Как я жил на…

Алла Малашенкова

Как я жил на…

Пролог

Жизнь прожить – как поле перейти, для кого-то чистое и ровное, с цветами и тропинкой, одной, устремленной в светлое будущее; а для кого-то, и таких очень много, это поле перепахано вкривь и вкось, никаких тропинок, да еще идет ледяной дождь, да дует ветер, сшибающий с ног, а ноги вязнут в чавкающей грязи и идти становится все тяжелее. Но и те, и другие, доходят до очередной черты, за которой – неизвестность. Нет, не глобальный апокалипсис, а очередная эпоха перемен, жить в которой не желает никто и никому.

Пролог обещал трудности, и он не обманул. Черта, о которой говорилось, оказалась невидимой границей, скорее ощущением, чем физическим препятствием. Как будто воздух сгустился, приобрел металлический привкус, а привычный шелест листьев сменился глухим гулом, похожим на жужжание гигантского роя пчел. Те, кто прошел через поле, – и те, чьи пути были устланы цветами, и те, кто брел по грязи, – оказались на обширной, бесплодной равнине, похожей на застывшую лаву. Небо здесь было не голубым, а тускло-серым, словно выцветший холст, на котором небрежно разбросаны редкие, мертвенно-белые облака.

Солнце, если вообще можно было так назвать бледный, безжизненный диск, лишенный тепла и света, изредка появлялось из-за туч. Его лучи, доходя до земли, не согревали, а, скорее, пронизывали насквозь, оставляя ощущение холода, пробирающего до костей. Растительность на этой равнине отсутствовала полностью. Только редкие, черные камни, похожие на окаменевшие слезы, да выжженная земля, покрытая тонким слоем серой пыли, расстилалась до самого горизонта.

Ветер, который встречал путников на поле, здесь стих, оставив после себя лишь давящую тишину, нарушаемую лишь редким скрипом, словно где-то в глубине земли скрежетали исполинские механизмы. Люди, оказавшиеся на этой равнине, были разбиты, истощены и дезориентированы. Их оптимизм, если он вообще существовал, испарился без следа. Цветы, которые несли с собой оптимисты, увяли и осыпались, превратившись в бесполезный мусор. Даже те, кто прошел через грязь и бури, потеряли свою целеустремленность. Они сидели на холодной земле, с пустыми глазами, устремленными в беспросветное серое небо.

Первые дни были посвящены выживанию. На равнине не было ни воды, ни пищи. Люди пили дождевую воду, собирая её в выдолбленные куски камня. Еда представляла собой лишь случайные находки – чаще всего редкие, горькие коренья. Люди делились этим скудным пропитанием, забыв о прежних враждебных отношениях. Общее бедствие сблизило их, хотя и не принесло утешения.

Вскоре начали появляться странные звуки – глухой гул, переходящий в вибрирующий скрип. Из глубин земли начали выползать огромные механические существа, не похожие ни на что земное. Они были из блестящего, синего металла, с множеством щупалец и вращающихся дисков. Их цель оставалась неизвестной, но страх, застывший в глазах людей, говорил сам за себя. Началась новая эра, эра выживания среди бесчисленных монстров на холодной, бесплодной равнине, где никакого света не видно на горизонте, а только безмолвная угроза и неизбежное будущее. И не было никакой надежды, только бесконечная, холодная, покрытая пеплом равнина…

Как я жил на…

Я живу на улице Свердлова в прекрасном доме о двух комнатах под номером 298. Вы могли бы подумать, что улица уж очень у нас длинная, аж под триста домов! Спешу удивить, на моей улице дом только один и он – мой. Удивились? На самом деле все еще сложнее и во многом моя судьба своими крутыми поворотами связана именно с этим обстоятельством.

Так вот, мой дом оказался на перекрестке трех улиц, одна из которых прерывалась на мне под номером 123 и продолжалась метров через триста после номера 65 по улице Чапаева до самой балки, а другая продолжалась с номера 99 и заканчивалась 113-ым, чтобы продолжиться уже после балки. Догадались? Ну, конечно, мы же на Нахаловке, где закон не писан и исполнять, казалось бы, нечего. Уже и старожилы не могут объяснить, кто как строился и почему местные Советы допустили этот, извините за прямоту, форменный беспорядок.

И все-таки мой дом стоял в этом ряду как бы особняком, не в том смысле, что большой и красивый, а совсем наоборот. Купил я его довольно дешево, наверное, потому и купил, иначе пришлось бы снимать квартиру. Искал я его, сами понимаете, долго, и сейчас думаю, что не мог я его не найти. Это судьба, рок, если хотите. Нет, вы не думайте, что стены из самана и крыша соломенная, не настолько все плохо. Стены кирпичные, правда, тонковатые и зимой промерзают, но ничего, жить можно. Главное, как мне объяснили мои новые соседи, это крыша.

Вот здесь мне «повезло» – шифер на ней сверкал, почти новый. Вы скажете, что шифер сверкать не может? Я вам скажу определенно – еще как может, открываешь люк на чердак и любуйся, это надо видеть – очень красиво. Но иногда протекает. Снова вы скажете, что я – лентяй, не хочу крышу подремонтировать! Ничего подобного, ремонтировал и сам, и главного специалиста по покрытию, соседа деда Григория, приглашал. Все сделали, как положено, за неполных три недели. В конце работы не забыли обмыть конец моих страданий, почти вся улица радовалась моему счастью. На следующий день, невзирая на похмелье, я упорно продолжал радоваться, вплоть до обеда.

Я не могу не гордиться, с какой скоростью мне удается в последнее время подставлять всевозможные емкости под рвущуюся сквозь потолок воду. Дождь есть дождь. Но все же это был финиш, сил на неравную борьбу уже не было. Позже мой другой сосед, кстати, бывший работник органов, объяснил мне этот феномен. Он загадочно поглядел мне в глаза и сказал сакраментальную для меня фразу:

– Ты, брат, не обижайся, но ты не с той крыши ремонт начал.

Если вы сразу поняли, о чем идет речь, то можете дальше не читать, хотя, если больше нечего, то конечно…

А жили мы на нашей улице неплохо, особенно те, кто поставил вокруг своего дома ограду в виде непроницаемой стены высотой метра этак с два. Я тоже постоянно собирался это сделать, да все руки не доходили. Зато воображение рисовало картину за картиной, куда тебе Канарские острова, когда вот тут, под твоим же боком оазис можно сотворить и делать там, ну… все что душе угодно.

А иначе – выйдешь во двор, а соседи тебя уже стерегут, пообщаться им приспичило или, еще лучше, они задумали что-то сделать, да вот тебя только не хватало, ведь только ты это можешь. Пробовал выйти во двор в одних трусах, так столетние соседки обхихикали. Теперь пройти по улице невозможно, до сих пор хихикают. Так мне приходится во двор по нужде при полном параде бегать. Да и вообще, как можно что-либо сделать во дворе, если хоть один критик да найдется, вон – голова соседа уже торчит в заборе, глядит, гад, а правильно ли я инструмент держу, или, может быть, гвоздь не того размера забиваю. А у меня, понимаете, не скобяной магазин, чтобы на каждый случай нужный гвоздь забить! Итак, чтобы заставить себя выйти во двор, приходится очень долго заниматься аутотренингом или, скажем, медитацией. Поскольку во двор я выхожу теперь редко, у меня появилось достаточно времени для чтения и всяческих там экспериментов. Теоретически я подкован – дай бог каждому, а на практике еще успею, когда забор поставлю.

Есть еще одна проблема для моих соседей (заметьте, не для меня!). Я к своим тридцати годам не женат. Увы, не повезло. Не каждому же. А вот им кажется, что не в этом дело. Просто я инфантильный, а девушки смелых любят и деятельных. Ну, вот, к примеру, взять мой дом… И так далее. Это можно слушать долго, пока не стемнеет, и соседям не нужно будет смотреть последние известия с полей. Иногда я очень становлюсь благодарным нашим двум разъединственным телевизионным программам, которые регулярно вещают на массы такие нужные передачи, иначе мне не было бы спасу.

Зато в воскресные дни я встаю первым на нашей улице и – прямиком на базар, прямо к его открытию. Базар наш уникален по своей сути. Без народа он представляет собой жалкое зрелище: ободранные стены магазинов и складов, лужи прямо посередине единственной пригодной для открытой торговли площадки, об общественном туалете разговор мы сейчас вести не будем, и, конечно же, грязь. Наша, советская, родная до тошноты, настолько родная, что никому в голову не приходит ее просто-напросто взять и убрать. Но так не бывает, это слишком просто, поэтому мы только плечами и пожимаем. Зато иногда возникает, как бы между прочим, вопрос: а куда уходят деньги со сборов за право торговли? Но этот вопрос какой-то неудобный, даже почему-то хочется оглянуться, а не услышал ли кто твои мысли? Ну, да ладно, хватит о плохом.

Лучшее, что у нас есть, и этого не отнять, это люди. Как известно, на базаре люди должны подразделяться на две группы: та, которая поменьше – продавцы, а побольше, соответственно – покупатели. У каждой из них разные цели в жизни, и это тоже понятно. Если одни хотят на других заработать, это их, казалось бы, право. Тем более, что не каждый пойдет торговать, стеснительные мы больно, или неправильные, но никто в этом не признается. Поэтому покупатель смотрит на продавца со смесью некоторого высокомерия и, извините, какого-то страха. Какие–то они, то есть, продавцы, не такие. Зато в глазах продавцов покупатели выглядят этакими недоумками и лентяями.

Вон бугай пошел здоровенный, с бабушкой за пять копеек торговался, укроп с петрушкой покупал. Да за тот бабулькин взгляд можно червонец отдать, лишь бы смотрела в сторону. Ишь, он так и пышет здоровьем, посмотрите, да у него одна рука как две моих ноги, а зелень вырастить не может. Вы скажете, что нет у него земли, живет, болезный, в квартире на девятом этаже? Так бабулька из дома напротив, она этого парня давно заприметила, ей он напоминает быка-производителя из колхозного стада, что был в ее родном колхозе дай бог памяти какого-то там партсъезда. И вы думаете, у бабульки есть земля для того, чтобы вырастить зелень? Есть, аж целых пять ящиков, общей площадью почти три с половиной квадратных метра. А вы думали, что зелень с грядки? Все ошибаются, ничего тут не поделаешь. И после этого он еще торгуется! Он думает, что бабушка пришла за деньгами? В каком-то смысле он прав, конечно. Деньги никому еще не мешали, но это не главное в ее жизни.

Во-первых, базар – это, что бы вы ни думали, одна большая семья. Здесь можно узнать все обо всем, начиная со слухов и заканчивая квалифицированной юридической либо врачебной консультацией. Причем в большинстве случаев эти «услуги» бесплатные и достаточно профессиональные. Нет, шарлатаны, безусловно, есть, но они долго на одном месте не задерживаются, так сказать, «гастролируют» по городам.

Каких только «изделий» они не придумывают, просто загляденье. Берешь в руки и тут же убеждаешься, что данное высокотехнологичное устройство работать никак не может, ан нет, в руках «мастера» оно работает и…

Вот только когда приходишь домой, оно перестает функционировать, и сразу возникает ряд вопросов: или тебя обманули, или ты полный профан в последних веяниях науки и техники. И, поскольку ни один из вариантов тебя не устраивает, ты или прячешь этот свой позор подальше, или идешь на следующий день на базар, чтобы обменять или сдать товар назад. Когда на том месте, где еще вчера стоял гений науки и техники, ты обнаруживаешь кучку искореженных «изделий», ты все понимаешь и успокаиваешься. По крайней мере, ты человек простой, но не тупой, а это уже приятно.

Так вот и наша бабулька товар спихивает трудовому народу некачественный, но что ты ей скажешь? А она тебе в ответ? То-то же. Я это к тому, что спорить о несчастных копейках как-то не к лицу. А вот соседка моя, что напротив, нет, не та, а чуть наискосок, так ту хлебом не корми, а дай поторговаться, причем больше из любви к искусству.

Мы все можем довести до уровня искусства. В бытность мою студентом мой сосед по общежитским нарам очень красиво умел, извините, материться. И настолько это у него красиво получалось, что некоторые девушки не только не краснели, но даже замирали от восторга. Это я сам видел и слышал, поэтому можете мне верить. Приходилось уводить их под руку, так как ноги их не слушались. Вы можете сказать, что это не искусство, а крайность, извращение, но, могу вам сказать, что мы таких слов не знаем, приходится или в словарь толковый заглядывать или у любителей кроссвордов спрашивать, они уж все знают. Поэтому приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Тем более, что к нему в ученики набивались многие из его знакомых, но ни один из них не смог приблизиться ни по этажности, ни по красоте слога ни на одну ступеньку. Талант есть талант. Поэтому я и говорю, мы все можем довести до совершенства.

А какой самогон люди научились варить! А какие настойки и добавки можно обнаружить на том же базаре, от ацетона для любителей до табака для профессионалов. Для достижения своих высоких целей не жалеем мы ни здоровья, ни даже жизни. Разумеется, не своих, а покупателя. Вы спросите, почему так жестоко, а ответ прост и лежит на поверхности, не хочешь – не покупай. Ты пришел на базар за самогоном, это значит, что у тебя со здоровьем не в порядке. Ты что, не можешь купить казенки или, на худой конец, сам не можешь сварить? Не знаешь, как это делается? А ты подойди и спроси у той толстой тетки, что торгует дрожжами, она тебе все и расскажет. Ты ей не доверяешь? А почему? Ты только посмотри, как ее саму-то разнесло. Вот если бы она была худой, тогда да, а так точно тебе говорю, не промахнешься.

У тебя нет оборудования? А ты на миску, миска то есть? Нету? Ты приди завтра, у меня как раз есть подходящая. Так нести? Нет? Ну, тогда травись ацетоном, и после этого ты говоришь, что умный человек? Ах, ты за вещами пришел, джинсы хочешь купить, так тебе вон туда, к товарищам цыганам, они лучшие американские джинсы шьют, и, кстати, в два раза дешевле, чем с этими, как их проклятых зовут-то, с лэйблами, что ли. У татар не бери, они эти самые лэйблы сами делают и потом на джинсы вешают, а по качеству хуже, чем у цыган. А я чего продаю? Да нет, ничего, я смотрю пока.

Вот так приходишь после базара домой, это не опечатка, именно после базара, а не с него, уставший, но отдохнувший душой, практически с пустыми руками, потому как до зарплаты еще дожить надо. В магазине-то оно дешевле, хотя и поплоше, да нам не привыкать, еще и не то едали. С базара питаться могут либо «шишки», либо сами торговые работники, а простой смертный, если не исхитрится вырастить сам, или, что еще лучше, имеет родственников в деревне, направляет свои стопы в ближайший магазин, а если хочется чего-нибудь больше и вкуснее, чем кефир и маргарин, то придется побегать по городу и постоять в очередях. Другое дело – базар, ни тебе больших очередей, эх, были бы деньги.

Так вот, я хожу на базар, в основном, за двумя вещами: за книгами и за аудиокассетами. Это у меня такие хобби. Один раз в месяц я могу позволить себе купить хорошую книгу и пару аудиокассет. Вы скажете, что я мог бы на те же деньги купить в магазине книг раз в пять-десять больше, чем на базаре? Вы будете абсолютно правы, вот только читать можно не все книги, что продаются в магазине. Такого сорта товар у нас называют макулатурой. А хорошая книга издается маленьким тиражом и, в основном, распределяется по разным там обществам любителей книги или «выбрасывается» на бесчисленных партийно-профсоюзных конференциях и подобных мероприятиях. Одному моему приятелю «посчастливилось» попасть на одну такую конференцию, так он набрал книг, копченой колбасы и другой редкой в нашей среде всячины, что после этого два месяца стрелял по рублю, на хлеб не хватало. Уж лучше, как я – один раз в месяц…

Зато как себя чувствует человек, когда он растягивается на диване во всю его длину, какая бы она ни была, берет в руки новую книгу, включает магнитофон, ставит новую кассету и погружается в волшебный мир звуков и образов. А что, пусть там, наверху, пьют водку отборных сортов, жрут икру бочонками, у нас тоже есть свои радости, ведь месяц пролетает быстро. Хотелось бы, конечно, получать больше удовольствия, но это не так к спеху. А книги… очень хорошие книги, кстати, в основном, исторические. История нам как никому дорога. Но история историей, а музыка – это… в общем это что-то непередаваемое. Вот, к примеру…

– Витек!!! – раздалось почти под самым окном. Это меня, кстати, я, кажется, забыл представиться, так вот Витек – это я.

А кричит сосед справа, голосок – что тебе Шаляпин, за версту слышно. Сказать потом, что я спал и не слышал, никак не получится, этот и мертвого поднимет. Перевяжу-ка я себе зуб, вдруг поверит.

Я нашел тряпку почище и подошел к зеркалу. Опыта по изменению личности у меня нет, зато теоретически…

– Эй, да ты никак приболел? Зубы, что ли? – он нервно обернулся к своему дому и бросил мне через плечо, – я щас.

– Иван, ты чего хотел то? – имитируя больного, прогудел я.

– Подожди, не мешай, сиди дома, я щас буду.

Вот и весь мой обман, неизвестно, что сейчас произойдет, хорошо, если он притянет поллитру, так у меня закуски нету, как-нибудь отбрешусь, пусть найдет себе другого собутыльника.

– Эй, есть кто живой? – это он уже из прихожей, – давай, где у тебя стаканы?

– Слышь, а как ты зашел, я ведь калитку не открывал?

– Ну, ты даешь, а чего ее открывать, я через нее быстренько перемахнул, а то, понимаешь, теща может заметить, так вечером не оберешься с ней хлопот. Прямо гестапо какое-то. Везунчик ты, Витюха, живи себе и в потолок плюй, а вот у меня житуха, – он мотнул головой как тот бык, – ну, че ты, давай лечиться, что ли?

– Вань, ты не обижайся, но у меня…

– Да ладно, я же понимаю, закусь я с собой прихватил, ты только соли столовую ложку прихвати, – он по-хозяйски направился на кухню.

– А соли то зачем столько?

– Давай-давай, там увидишь.

Я нашел соль, именно нашел, потому что в моем хозяйстве, наверное, уже не одна мышь заблудилась, по ночам, несчастные, от тоски в полу дырки грызут, только не ко мне, а совсем наоборот. Я поставил соль на стол, и Иван насыпал в стакан ложку соли и залил все это самогоном. Челюсть у меня отвисла бы, если бы не повязка, такого я еще не видел.

– Так сильнее пробирает, что ли?

Настала очередь Ивана подтягивать свою отвисшую челюсть.

– Это почему же?

– А почему ты водку солишь, это же не пиво, как ты потом ее пить будешь?

Иван снова помолчал.

– А почему ты решил, что я ее пить буду?

– А зачем ты тогда продукт перевел? Не жалко тебе? – мне уже стала надоедать эта игра, и я в запальчивости забыл за свою роль больного.

– Так я же тебе сказал, что лечить тебя буду. Это и есть лекарство!

– Ты что, решил, что я это выпью? – мои глаза полезли на лоб. – Ну, уж нет, я вообще не собираюсь пить, тем более – эту гремучую смесь!

– Да брось, это же отличное лекарство, сам проверял, и не раз, как видишь, жив-здоров, и тебе того же желаю. Ну, давай, на здоровье, – и он сунул мне стакан прямо под нос. Тут я не выдержал и резко отодвинул его руку. Иван ошалело посмотрел на меня.

– Ах, ты вот как, – он рванул свой воротник, – да я щас… – он задумался, – подожди, я щас, – и его как ветром сдуло.

– Продукты забери, – мои слова ушли уже в пустоту.

Остался я один на один с лекарством, немудреной закуской и тревогой в душе. Все-таки обидел человека, а ребята эти, нахаловские, на многое способны. Пойти, что ли, извиниться? Эх, нервный я какой-то стал. Ладно, подождем, жизнь покажет.

Через четверть часа в коридоре раздались шаги, да не одного человека, а как минимум двух. Это что же, он за подмогой бегал? Ну, что же, только я тоже не слабого десятка, просто так не дамся.

– Где этот несчастный? – услышал я голос деда Григория,

– Наверное, лежит, мучается, – это голос Ивана. – Ты ему скажи, дед, чтобы не дурил, принял лекарство, ты же сам мне его советовал.

Ага, теперь понятно, он деда приволок в качестве тяжелой артиллерии, теперь отвертеться будет сложнее. Вот прохвост, я-то думал, что он бить меня будет!

Пришлось вылезать из своей берлоги, сам заварил кашу, сам и расплачивайся. Дед деловито осмотрел мою перевязанную физиономию и сакраментальным голосом вынес приговор:

– Пей!

Я нерешительно помялся еще пару минут, потом махнул рукой в полнейшей безнадежности и залпом проглотил это зелье. Я водку переносить не могу, а здесь соленый самогон… Мужики сочувственно, но очень внимательно следили за моими действиями и, когда я выпил, дед смачно крякнул вместо меня и вопросительно посмотрел на Ивана.

– Щас сделаю, Григорич, – засуетился он и налил самогон в три стопки. – Прошу к нашему шалашу, гости дорогие!

Вот так я оказался сам у себя в гостях и, сколько ни отказывался, а две принесенные Иваном бутылки мы распили, и дед начал коситься на пустую тару, и получалось у него это достаточно красноречиво.

– Григорич, у меня уже нет, последняя была, следующую выгоню через неделю. – Иван для убедительности положил руку на сердце. Дед тяжело вздохнул и не менее тяжело поднялся. Слегка качнувшись, он заковылял домой, и я так и не понял, остался он доволен гонораром за лечение или нет.

Я включил свет, потому как уже стемнело, но Иван замахал на меня руками. Пришлось выключить. Он подошел к окну и осторожно выглянул на улицу.

– Вон, можешь поглядеть, штурмбаннфюрер собственной персоной. Так и зыркает, жертва ей нужна. Что-то не хочется мне этой жертвой сегодня быть. Я как выгляжу, не сильно заметно, что принял на грудь?

– Да совсем не заметно, только вот ро… то есть, лицо… красное.

– Ну, это ерунда, я, когда с ней ругаюсь, всегда краснею, что твой рак. А чтобы запаха не было… – он почему-то оглянулся, – у тебя кофе нет, случайно?

– Был, да давно кончился, если хочешь, я чай заварю.

– Да нет, не пить, мне бы пожевать пару зерен.

Минут через десять я нашел ему именно пару затерявшихся зерен кофе в старой жестяной банке, и он с благодарностью заскрипел челюстями.

– Ну, все, я пошел, – он, пошатываясь, направился к выходу, – да, я смотрю, зубы-то прошли, – он поднял указательный палец, – а ты говорил. Знаем, как лечиться надо, если что, зови, поможем.

Ну, вот я и один, теперь можно и музыку послушать. Лечь на диванчик и…

Я умер или мне это кажется? Чувствую себя перышком невесомым, готовым отдаться легчайшему порыву ветра. Или я еще не проснулся, и мне снится мой дом, и я в нем лежу на диване и… Нет, все-таки я живой, а вот со здоровьем явно не ладится. Похмелье навалилось сразу и так мощно, что голова пошла кругом. Сколько раз себе, дураку, говорил – не пей самогон, козленочком станешь, так нет же. Пропали выходные.

Я выпил таблетку анальгина и снова прилег поразмыслить о предстоящих будних днях. Как всегда, в воскресенье – стирка, глажка, чистка и так далее. Вот суббота для меня намного приятнее, чем воскресенье, можешь позволить себе немного расслабиться, не то, что в воскресенье. Но субботу я уже умудрился прожить, причем, что удивительно, очень как-то быстро время пролетело, сходил на базар, а потом… и вспомнить нечего. Бр-р-р.

Сейчас бы в душ, да воды в кране нет, народ поливает огороды, дело нужное, это и козе понятно. Да мы и не ропщем, хотя душ бы сейчас не помешал. Эх, и почему это я все никак не соберусь летний душ сделать, ведь милое дело, часа в три ночи набираешь воды в бак, а к вечеру уже все в порядке, плещись себе на здоровье. Так нет, снова руки не дошли. Правильно говорят, лентяй я самый что ни на есть натуральный, в собственном соку. Пойду, попью водички, позавчера ставил в холодильник бутыль. Ах ты, елки зеленые, нет бутыля, наверное, вчера оприходовали. Я к ведру – нет воды. Ну, все, постирал я и сварил борщу, да и вообще…

Я выглянул в окно – уже жарко, хотя в доме прохладно, как в погребе у моих родителей в деревне. В такую погоду выходить из дому ну никак не хочется. Как представишь, что выходишь прямо в парную баньку, так и хочется умереть от жажды прямо здесь, в этом маленьком прохладном раю. Но я себя знаю, обманываться не стоит, пойду я на улицу в поисках чего-нибудь освежающего. Хорошо, что бриться не надо, разве что бороду причесать. Я еще не хвастался своей окладистой бородой? Знатная борода. Так вот, собрался я быстро, стараясь не нагибаться лишний раз во избежание выстрелов в моей больной головушке.

Как я уже говорил, остаться незамеченным на нашей улице совершенно невозможно, даже пробираясь через заднюю калитку. Пока я крался, за мной удивленно наблюдала, я догадываюсь, не одна пара глаз. Но ничего, никто не остановил, поэтому настроение резко улучшилось. Улочки и переулочки на Нахаловке кривые и запутанные, поэтому мне пришлось проблуждать в этой сети некоторое время. Даже проживая в этом районе, я не могу сказать, что запомнил это место достаточно хорошо. Как мне объясняли мужики на нашей улице, из балки выходят четыре дороги, одна ведет на базар и три ведут к пивным точкам, причем каждая точка имела название, к примеру, «у Тамарки», но на эту точку пиво привозят нерегулярно. Поэтому пиво чаще всего несвежее, а виновата Тамаркина жадность, не хочет «подмазывать» где полагается. Вон, у Верки всегда очередь, да только грязновато у нее и лучше ходить со своей тарой. А еще одна точка называлась «трамвайчик», хотя трамвай там не ходит, зато есть солененькие бублики и пиво тоже ничего. В ту сторону я и попытался направить свои лыжи, извините, стопы.