Набережная Клиши

Да, еще, при вручении фотографии картины «Причал Клиши», девушка, видя мою дремучесть, любезно просветила меня насчет творчества Поля Синьяка. Так, в общих чертах, чтобы у меня сложилось хоть какое-то представление об авторе:

«Родился в Париже в 1863 году. Картины начал писать под влиянием импрессионистов. Главным образом его вдохновил Клод Моне, который впоследствии отказался быть его учителем, сославшись на свою занятость. Позже познакомился с Жоржем Сёра, с которым разработал живописную методику пуантилизма, основанную на технике письма мелкими точечными мазками почти чистых красок для создания целостного изображения. В то время как импрессионисты, такие как Клод Моне и Винсент Ван Гог, часто использовали мазки краски как часть своей техники, художники пуантилизма продвинули эту идею еще дальше, рисуя плотно скомпонованные отдельные точки чистого цвета. Таким образом при взгляде издалека создается оптический эффект, при котором изображения кажутся детализированными и содержат более полный диапазон тонов».

– По сути, термин «пуантилизм» был придуман искусствоведами в конце восемнадцатого века, чтобы высмеять работы этих художников, – добавила служащая культурного учреждения. – Но у Поля Синьяка был твердый характер. Еще будучи юношей, только мечтавшим о живописи, на выставке импрессионистов он повстречался с Гогеном. Тот сделал неприятное замечание молодому человеку, пытавшемуся тайком набросать зарисовки с картин Дега. «Здесь не копируют!», – во всеуслышание заявил Гоген и прогнал парня с выставки. Но Поль сумел сдержать удар, и это нисколько не охладило его любви к искусству.

Вернувшись в издательство, я поблагодарил Люси за точные сведения и, запершись в кабинете с шефом, ознакомил последнего с планом действий, предполагающим поездку в Браззавиль с фотографированием картины «Набережная Клиши».

– Конечно, по фотографии подлинность не установишь, но хоть что-то. Да и взглянуть уж очень охота на тайного владельца работы Синьяка.

– С Дюбуа Фицжеральдом я уже сам связался, пока ты наводил справки, – пояснил шеф, разглядывая фотографию картины. – Он аккуратно выяснит все данные об этой Дарси… Номер телефона, домашний адрес. У нашего филиала хорошо налажены связи с местной полицией. Я думаю, что прежде, чем расспрашивать женщину, надо что-то придумать… Почему мы так заинтересовались ее пациентом? Что это ты так сорвался из Парижа? Ведь не скажешь же правду.

– Безусловно. Такая информация небезопасна. Предлагаю два варианта. Первый – газета готовит статью о творчестве Синьяка, и второй – неизвестный коллекционер хочет купить картину. Я понимаю, что оба варианта так себе…

– Начни с первого, все равно лучше ничего не придумать, а если она засомневается, то доверительно, на ушко, сообщи о втором. Думаю, что купится… Одно непонятно, как ты собираешься проникнуть в дом подозреваемого?

– С помощью врача Дарси. Мол, она решила проведать больного… Ну, а я вместе с ней. Например… кардиолог. Надо с ней посоветоваться, в качестве кого мне выступать. Главное – без подозрений попасть в дом, а там попытаться выбрать подходящий момент для скрытой съемки. В крайнем случае, самому завести разговор о картине… ну, это только в крайнем случае. Может, это обычная копия, а мы тут детективное расследование организовываем. Но если картина подлинная, то, возможно, в Конго скрывается подпольный коллекционер, а может, вор… или, еще хуже, – бывший нацист. Хотя, почему бывший? Бывших нацистов не бывает. Я не так давно читал мемуары Курта Майера. Он в свое время командовал двенадцатой танковой дивизией СС «Гитлерюгенд». Был самым молодым дивизионным командиром не только войск СС, но и всех немецких вооруженных сил. Ему было всего лишь тридцать четыре года. Вроде заслуженный отважный генерал. Выжил в такой мясорубке. Но после войны на все вопросы журналистов про зверства нацистов неизменно отвечал: «Никто и никогда не услышит от меня плохого слова о фюрере». А когда умер, на его похороны боевые соратники явились с наградами Третьего рейха. Так что бывших нацистов не бывает.

– А если Дарси не согласится? Не захочет участвовать в этой авантюре. Что тогда? – спросил шеф, посмотрев внимательно на меня. – Ей это надо?

– По прибытии в Браззавиль первым делом ее подробно расспрошу. И постараюсь уговорить, ну, а если откажется, то… поговорю с Сержем. Он, похоже, в свете последних событий немного меняет профиль своей работы. В принципе, к нему все равно придется обращаться.

– Как-то странно все, – с сомнением покачал головой месье Бернар. – Врач по собственной инициативе навещает больного. Разве такое возможно?

– Не знаю… Надо сначала Дарси расспросить, с ней посоветоваться… Я вот что подумал. Может, подарим врачу годовую подписку нашей газеты? И ей будет приятно такое внимание, и нам будет чуть проще с ней общаться. Что скажете, шеф?

– Ладно. Заказывай билет в Конго. А там действуй по обстановке. Дюбуа будет тебе помогать. Я уже об этом распорядился. Да, ему сразу расскажи про второй вариант. Наверняка засомневается, ну да ладно. Его дело маленькое, – подытожил разговор шеф.

Накануне вылета я получил ответ на запрос о судьбе картины «Набережная Клиши», не забыв вернуть архивную фотографию. Вот что было начертано на официальном бланке за подписью заместителя начальника департамента культуры города Парижа:

«Настоящим письмом сообщаем, что картина Поля Синька «Набережная Клиши» была похищена оккупационными войсками Германии в 1940 году из резиденции Les Bouffards, наряду с остальной коллекцией, принадлежавшей известному меценату Гастону Просперу Леви».

Как пояснили в департаменте культуры, владельцем картины Синьяка был французский брокер по недвижимости Гастон Леви. Он приобрел картину в 1927 году у автора. В Париже успешный бизнесмен и застройщик Гастон Леви собирал коллекцию картин импрессионистов. Он дружил с Полем Синьяком и был поклонником его творчества: в собрании бизнесмена находилось сорок четыре работы этого импрессиониста. Леви был еврейского происхождения и, прежде чем с женой бежать от нацистов в Тунис, отправил большую часть своей коллекции произведений искусства в свою загородную резиденцию Les Bouffards, находящуюся на юге Парижа, в июне 1940 года. Свидетельства очевидцев указывают на то, что несколько месяцев спустя вся коллекция была погружена немецкими солдатами на грузовики и увезена в неизвестном направлении. Предположительно в Берлин.

С Дарси я встретился сразу после прилета в столицу Конго. Заинтригованная такой встречей, она любезно пригласила меня к себе в гости.

– Я так понимаю, не праздное любопытство узнать, как поживают соотечественники на чужбине, привело известного журналиста в Браззавиль. Насколько помню, я вам не оставляла свой номер телефона. Не удивлюсь, если и адрес мой знаете. Так что лучше всего пообщаемся у меня дома. Здесь нам никто не помешает, – пояснила Дарси по телефону.

Дарси была права. Дюбуа еще в аэропорту вручил мне копию досье на Дарси Лефаль, в девичестве Сертинс.

– Позаимствовал информацию у местных стражей правопорядка? – поинтересовался я у своего расторопного помощника, при этом бегло просматривая стандартные сведения о враче, имеющей двойное гражданство.

– Да. У нас с ними доверительные отношения. Коррупция – беда африканских стран. Это неискоренимо. Здесь все продается и все покупается. Заиры каждый любит, – подтвердил Дюбуа.

На встречу с Дарси я отправился на такси. Уютный домик с небольшим садиком за оградой практически не отличался от своих собратьев, выстроившихся в несколько рядов вдоль уходящих улиц.

– Это поселок медиков, прибывших в Конго из разных стран, – пояснила Дарси, встречая меня на пороге. – В основном здесь проживают французы. Некоторые не выдерживают разлуки и возвращаются на историческую родину. Вот и мой муж, хирург, год назад вернулся во Францию. Все никак не мог привыкнуть к местным мусорным кучам посреди улицы. Мы с ним познакомились еще в медицинском университете.

– Но почему власти не наводят порядок?

– Менталитет у народа своеобразный, наверное. Не знаю… В одной стране, не буду ее конкретно сейчас называть, чтобы не обидеть, живут племена, ходят почти полуголые… носят что-то наподобие набедренной повязки. И это в наше время. Так вот, новая власть решила навести порядок и раздала нормальную одежду этим людям. Бесплатно. Просто привезли и положили на землю, сказав: «Берите. Это все вам. Оденьтесь». Люди походили, подумали и стали носить брюки, юбки, рубашки… Вроде все хорошо. Но неожиданно стали болеть кожными заболеваниями. На их телах появлялись язвы. Власти были в шоке. Как? Почему? Оказывается, эти племена никогда не снимали с себя одежду, чтобы постирать. Как нарядились, так и все время ходили в ней. Вы бы видели их. Мне довелось. Жуткое зрелище… В общем, чтобы по-настоящему изменить жизнь к лучшему, людям нужно образование.

– Да. Не все так просто… Я прочитал как-то мемуары одного отважного немецкого танкиста. Образованный, талантливый командир, но всю жизнь прожил как папуас в джунглях с язвами на душе. Мне кажется, многое зависит от воспитания. Порядочные ли были у тебя учителя…

– Согласна, – как-то печально произнесла Дарси.

– Вы живете одна? – задав этот вопрос, я несколько растерялся от своей бестактности.

– Все нормально, – ответила хозяйка, заметив мое смущение. – Муж приезжал не так давно. Зовет к себе… Возможно, уеду отсюда. Ну что мы все на пороге? Проходите в дом.

Расположившись в гостиной, Дарси предложила мне кофе.

– Извините за прямоту, но мне кажется, что так будет правильнее. Скажите, Андрэ, какова цель вашего визита ко мне? Ведь не для того, чтобы подарить мне годовую подписку «Le Parisien libere». Чем обычный врач мог заинтересовать журналиста известной во всем мире газеты? – разливая в чашечки кофе, произнесла Дарси.

– Согласен. Давайте перейдем сразу к делу. Я приехал сюда по поводу картины «Набережная Клиши». Дело в том, что по возвращении в Париж я рассказал в редакции, что эта картина находится здесь. Мы в свое время планировали репортаж про французских художников-импрессионистов, но все время откладывали. То не было времени, то недостаточно интересного материала… В общем, как-то не срасталось. А тут мы узнаем, что одна из картин Поля Синьяка здесь… К тому же, открою вам небольшой секрет. Работами Синьяка продолжают интересоваться, есть покупатели на его картины, – не знаю, почему, но я вдруг решил объединить оба варианта.

– Вот и меня очень заинтересовала эта картина. Я живьем ее ни разу не видела. Только в журналах. Моя мама – страстный поклонник Синьяка. Я помню, как мы с ней не могли понять, в каком месте Парижа находится эта набережная… Я предполагаю, что это набережная Вальми. От мамы у меня привязанность к творчеству Поля Синьяка. Представляете, и тут я вижу эту картину…

– Расскажите, пожалуйста, поподробнее, – попросил я женщину. – Возможно, я напишу об этом.

– Да. Конечно. Понимаю, что для настоящего журналиста мелочей не бывает, – улыбнулась Дарси. – Я прибыла на обычный вызов. У пожилого человек резко скакнуло давление…

– Извините, что опять перебиваю, но как его имя?

– Его имя?.. – переспросив, доктор немного задумалась. – Патрик Катель. Ему восемьдесят один год. Проживает по адресу Линцоло, дом 83. Страдает сердечными заболеваниями. Когда я осматривала Кателя, поинтересовалась, какие таблетки он принимает, чтобы до конца понять клинику. Он ответил, что все лекарства находятся в кабинете, и я могу сама на них посмотреть. Пройдя в указанный кабинет, я обратила внимание на приоткрытую дверь, ведущую в другое помещение. Каково же было мое изумление, когда увидела часть картины, напоминающую «Набережную Клиши»! Не удержавшись, я вошла в это помещение, чтобы убедиться, не ошиблась ли. Действительно, это была она.

– А где в это время находился сам хозяин?

– Он продолжал лежать на диване. У него было высокое давление и болела голова, затылочная часть. Я с самого начала предложила госпитализацию, но Катель категорически отказался. Сказал, что живет в доме один и не на кого оставить хозяйство.

– То есть попасть в помещение с картиной можно только из кабинета? – задал я уточняющий вопрос.

– Ну да. Только там висела не одна картина. Их было семь. А прямо в центре – черно-белая фотография молодого человека в форме.

– Понятно. Извините. Что было дальше?

– Посмотрев таблетки и вернувшись в гостиную, я выразила пациенту свое восхищение этой картиной.

– И как прореагировал Патрик Катель? Он поддержал ваш восторг?

– Вы знаете, нет. Сейчас, вспоминая те события, я нахожу странности в поведении этого человека. Он как-то насупился и буркнул что-то нечленораздельное. А потом нехотя добавил, что картины не его, а племянника. Оставил на хранение. Вот и все… Хотя, находясь в таком тяжелом состоянии, наверное, он по-другому и не мог прореагировать.

– Вы сказали, что в комнате были и другие картины. Вы не узнали их?

– Нет. Как я и говорила, всего было семь картин. И только две из них написаны импрессионистами. Одна Синьяка, а вторая очень похожа на его стиль… Но я не знаю автора. Хотя, может быть, это тоже его работа.

– Вы помните, что на ней было изображено?

– Женщина с веткой дерева… Рядом стоит мальчик. Поле… Похоже, они что-то жгут.

– А на других?

– По-моему, два портрета и три пейзажа. Или наоборот… Извините, боюсь напутать. Да и рассматривать не было времени. Из гостиной меня окликнул пациент.

– По вашему рассказу у меня сложилось впечатление, что вы уверены в подлинности картин. Почему?.. Может, это простые репродукции? Ведь глянули вы мельком. Да еще и нервничали, что без спросу проникли в помещение.

– Нет. Это были не цветные плакаты, а картины, написанные красками на холсте. Тут я не могла ошибиться. А по поводу подлинности… Конечно, точно не знаю. Может, и копии.

– Все понятно. Но вы еще упомянули про фотографию.

– Да. Она находилась прямо в центре, среди картин. У меня еще мелькнула мысль, что это как-то странно. Прекрасные картины и фотография, причем черно-белая. И качество у нее, прямо скажем, так себе… А самое главное – зачем? Молодой человек в военной форме.

– Немецкой? – не удержавшись, спросил я у Дарси.

– Очень похожа. Но не уверена.

– Фуражка была на голове?

– Нет. Улыбчивый молодой человек смотрит в объектив.

– Орел был на кителе в области груди?

– Нет. Его вообще не было. Но были какие-то награды… форма очень напоминает немецкую. Два витиеватых погона… Извините, плохо рассмотрела.

– Молодой человек похож на хозяина дома?

– Не знаю… Но ведь Патрик Катель – француз. Правда, с гражданством Конго.

– А говорил он без акцента?

– Как мы с вами… Хотя я вспомнила вот что: у Кателя на правой щеке небольшое, едва заметное родимое пятно, а на фотографии у молодого человека в этом месте затемнение… Может, конечно, из-за качества фотографии.

– Скажите, а мы сможем еще раз посетить Патрика Кателя? Как будто вас отправили проведать пациента… ну или что-то в этом роде, а я вместе с вами. Например, в качестве кардиолога. Как вы на это смотрите?

– По-моему, вы мне что-то недоговариваете, – Дарси подозрительно посмотрела на меня. – Вы в чем-то его подозреваете?.. Я, кажется, догадываюсь… Картины краденые. Угадала? И не смотрите так на меня. Я знаю, что нацисты похитили много произведений искусства.

– Даже не знаю, что вам и ответить… Возможно, и так. А может, это простые копии. Хочу сам посмотреть…

– Я согласна, – твердым голосом ответила доктор. – Я подумаю над предлогом посещения и вам сообщу, когда можно это сделать. Вы в каком отеле остановились?

– В «Mikhael’s Hotel».

– Я позвоню.

– Откуда такая решительность?

– От отца. Он всю жизнь проработал в полиции. Мама настояла, чтобы я училась не на юриста, а на медика.

Дарси Лефаль позвонила через два дня.

– Завтра с утра моя смена, и мы сможем навестить Патрика Кателя. А если спросит, почему заранее не предупредили о своем приезде, скажем, что находились недалеко от его дома. Вы будете выступать в качестве практиканта. Я предложу сделать кардиограмму… Когда он будет весь в проводах, вы попроситесь в туалетную комнату. Она находится рядом с кабинетом. Я постараюсь отвлечь его. У вас будет минут пять. Попробуете в это время проникнуть в комнату с картинами, – инструктировала меня женщина по телефону.

– Он больше не вызывал врача на дом?

– Нет, больше не обращался. Я проверила журнал регистрации вызовов. Ну вроде все… Да, еще, при водителе ничего не говорите. Ждите машину скорой помощи в начале улицы Линцоло. Мы вас подхватим.

Мы прибыли к дому 83 по улице Линцоло в начале десяти утра. Ничем не выделяющийся частный дом встретил нас настороженно, всем своим видом показывая, что не рад непрошеным гостям. Во всяком случае, мне так показалось. Я уже не первый раз занимаюсь противоправными действиями, но почему-то сейчас было особенно тревожно. Возможно, пугала неопределенность. Попроситься в туалет, а самому рыскать по дому… Надо было раньше подробнее расспросить Дарси о расположении этой чертовой туалетной комнаты.

На звонок в двери никто не реагировал. Дом безмолвствовал.

– Похоже, хозяина нет дома, – сказал я, позвонив несколько раз. – Сейчас попробую у соседей спросить.

Заметив женщину, вышедшую из дома напротив, я поспешил поинтересоваться у нее о Кателе.

– Уехал дней пять назад. Погрузил какие-то вещи в грузовичок и укатил в неизвестном направлении, – ответила соседка. – Он нелюдимый, всех сторонится. На улицу лишний раз не выйдет. Все цветы в своем садике выращивает. Вот скоро будет десять лет, как я здесь рядом живу, а имени его до сих пор не знаю.

– Патрик. Его зовут Патрик Катель, – пояснил я женщине. – Мы привезли ему результаты медицинского обследования. Сам за ними не приходит. Ему надо срочно обратить внимание на свое здоровье.

– Ничем не могу помочь… Хотя, постойте. Видите дом с зеленым резным крыльцом? – соседка указала на высокое строение с нарядным входом. – Там спросите. Хозяина зовут Теофил. Теофил Фабрикас. Он местный электрик, все может починить. Вот к нему все и обращаются. Вдруг он подскажет.

Прежде, чем следовать в указанном направлении, я поблагодарил Дарси за помощь, обещая перезвонить. После того как скорая помощь уехала, я направился к дому с зеленым крыльцом.

Пропавший пациент

1990 год, Браззавиль – улица Линцоло 83, Париж

– Вас ввели в заблуждение. Я понятия не имею, куда он отправился, – несколько эмоционально ответил местный электрик, после того как я рассказал, что привез результаты медицинского обследования мистера Кателя.

– Но что же мне делать? – несколько театрально возмущаясь, я продолжал следовать своей на ходу придуманной версии. – По договору наша поликлиника обязана вручить пациенту результаты комплексного обследования. Сам он не забирает. На телефон не отвечает. Он такие деньги заплатил. К тому же, у Патрика Кателя есть проблемы… Я не могу сейчас об этом распространяться. Существует врачебная тайна, и я обязан только лично вручить пациенту результаты обследования. В крайнем случае, родственникам. Может, вы знаете, куда мне обратиться?

– Да нет у него никого здесь. И вообще, я ничего о нем не знаю. Приехал сюда сразу после войны, из Италии. Говорил, что ранее жил в Бордо… Я за столько лет с ним толком-то и не переговорил.

– К нему никто не приезжал?

– Точно… Племянник. Года два назад я проходил утром мимо его дома, и тут подъехало такси. Оказывается, прилетел племянник на день рождения Патрика.

– Это племянник сказал про день рождения?

– Нет. Сам Патрик. Мы с ним тогда выпили вечером немного конголезского виски в честь его рождения, – делясь воспоминаниями, электрик почесал нос.

– И племянник присутствовал?

– Нет. Он перед моим приходом уехал на катере… Я еще удивился, что даже не погостил. На что Патрик, усмехнувшись, ответил: «Весь в заботах. Дел очень много».

– Чем он занимается?

– Я так понял – доставкой каких-то грузов. Наверно, торговый агент.

– Но почему вы решили, что племянник прилетел?

– Бирка багажа на сумке осталась.

– А откуда прилетел?

– Если мне не изменяет память, из Аргентины… Вспомнил, точно из Аргентины.

– Почему вы так уверены? Прочитали название страны?

– Нет, что вы. На багажном ярлыке было три полосы – по бокам голубые, а посередине – белая. Я, конечно, болею за наших, но и бразильцы с аргентинцами очень нравятся. Я сразу узнал флаг Аргентины.

– Понятно… Вы можете описать, как выглядел этот племянник?

– Обычная европейская внешность. Правильные черты лица. Голубые глаза. Светлые длинные волосы. Не больше сорока лет… Спортивного телосложения. Среднего роста. В общем, девушкам такие нравятся.

– Случайно имя и фамилию не знаете?

– Филипп. Так его называл Патрик. А фамилию не знаю.

– А в каком месяце это было? Я про приезд Филиппа.

– Тридцать первого июля – день рождения Патрика. Филипп прилетел в этот же день.

– Вы так хорошо запомнили эту дату…

– А ничего удивительного, тридцать первого июля –День Революции. Вы, что, не местный?..

– Я не так давно в Конго. Приехал по программе… Вы после того случая видели Филиппа?

– Нет. Мне кажется, что нет.

– У меня к вам просьба: если что-то еще вспомните, пусть даже незначительную мелочь, то позвоните по этому номеру телефона, – с этими словами я вырвал из записной книжки листок и быстро написал телефон браззавильского филиала газеты. – Оставьте информацию тому, кто ответит. Очень важно найти родственников, чтобы они предупредили Патрика о надвигающейся опасности. Договорились?

– Конечно. Я все понимаю. Одного моего знакомого болезнь за месяц скрутила. Если что вспомню, обязательно перезвоню.

– И вот еще что, – немного замешкавшись, обратился я к Теофилу Фабрикасу, – давайте и я ваш номер телефона запишу на всякий случай, вдруг понадобится помощь. Вы же специалист, все можете починить.

– Конечно обращайтесь. Буду рад помочь, – тут же согласился мужчина, быстро продиктовав ряд цифр.

Я, естественно, не собирался звонить электрику, но сработала профессиональная привычка – обрастать всевозможной информацией при новом расследовании. Еще неизвестно, что ждет впереди и какие дополнительные сведения могут потребоваться.

Вернувшись в отель, я позвонил своему помощнику и предложил встретиться. Дюбуа примчался через пятнадцать минут, благо что наш филиал находится в трех кварталах от гостиницы.

– Как вы на это посмотрите, если я попрошу об одной услуге. Скажем так – не совсем законной, – без обиняков обратился я к молодому парню.

– Нормально посмотрю, – с серьезным видом ответил Дюбуа. – Что надо делать?

– Обыскать один пустующий дом. Вас это не пугает?

– Не пугает. Мне приказано выполнять все ваши распоряжения. Говорите адрес…

– Мы пойдем вместе.

– Это лишнее. Поверьте, одному мне проще будет. Вам светиться никак нельзя, – разумно рассудил Дюбуа. – Говорите адрес и что ищем.

– Улица Линцоло, дом 83. Это рядом с вашим вуду по прозвищу Тьма. Хозяин съехал дней пять назад. Я сегодня был возле этого дома. Похоже, у соседей нет собак, но не факт. В одной из комнат висели картины. Проверьте, на месте ли они. Ищите бумаги: письма, альбомы, открытки. Все, что может пролить свет на то, куда делся хозяин. Фотографируйте все. Пленки не жалейте. Потом разберемся… Да, еще, осмотрите подвал, если таковой имеется. У меня есть подозрение, что вход в него может быть тайный.

– Там, что, жил разведчик-нелегал?

– Почти угадали. Есть предположение, что хозяин дома – бывший нацист. Так что будьте осторожны. Вдруг оставил какой-нибудь сюрприз для непрошеных гостей. Проверьте, есть ли сигнализация. Откройте дверь и спрячьтесь на улице. Если полиция не приедет, то все в порядке.

– Не переживайте, справлюсь. Проходил в армии специальную подготовку.

– Ни в коем случае не рискуйте. Сразу уходите. Потом решим, что делать…

– Все понял. Этой ночью наведаюсь.

Конечно, мне не терпелось самому обыскать дом Патрика Кателя, но в случае попадания в полицию нам грозил серьезный скандал. Еще неизвестно, как на это посмотрят столичные власти. Да и месье Бернара нельзя подставлять, ему больше всех достанется. Так что остается надеяться, что армейская подготовка не подведет Дюбуа Фицжеральда.

Получив все инструкции, Дюбуа отправился готовиться к ночной операции, а я начал анализировать произошедшие события. В том, что Патрик Катель – бывший нацист, я почти не сомневался. Как и в том, что это его вымышленная фамилия. И никого не должно смущать его отличное владение французским языком… возможно, даже и не одним французским. Он – немец. Взять того же Винсента Хартманна… Паспорт – вообще не проблема, руководители РСХА могли снабдить каким угодно. Не так давно мне попалась в руки статья британского издания «The Guardian». В ней доходчиво было описано, что происходило после капитуляции Германии. В статье говорилось, что тысячи нацистов разбежались, кто куда смог: Ближний Восток, Северная и Центральная Африка. Самый теплый прием ждал бывших военных преступников в Латинской Америке: Мексике, Боливии, Бразилии, Коста-Рике. Но больше всех нацистов сбежало в Аргентину. Президент этой страны Хуан Перон открыто сочувствовал эсэсовцам и критиковал решения Нюрнбергского трибунала. Но самое печальное, что помощь в организации бегства нацистов оказывал Международный Комитет Красного Креста. По свидетельству сотрудника Гарвардского университета, австрийца Геральда Штейнахера, Красный Крест выдал, по меньшей мере, сто двадцать тысяч выездных и проездных документов бывшим нацистам. Большая их часть сумела сбежать в Испанию и Латинскую Америку через Италию. Для получения подложных документов бывшие эсэсовцы старались смешаться с настоящими беженцами, а иногда и представлялись евреями, чтобы уехать через Италию якобы в Палестину. Использовались нацистами и краденые документы.