Набережная Клиши

Неприглядна и роль Ватикана. Хотя он не афишировал своего участия в бегстве нацистских преступников, но отдельные представители католической церкви не стали отрицать своего участия. Епископ Алоиз Худал начал помогать нацистам, находящимся в розыске. Он помог бежать коменданту концлагеря «Треблинка» Францу Штанглю, заместителю коменданта лагеря смерти «Собибор» Густаву Вагнеру, Адольфу Эйхману и Алоизу Бруннеру, отвечавшему за лагерь «Данси».

Патрик Катель сразу осознал, что прокололся. Его подвело банальное тщеславие. Зачем было вешать на стену краденые картины, да еще вместе со своей фотографией в эсэсовской форме. Судя по описанию Дарси, на фотографии был именно он в звании штурмбаннфюрер СС. На это указывали витиеватые погоны. Ну хорошо, решил полюбоваться прекрасным, так хотя бы двери закрывай в такие комнаты на ключ. А он просто потерял осторожность, расслабился, решив, что в Конго он в полной безопасности. Но француженка опознала одну из картин. Да, Дарси не знала, что картина Поля Синьяка в розыске. Но это до поры до времени. Представляю, какая паника охватила эсэсовца. Бежать и как можно быстрее… Дарси очень повезло, что у Кателя не было под рукой псевдоплемянника Филиппа, иначе судьба врача скорой помощи была бы незавидной.

Конечно, еще оставалось маленькое сомнение в правильности сделанных выводов, но весь образ жизни этого человека говорил о том, что я на правильном пути. Если я действительно прав, то Дюбуа ничего не найдет в доме Кателя. Профессионалы не оставляют следов. Одна надежда на возраст с плохим самочувствием и цейтнот. Катель должен был торопиться. Заказать грузовик с грузчиками, вычистить весь дом от компромата… чтобы ни одна бумажка ни позволила напасть на его след. Ну да ладно. Завтра все узнаю. Главное, чтобы Дюбуа не попался в руки полиции.

Я напрасно переживал. Мой помощник справился с нелегким заданием. Не было еще и пяти утра, когда он позвонил.

– Все нормально. Подробности при встрече, – кратко сообщил Дюбуа и повесил трубку.

В принципе, и рассказывать-то было особо нечего. Я оказался прав в своих смелых предположениях. Дюбуа ничего из заявленного не обнаружил. Дом был просто вычищен. Ни одной зацепки, ни одного намека на то, в каком направлении исчез бывший хозяин.

– Все указывает на спешку. Раскиданные вещи. Не до конца задвинутые ящики шкафов. Картин на стене нет. Я нашел комнату, где они висели. Вы оказались правы. Вход в подвал сделан неприметным… Хорошо, что предупредили, иначе мог бы пропустить, – рассказывал Дюбуа, когда мы днем встретились в кафе.

– Подвал был пустой?

– Да. Но оборудован качественно. Стеллажи, вентиляция, освещение. Похоже, что-то важное в нем хранили. Все фотографировал. Всего три пленки… Но это еще не все. Я нашел несколько отпечатков пальцев, оставленных одним человеком. Как только вы сказали, что в доме, возможно, жил нацист, я сразу подумал о пальчиках… Хозяин, хоть и старался, но стер не все, – с этими словами Дюбуа протянул мне небольшой пакет. – Здесь пленки и отпечатки пальцев на прозрачном скотче в конверте.

– Молодец! А я упустил это. Когда имеешь дело с такой публикой, нет мелочей. Так нам будет проще его искать. Возможно, его пальчики находятся в базе… Я ближайшим рейсом вылетаю во Францию, а вам будет еще одно поручение. Постарайтесь узнать, что есть в полиции на Патрика Кателя. Данные переправьте в Париж. Ну все, успехов!

Ближайший рейс оказался в семь вечера, так что поздно ночью я уже был в Париже. Утром так не хотелось вылезать из постели… Но, зная, с каким нетерпением ждет меня шеф, я понимал, что выбора нет. За все время своей командировки я практически ему не звонил, отделываясь лишь общими фразами: занимаюсь, все в порядке. Месье Бернар не обижался на мое поведение, понимая, что так лучше для дела… нечего лишний раз друг друга дергать пустыми разговорами. Но по приезде он не прощал опозданий – будь как штык прямо с утра с подробным докладом.

В этот раз я пришел на работу даже раньше шефа, не забыв прихватить сувенирчик для Люси, приобретенный, как обычно, в аэропорту, в ожидании вылета. И пока я пил кофе, секретарша с восхищением примеряла на своем запястье элегантный браслетик из танзанита. Голубые оттенки камня как нельзя лучше подходили к глазам девушки.

– Скажите, Люси, если в прошлый раз вы так помогли мне с картиной Поля Синьяка «Набережная Клиши. Хмурая погода», – обратился я к девушке, – может, еще раз проконсультируете, но уже с другой картиной, написанной в стиле Синьяка?

– Ну, я, конечно, не такой знаток, но постараюсь, – ответила секретарша, продолжая вертеть рукой с браслетиком.

– Тут вопрос посложнее. На картине изображено поле. В нем женщина с веткой дерева. Рядом стоит ребенок и, похоже, они что-то жгут.

– Боюсь напутать, но, по-моему, это «Молодая крестьянка» Камиля Писсаро.

– Тогда у меня будет к вам еще просьба. Найдите, пожалуйста, изображение этой картины и отправьте его в Браззавиль Дарси Лефаль. Запишите ее координаты…

Едва Люси записала телефон, как ввалился в офис запыхавшийся шеф.

– Уже руководишь без меня. Стоит только на минутку задержаться. Представляете, в такую пробку попал. Жуть… Думал уже пешком идти, да припарковаться было негде.

Немного поболтав о парижских загруженных улицах, мы уединились с шефом в его кабинете. Я сразу, не упуская никаких мелочей, рассказал о своем расследовании в столице Конго. Месье Бернар практически не перебивал меня, лишь изредка просил уточнить некоторые детали.

– Ты считаешь, что все семь картин подлинные и они похищены нацистами во время войны? – услышал я ожидаемый вопрос, после того как закончил свое повествование.

– Скорее да, чем нет, – уклончиво ответил я главному редактору. – Сами посудите. Патрик Катель неожиданно сорвался с места, насиженного десятилетиями, после визита врача неотложки. Без всякого сомнения, он был сильно напуган тем, что Дарси обратила внимание на картины. Он этого совсем не ожидал. Все эти годы жил затворником и ни с кем не общался. Он и бы и дальше оставался в Браззавиле, но Дарси своим любопытством спутала ему карты. Его охватила паника.

– Но это говорит о том, что он боялся правосудия… возмездия. Возможно, он военный преступник. При чем здесь картины? – как-то неуклюже возразил шеф.

– Безусловно, его поведение наводит на эту мысль. На фотографии он запечатлен в погонах штурмбаннфюрера СС. Это достаточно высокое звание для эсэсовца. Оно подразумевает и приличную должность в политической разведке или контрразведке. Но одно другому не мешает. Какая для него разница, на чем он попадется. Следствие все равно установит его подлинную личину. Он служил или в четвертом управлении РСХА, так называемом гестапо, или в шестом, у Шелленберга.

– А если занимался кадрами? Многие сотрудники носили такую форму. Черную с одним погоном практически отменили.

– Вы посмотрите, как он ловко замел за собой все следы. Дюбуа с трудом нашел всего лишь несколько отпечатков пальцев, и это в не таком уж маленьком доме… Нет, он профессионал. Он не просто так здесь оказался… охранять картины. Я предполагал, что под домом есть подвал…

– Почти под каждым домом – подвал, – возразил шеф.

– Согласен. Но какой? Незамысловатый, чтобы вино хранить. А тут стеллажи, вытяжная вентиляция. Тайная дверь, ведущая в нижнюю часть дома.

– Думаешь, хранил там краденые картины? Чтобы потом переправлять в другое место?

– Наверняка. Иначе зачем все эти траты… Через его дом проходила тропа контрабанды художественными ценностями.

– Давай не будем такими категоричными.

– А загадочный племянник Филипп?.. Какой он торговый агент? По всей вероятности, обычный курьер, – не унимался я. – Прилетел из Аргентины, прихватил картины – и рекой к побережью. Там на неприметном суденышке отправляйся куда душе угодно. Во всяком случае, маршрут вырисовывается… причем относительно безопасный. Но наверняка нацисты и их пособники хорошо вооружены.

– Может, Филипп настоящий родственник?

– Вряд ли. Кто уходит на нелегальное положение, тут же обрывает все родственные связи, иначе рано или поздно провал неизбежен. Сколько уже так погорело… Израильский Моссад не дремлет.

– Ну, это когда военный преступник. Может, Катель не зверствовал в годы войны… решал другие задачи. А вот то, что Филипп прилетел из Аргентины, о многом говорит. Аргентина для бывших нацистов – идеальное место укрытия. Почти всю войну эта страна сохраняла нейтралитет. Впрочем, нейтралитет был мнимый… На территории этого государства находились филиалы оружейных концернов, а в здании немецкого посольства в Буэнос-Айросе – отделения двух банков Третьего рейха. Не отказывали власти Аргентины и в «парковке» у своего побережья немецких субмарин для тайного перемещения грузов… секретных документов и важных персон. Немецкие мигранты ничего не боялись… создавали в своих кварталах так называемые «спортивные клубы», организованные по примеру СА и СС, даже издавали свои газеты. Самой известной из них была «Эль Помперо», выходящая тиражом около ста тысяч экземпляров. Так что бегство тысяч нацистов в эту страну было заранее подготовлено.

– Вот и я про это.

– Я так понял, ты попросил Люси найти изображении картины «Женщина с веткой»?

– Да. Отправим Дарси, вдруг это действительно Камиль Писсаро. Если подтвердится, сделаем опять запрос: не похищалась ли картина немцами. Пленки надо проявить, вдруг что-то упустили.

– Согласен. Любопытно будет взглянуть на подвал. Надо потом показать специалистам. Пусть дадут заключение… Это все нормально. Ты скажи, как будем искать Патрика Кателя?.. Найдем его, найдем и картины.

– Сейчас самое главное – установить его настоящее имя. Дюбуа должен прислать нам материал на Кателя. Посмотрим, что о нем знает столичная полиция. Нужна его фотография. Дарси сказала, что на правой щеке у него родимое пятно. Известен его день рождения, есть отпечатки пальцев. Это уже немало. Я думаю, надо получить разрешение на изучение архивов. Дарси сказала, что Катель в совершенстве владеет французским языком. Может, у нас засветилась его физиономия… Вдруг действительно жил в Бордо.

– А шустрый этот малый Дюбуа Фицжеральд, как быстро сообразил поискать «пальчики» штурмбаннфюрера в брошенном доме! Может, заберем к себе его? Как считаешь?

– Ловок. Ничего не скажешь. Но пусть пока за домом понаблюдает. Вдруг хозяин вернется…

Дегенеративное искусство

1942 год, Германия

Прошло два года с тех пор, как лейтенант Манфред Матеус возглавил секретный отдел «Kűnstlerische Werte bewegen» – «Перемещение художественных ценностей» или, проще сказать, – «KWB». За это время из сомневающегося лейтенанта люфтваффе, с оглядкой делающего первые шаги на новом поприще, появился уверенный в себе представительный капитан с очень широкими полномочиями. Такое стремительное повышение в звании: с лейтенанта до капитана и всего лишь за два года нельзя было просто объяснить продолжающейся кровопролитной войной, тем более что Манфред Матеус не принимал непосредственного участия в сражениях и не возглавлял ни один из оперативных штабов по принятию стратегических решений, влияющих на положение на фронте. Можно сказать больше: многие сослуживцы, с которыми Манфреду по роду своей деятельности приходилось как-то вскользь пересекаться, вообще понятия не имели, чем он занимается. Вроде на нем мундир летчика, но никакого отношения к люфтваффе он не имел. На его груди не красовались высокие воинские награды, и лишь только почетный знак «Пилот» висел на левом нагрудном кармане его кителя. Этим знаком Манфред дорожил. Он напоминал о первых боевых вылетах во Франции, когда, одержимый подвигами, на своем истребителе «Мессершмит-109» мчался на полной скорости в бой. Прошло всего лишь два года, но Манфреду казалось, что это было в прошлой жизни, и с тем максималистом с широко открытыми глазами, которым он был тогда, его больше ничего не связывает. Жалел ли он об этом? Наверное, да… И особенно в последнее время. Как ни старайся – себя же не обманешь. Если бы он тогда остался заниматься поставкой запчастей к самолетам, то опять бы летал. Дело в том, что зрение на поврежденном глазе при аварийном приземлении практически восстановилось.

Но нельзя не отметить и положительные моменты деятельности начальника отдела. Наблюдать вживую работы признанных мастеров, которые вряд ли когда-нибудь довелось бы увидеть. Понимать, точнее, стараться понять внутренний мир художника, решившего почему-то запечатлеть именно данное мгновение жизни… Это дорого стоит. Манфред давно уже обратил внимание, что многие творцы с большой буквы ставили в приоритет будничность и непринужденность. Когда персонажи картины веселились или грустили так естественно, что создавалось впечатление, будто они на самом деле живые, и стоит тебе только дотронуться до холста, как они тут же оживут и поделятся своими радостями или печалями. Или почтенный господин в камзоле с серебряными пуговицами и шпагой на боку, молчавший уже две сотни лет, снизойдет до общения с тобой и доверительно разъяснит, в чем смысл жизни и стоит ли постигать истину бытия. А задорная барышня, кружась в танце, при этом кокетливо бросая взгляд на галантных кавалеров, не спускающих с нее взора, обязательно рано или поздно и на тебя обратит внимание. Все это видел Манфред. Он все это чувствовал.