Как я жил на…

– Молодой человек, – похоже, это ко мне обращаются.

Я обернулся и едва не попятился. С высоты моего роста, а он не так уж мал, больше шести футов, я мог и не заметить под ногами это крохотное создание – этакую миниатюрную и аккуратненькую старушку. Она почти благоговейно смотрела на меня снизу вверх, и мне захотелось присесть, чтобы разговаривать, так сказать, на равных.

– Какой вы высокий, – старушка сложила ладони на груди, – только вот худой очень, неужели холостой?

Я молча смотрел на нее и не знал, что сказать, то ли позвать ее замуж, то ли повернуться и пойти своей дорогой. Она, видимо, поняла мое настроение и защебетала:

– Я бы не беспокоила вас, да соседи говорят, что вы понимаете в радиоприемниках, так у нас с дедом беда, сгорел он, родимый, а новости теперь дед послушать не может и стал такой нервный! Может быть, зайдете?

Я продолжал, как последний дурак, смотреть на нее, не зная, что предпринять, ну никак мне не хотелось никуда сегодня заходить. Чем я могу помочь, если родимый дед сгорел? И почему он стал таким нервным? Она поняла это по-своему и снова принялась упрашивать, оглянувшись по сторонам цепким взглядом:

– А мой вчера выгнал такую хорошую… Что с тобой, милок, тебе нехорошо? – с испугу перешла на «ты» старушка, – а, понятно, тогда точно тебе надо ко мне зайти, у меня от этой болезни есть прекрасное лекарство.

Теперь уже она ухватилась за мой рукав и, волей-неволей, мне пришлось тащиться за ней.

– Сейчас все будет в порядке, – она искоса поглядела на меня, – а ты чего бороду-то отрастил? Ты в ней на батюшку очень похож, ей богу. – Она хихикнула и оглянулась по сторонам. Из-за соседнего забора послышалось шуршание. Моя провожатая вытянулась в струнку, ну будто молоденькая под руку с завидным женихом. Завтра вся улица будет переживать, с кем это она под ручку прохаживается.

– Ну, вот мы и пришли, заходи, не стесняйся.

Она тут же засуетилась и, спустя несколько мгновений уже несла увесистую кружку с темным напитком. Я недоверчиво покосился на это зелье, но старушка упрямо сунула мне кружку в руку. Что же было делать, пришлось выпить. Зелье пахло чаем и чем-то еще, очень знакомым.

– Подожди, не все сразу, это же лекарство! – она заворчала незлобиво, – то не пьет, то набрасывается …

– Пить… хотелось, – решил открыть я рот, – спасибо, уже лучше.

– Вот за что я не люблю интеллигентов, так это за то, что не всегда правду говорят. Мне, конечно, приятно слышать твои слова, но я знаю, как действует это снадобье.

– Так вы… колдунья? – я почувствовал, что челюсть моя начинает двигаться к полу.

– Эх, темнота, да не колдунья, а знахарка, разницу чувствуешь?

– Честно говоря, нет. – Замотал я посвежевшей головой.

– Лечу я людей, милок, травами да заговорами. А колдуны что делают? – она хитро посмотрела на меня.

– Что? – невольно вырвалось у меня.

– Да колдуют, что же еще? Какой ты недогадливый!

– Бабушка, а приемник-то где? – попытался я выскользнуть из неприятного положения. Колдовство или знахарство, это для меня темный лес, только бы не отравила старушенция.

– Да вот оно, проклятое, – она сдернула тряпицу с ящика, стоящего на тумбочке в углу.

Вот это да! Я не знаю, какими были первые приемники, но этот внушал уважение как габаритами, так и мощным дизайном. И мне предстоит покопаться у него во внутренностях. Вот это высший класс! Голова резко перестала болеть, то ли от зелья, то ли от восторга, то ли восторг случился от зелья, не могу понять. Ну, добро, за дело.

Дело длилось недолго, поломка сложная и радио не подлежало восстановлению. А жаль, машина стоящая. Теперь в ящике можно кролика держать, вполне по размерам подходит. Бабушка подошла как раз вовремя, когда я уже решил его участь.

– Ну, что, умер наш старичок? – в ее голосе я не услышал сожаления.

– Кто тут умер? – раздался за моей спиной страшной силы бас, заставивший меня вздрогнуть.

– Чего ты пугаешь-то человека, леший? – заголосила старушка, – это мастер, пришел посмотреть на твое чудо прошлого века. Кончилось твое чудо!

– Да ты не шуми, сейчас разберемся, – обладатель столь мощного голоса подошел ко мне и протянул скрюченную руку, которая принадлежала маленькому, совершенно высохшему старичку, каких много на лавочках летом, сидящих, в основном, поодиночке и наблюдающих за прохожими. Этот же смотрел твердым взглядом зрелого мужчины, разве что с почти неуловимой усмешкой, сопутствующей мудрости. От него веяло силой и энергией. – А, это вы. Мне за вас рассказывали, хорошо, что зашли. – Он повысил голос. – Сообрази там чего-нибудь на закуску.

У меня включилась сирена. Если я сейчас здесь застряну, то пропали выходные, завтра с больной головой толку от меня не будет никакого.

– Да я же не починил ничего, за что же…

– Да вы не переживайте. Подумайте сами, вы зашли к нам, уважили, а мы что, какие-нибудь эти, как их…, что ли? Просто посидим немного. Да ты сядь, – вдруг перешел на «ты» он, – уважь старика.

– Вы поймите, я вчера слегка переусердствовал…

– Тем более, полечишься!

– Меня уже полечили сегодня, – продолжал я свою линию в надежде избежать возлияний.

– Кто лечил, моя старуха? – старик аж привстал, – эх, такой случай испортила, чтоб тебе! – это он уже своей жене, стоящей в дверях и с улыбкой смотрящей на нас. – Ты думаешь, это она случайно? – это уже ко мне, – ничего подобного, знала, старая перечница, что я захочу с тобой поговорить по душам. Ну, погоди у меня, – это он опять своей жене. – Вот пойду сейчас и напьюсь в стельку, будешь потом от меня бегать!

Он вскочил и закружил по комнате. Я, конечно же, ничего не понимал, но продолжал сидеть, как истукан, ожидая конца представления.

– Ты хоть сказала ему, чтобы он не пил неделю? Вот язва, забыла? – он остановился возле меня и забасил, – меня предупреждали, когда я на ней женился, что с ведьмами мужики долго не живут, помирают быстро, так я не поверил. Но не на такого напала. И теперь уже пятый десяток она надо мной издевается. Но хуже всего это зелье. Терпеть его не могу. Как лекарство – ничего не скажу, вещь хоть куда, но последствия – хуже не придумаешь, рюмки, понимаешь, в рот не возьмешь. Вот дьявольское отродье, учудила. А вдруг у человека мероприятие какое намечается на неделе? Ты об этом подумала?

– Да я не в претензии, даже наоборот…

– Запомни, сынок, человек предполагает, а бог располагает. Ты еще думать не думал, а тут вынь да положь. Вот так-то, а ты говоришь!

– И что же будет, если теперь выпить? – я уже не знал, как вести себя в этой кампании.

– Лучше тебе этого не знать, просто не пей и все тут! – старик погрозил кулаком в сторону бабульки–отравительницы. – А с тобой я еще поговорю.

– Не слушай его, милок, я ничего страшного не сделала, отвар с небольшим наговором, пить, действительно, нельзя, зато везти тебе будет всю неделю, потом еще спасибо скажешь. – Она мечтательно улыбнулась, – мне бы твои годы…

– Ну, ладно, заходи к нам через неделю, расскажешь, да и поговорим заодно, – пробурчал старик, снова протягивая руку.

Как я работал на…

Наконец, наступил понедельник. Страшное дело, но за несколько лет работы привыкаешь к тому распорядку, который тебе предлагают (этак ненавязчиво) на том предприятии, где тебе посчастливилось трудиться. Все крутится вокруг работы, причем рабочему классу повезло, или он сам себе отвоевал самый льготный распорядок.

Рабочий приходит на свое рабочее место, выполнил (или не выполнил) свое плановое задание и четко по графику отбывает на отдых. Есть, конечно, исключения в виде авральных, аварийных и некоторых других видов внеурочной деятельности, но рабочий класс ценит свое личное время, поэтому торгуется за каждую копейку, выбивая (на самом деле) льготную оплату или дополнительные отгулы, да не дай бог бухгалтеру ошибиться, сами понимаете. Крестьянину меньше повезло. Это и понятно, надо было быстрее думать во время революции, да и ближе он к земле. Чем больше ты от земли зависишь, тем больше она тебя и так, и этак, да деваться тебе от нее некуда. Хочешь кушать, поклонишься ей не один раз.

К чему это я? Ах, да. А вот остальным повезло еще меньше, если это можно назвать везением. Остальные должны рабочий класс и трудовое крестьянство обслуживать и для этого был придуман такой термин – ненормированный рабочий день, который зачастую плавно переходил в ненормированную рабочую ночь, неделю, месяц, год, жизнь. Что это значит? А вы сами подумайте.

Поэтому неделя, с точки зрения этого самого «ненормированного» специалиста, начинаясь с понедельника, таит в себе много сюрпризов и неимоверно долго тянется до конца рабочего дня в среду. Это самое тяжелое время для «ненормированных» работников. Зато четверг и пятница – самые золотые дни на неделе. Настроение приподнятое, оно и понятно, ведь впереди столь желанные выходные дни, работа спорится и даже внезапные партийные, комсомольские, профсоюзные, комбинированные в любом сочетании и просто рабочие собрания, мероприятия, политзанятия и многие, многие другие возникающие препятствия для здорового отдыха уже не оставляют кровоточащих следов в душе. Впереди выходные и этим все сказано.

Правда, в этом плане молодым меньше повезло. Для них есть работа и после работы, и в выходные. Взять, к примеру, спортивные или какие-нибудь другие соревнования между цехами, заводами и так далее. Постоять за честь своего коллектива – это и почетно, и приятно, только очень жаль, что не в рабочее время. И польза организму, правда, нерегулярная, но все же. Или возьмем Добровольную народную дружину. Тоже правильно, милиции надо помогать, она же сама не справляется. К тому же, и за ней можно присмотреть. Оно же все как на ладони. Сказать ты об этом сможешь потом только кому-нибудь из друзей, но все равно где-то даже приятно. Особенно в субботу вечером, да еще не в своем районе. А если ты и молодой, и спортсмен, да и вообще безотказный, то общество займет все твое свободное время. Это понятно всем окружающим, кроме тебя самого. Поэтому, если вдруг у тебя оказались свободными выходные, то ты не знаешь, как их использовать продуктивнее, и зачастую они проходят без какого-либо плана или вообще просто пролетают как одна минута. А ведь всю неделю планировал и сколько дел хотел переделать! И вот в понедельник оказывается, что воз и ныне там, и будет снова тебя ждать до следующих выходных, чтобы…

Не подумайте, что я жалуюсь, ни в коем случае. Ведь если представить, что каждый день у тебя есть масса свободного времени, так ужаснешься и не будешь знать, куда его девать. Не брать же пример с рабочего класса, поглощающего спиртное с вытекающими последствиями. Я вот думаю, что счастлив тот человек, у которого нет свободного времени, его жизнь… эх, да что тут говорить, не знаю я такого, ну не было у меня в жизни много свободного времени, разве что в детстве, да и то, чем-то ведь был занят. Это что же, получается, что я, по-своему, счастливый человек?

Снова я отвлекся. Так вот, в понедельник приходится разгребать все накопившиеся за выходные проблемы и в гору глянуть некогда. Итак, прихожу я на работу…

– Витюша, зайди к начальнику, он уже о тебе спрашивал, – приветливо улыбнувшись, ужалила меня Мила, высокая, но несколько нескладная сотрудница.

Не подумайте, что я боюсь или недолюбливаю своего начальника. Вовсе нет, хотя он далеко не специалист в нашем деле, а больше «общественник» и, к тому же, кум большого босса. И даже манера разговора, будто от него здесь что-то зависит, тоже меня не коробит, разве что чуть-чуть смешит. Вовсе не боюсь. Просто, если что-то касается работы, то он обычно не вызывает, потому что мы и так справляемся, а если вызывает, то это значит, что дело пойдет не по нормальному руслу. Или поездка в колхоз, или внеплановая командировка, или… И снова вы могли подумать, что это я не люблю. Да нет, я очень люблю колхозы, вообще сельскую местность потому, что я там родился и вырос, на природе прошли мои детство, отрочество и юность. Командировки я тоже люблю, как-никак отвлекаешься от обыденного, новые места, новые люди и вообще… Правда, командировочные маловаты, но это же у всех так.

Просто все это отвлекает от нормальной работы, вот что нервирует. Дело в том, что не очень хочется превратиться со временем в человека, делающего вид, что работаешь, а на самом деле превратившегося в, извините, «общественника». Работал у нас такой конструктор. Он умудрялся за кульманом занимать такую позу, что отличить его от работающего незнающему человеку было практически невозможно. А он что делал, как вы думаете, книгу читал, или что полезное делал? Ничего подобного, он спал. Спал в любом положении в любое время дня, особенно после обеденного перерыва. И при этом умудрялся в перерывах между снами активно заниматься общественной работой, причем не какой-нибудь, а в парткоме. Сделать ему замечание никто не хотел, зачем кому-то враг среди партийных, но посмеивались, а женщины за глаза открыто издевались. Почему женщины? Так его активность в основном на них и распространялась. Меня удивляло, как это он отчитывается перед начальством о выполненном рабочем плане. Не мог же он ничего не делать, план есть план, но мне популярно объяснили, что он у нас только «числился». Для таких людей перейти в разряд «числящихся» значит вроде как ученую степень получить.

– Анатолий Иванович, я уже пришел, здрасьте, – поздоровался я со спиной начальника, копошившегося в объемистом рюкзаке.

– Сейчас, подожди немного, – бросил он через плечо, и я начал процесс ожидания довольно активно.

Я стал думать о начальнике. И вот что надумал. Было во внешности Анатолия Ивановича нечто демоническое. Сухое лицо, смуглая кожа и какой-то особенный взгляд черных, близко посаженных глаз. Выдерживать этот взгляд было не то, чтобы боязно, а как-то неуютно. Плюс манера поведения человека с достатком, но не с положением. Достаток появился недавно, почти сразу после крестин двойняшек, мальчика и девочки, заполнивших досуг семьи Анатолия Ивановича. Кум, он же крестный отец малышек, решил позаботиться об их будущем и по своим широким связям добился для молодого кума места на новой стройке, которую вела наша страна за границей. Заказ был срочный и очень выгодный, поэтому мой шеф приехал оттуда упакованный по самую макушку.

Что нужно нашему человеку? Квартира, машина, мебель там всякая и на сберкнижке чтобы осталось. Такая упаковка достигалась обычным смертным в лучшем случае к пенсии, а шеф получил ее уже к тридцати годам. Теперь оставалось стремиться дальше – делать карьеру. С этим оказалось труднее, но путь был выбран правильный, через партийные заводские органы.

Что могло нас объединять, бедного, вечно подающего надежды еще пока молодого человека и такого «товарища», как мой шеф? Кроме работы, разумеется. Шахматы! Наши бои проходили шумно и привлекали множество зрителей, невзирая на то, что начинались в обеденный перерыв и частенько продолжались и после него, поскольку мы не только шумели, но и играли неплохо. Игра шла с переменным успехом, поэтому предсказать исход партий было совершенно невозможно. Да еще и время, мы играли пятиминутные блиц-партии и страдали больше всего в этом процессе именно часы. После игры у меня оставались два чувства: удовлетворения от игры и гордости за нашу технику. Выдерживать столько ударов каждый день, да еще каких, это что-то значит.

– О чем мечтаешь? Привет, – это уже начальник «освободился». – Тут такое дело. Сейчас должны прийти две машины на мой гараж, с бетоном, куба по четыре каждая, их надо будет разгрузить, понимаешь?

– Понимаю, – машинально ответил я, хотя никак не мог понять, как стыкуются между собой все эти высказывания. Я нахожусь здесь, на рабочем месте, гараж в пяти километрах отсюда, а машины придут уже сейчас, да и разгрузить восемь кубометров бетона в одиночку явно нереально. Пока я буду, даже теоретически, разгружать одну машину, то второй бетон уже застынет, ведь привезут на обычной бортовой машине, как пить дать. И что значит разгружать, это ведь не кирпич, бетон надо сразу использовать по назначению, иначе произойдет все как со второй машиной.

Судя по реакции начальника, взгляд мой явно соответствовал моему состоянию полного понимания момента.

– Для особо одаренных повторяю, – шеф сделал мину, подобную той, с которой он выступал на партийном собрании о нерадивости и так далее, – бригада из шести человек сейчас переодевается в рабочую одежду, садится в мою машину, – он снова посмотрел на меня, – ничего, поместитесь. Так вот, я отвожу вас всех к моему гаражу, вы принимаете бетон и бетонируете пол и крышу. Все понятно?

– Конечно.

Начальник снова внимательно посмотрел на меня

– Кормежка как на убой. С подогревом, сам вчера гнал.

– Но у меня же нет отгулов…

– Все за мой счет, у меня их накопилось больше сорока, спишу часть на вас.

– А что, так можно?

– Слушай, ты идешь переодеваться или мне другого помощника поискать? – его «демонический» взгляд уперся мне в переносицу, от этого мое самочувствие не улучшилось.

– Да я ничего, только вот насчет подогрева… нельзя мне пока, – я свято помнил предупреждение мужа знахарки.

– Да брось ты, хотя, какая разница, там разберемся, беги, уже давно пора, машины к девяти придут, а уже половина.

Сказано – сделано, наше дело маленькое – бери больше, кидай дальше. Набились мы в шефскую «Волгу» как селедки в банку и отправились на исправительные работы. Погода стояла замечательная, поэтому возражений поработать на свежем воздухе у меня не возникало. Бригада подобралась разношерстная, даже один хромой попался. Ну, думаю, работа будет не бей лежачего, даже хромые годятся. Эх, как я ошибался!

Приехали мы, выгрузились. Да уж, подумал я при первом взгляде на стройку, начальник то мой размахнулся не по средствам. Не гараж, а целый дворец в трех уровнях. Я посмотрел на крышу, куда вскоре придется поднимать бетон и плечи мои опустились в полной безнадежности. Отсюда, подсказывал мне мой редко ошибающийся внутренний голос, мы уйдем едва живыми.

– Ну, что, мужики, закурим? – потер руками наш главный «стрелец», курильщик заядлый, но своих сигарет никогда не имевший. Работавшие с ним в одной группе всегда носили с собой «термоядерную» «Ватру», хотя сами курили кое-что лучше. Но он не обижался и весело дымил дармовой сигаретой. Зато знал о сигаретах практически все и мог говорить об этом достаточно долго, особенно, если перепадет хорошая сигаретка. Говорят, что мир держится на оптимистах, так он – самый оптимистичный из них.

Закурили. Подождали. Снова закурили. И снова подождали. Кто-то затравил анекдот с длинной бородой, порассказали и послушали. Вскоре смеяться стали как-то неестественно, и разговор плавно перешел на женщин, пошли сальности, которых я не переваривал, но выручил шеф, важно подкативший к нам. Он очень сильно возмущался, обращаясь почему-то к нам, хотя от нас ничего не зависело. Уехал. Наступило время обеда. Ни бетона, ни начальника, а голод – не тетка, живот начинает возмущаться. Если бы были деньги, послали бы гонца в магазин, да вот беда, все были в спецовке, деньги остались на рабочих местах, так что мы оказались заложниками в этом гаражном кооперативе.

Приехал начальник, привез бутерброды и воду, встретили как спасителя. Очень он недоволен. Косится, как мы поспешно заталкиваем пищу в наши возмущенные животы. Не выдержал, подсел к нам и, только взял в руку бутерброд, как привезли бетон. Он от досады даже крякнул, но делать нечего, пришлось отложить трапезу. Зато бетона теперь у нас было хоть отбавляй, пришли сразу две машины. Толпа, в смысле бригада, вытаращила то, что у обычных людей называется глазами, это куда же столько сразу? Чувствовалось, что шефа сейчас же «Кондратий» хватит. А что мы? Делать нечего, выгрузили обе, и вот тут пошла работа.

Не знаю, может ли еще какой-нибудь народ так работать, но нам не привыкать. Казалось, что было слышно, как звенят жилы и трещат кости. И это вовсе не было результатом хорошего отношения к начальнику, совсем нет. Просто люди понимают, что такое бетон и никогда не оставят его посередине единственной дороги между гаражами. Но есть и еще один недостаток в авральной работе, невозможно точно рассчитать, сколько куда должно пойти материала. Работа кипит, но без определенного плана, получается так, как получается. Где-то больше, где-то меньше. Когда пошабашили, оказалось, что забетонировали чуть больше половины от запланированного шефом. Или он неправильно рассчитал, или мы бетон перерасходовали, не знаю, я не мастер или, к примеру, бригадир, мое дело – работа. Скорее всего, и то, и другое. Но факт оставался фактом, мы валились от усталости, шеф был страшно недоволен, хотя сам не участвовал в этой баталии, работа не сделана, бетон уже начал застывать, ничего уже с ним не сделаешь.

– Слышь, Толик, – обратился к шефу колченогий, кстати, оказавшийся хорошим работником, – беги, заказывай еще, делать нечего.

– Да ты представляешь, когда мне его привезут, а у меня уже плотники заказаны на этой неделе, – горько усмехнулся шеф.

– Иваныч, а деньги у тебя есть? – спросил другой его товарищ.

– Нету, а что? – реакция начальника была мгновенной.

– Да нет, ничего, раз денег нет…

– Ты говори, раз уж начал!

– К концу дня можно подкатить к моему куму, он мастером на бетонном узле…

– Что же ты молчал? А я столько бегал, чтобы выписать эти проклятые машины! – начальник явно взбодрился. – Поехали!

– Иваныч, там же за наличные, сам понимаешь, ворованный товар… да и «нала» у тебя нет!

– Поехали, не твоя забота!

Толпа многозначительно переглянулась, и я представил себе, когда и какой будет сегодня ужин, который на «убой».

– Мужики, ищите место для ночлега, домой мы сегодня не уйдем, – колченогий скорчил скорбную рожу.

– Давай закурим, товарищ, по одной… – затянул свою песню «стрелец».

– Да накурились уже, поесть бы по-нормальному, что ли, там осталось что-нибудь?

Мы осмотрелись, но сумки с бутербродами не было, не иначе, как наш Иваныч прихватил с собой, для ужина тара, так сказать. Не знаю, что подумал каждый из нас, а я стесняюсь такое написать. И вот что я подумал про себя, чтобы никто не услышал. Если мне, всякое же бывает в жизни, вдруг приспичит стать начальником, не буду я приглашать своих сотрудников, а тем более – подчиненных на такие вот массовые мероприятия. А то получится, как с Иванычем, хотел, как лучше, а получилось, что люди о тебе неправильно подумали. А даже если и правильно, то какая от этого всем польза?

Начинало смеркаться. Среди гаражей тени были гуще, и появился ненавязчивый, но противный сквознячок. Кто постарше, потянулись в гараж, там все-таки стены создавали иллюзию какой-никакой защиты. Света в гараже еще не было, поэтому каждый старался найти себе более или менее приличное место для сидения. Сидели молча, потому как слов уже не хватало, наговорились за день, только вздохи выдавали эмоции, бурлящие в душах наименее стойких товарищей.

– Игорек, ты помнишь, как в позапрошлом году мы крышу перекрывали у нашего главного механика? – колченогий мечтательно прикрыл глаза.

– А чего же мне не помнить, Михалыч хоть и главный механик, а все же человек! – на той же ноте продолжил его товарищ по всякого рода «левым» работам. – Трехразовое питание, да какое! И казенка к тому же, не «самтрест». За два дня такую крышу перекрыть, это тебе не гаражик забетонировать.

– За два дня, – не выдержал я, – и сколько же листов уложили?

– Сотни полторы, что, не верится? Вот так-то! Хороший домик на даче у Михалыча.

– Так это еще и дача…

– А у него квартиры в городе, так он на даче весь выложился, пол-участка застроил. – Мечтательно продолжил рассказчик. – До нас ему мастер ложил, с Нахаловки, говорят, большой специалист, да видно, мало ему показалось по оплате за работу, пару дефектов оставил, маленькие такие щелочки, как будто специально сделаны. Михалыч намучился, так ему нас посоветовали пригласить, мы, конечно, не такие спецы, зато без брака работаем.

– А как звали того большого специалиста? – не унимался я, почувствовав, что кое-что становится мне понятным.

– Да не помню, то ли Григорич, то ли Георгиевич… А у тебя что, крыша протекает? – опыт старого шабашника подсказал ему, что возможна подработка. Так бы оно и было, если бы у меня были свободные деньги.

– Да нет, просто интересно рассказываете, – ушел я от этой щекотливой темы, – так они, мастера эти, не боятся, что их потом того?..

– Ничего они не боятся, зато их потом снова приглашают и минимум стол накрывают, а то еще и приплатят, сечешь?

– Да уж…

– Это в старину, говорят, так баловались печники. Саму печь кладет, паразит, так, что залюбуешься, словом, мастер оно и есть мастер, не придерешься. А потом, если обидел его хозяин, недоплатил или не уважил как-нибудь, печь при растопке начинает «разговаривать», ухать там, к примеру, или выть по-волчьи. В общем, удовольствия мало. И бежит хозяин кланяться печнику. А тот знай свое гнет, воспитывает нерадивого. И это не со зла, а для уважения делали. Пойди, попробуй хорошую печь сложить, это тебе не камин, она должна и обогреть весь дом, и приготовить на ней нужно, и спечь чего. Так и любой мастер, делает дело хорошо, но и свинью может подложить будь здоров, не кашляй.