Набережная Клиши

В итоге предателя приговорили к пожизненному заключению, не взяв в расчет его сотрудничество со следствием. Грабители отделались гораздо меньшими наказаниями, каждый получил срок в зависимости от тяжести совершенных преступлений. Избежал наказания только главарь. Но это временно. По просьбе немецкой прокуратуры его экстрадировали в Германию, где его ждет суровое наказание за военные преступления в составе айнзацгруппы СД на территории Восточной Европы. Задача карателям была определена как «умиротворение тыла», но за этой, на первый взгляд, безобидной формулировкой скрывались массовые расстрелы мирных жителей.

Центр подготовки летного состава

1940 год, пригород Берлина

Манфреду Матеусу было нелегко. Начальство установило жесткие сроки, не оставив новоиспеченному начальнику отдела времени на сомнения и колебания. Первым делом он подобрал себе заместителя из числа уже задействованных в этой сфере сотрудников и после долгих поисков наконец-то выбрал местонахождение своего отдела. Предпочтение пало на небольшой ангар в аэропорту «Йоханнисталь». Этот аэропорт, располагавшийся в Берлине между Йоханнисталем и Адлерсхофом, неслучайно привлек внимание Манфреда, так как художественные ценности, как правило, поступали в Германию на транспортных самолетах. Ранее в этом неотапливаемом ангаре, находящемся в самом отдаленном углу аэродрома, хранились списанные самолеты еще времен Первой мировой войны вперемешку с разным хламом. Место как нельзя лучше подходило для сортировки конфискованных предметов, которые поступали туда перед тем, как их сфотографируют и присвоят им артикул для картотеки. То, что так обтекаемо и красиво задекларировал его непосредственный начальник, полковник Конрад Шнайдер, при знакомстве в его кабинете на Лейпцигерштрассе семь, не ввело в заблуждение Манфреда… Мол, художественные ценности будем спасать от варварского разграбления и уничтожения. Лейтенант прекрасно все понял – банальный государственный грабеж, со всеми вытекающими последствиями. Сначала молодого человека это шокировало, но потом он свыкся с этой мыслью, решив про себя, что все армии мира занимались и будут заниматься мародерством. Таков удел победителя, которого, как говорится, не судят.

Первым делом он приказал отремонтировать ангар и смонтировать автономную систему отопления с возможностью регулирования влажности воздуха. Различный хлам выкинули, а вот старые самолеты выкатили на улицу, покрасили и установили на специальные площадки недалеко от ангара, у центрального входа которого установили табличку «Центр подготовки летного состава люфтваффе».

– Эти самолеты послужат нам декорациями, – пояснил свой приказ лейтенант.

Все делалось для того, чтобы создать видимость обычного строения гражданского аэродрома, но с учетом военного времени. По распоряжению полковника Шнайдера была установлена охранная сигнализация, изготовленная по последнему слову техники. Лейтенант пробовал возразить:

– Зачем? Аэродром и так надежно огорожен. Кроме того, находится под круглосуточным контролем военизированной охраны.

– Любая картина, которая будет храниться в этом помещении, пусть даже самая заурядная, дороже самого современного истребителя. Полотна известных художников становятся ценнее с каждым днем и им неподвластна инфляция. Это очень выгодное вложение денег. И, пока существуют богатые люди, они всегда будут востребованы, – ответил полковник на сомнения Матеуса в целесообразности такой безопасности.

Восстановившись в университете, лейтенант Матеус сразу навел связи с нужными людьми. В университетских кругах было много грамотных специалистов, способных быстро и точно дать первичную оценку той или иной реликвии. Лейтенант быстро составил список таких ученых. В списке на четырех листах за каждой фамилией стояло пояснение, в какой области художественных ценностей разбирается этот человек. Гораздо труднее было найти настоящих экспертов, способных подтвердить подлинность произведения искусства. И если первый список состоял сплошь из соотечественников, то во втором были ученые из всей Европы, естественно, из стран, подконтрольных Третьему рейху.

Неизвестно, или руководство оценило рвение молодого начальника вновь созданного отдела, или звание не соответствовало должности, но, тем не менее, Манфреду Матеусу вскоре присвоили звание старшего лейтенанта люфтваффе. Расписываясь в приказе, молодой человек впервые подумал о том, что правильно сделал свой выбор. Единственным, чего пока не хватало на новой работе, были те самые мировые шедевры, ради «спасения» которых все и затевалось. Ему с нетерпением хотелось взглянуть на картины величайших художников, так сказать, прикоснуться рукой к бессмертному творению, почувствовать трепет восхищения перед талантом великого мастера.

Когда Матеус приступил к своим обязанностям, он, конечно, посетил все места временного хранения прибывших из-за границы ценностей. Картин среди них было мало. В основном это были различные предметы старины: иконы, бронзовые статуэтки, украшения, исторические книги, всевозможные коллекции… В общем, всё то, что не привлекло особого внимания старшего лейтенанта люфтваффе. Из картин самым достойным было произведение Камиля Писсаро «Бульвар Монмартр. Сумерки».

«Набережная Клиши»

1989 год, Париж, Браззавиль

А сейчас я перейду непосредственно к рассказу самой истории. Как все началось. Вернее, как случайно оброненная фраза привела к такому грандиозному расследованию. И это не преувеличение. После того как разоблачили заместителя министра внутренних дел, наступило некоторое затишье, но все изменилось 19 сентября. Вот что сообщили мировые информационные агентства:

«Во вторник, 19 сентября 1989 года, самолет McDonnell Douglas DC-10, следующий международным пассажирским рейсом 772 UTA французской авиакомпании Union de Transports Aeriens из Браззавиля в Народной Республике Конго через Нджамену в Чаде в аэропорт Шарль де Голь в Париже, упал в пустыню Тенере недалеко от Бильмы».

Естественно, такое событие всколыхнуло всю Францию. Не медля ни мгновения, я по заданию редакции газеты вылетел в Браззавиль. Выбор на столицу Конго пал не случайно. Самолет вылетел оттуда, а это значит, что именно там и надо искать концы. В 1886 – 1947 годах территория современной республики Конго была колонией Франции под названием Французское Конго в составе Французской Экваториальной Африки.

Заселившись в гостиницу, я связался с филиалом нашей газеты, чтобы попросить помощи с автомобилем и сопровождением. Конечно, назвать филиалом небольшой офис – это слишком громко. В задачи этого подразделения в Браззавиле входила доставка свежих газет местным подписчикам. Эти газеты переправляли самолетом, затем их рассылали по адресам. Один из сотрудников по имени Дюбуа Фицжеральд согласился быть моим водителем на маленьком служебном Рено. Пока мы с Дюбуа намечали маршрут к месту крушения самолета, начали поступать первые подробности авиакатастрофы:

«Самолет вылетел из международного аэропорта Нджамены в 13:13. Сорок шесть минут спустя на крейсерской высоте 35 100 футов в грузовом отсеке, скорее всего, взорвалась бомба, вероятно, находящаяся в одном из чемоданов, в результате чего рейс 772 UTA разбился над Сахарой в 450 километрах к востоку от Агадеса. Взрыв разбросал обломки на сотни квадратных миль пустыни. Все сто семьдесят человек погибли. Жертвами были выходцы из восемнадцати стран, большинство которых французы – сорок пассажиров и четырнадцать членов экипажа».

Получив это сообщение, мы поняли, что нам не добраться до места падения самолета. Тогда Дюбуа предложил посетить одного своего знакомого, проживающего в районе Пото-Пото. Мол, к нему стекается информация о всех местных сплетнях и слухах.

– К тому же, он «вроде» местного ясновидящего, – добавил Дюбуа. – Вот и наведываются все к нему со своими проблемами. Я ему газеты иногда доставляю.

Но, не доехав буквально сотню метров до места назначения, мы вынуждены были остановиться. Дорогу неожиданно перегородила машина скорой помощи. Улочка была очень узкая, и двум машинам сложно было разъехаться. Ждать пришлось недолго. Из небольшого дома вышла врач и, узнав, что я только что прилетел из Франции, разговорилась со мной. Оказывается, она долгое время жила в Париже и очень обрадовалась соотечественнику, тем более репортеру из такой уважаемой газеты. Дело в том, что по прибытии в Конго я специально повесил на грудь бейджик, чтобы лишний раз не возникали проблемы с различными столичными ведомствами. Я давно заметил, что в африканских странах этот кусочек пластика вроде охранной грамоты и действует на оппонента обезоруживающе, тем более что уровень преступности здесь до неприличия высок. Нельзя сказать, что я слишком пуглив, но, выполняя редакционное задание в проблемных странах, журналист просто обязан принимать меры предосторожности. И еще оставалось надеяться, что любой местный преступник прекрасно знает о том, что полиция приглядывает за иностранцами с журналисткой аккредитацией.

– Закончив Парижский медицинский университет, я уже десять лет здесь работаю врачом, – пояснила женщина, назвавшаяся Дарси. – До сих пор тоскую по Парижу. Как он там?

– Скучает по вам, – улыбаясь, ответил я женщине. – Он так же привлекателен и загадочен.

– Представляете, в этом доме я увидела картину «Набережная Клиши», – произнесла Дарси с большими от восторга глазами. – Я раньше жила в Париже на улице Лепик, что находится недалеко от площади Жан-Батиста-Клемана. В десяти минутах ходьбы до бульвара Клиши. А там и набережная… Такая ностальгия нахлынула, прямо до слез. Еле сдержалась…

Поболтав еще немного с женщиной, мы встретились с местным вуду.

– В религии «вуду» мужчину, проводящего церемонии, называют oungan, а женщину – mambo. Нашего еще здесь называют Тьма. Дело в том, что у старика разные глаза. Один светло-карий, а другой смоляной, как космическая черная дыра, поглощающая все живое. Старайтесь не смотреть ему в этот глаз, – пояснил Дюбуа перед тем, как мы зашли внутрь дурно пахнущего дома.

Вуду изъяснялся на ломаном французском, вставляя какие-то непонятные слова, похожие по звучанию на шипение потревоженной змеи. Создавалось впечатление, что разговариваешь со старой одноглазой говорящей змеей, тем более что и внешний вид подчеркивал это сравнение – серые свисающие одежды как сползающая шкура рептилии. Дюбуа поинтересовался у старца насчет упавшего самолета, на что тот, закатив глаза, замер, испуская изо рта шипящие звуки. Потом как-то задергался, словно эпилептик, и тихо заговорил не своим голосом.

– Что он бормочет?

– Мало что могу разобрать… но, похоже, обращается к Геде, – прошептал Дюбуа.

– Геде? Кто это?

– Геде – грозный черный дух, управляющий перекрестком, через который каждый должен когда-нибудь пройти. Переход от жизни к смерти. Его символ – крест на могиле. А их бога зовут Бондье. Они ему поклоняются. Тсс… давай помолчим. Не надо его сердить.

Церемония общения с духом по имени Геде была недолгой. После шептания и дерганья старик сказал, что самолет разбился из-за происков сатаны. Дюбуа пытался задать еще несколько уточняющих вопросов, но вуду лишь устало отмахнулся от него старческой рукой, показывая всем своим видом, что очень устал. При выходе из дома Дюбуа опустил деньги в стоящий возле двери большой кувшин.

– И ты во все это веришь? – поинтересовался я у своего помощника, едва глотнув свежего воздуха, при выходе из дома колдуна.

– Я здесь давно живу. Сначала было интересно прикоснуться к неизвестному, словно ребенку – к новой таинственной игрушке. Считал это местной экзотикой. Но потом несколько случаев перевернули мое сознание. Я не то чтобы уверовал в их способности… скорее всего, осознал, что вуду могут сотворить ужасные вещи. Поверь, не стоит их недооценивать, тем более, провоцировать и преследовать. Помните, что случилось в маленьком городке Френиере возле Лос-Анджелеса в начале двадцатого века?

Я отрицательно покачал головой.

– В этом поселении проживала целительница Джулия Браун, практиковавшая что-то вроде вуду. Она совершала ритуалы для жителей и была известна своим магическим даром. К сожалению, люди начали приставать к ней, требуя ее помощи. Она пыталась их образумить, но это не подействовало. Тогда она начала проклинать тех, кого считала неблагодарными и злыми. В последние несколько недель перед своей смертью, а это было в 1915 году, она все пела и пела про себя проклятие городку Френиер: «Однажды я умру и заберу всех вас собой». Ее кончина произошла, как она и предсказывала, и все жители из страха пришло на ее похороны. Когда они начали заколачивать гроб Джулии Браун, разрушительной силы ураган пронесся по поселению, убив всех, кроме двух человек. Как и обещала жрица, городок умер вместе с ней… И это еще не все. Многие застройщики пытались перестроить этот район, но люди так и не смогли там жить. Необъяснимое чувство тревоги и страха преследовало их по ночам.

Слушая Дюбуа, я вдруг вспомнил юродивого-провидца Санму из дневников Винсента Хартманна. В них немецкий археолог доходчиво описал круги нарака. В мою память хорошо врезались эти строчки из дневника:

«Все мы грешники, и надо очистится в кругах нарака… каждый несет в душе свой ад. Но у каждого и своя дорога через ад. Там есть нарака волдырей. На темной промерзшей долине, окруженной холодными горами, постоянно метет метель и идет снежная буря. Жители этого ада лишены одежды и одиноки. От холода их тело покрывается волдырями. Время пребывания в этом аду займет столько, сколько потребуется, чтобы опустошить бочку зерен кунжута».

Совершенно разные религии, но есть одно, что их объединяет. Страх. Страх неизвестности. Хватает малейшего прикосновения к бездне, чтобы потерять покой на всю жизнь.

– Никогда не думал, что могу так бояться. Умом понимаю, что это обычные шарлатаны, но ничего с собой поделать не могу. Виной всему наше хрупкое сознание… Пойдем скорее отсюда, – немного нервно сказал я своему спутнику.

Возвращаясь в Париж, я лихорадочно соображал, сидя в кресле самолета, о чем будет моя завтрашняя статья. В голове царила полнейшая пустота. Конечно, это не в первый раз такое со мной, и все-таки… О чем же написать?.. О самой катастрофе и без меня все прекрасно знают. Тут как бегущая строка на мониторе… Стоит что-то выяснить по поводу трагедии, как сразу же эта новость вываливается на головы обывателя. И чем ближе ты находишься к международной следственной группе, тем быстрее ты выпалишь новостную сенсацию. Хотя, похоже, основное уже известно. Самолет взорвался в воздухе. Скорее всего, взрывчатка с часовым механизмом находилась в чемодане багажного отделения самолета. Багаж с бомбой был загружен в аэропорту, где отсутствовали необходимые меры безопасности. Только вот в каком?.. Уже называли причины. Месть. Среди подозреваемых была и Ливия, которая могла захотеть наказать Францию за помощь Чаду в период чадско-ливийского конфликта. Но это все предварительно. Копировать все это в свою статью у меня рука не поднималась… Но не писать же про встречу с местным вуду по прозвищу Тьма, указавшим на происки сатаны… Или про тоскующую по Парижу соотечественницу, врача скорой помощи, едва не расплакавшуюся при виде картины, как маленькая девочка. Кстати, что это была за картина? Она пояснила – «Набережная Клиши». Но мне это ни о чем не говорило. Я понятия не имел, кто ее написал и как она вообще выглядит. По-моему, Ван Гог – автор картины «Бульвар Клиши»… Выходит, невежество – это мое второе «я». Но ничего, прилечу в Париж, заполню пробел в области прекрасного. Об этом своем отрицательном качестве я особо не переживал… Если бы невежество было единственным моим недостатком. И без него хватает проблем с моим неуживчивым характером.

Статью я все-таки написал прямо в самолете. Я вошел в какой-то раж, жестко пройдясь по человеческой расхлябанности, по отсутствию элементарных средств безопасности, когда два аэропорта представляли собой проходной двор. Дописывая статью, я продолжал наблюдать за нервозной обстановкой в салоне самолета. Напуганные недавней трагедией, люди робко сидели в своих креслах, боясь пошевелиться, постоянно прислушиваясь к равномерному звуку двигателей реактивного лайнера. Снующие туда-сюда стюардессы пытались своими натянутыми улыбками как-то приободрить пассажиров, но не всегда это получалось.

Придя в издательство, я вручил нашей незабвенной секретарше Люси небольшой презент, приобретенный в сувенирном магазинчике рядом с отелем. Это были красивые бусы с цветными маленькими камешками.

– А вам идет африканский загар, – поблагодарив за подарок, произнесла девушка, кокетливо взглянув на меня из-под длинных ресниц.

– Кстати, подскажите несмышленому олуху, кто написал картину «Набережная Клиши»? А то все вертится на языке, а вспомнить не могу, – схитрил я, обращаясь к Люси.

– Поль Синьяк. Эту картину некоторые называют «Причал Клиши», но правильнее надо говорить – «Набережная Клиши. Хмурая погода».

– Но есть еще «Бульвар Клиши» Ван Гога. Я правильно говорю?

– Все верно. Это два разных места… набережная и бульвар. Произведение Ван Гога интереснее. А почему вас это заинтересовало?

– Да вот, разговорился с одной соотечественницей. Увидев эту набережную, она чуть не разрыдалась от ностальгии по Парижу.

– Здорово! – воскликнула секретарша. – А я и не знала, что картина нашлась. Мне всегда нравилось творчество Синьяка. Замечательно! Я думала, что она навсегда утрачена.

– То есть как нашлась? – я аж поперхнулся. – Она, что, когда-то исчезала?!

– Ну да. Она пропала, когда немцы заняли Францию. Об этом все знают, – ответив на вопрос, девушка посмотрела на меня как-то подозрительно.

– Может, моя знакомая смотрела на репродукцию… или копию?

– Наверняка. Иначе все газеты мира трубили бы об этом. Это же такой праздник, когда бесценные реликвии возвращаются домой. Уму непостижимо, сколько было похищено произведений искусств.

– А я и не знал, что вы, дорогая Люси, специалист в этой теме…

– Вы многое про меня не знаете. Все торопитесь куда-то… не обращаете внимания, кто рядом с вами.

– Простите, – немного замявшись, я поцеловал даме ручку. – Впредь обещаю быть внимательнее.

– Да уж, надеюсь.

Я давно обратил внимание на то, что Люси как-то «неровно дышит» ко мне. Это обидное прозвище Ищейка Длинный Нос, ежедневные шпильки в мой адрес, меняющееся настроение: от игривого смеха до презрительно вздернутого носика… Все это явно указывало на то, что я чем-то заинтересовал девушку. А что? Молодой, подающий надежды журналист. По-моему, неплохая партия. Но дело в том, что в данный период я даже не задумывался об этой перспективе. Нет, я, конечно, оказывал и оказываю знаки внимания Люси, привозя из каждой командировки какой-нибудь сувенир, иногда даже купленный впопыхах в аэропорту, как в случае с забавным канадским Пиноккио. Но и все, если не считать еще обязательных подарков ко дню рождения и таким большим праздникам, как Рождество. Не шефу же сувениры возить… А Люси так всегда искренне радуется. Но только зачем мне серьезные отношения, которые обязательно будут мешать работе, которой я дорожил? Я понимал, что пока к этому не готов.

Мне нравилась моя профессия. Различные расследования, уважение пишущей братии, пускай и с шипением за моей спиной некоторых так называемых коллег по цеху. Но это только от зависти. Их можно понять – сам такой был раньше. Я уже говорил, что в статусе «свободного художника» в нашем издательстве я был один. Главный редактор месье Бернар благоволил ко мне и особо не стеснял меня рамками должностных обязанностей, и этому было банальное объяснение. Меня читали, и главным показателем был тираж газеты. Это как в театре ходят на полюбившегося актера. У меня были свои поклонники. Им нравился мой стиль, мой способ общения с читателями, разумный цинизм, говорящий: «Смотрите! Я такой же, как вы, обычный человек со своими слабостями»; – ненавязчивый юмор, то, что я мог подшутить над какими-то социальными чертами, не забывая при этом пройтись по самому себе и, что самое главное, – мое умение находить сенсации. Это я придумал, как заранее подогреть интерес к своему едва начавшемуся расследованию… Или даже к еще не начавшемуся, так сказать, а к перспективному, еще эфемерно витающему в недалеком будущем. Нужна реклама. Вот и все. Зачем изобретать велосипед, когда уже весь мир на нем ездит? Но как эту рекламу донести до читателя? Это же не телевидение. Взял и тупо выпалил в эфире… Не придумав ничего лучшего, я решил в конце уже опубликованной статьи размещать коротенький анонс… наметки на новое расследование. Таким образом, пытаясь задать интригу, но только в общих чертах, без какой-либо конкретики.

Не мне судить, срабатывало ли мое ноу-хау на сто процентов, но обратная связь с читателями говорила, что я на правильном пути. Моим кумиром был главный герой Джека Николсона в фильме «Китайский квартал». Эксцентричный и обаятельный частный детектив, не обремененный серьезными отношениями с представительницами слабого пола, флиртуя, скользил по жизни, как парусник с полными ветра парусами, определяя лишь только курс направления к успеху.

Спору нет, Люси, конечно, весьма привлекательна. И, честно признаться, пару раз у меня мелькали шальные мысли, но я тут же брал себя в руки. А если у девушки действительно, все очень серьезно, и эта мимолетная связь разобьет ей сердце?.. Зачем портить отношения на работе? К тому же, я обратил внимание, что наш шеф опекает Люси и не дает в обиду. Защищает от навязчивого внимания и раздевающих взглядов молодых самцов на корпоративах, приглашая Люси на танец. У месье Бернара с женой нет детей, и они относятся к Люси как к своей дочери.

Поэтому я не герой романа Люси. Она еще найдет своего принца на частном самолете. А мне проще заводить ни к чему не обязывающие интрижки. Раньше мы тусили вместе с Сержем. То его пассия познакомит меня со своей подругой, то моя. Недорогие девушки меня никогда не вдохновляли, трудно сосредоточиться, когда партнерша в это время соображает, куда потратить часовой гонорар…

Но что-то я отвлекся.

– Что ты об этом думаешь? – поинтересовался шеф, когда я рассказал про встречу с доктором скорой помощи в Браззавиле.

– А черт его знает. Может, Люси что-то напутала с пропажей картины. А, возможно, это действительно была репродукция. А вы видели эту картину?

– Нет. Я и «бульвар» Ван Гога не помню. Наверняка видел, но, думаю, даже и не узнаю. Серые мы с тобой.

– Что есть, то есть, – с наигранной печалью, подтвердил я.

– Ты вот что… Первым делом выясни, на самом ли деле картина Поля Синьяка «Набережная Клиши» находится в розыске. Это первое. А потом… А что потом?

– Потом свяжусь с Браззавилем и попрошу Дюбуа Фицжеральда найти Дарси, – подхватил я эстафету.

– Дарси? А кто это?

– Так зовут врача.

– Понятно. Узнай пока ее адрес с телефоном, а там решим, что делать. И принеси мне изображение этой картины. Очень хочется взглянуть на то, из-за чего копья ломаем. Я думаю, что быстро управишься.

На том мы и порешили.

Дарси Лефаль

1990 год, Париж, Браззавиль

Тем не менее, с наскоку выяснить ничего не удалось. Из полицейского управления меня направили в министерство культуры.

– Не то чтобы у нас нет сведений на этот счет, но проще поступить так. Быстрее получите справку, – пояснил свой отказ полицейский чиновник. – У них должна быть полная информация по этому вопросу.

Это из серии «нет тела – нет дела».

После недолгой волокиты в столичном департаменте культуры устно подтвердили, что картина Поля Синьяка «Набережная Клиши. Хмурая погода» была похищена оккупационными войсками Германии в 1940 году. Для того, чтобы получить полную письменную справку, кто является владельцем картины и при каких обстоятельствах она была утрачена, пришлось оформить официальный запрос от газеты. Иначе никак.

– За ответом на ваш запрос сами придете или почтой в издательство «Le Parisien libere» выслать? – поинтересовалась служащая культурного учреждения.

– А сколько это займет времени? Я имею в виду – подготовить справку…

– Дня два, три. Я могу позвонить.

– Сами заберем. Буду ждать звонка. Спасибо! – ответил я и, слегка замявшись, спросил: – Скажите, а можно немного обнаглеть?

– Это как? – растерялась девушка, не понимая, куда я клоню.

– Может, в вашем уважаемом учреждении найдется какое-нибудь изображение этой картины? Стыдно сказать, но я ее ни разу не видел… и ничего не знаю о ее авторе. Буду вам очень признателен…

– Ну, что с вами поделаешь? Чего только не сделаешь ради уважаемого издательства! Сейчас постараюсь что-нибудь придумать.

Вернувшись через пять минут, барышня протянула мне цветную фотографию:

– Вот, но с возвратом. Взяла на время из архива. Придете за справкой, вернете. Договорились?

– Всенепременно. Спасибо!

Честно признаться, я не ожидал что картина действительно украдена. Мне казалось, что Люси все просто напутала в своей прелестной головке. Рассматривая фотографию, я мысленно представил этот район Парижа. Бульвар Клиши был назван в честь заставы, около которой наполеоновские войска отчаянно держали оборону столицы Франции от русских войск. Но не с ратными подвигами связывают этот бульвар, как и находящуюся на его восточном конце площадь Пигаль. В этом районе с девятнадцатого века активно селились дамы древнейшей профессии. Бульвар и прилегающие к нему районы заполнили дома терпимости и разного рода увеселительные заведения. С учетом того, что рядом проживала творческая богема: писатели, художники – сочетание получалось весьма пикантное. Когда-то в этом месте находилась студия Тулуза-Лотрека, завсегдатаем которой был Мулен Руж, часто рисовавший девиц и жизнь местных кабаре. После войны проституция была официально запрещена, но квартал продолжил свое существование… И это я знаю не понаслышке, мне как-то на заре своей деятельности в газете доводилось освещать некоторые аспекты бытия подобных заведений.