Родник холодный. Постапокалипсис

– А он есть, бог-то? – спросил Сеня. Закурил.

– Десять минут сплю. Засекай. Потом ты. Потом чифирем взбодримся, – сказал Бекас, не открывая глаз, добавил после паузы: – Должен быть, по идее.

Сеня глубоко затянулся сигаретой, держа ее по привычке в кулаке, посмотрел на свои командирские наручные часы «Восток. Сорок лет Победы», выпустил табачный дым вниз.

Вновь за рекой простучал дятел, и вновь эхо унесло этот звук по реке.

Бекас видел сон, в котором снилось ему о доме.

Сначала снились ему солнечные зайчики, потом соседские вишни, которые мама запрещала рвать, а он – такой непослушный – рвал их. Он тянулся до них через ограду, тянулся, тянулся, но никак не мог достать их рукой.

Снилось – мама наливала молока ему в кружку и улыбалась. Кружка наполнялась до края, и видно было, что вот-вот еще чуть-чуть и перельется, а мама все лила и улыбалась. Молоко – через край, побежало по столу, и стол стал белым, пролилось на пол, и пол стал белым, и как будто все вокруг стало белым-белым.

И тут только заметил Бекас, что во всем этом белом вокруг один он в своем камуфляже цвета хаки и его СВД стоит рядом.

«Странно», – подумал Бекас во сне. «Значит, я уже вырос. Значит, мама уже умерла». Хотел сказать: «Так ты жива, мама? Мам, ты молоко пролила». Не сказал.

Отер с бедра пролившееся на него молоко, увидел свою руку – а молоко-то красное… И мать вдруг хлестнула его полотенцем по лицу!

«За что?! Мама!» – крикнул он во сне.

Бекас проснулся!

Рука с толстыми волосатыми пальцами трепала его по щеке. В нос ударил резкий запах чеснока.

– Ал-ло! Подъем, воин! Полундра!

Первое, что увидел Бекас, – это был Сеня, стоящий на коленях с руками на затылке, и рыжего, у которого на правом плече висел его – Бекасов СВД и дробовик ТОЗ без приклада. Прижимая одной рукой оба ствола, рыжий шарил в карманах Сени. Он нашарил пачку сигарет, перекинул ее по воздуху другому, стоявшему в паре шагов.

– Чист! – сказал рыжий, обращаясь к тому, у которого виднелась из-под расстегнутого ворота тельняшка, который и разбудил Бекаса, добавил: – Курение вредит здоровью. Хе-хе!

Рыжий оскалился хищной улыбкой, показав два ряда зубов, в которых железных коронок было через один.

Медленно поднимаясь, не делая резких движений, Бекас заметил еще троих, расположившихся полукругом. У того, который будил, – АК47, и у того, который напротив, метрах в пяти, – второй АК47. Четвертый – совсем пацан еще, стоял дальше всех, поигрывал, качая в руке «Макаровым».

Первая мысль была: «Это залёт!»

– Давай, давай, длинный, – проспишь царствие небесное, – сказал тот, что в тельняшке. – Руки в гору! Давай туда!

– Куда? – спросил Бекас.

– Туда! – показал автоматом тот, что в тельняшке, на Сеню.

За первой мыслью с бешеной скоростью завертелись другие, наезжая друг на друга: «Четверо… банда… этот в тельняшке – главный… четверо… Сеня заснул… я фраер… я карась дешевый… взяли, как карася на мормышку… на тропе привал… фраер… какой же я карась… дробовик ТОЗ, „Макаров“ – это для карасей… шевронов нет… Эх, Сеня, Сеня… заснул… вещмешки два по тридцать литров – местные… в дальний рейд с таким не пойдешь… мужички шалят… шмот охотничий, не тактический… эх… мужички… Сеня-заснул-и-я-карась…»

Бекас, с поднятыми руками, встал на колени рядом с Сеней.

Главный в тельняшке подошел вплотную, не снимая пальца со спускового крючка. Бекас заметил – АК не на предохранителе – только дернись.

– Что есть? – спросил главный в тельняшке.

Бекас и Сеня молчали.

– Я спрашиваю – что есть?! – повысил голос главный в тельняшке.

– Да что надо-то? – переспросил Сеня.

– Ртуть есть?

– Нет, – сказал Сеня.

– Брешешь, падла! – главный в тельняшке пнул Сеню в живот.

Сеня коротко застонал.

– Нет ртути… нет у нас…, – прохрипел Сеня через перехваченное от удара спазмом дыхание.

– Брешешь ты, падла! Таким красавцам что делать в лесу? В моем лесу!? Если не ртуть собирать? Мою ртуть! – зло прошипел главный и хотел ударить еще раз.

– Ртуть есть, – сказал Бекас как можно более спокойным тоном.

– Ха! – улыбнулся главный и переглянулся со своими по кругу.

Рыжий тоже оскалился железками.

Сеня вопросительно посмотрел на Бекаса.

– Где? – спросил рыжий.

– В рюкзаке моем, – Бекас кивнул в сторону своего рюкзака.

– Малой, вытряхивай! – сказал главный, обращаясь к их младшему.

Малой сунул «Макарова» в боковой карман.

«Макаров» на предохранителе, патрона в патроннике нет – фраер», – успел подумать Бекас.

Малой подошел к рюкзаку, взялся за лямку.

– Постой! – крикнул ему Бекас. – Прольешь! Там у банки крышка плохая – травит. На дне она – ртуть.

Малой остановился в замешательстве.

– Я сам достану. Там аккуратно надо, – сказал Бекас, обращаясь к главному.

– Валяй! – сказал главный.

Бекас подошел к рюкзаку, присел перед ним на корточки, откинул верхний клапан, растянул узел и полез одной рукой внутрь. Он услышал, как кто-то подошел к нему сзади, почувствовал, как что-то твердое уперлось ему в затылок. «Это ствол», – понял Бекас.

– Только аккуратно, – услышал Бекас у себя за спиной вкрадчивый голос, – не пролей! Понял?

– Понял.

Бекас чувствовал тяжелый холодок у себя на затылке.

Прошло пять-десять секунд – не больше, пока Бекас рылся в своем рюкзаке, а время как будто замедлилось, и мысли четкие, ровные, потекли у него в голове, к которой был приставлен ствол АК47.

«Первым – главного. Вторым того, который с АК. Третий – рыжий. У рыжего два ствола на плече – есть в запасе две-три секунды, пока он разберется с ними. Четвертым, если успею – малого. Четвертого не успеваю. Зависит – сколько секунд в запасе. Руку в карман, с предохранителя, патрон в патронник, выстрел – три секунды, если он быстрый. Если… В любом случае лучше с „Макарова“ получить, чем с дробовика. Целиться в сердце – не в голову. В голову можно промазать. В сердце – если не наповал, то.45 калибр снесет с ног по-любому. Будет шанс на второй выстрел. В барабане – шесть – хватит».

– Сейчас… глубоко там… Вот ведь… – Бекас сделал гримасу, как будто ему что-то мешает, запустил в рюкзак вторую руку.

Он нащупал во внутреннем кармане рукоять револьвера «Смит-Вессон». 45 калибра. Нащупал там же рядом, всегда заряженную клипсу с шестью патронами, тихо откинул барабан в сторону, зарядил клипсу в барабан. Взял револьвер в правую руку. Медленно вытягивая из рюкзака левую руку, он захватил ей за донышко термос и потянул его вверх. Достал термос из рюкзака, не оборачиваясь, поднял его над своей головой.

– Вот она – ртуть. Крышка травит, осторожно, – сказал Бекас.

Он сразу почувствовал, как холодная тяжесть отступила от его затылка.

Главный перехватил термос в свои руки. Бекас бросил быстрый взгляд себе за спину, все еще держа правую руку в рюкзаке.

Этого Бекасу было достаточно. Все четверо смотрели на термос, который главный держал обеими руками.

Бах! Главному Бекас выстрелил не в сердце. Снизу-вверх было удобней стрелять через подбородок в направление затылка.

Бекас выцелил второго с АК47. Увидел, как тот ищет предохранитель на автомате. Карась! Бах!

Малой с «Макаровым» был в двух шагах справа. Кинулся к нему в ту сторону, где он должен был быть, столкнулся, ухватил, повалил на землю, правую его руку ухватил своей левой. Боялся выпустить рукав. Почувствовал возле уха дыхание. Ударил лбом, надеясь попасть в нос! Ударил – раз! Два! Три! Четыре! Пять! Шесть! Семь! Восемь!

Малой обмяк.

Нащупал «Макарова» в кармане. Малой оказался не быстрый. Забрал.

Бах! Выстрел! «Не в меня!» – пронеслось молнией.

Бекас перевернулся за земле, прикрываясь обмякшим телом малого от того направления, где мог быть четвертый с дробовиком.

– Семен! – заорал Бекас, бешено стирая с лица чужую кровь.

Стало видно.

– Бекас! – услышал он надрывный голос Сени. – Бекас! Я держу его!

Бекас вскочил на ноги, готовый сразу упасть и перекатиться. Он увидел, как Сеня и рыжий катаются по земле, как Сеня держит дробовик, не давая его перезарядить рыжему. Когда Бекас подбежал, рыжий оказался прижатым спиной к земле и смотрел вверх на Бекаса.

– Ы-ы-ы! – надрывая силы, прохрипел рыжий сквозь железный оскал.

Бекас выстрелил!

Сеня отвалился в сторону. Он тяжело дышал, посмотрел на Бекаса и улыбнулся.

Чувствуя, что сердце готово выпрыгнуть наружу, и тоже тяжело дыша и не находя нужных слов, Бекас сказал:

– Не спи на посту, Сеня. Никогда не спи на посту.

– Больше не буду, – ответил Сеня, все еще улыбаясь.

– Больше не надо.

– Бекас… – начал говорить Сеня, но осекся.

– Что?

Сеня сглотнул слюну.

– Я трехсотый, Бекас… – сказал Сеня и застонал, потянувшись рукой к своему животу. – Я триста, Бекас…

Бекас увидел, как сквозь камуфляж товарища проступает пятно крови, как оно становится все больше и больше.

Бекас кинулся к аптечке в своем рюкзаке. Вернулся, расстегнул куртку на Сене, разрезал на нем флиску и майку от горловины до самого низа. Посмотрел на ранение и сразу понял, что аптечка не поможет.

Бекас вколол Сене в бедро прямо через штанину двойную дозу Промедола.

Зрачки Сени расширились, он перестал стонать, смотрел в небо.

Бекас растормошил пинками контуженного, с разбитым до торчащих наружу костей носом, малого. Связал его по рукам и ногам, прислонил к дереву в зоне своей постоянной видимости. От малого пахло мочой.

Осмотрел СВД, не найдя видимых повреждений, поставил на прежнее место, прислонив к завалинке. Поднял с земли термос, сел на завалинку. Снял с термоса крышку-чашку на два оборота, отвернул вторую крышку, налил в крышку-чашку еще вполне горячего и крепкого чая. Стал ждать, когда умрет Сеня.

На закате, у самого края горизонта, из-за облаков над лесом показалось такое долгожданное солнце. Закатное солнце было багровым. Еще живой Сеня почувствовал тепло на своем лице. Он повернул голову в сторону солнца и сказал:

– Бекас… солнце…

Сеня умер, когда уже были сумерки.

Стемнело.

– Вот здесь! – сказал Бекас малому, указывая фонарем на место под вековым кедром, и кинул малому в ноги саперную лопатку.

Малой все время, пока копал могилу, дрожал, вытирал тыльной стороной ладони свои кровавые сопли из носа.

Старый ворон был на той стороне реки. Он решил провести ночь на самой высокой березе, самой-самой высокой, какую только смог найти. Этим днем он слышал звуки на звериной тропе, ведущей к броду. Те самые, которые слышал уже много раз. Он решил, что утром вернется обратно к вековому кедру.

Глава 3

Ночной стан Бекас решил устроить в стороне от тропы, в ельнике, там, где комары не любят запаха хвои. Нужно было найти два хороших дерева – одно с густой кроной для себя, на случай дождя, второе для пленного.

Он быстро нашел две таких ели, стоящие недалеко друг от друга, – то, что надо. Палатку ставить было нельзя – придется просыпаться ночью, контролировать пленного – с палаткой такое делать будет неудобно.

Когда переносил рюкзаки, он заметил муравейник – неудача. Сил и желания искать новое место уже не было. Обрубил ножом толстую ветвь на высоте своего роста. Попробовал оставшийся сук – выдержит ли сразу два рюкзака? Не выдержит. На другом дереве сделал так же. Повесил рюкзаки на обрубленные сучья. Если муравьи учуют еду – чёрт с ними, пусть лезут подальше от спальника.

Просыпался за ночь пять раз, включал фонарь, светил на привязанного к дереву пленного. Под утро Малой дрожал, как осиновый лист. Бекас поднялся, достал из рюкзака Сени его спальник и складывающуюся на манер коврика Бундесвера пенку-коврик. Положил пленному под зад коврик, накрыл с головой спальником.

Пленный был ему нужен еще километров на тридцать минимум – нести то, что будет нужно нести, пока он не выйдет к бывшему совхозу «Путь вперед» – где свои. Там придется копать схрон, и Бекас уже представлял, где он его сделает. Что будет потом с пленным, Бекас ещё не решил. Нужно сначала пройти эти тридцать – там будет видно. Там или пулю в затылок, или «гуляй, Вася».

Лесной сон рваный, редко когда удается спать ночь одним куском. Эта ночь оказалась особенно скверной. Возвращаясь к своей лёжке, Бекас подумал: «Обувь у Малого дрянь. С весом под двадцать кг подвернуть ногу в таких копытах – это раз плюнуть. Тогда пленный не нужен. Снять берцы с того Рыжего. Поменять. Хорошие они у Рыжего берцы».

Удалось поспать непрерывно два часа, и это было хорошо.

Утром первое, что всегда делал Бекас, проснувшись, – это чистил зубы. Чистка зубов по утрам стала для него почти индивидуальным религиозным ритуалом. Вот чистит же он зубы по утрам, как учили в детстве. Что надо делать, чтобы стать хорошим мальчиком? Вот, пожалуйста – чистит. А это значит, что он хороший. Это значит, что всё как бы правильно, что всё нормально, что всё так, как надо, и Дед Мороз на праздник положит под ёлку хорошему мальчику подарок.

Под конец утренней процедуры Бекас с такой силой полоскал рот, раздувая щеки, – можно было подумать, он участвует в соревновании по неизвестному виду спорта. Пленный спал. Пусть спит. В этот раз Дед Мороз положил под ёлку пленного. Это нормально.

Искать валежник для костра после таких дождей – труд напрасный. Бекас отломил еловые ветви, те, которые повыше, до которых смог дотянуться, – верхние самые сухие.

Развел костер. Допил остаток чая из термоса. Чай остыл. Подвесил котелок над костром «по-походному» на длинной жердине, концом в землю и одной рогульке. Налил воды. Воды во фляге оставил на самом дне. Он всегда так делал. До брода осталось всего ничего, там накачает через фильтр. Закинул гречку, настругал много вяленого мяса, закинул. Сварил на двоих. Разбудил пленного, дал поесть. Разобрал рюкзак Сени, убрал лишнее.

Нашел в рюкзаке Сени коробочку, обтянутую кожзаменителем, побитую по углам. В коробочке поверх бумаг – значок в виде ромба. В верхнем углу значка – маленькая звездочка. На синем фоне – танк золотистого цвета. Под танком на красном фоне четыре буквы ЧВТКУ. Ниже – бархатная тряпица, в ней – орден «Красной Звезды» и удостоверение к награде.

Бекас прочитал: «Солоницын Евгений Викторович. В соответствии с указом Постоянного Президиума Съезда народных депутатов СССР награжден орденом Красной Звезды».

Еще было черно-белое фото, на котором Бекас не сразу узнал молодого Сеню. Сеня сидел на скамейке где-то на улице, улыбался. На коленях у Сени – девочка лет десяти с косичками. Девочка ела мороженое. На обороте фотографии надпись: «Сокольники 1983 г.».

Внизу были ещё какие-то сложенные бумаги, которые Бекас решил не смотреть. Не сейчас. После. Бекас закрыл коробочку, переложил её в свой рюкзак.

«Евгений Викторович. Странно. Почему – Сеня?» – подумал он.

Сходил на тропу. Осмотрел трупы и вещмешки – там мусор, воды нет. Реально конченные. Собрал трофейное оружие. Вернулся.

Разобрал трофеи, сложил в рюкзак Сени. Попробовал на вес – так и вышло – почти двадцать кило. Кинул пленному снятые с трупа берцы.

– Переобувайся!

Малой стал снимать свои никуда не годные ботинки, недоверчиво поглядывая снизу вверх.

– Слушай внимательно! – сказал Бекас как можно чётче. – Скажу только один раз. Я скажу идти – ты идёшь. Я скажу стоять – ты стоишь. Идёшь – не оборачиваешься. Дёрнешься – ты труп. Всё понял?

– Понял, – утвердительно кивнул головой Малой.

Бекас впервые услышал его голос. Ничего особенного, голос как голос, но Бекас поймал себя на мысли, что только сейчас, когда он услышал его, этот Малой стал для него реальным, каким никаким, но человеком. А до этого был целью, мишенью, силуэтом, профилем, в который надо не промахнуться.

Нагрудную стяжку рюкзака, идущую от лямок, Бекас распустил на всю длину и завязал на пленном узлом, чтобы у того не было шансов – дождаться сумерек или другого удобного момента, раскрыть замок, скинуть рюкзак, по-быстрому нырнуть в чащу леса – ищи-свищи его. С рюкзаком на плечах под двадцать килограмм такой трюк не удастся.

Бекас проверил – насколько туго лямки нагрудного замка затянуты на груди Малого.

– Даже не думай! – сказал Бекас и похлопал ладонью по завязанному намертво узлу. – Вперед, шагом марш!

Выдвинулись к броду.

Первый десяток шагов Бекас внимательно смотрел – не крякнет ли хилый Малой под весом рюкзака, но ничего, идет себе. Молодец, пусть идет и пусть старается. Ему сейчас нужно очень стараться, и он знает об этом.

Тропа пошла под уклон – скоро река.

Бекас так и сяк прокручивал в голове случившееся и то, что обнаружил в рюкзаке Сени:

«Странно так думать, конечно, но выходит как бы, что это даже хорошо, что Сеня погиб в рейде, когда они оказались пустые и ртути не нашли вовсе. Нашли бы ртуть, как говорил Сеня – «целое озеро», стали бы носить, говорил, «батистовые портянки и какой-то там крем есть». Смешно говорил – «батистовые портянки». Что за портянки такие? Что за крем такой? Придумал же он такое! Были бы не пустые, а с ртутью – совсем адское западло случилось бы – так-то вот дропнуться.

Оказалось – офицер был. Орден. Почему был? Наверно – Афганистан. Сколько таких по Восьмой Зоне лежит? И бывших, и пришлых, и местных. Да и по другим зонам не меньше.

«Хорошо, что рейд был пустой, – думал Бекас. – Плохо, что теперь за глаза будут судачить злые языки – Бекас не счастливый, уже не прушный, не прёт больше Бекасу. Скажут – пустой из рейда вернулся и минус один. Ну, пусть говорят. И что из того? В рейд не наймут? Не прёт Бекасу, скажут? А я с тринадцати лет в Зоне и до сих пор не дропнуся. Кто из них больше моего ходил? Я до десяти рейдов в год ходил. Не наймут в рейд? Пусть ищут кого получше. Пусть ищут и пусть говорят – пустое это всё».

В этот раз рейд был пустой, потому что на месте, где в прошлом году нашли прилично ртути – граммов триста, в этом году уже был голяк. Про места ртути искатели скрывали, но это ничего не решало. Во-первых, то о чем знают двое – то знает и свинья. Во-вторых, было обычным делом – нашли где-то ртуть – и нет ее там больше – не пришла. Бывало, что и приходила на старое место два года подряд, бывало и три. Пойди пойми её почему, да в чем логика. Ртуть появлялась там, где хотела сама. Появлялась светящаяся еле-еле заметным белым свечением, мелкими серебряными каплями, не крупнее горошины, и в дремучих чащах на стволах; и на опушках, в листве; на прогалинах, на траве; вдоль ручьев и на курумниках; у тихой реки и на дурнине; везде, где хотела. Ртуть манила, ртуть обманывала – а ну-ка поймай меня!

Ртуть искатели собирали по капельке, ртуть искатели продавали по граммам. Продавали её и друг другу, продавали её и барыгам, и местным барыгам, и пришлым барыгам, и барыгам залетным. Случалось – брали барыг на гоп-стоп или валили барыг по-беспределу дурным делом наглухо и по новой продавали ртуть и друг другу и новым барыгам. Беспредельщики могли каруселить такой вариант, пока не упирались в реальную крышу какого-то из барыг. Тогда всё решалось жёстко. Что было опасней – в рейд в Зону идти или ртутью барыжить – это ещё вопрос.

В бывшем совхозе «Путь вперед» – на базе, откуда Бекас ходил в рейды – беспредела старались допускать мало. В других местах – туши свет!

Бекас всегда скидывал ртуть Одноглазому Чили и только. Скидывал ртуть и трофеи, если имелись такие. Чили в совхозе держал репутацию и держал справедливые цены на всё. Бекас скидывал, забывал. Ни в какие дела Бекас не путался, как будто бы и не было для него ртути вне зоны вовсе.

Через барыгу Чили Бекас и узнал Сеню. Пришлый искал надежного напарника. Говорил, знает место. С пришлыми работать стрёмно, но не то чтобы было у Бекаса такое жёсткое правило – не работать с пришлыми, а других вариантов у Бекаса в тот момент не было до осени – вот и согласился. Ударили по рукам, все как обычно – два косаря вперед деньгами, а если будет ртуть – десятую часть – можно ртутью, можно деньгами – деньгами лучше. Пошли в рейд. Бекасу говорят куда. Бекас говорил как. Теперь возвращается. Минус один.

«Хороший был, наверняка танкист», – подумал он. – «Да, и человек, похоже, что был хороший».

Через два часа хода они оказались на опушке леса, у брода. Сразу к броду не вышли. Бекас знал: брод – идеальное место для засады. Залегли.

Бекас стал наблюдать ту сторону леса, за рекой – каждое дерево одно за другим, кусты – каждый. Ему казалось, что у брода слишком тихо. Мелкие птицы в лесу затихают, когда рядом кто-то чужой. Так пролежали с четверть часа. И только когда Бекас увидел плывущую поперек брода речную выдру, они поднялись.

Бекас срубил ножом с трех-четырех ударов две основательные березовые жерди. Пошли к броду.

Стояла высокая после дождей вода.

Бекас отозвал шедшего впереди под присмотром Малого назад. Подошел к берегу, хотел осмотреть дно, но мутная вода не дала этой возможности. Вошел в воду на пару шагов. Стал припоминать переправу в этом месте прошлой осенью. Тогда перешли легко – не выше колен. Он решил, что максимум будет по пояс. Вода тихая, с заводями по берегам.

– Эту тебе – бери! – сказал Бекас, передавая пленному жердь. – В спине – наклон чуть вперёд. Жердь в обеих руках. Идёшь медленно. Всегда две точки опоры. Понял?

– Понял.

– Вперёд!

Брод перешли без проблем.

За рекой звериная тропа уходила намного северней от направления движения. Идти стало тяжелей. Перебираясь через поваленные стволы и местами жёсткий кустарник, приходилось чаще смотреть под ноги.

Маршрут шли с короткими привалами по двадцать минут. Малой, к удивлению Бекаса, темп выдерживал, сопел, но не скулил. К вечеру ровно по намеченному графику вышли к хорошо знакомым Бекасу местам, и он убрал компас в карман. Больше не доставал его, шел по приметам. Знакомых мест по пути встречалось всё больше. Всё сосны да сосны, а по сосне лучше видно, где юг, где север.

Миновали верховое болотце, обойдя его по краю. Можно было и напрямки, по кочкам, болотце известное, но Бекас решил уже не мочить просохшие ноги. Земля под ногами мягкая – место для схрона что надо.

– Стой, снимай рюкзак!

Малой стал пытаться развязывать тугой узел нагрудной стяжки рюкзака. Ничего не получалось. Он подтянул лямки к лицу, вцепился в узел зубами, начал тянуть.

– Ы-ы-ы-ы! – издал Малой звук.

«О! Как волчонок из капкана лапу себе отгрызает. С виду сопля соплей, а выживает. Каждому бы так. Огорчить его что ли на этот счёт? Не-е. Это лишнее», – подумал Бекас.

Узел поддался.

«Встретиться этот еще разок в Зоне, при других обстоятельствах – этот не пожалеет».

Бекас скинул рюкзак, достал пакет с оставшимися галетами, протянул пленному.

– На! Это тебе на дорожку.

Малой схватил пакет обеими руками, прижал к себе.

Нужно было дать и воды, но не в чем, а фляги Бекасу было жалко.

«Ничего. Из лужицы, если что, похлебает. Этот живучий – этому ничего не будет», – подумал Бекас.

– Теперь вали и быстро! Пять минут и не видно тебя.

Малой быстрым шагом пошел по краю болота, по следу обратно. Он шел и не оборачивался. Бекас смотрел ему в спину. Пленный удалялся всё дальше и дальше. Бекас чисто для себя размышлял – на какой дистанции из положения стоя снял бы того выстрелом наверняка – в голову. Вышло так, что пока совсем не скрылся Малой в березняке, Бекас был уверен, что не промахнулся бы.

На прогалине, среди поваленных ветром крест-накрест старых берез, росла одинокая молодая рябинка – вот и подходящее место. Через завал идти случайному бродяге не зачем, пойдёт в обход по-любому, а место приметное.

В трех-пяти шагах от рябинки Бекас вырезал по траве ножом квадрат дёрна размером метр на половину, на всю глубину лезвия. Аккуратно, чтобы не рассыпался дёрн, скатал его на сторону от намеченной ямы. Взял саперную лопатку, начал копать схрон. Управился быстро. Сложил в яму трофейное оружие и боеприпасы, завернув всё в тент от палатки Сени.

Пистолет «Макарова» и две пачки патронов к нему оставил у себя. «Макаров» отлетит за пару дней без проблем, на остальное нужен особый покупатель. Пока пусть лежит. Что делать с ополовиненным рюкзаком Сени, Бекас решил уже заранее. Положено было отдать оставшееся от покойника близким, но Сеня из пришлых, и никого из его близких Бекас не знал. Да и откуда им взяться в бывшем совхозе «Путь Вперед»?

Бекас опустил в яму рюкзак Сени. Накрыл всё дерном и слегка притоптал. Вышло не ровно. Раскрыл дерн, по новой присыпал в пустоты земли. Раскатал дёрн. Вот так хорошо.

Достал тент от палатки, сгреб на него руками выкопанной земли, сходил к болоту, утопил землю в воде. Так пришлось делать три раза. Темнело, и последний раз пришлось идти к болотцу уже с фонарём.

Вернувшись к месту схрона, Бекас посветил фонарём на траву, еще раз осматривая, всё ли ровно.

Только сейчас он почувствовал, что смертельно устал, что сил пройти последние пару километров у него уже нет, и сил разбивать стан у него тоже нет. Он положил рюкзак у поваленных берез, сел на него, прислонился спиной к березе, успел подумать: «Уже почти дома».