Родник холодный. Постапокалипсис

Торчки собирали, что им было надо, по краям Зоны; сушили дурь, торчали от дури, разъезжались кто куда; заносили долю малую или Чили, или Армену, или Тихому, или Бабушке Вале. Разницы не было, кроме той, что ты или с Чили, или с Арменом, или с Тихим, или с Бабушкой Валей. Туда-сюда беготня не приветствовалась, чтоб не нагнетать лишнего между своими.

Находились такие, кто заезжал просто так – только поторчать. Если про таких узнавали, что они ходят к Зоне, их за «просто так» били, но не сильно – не та цена вопроса. Торчки приезжали, уезжали, возвращались и снова торчали, собирали, сушили.

Если и могли свести счёты с теми, кто «за просто так», то это только гнилое семя Бабушки Вали. У Бабушки Вали был орден «Мать-героиня», который она всегда носила на Девятое мая, и много детей и внуков – неполный взвод. Работали внучки-деточки одной бригадой. Все уроды, редкая отморозь без понятий – порода такая. Бекас их всегда сторонился, в рейды с ними никогда не ходил.

***

На втором этаже дома культуры, в тёмном, без освещения коридоре, возле бронированной двери рабочего офиса Чили, на двух деревянных табуретках сидели Геша и Лёша. Оба были в бронежилетах, с автоматами АК-47. Оба одеты в одинаковые летние костюмы «Горка», популярные у военных, охотников и рыболовов. На рукавах – шевроны «Легиона Свободы». Бронежилеты особенно внушали. Чили всегда любил понты.

Лёша держал газету, подобранную в заброшенной библиотеке. Газета, истлевшая по краям, выцветшая бурым цветом от времени по диагонали.

– «После первых же матчей Мальцев стал кумиром трибун. Одно появление его на льду обещало зрителям удовольствие. Все ждали острой игры. В хоккей пришёл сильный боец», – читал вслух Лёша.

Геша хмыкнул:

– Сильный боец. Боец, на! Чё ты там читаешь?

Лёша перевернул газету, посмотрел.

– «Футбол-хоккей», восемьдесят четвёртый год.

Лёша перевернул газету обратно.

– «Александр Мальцев. Последний сезон», – прочитал Лёша.

– Помер, что ли?

– Пока не знаю, – ответил Лёша и продолжил: – «Мы часто аплодируем большим спортсменам за то, что они приносят в наш дом радость». – Лёша сделал паузу, глянул в конец статьи. – Да не-е, вроде живой.

– Ха! В восемьдесят-то четвёртом – ещё живой. Ну-ну, чё там ещё?

– Ещё? Вот – «Вторая группа, Мехико восемьдесят шестого. Швеция – Португалия. Ноль-один».

– А-а-а, – Геша недовольно махнул рукой, – Всё старьё.

– Говорят, в Москве футбол есть.

– Ой, да ладно!

– Кто идёт? – лениво протянул Геша, услышав шаги по коридору в сторону появившегося со стороны лестницы силуэта.

– Бекас. Мне к Чили по делу.

– А-а-а, Бекас. У него там люди.

– Ну, так скажи, что я пришёл.

Пока Бекас подходил, Лёша нехотя отложил газету, лениво поднялся с табурета, кулаком постучал в дверь.

– Бекас пришёл! – громко прокричал он.

– Пусть заходит! – услышал Бекас дребезжащий фальцет Чили, и ещё громче, ещё выше тоном из-за двери донеслось: – Бекасик, родной, заходи! От тебя секретов нет.

Дверь лязгнула замками, затворами. Из дверного проёма показалась голова Лёвки Шлеп-Ноги в красной бейсболке с надписью «Boston Red Sox».

– Заходи, Бекас! – сказал Лёвка и так же быстро, как высунулся, исчез.

Лёша продолжил читать газету:

– «Но даже у самых знаменитых людей жизнь идёт своим чередом».

Бекас вошёл.

Чили разместил все свои сто двадцать килограммов обрюзгшего тела за бывшим столом председателя правления совхоза. Чёрная повязка поперёк лица скрывала левую глазницу, в которой не было глаза. Глаз Чили остался в Зоне.

Лёвка Шлеп-Нога стоял рядом со столом, следил то за Чили, то за гостьей, сидевшей напротив и наискось от стола на широком подоконнике, свесив одну ногу вниз – та самая спортсменка-мотоциклистка в коже, которую Бекас видел у колодца.

– Я, может, позже зайду? – спросил Бекас.

– Заходи, заходи, чувствуй себя как дома. Слушай, Бекас – ты ж богатый у нас. Купи дизель-генератор! Со склада, в масле, муха не сидела, а если сидела, то разве что в тапочках.

– С каких это пор я богатый?! Ваши слова – да Богу в уши.

– Ну, деньги-то есть!

– Да на кой генератор мне в конуре три на восемь?

– Как же, как же! А комфорт?! Гляди!

Чили потянулся к стоящему на столе вентилятору.

– Чик! – сказал Чили, нажал на кнопку, и вентилятор завертелся. – Опа! Европа! Как в лучших домах Сан-Франциско!

Лёвка Шлеп-Нога расплылся в улыбке.

– А соседям твоим – передовикам-животноводам не надо?

– Так у них есть.

– Ах, да – у них есть. У них есть.

И Чили сразу, без паузы, обратился к мотоциклистке:

– Не-е, гранат Ф-1 нам не надо. Зачем нам гранаты? Тут у нас Рейхстаг никто брать не собирается. А патронов: пять сорок пять и семь шестьдесят два возьму. По сто двадцать рублей за цинк возьму. Да, Бекас, познакомься! Это Мария. Маша привезла нам разных вкусняшек. Не иначе, подломили где-то арсенал у «красных». Но молчит Маша, не колется. Шучу, Маша, я без лишних вопросов, я без лишних вопросов.

Развёл руками, показав пухлые ладошки.

– Здрасьте! – кивнула Маша-Мария Бекасу.

– Здрасьте! – кивнул Бекас, осматриваясь – где бы ему присесть.

Садиться на стул напротив Чили выглядело бы глупо. Бекас сел тоже на подоконник, в метре от неё.

– Сто сорок за цинк. Два цинка пять сорок пять и шесть цинков семь шестьдесят два, – сказала Мария.

– Без смещённого центра тяжести? – спросил Чили.

– Без.

Чили побарабанил пальцами по столу. Лёвка сделал серьёзное лицо.

– Последнее слово? – спросил Чили, глядя Марии в глаза.

Мария спустилась медленно с подоконника, взяла шлем, лежавший рядом.

Чили смотрел на неё и продолжал барабанить пальцами. Когда она сделала шаг к двери, он быстро сказал:

– Сто тридцать за цинк и забираю всё. Деньги прямо сейчас. По рукам?

Чили протянул ладошку через стол.

– Годится! – сказала Мария и хлопнула Чили по руке.

– Лёвка, иди помоги даме поднять вкусняшки!

– Не скажете – кто «эфки» взять может? – спросила Мария, обращаясь как бы ко всем.

– Это уж вы сами, это уж вы сами, – покачал головой Чили.

Мария посмотрела на Бекаса, на Лёвку – оба молчали.

– Ну, сами, так сами. Не в первый раз, – сказала она и направилась к двери.

Бекас кинул ей вдогонку:

– Бабушку Валю спроси! Пятый дом отсюда, направо.

Чили сделал недовольную гримасу на то, что Бекас лезет в его дела, и сказал:

– Ага. Эти могут. Ага.

Мария обернулась в дверях.

– Спасибо ещё раз!

– Не за что, – ответил Бекас.

Мария вышла. Лёвка задержался и, кивнув в сторону двери, в которую только что вышла Мария, обратился к Бекасу:

– Видал? Хороша Маша – да не наша.

– Иди, иди уже! – Чили натянул красную бейсболку Лёвке на нос. – Казанова ты наш, из совхоза.

Лёвка поправил бейсболку, опять улыбаясь на такую удачную шутку барыги, и сказал, кивая в дверной проём:

– У неё в коляске под завязку – полный фарш.

Чили закатил глаза к потолку, что-то калькулируя.

– Дня за два-три всё сольёт – БК нужен. У Тихого сейчас пусто.

Лёвка вышел.

– Ты с чем пришёл, Бекас?

– Да я про то же. Вот!

Бекас выложил на середину стола «Макарова», две пачки патронов к нему и запасную обойму.

Чили скосил голову набок, как делают собаки, глядя на что-то, и стал похож на стодвадцатикилограммового одноглазого бульдога.

– В норме? Рабочий?

– В норме! – уверенно ответил Бекас, хотя понятия не имел, в норме ли, рабочий ли.

– Двести рублей.

– Лады, – сказал Бекас.

Чили потянулся руками вверх и, сладко зевая, почти пропел:

– Ой, что-то день сегодня такой хороший! Замечательный выдался денёк!

Чили взял в руки «Макарова», повертел его, направил в сторону, как бы стреляя.

– Пиф-паф! Пиф-паф! – пошутил он.

***

На следующий день с самого утра люди бегали от дома к дому и разносили дурную новость, верить в которую начинали не все и не сразу. Узнававшие новость впервые охали и ахали и бежали с ней к другому дому. От дома к соседу, от соседа к случайному встречному. Спрашивали: «Слышал?». «Слышал!» – отвечали им.

Случилось такое – матёрого барыгу Одноглазого Чили, державшего сильную мазу на совхозе, нашли в бронированной комнате в доме культуры. Чили был мёртв.

– Утром нашли.

– Зарезали?

– Застрелили!

– Навылет в сердце. Через окно.

– Не в сердце. Полголовы отстрелили. Я сам видел.

– Что ты видел?! Видел он! В сердце навылет. Через окно.

– Ну, сейчас будет базар-вокзал и кипиш до небес.

– Это факт.

– Сейчас крыша приедет его на разборки с Потаповки.

– В Потаповке не его крыша!

– Я говорю тебе, что с Потаповки его крыша.

– С Потаповки не его крыша, а другого барыги. Этого… как его… который армянин, или бог его ведает кто он. Чернявый который – это его крыша с Потаповки. У Чили крыша была с Оскола. Как его бишь… легион… легион… Чего-то там… легион его. У них база в Осколе.

– Да ну…

– Вот тебе и ну.

– Ай, ничего ты не знаешь!

– Ты много знаешь!

– Пошли к дому культуры – может, кто что толком скажет.

– А что мне кипиш? Мне-то что?