл: амфитеатр был забит до последнего ряда, студенты втискивались в проходы, кто-то даже забрался на статую старого ректора (который наверняка был бы в восторге, если бы мог это видеть).

Воздух дрожал не только от жары в нём уже витало что-то острое, как запах наточенного клинка, вперемешку с ароматом пыли и металла. Это была не просто тренировка. Это было обещание зрелища. Потому что на арене стояли они.

Ари в лёгкой тунике, волосы собраны в высокий хвост, тонкая улыбка та самая, от которой люди начинают сомневаться, стоит ли им сегодня вообще вставать с постели. Она стояла расслабленно, но слишком неподвижно, чтобы это было естественно; в её прищуре уже скользило что-то хищное, обещающее, что скучно не будет.

Напротив Кай. Высокий, уверенный, с таким выражением лица, будто эта дуэль формальность, а победа уже лежит у него в кармане рядом с медяками на обед. Его поза кричала: «Я огонь. Я буря. Я сейчас покажу тебе, как это делается».

Толпа шепталась, делала ставки, кто-то на Ари, кто-то на Кая, а особо отчаянные на то, что оба взорвут арену и учёный совет останется без крыши.

– Ну что, – лениво бросил Кай, – готова проиграть быстро или хочешь растянуть удовольствие?

– О, – протянула Ари, чуть склонив голову, – я всегда за удовольствие. Только боюсь, у нас вкусы разные.

Кай начал так, будто это не дуэль, а премьера его личного спектакля под названием «Смотрите и завидуйте».

Пальцы, лёгкий щелчок, ладони вспыхнули так ярко, что ближайшие студенты инстинктивно отпрянули, а на чьих-то ресницах, возможно, подрумянились кончики. Огонь вырвался наружу не просто струёй – хищным, голодным зверем, который рванул вперёд по широкой дуге, будто собирался облизать камни под ногами Ари и заодно её саму.

Это было не нападение. Это было заявление. Со смыслом: «Запоминай, девочка. Так выглядит победитель».

И он стоял, чуть приподняв подбородок, всё в нём говорило о том, что сейчас он подарит ей мгновение, чтобы осознать: она проиграла ещё до того, как всё началось.

Ари не моргнула. Не дрогнула. Даже бровь не подняла. Только уголок губ лениво приподнялся в той холодной, до боли в зубах вежливой улыбке, которой в Академии обычно одаривали новичков, случайно севших на место ректора в трапезной.

Пальцы её правой руки слегка шевельнулись, жест был таким невинным, что его можно было бы принять за попытку поправить манжету. И всё же…

Пламя не погасло. О, нет. Оно зажило. Оно дёрнулось, вздрогнуло, и вдруг, словно в нём поселился чужой капризный разум, начало извиваться, крутиться, вырисовывать в воздухе непристойные зигзаги, как пьяный акробат на канате.

Кай нахмурился. Это выражение лица было бесценно: от лёгкого самодовольства не осталось ни крошки. Его огонь больше не слушался, плясал не под его ритм, а под какой-то другой чужой, хаотичный, и, судя по довольному прищуру Ари, именно тот, что ей и был нужен.

Ари двигалась так, будто лениво размешивала ложечкой слишком сладкий чай, мягко, едва заметно, и при этом с тем самым выражением лица, которым одаривают неудачно подобранный галстук на званом ужине. Пальцы скользнули в воздухе, и хаос-машина, что жила в её магии, тихо заурчала, вплетаясь в пламя Кая, как наглая кошка в чужой плед.

Вместо того чтобы ровно и послушно мчаться к цели, языки пламени вдруг начали скачками носиться по каменной площадке, лизать камни, подпрыгивать и выстреливать вверх, будто решили устроить собственный фестиваль фейерверков без согласования с магистратом Академии.

Тонкие струйки вспыхивали, вырисовывая нелепые петли, а один особо эксцентричный сгусток умудрился скакнуть на стену амфитеатра, там вычертить кривой зигзаг, а затем взорваться… сердечком.

Не ровным, не симметричным, а таким, какое рисуют на полях скучной лекции, когда чернила заканчиваются и рука дрожит от зевоты.

Публика ахнула, потом хохотнула.

Кто-то из студентов уже достал медный галеон, чтобы поспорить, сколько таких «сердечных признаний» родит дуэль.

Кай, о, его лицо стоило вставить в учебник по «Эмоциям боевых магов: от гордости до чистой ненависти». Он нахмурился, напрягся, попытался силой воли вернуть себе контроль и чем сильнее тянул, тем безумнее становился его огонь. Теперь один язычок явно пытался изобразить кривоногого пингвина, а другой вообще занялся тем, что танцевал вокруг Ари, как кавалер с безнадёжной репутацией.

– Ты нарочно это сделала, – процедил он сквозь зубы, даже не пытаясь скрыть раздражение.

Ари, едва взглянув, изогнула бровь и сладко, почти лениво, отозвалась:

– Ой, прости. Думала, драконы любят горячие признания.

Кай, сжав зубы так, что наверняка слышно было даже в задних рядах амфитеатра, рванул магию вверх по нервам, словно тянул канат в упорном, глупо-принципиальном споре. Пламя в его руках ожило снова, вытянулось в струи, налилось таким злым, плотным светом, что казалось, ещё миг, и оно прожжёт сам воздух. В глазах упрямство уровня «сломаю, но не отдам», а в движении решимость человека, который уже проигрывать не умеет.

Но Ари лишь чуть наклонила голову, как кошка, глядящая на аквариум с медлительной золотой рыбкой, и едва шевельнула пальцами, так, будто поправляла невидимую прядь волос. Хаос-магия, её вечно насмешливая спутница, ухватила импульс Кая за хвост и… развернула его. Не вбок, не вверх, а вниз прямо в камни под ногами.

Звук был такой, будто земля решила кашлянуть лавой. Пламя врезалось в плиту, мгновенно раскололо её, и из трещин взвился густой, едкий дым вперемешку с раскалённой пылью. Камни хрустнули, воздух затрясся, а потом из-под ног выстрелила грязевая волна – липкая, тяжёлая, с неприятным чавкающим энтузиазмом, каким обладают только самые безнадёжные лужи после грозы.

Первым её принял Кай – с головой, с плечами, с абсолютно унизительной медлительностью потёков по лицу. Ари досталось не меньше, но она, в отличие от него, стояла с выражением «да, именно так я и планировала завершить утро». Волна осела, оставив их обоих в живописной панораме: мокрые, перемазанные, с каплями на ресницах и глиняными разводами на одежде.

Публика, ах, публика!, замерла ровно на одну выдохнутую секунду, чтобы оценить масштаб катастрофы, а затем разразилась взрывом аплодисментов, свистом и хохотом. Кто-то громко заявил, что «такого шоу за весь семестр не видел», кто-то спорил, упадёт ли Кай в обморок от ярости, а в третьем ряду уже принимали ставки, сколько часов он будет отмывать сапоги.

Кай, стоявший перед ней весь в глиняных разводах, похожий то ли на ожившую статую, то ли на очень сердитое болотное божество, медленно поднял голову. Его взгляд, тяжёлый и тёмный, прожигал воздух между ними так же уверенно, как минуту назад прожигал камни. Он вытер ладонью грязь с подбородка, жест медленный, демонстративный, словно подчеркивал: «Я всё видел. И всё понял».

– Ты нарочно это сделала, – произнёс он, выговаривая каждое слово с такой отчётливой ядовитостью, что даже стоящие на дальних скамьях почувствовали, как температура в амфитеатре поднялась на пару градусов.

Ари, вся в мокрых брызгах, с волосами, прилипшими к вискам, подняла глаза и… сделала то, что всегда сводило его с ума. Она изобразила самую безупречную, кристально-невинную улыбку в истории магических поединков.

– Ой, прости, – сказала она с мягкой, почти заботливой интонацией, как будто действительно жалела, – думала, драконы любят грязевые ванны.

Глаза её при этом сияли откровенно насмешливым блеском, а лёгкий наклон головы только усиливал ощущение: да, нарочно. Да, именно тебе. И нет, милый, это далеко не конец.

В третьем ряду кто-то громко фыркнул. Смех, сначала робкий, как весенний дождь, разросся до настоящей бури – аплодисменты, свист, одобрительные возгласы. Несколько студентов уже оживлённо спорили, кто выиграет, а кто первый потеряет самообладание. Кто-то поспешно достал магический кристалл записи, такие сцены грех не увековечить.

И пока публика гудела, между ними, в том тонком пространстве, где слова становятся оружием не хуже заклятий, искры страсти и ненависти сплетались в опасный, почти гипнотический танец.

В центре арены, в круге потрескавшихся от жара камней, они стояли лицом к лицу – два мокрых, взъерошенных, облипших грязью существа, в которых с трудом угадывались те самые безупречные студенты факультета боевой магии. С их мантией и репутацией было покончено, по крайней мере, до стирки и пары недель насмешек.

Капли воды и глины медленно скатывались по их лицам, по рукам, цепляясь за ресницы, оставляя на коже случайные, но почему-то почти интимные следы. Вокруг уже затих смех, публика почувствовала, что шутки кончились. Между ними повисло напряжение – густое, как пар после грозы, и опасное, как заряд перед ударом молнии.

Взгляд Кая, тёмный и упрямый, вонзался в Ари, словно он мог одним усилием воли прожечь сквозь неё дыру. Но пламя в его глазах не имело ничего общего с магией – это было что-то куда более опасное, необузданное. Ари, прищурившись, встретила его взгляд с тем самым вызывающим блеском, который говорил: Да, я нарочно. Да, я могла остановиться. И нет, я не собиралась.

И оба знали – это не просто дуэль. Это вызов, закинутый слишком глубоко, чтобы отступить. Грязь на их коже смоется первым же дождём, но то, что произошло между ними за эти несколько минут, въелось в них так же прочно, как магия в старые боевые артефакты.

В этот момент арена перестала быть учебным полигоном. Она стала маленьким миром, где ненависть и влечение были одинаково остры, и ни один из них не собирался признавать, что заметил это первым.

Магический спорт и случайный «спасатель»

Небо над ареной было густым, как сваренное слишком крепко зелье: клубы магического тумана лениво перекатывались над головами зрителей, пряча солнце, и только редкие, острые лучи пробивались сквозь серо-серебряную завесу, ударяя в блестящие щиты, натянутые над овальным полем. Щиты переливались, как плёнка на пузыре, отражая бесчисленные радужные блики, и каждый раз, когда в них врезалось заклинание, по поверхности бежали волны света, будто кто-то бросил в гладь камень.

Внизу, под этим стеклянным колпаком, метались тени игроков, а над ними, в воздухе, бурлил настоящий хаос: метлы резали небо, как острые стрелы, от их полёта оставались сверкающие шлейфы, и казалось, что весь воздух на арене дрожит от напряжения. Шар, тот самый, с ртутным блеском, капризный, как кот, которого не погладили, менял траекторию с такой дерзкой непредсказуемостью, что даже опытные игроки не всегда решались броситься за ним, опасаясь оказаться носом в траве или, что хуже, в чьих-нибудь рёбрах.

Толпа гудела. Где-то справа, на верхних рядах, особенно ретивые болельщики кричали так, что, казалось, их голоса могут пробить магическую защиту. Комментатор, вооружённый заклинанием «громоглас», срывал голос, придавая происходящему почти эпический размах:

– И-и-и… крошечная ошибка игрока седьмого номера! Какой поворот! Какая скорость! Какая… – он захлебнулся восторгом, когда один из ловцов пронёсся прямо над его кабиной.

Ари держалась выше всех. Это было не просто так, здесь, на высоте, она могла видеть всё поле, каждый манёвр, каждый сбой в чужой игре. Её метла, тонкая и быстрая, слушалась, как продолжение её собственной воли, а взгляд, холодный, цепкий, почти хищный, выискивал слабые места в обороне противников. Она не гонялась за шаром, как новички, не бросалась в каждое столкновение. Она выжидала. Ари всегда выжидала, и в этом было что-то почти звериное: терпение, умноженное на холодный расчёт.

Она знала, что их команда проигрывает. И знала, что это временно. Победы рождались не из суеты, а из точного, выверенного удара в нужное место, в нужную секунду. Всё остальное пустая трата сил.

Запах озона висел в воздухе, вперемежку с лёгким, почти сладким дымком гари, результат недавнего столкновения, когда чары одного из защитников ударили по щиту, разметав искры, как при разлете фейерверка. Метла под Ари тихо вибрировала, будто тоже чувствовала напряжение хозяйки, а сердце глухо билось где-то в глубине груди, отбивая ритм, знакомый до дрожи в пальцах.

Снизу, чуть левее, пронёсся Кай. Его было невозможно не заметить, не потому что он играл как-то особенно правильно, а потому что он делал это так, будто хотел, чтобы каждая секунда его полёта была спектаклем. Резкий разворот, почти вертикальный рывок вверх, пренебрежительное нарушение чужой траектории, и всё это с лёгкой ухмылкой, видимой даже отсюда, с высоты.

Ари прикусила губу. Она ненавидела его именно за это, за наглую, самоуверенную лёгкость, с которой он позволял себе быть лучшим. И, что бесило сильнее всего, он действительно был лучшим или, по крайней мере, умело создавал видимость.

Толпа грохотала, кто-то выкрикивал его имя, и, к несчастью, это имя звучало слишком ритмично, чтобы не застрять в голове. Ари изо всех сил старалась не смотреть в его сторону, но взгляд всё равно скользил туда, как магнит к металлу, даже если металл ржавый и пахнет опасностью.