У лжи есть имя 2

Лиан Уайт

У лжи есть имя 2

Глава 1

Артур

Эти стены всегда дарят мне ощущение полного контроля. И в то же время – будоражат нервы, пробуждая бешеные импульсы, которые, словно скоростные поезда, проносятся по венам, пульсируют током под кожей и, наконец, достигают мозга. Это чувство сродни ощущению «я дома», хотя я никогда не знал, что это такое на самом деле.

Ноги ведут меня по извилистой мощёной дороге, лавирующей в гуще хвойного парка. Я замедляю шаг, чтобы насладиться моментом. Платиновая карточка-пропуск лежит в кармане моей рубашки, холодя кожу сквозь ткань. Медленно достаю её, прокручиваю в пальцах и, наконец, спускаюсь по крутой лестнице к железной двери. Здесь меня никто не видит. Вокруг – глубокая, мрачная ночь, соответствующая моим мыслям.

Открыв дверь, я попадаю в тёмный коридор и иду вперёд, вкушая каждый шаг, приближающий меня к цели. Это место всегда позволяет выпустить всех внутренних демонов, и сейчас мне это необходимо. И всё же бываю здесь я редко. Очень редко. Как правило, я предпочитаю быть невидимым гостем в другой части особняка – в маске, как и все остальные.

Стук моих кожаных туфель по мраморному полу эхом разносится по коридору, пока не затихает на ковре. Приглушённый свет озаряет комнаты по обе стороны от меня, и я знаю, что происходит за этими дверями. Это место – пристанище похоти и плотской, на грани безумия «чумы», которыми так наслаждаются ценители «особенных» удовольствий. Никто из них не знает, что на самом деле этот особняк давным-давно стал для них ловушкой. Они верят в анонимность. А я – в силу власти, способную открывать двери к их извращённым душам и тёмным порокам. Они думают, что за ними никто не наблюдает. А я делаю всё, чтобы они продолжали так думать.

Двери цилиндрического лифта, обитого алюминием, открываются передо мной. Как только нажимаю на кнопку минус второго этажа, механизм моментально срабатывает. Делаю глубокий вдох. Минус первый этаж. Выдох. Щелчок оповещает, что лифт остановился. Двери вновь разъезжаются. Я почти у цели.

– Здравствуйте, мистер Даймондхарт, – произносит услужливым тоном Бетти, экономка. – Он ожидает вас.

– Всё подготовили?

– Конечно, мистер Даймондхарт.

Кивнув, прохожу по коридору нижнего уровня, залитому холодным светом от люстр. Здесь нет окон, но много искусственного освещения. Белая дверь с позолоченными вставками и такой же обитой золотом ручкой с каждым шагом становится всё ближе. Мандраж, покалывание в пальцах – всё это стоит каждой секунды, проведённой здесь. Обвив пальцами круглую ручку, я медленно поворачиваю её. Этот запах – лекарств, дезинфекции и старой, едва дышащей души – сразу же заполняет ноздри. Оседает, словно масло, на стенках слизистой. И потом надолго остаётся со мной.

Вхожу и закрываю за собой дверь.

В середине гостиной меня встречает закрытый рояль, на поверхности которого стоит бутылка шотландского виски Isabella’s Islay и охлаждённый стакан. Эта комбинация всегда усиливает лёгкий трепет перед началом. Пересекая размеренными шагами тихую комнату, усаживаюсь на стул, слегка подтягиваю рукава пиджака и тянусь к бутылке. Откупоривая крышку, медленно наливаю жидкость цвета смолы в стакан и делаю глоток. Что ж, кажется, я готов начинать.

Касаясь клавиш, начинаю играть, слегка прикрывая глаза. Спустя несколько мгновений аккорды смешиваются с едва слышным тиканьем аппарата для подачи кислорода. Пальцы соскальзывают с клавиш, правильные ноты начинают переплетаться с фальшивыми, а звук аппарата в другом углу комнаты усиливается. Мелодия ещё не доиграна, осталось совсем немного. Вновь играю правильно, даю себе время, даже стараюсь, но намеренно срываюсь и попадаю не в такт.

Прости. Я снова не оправдал твоих ожиданий.

Последняя нота издаёт прощальный звук и расплывается по комнате меланхоличным эхом. Убрав пальцы с клавиш, беру стакан и делаю ещё один маленький глоток, оставляющий после себя горькое послевкусие.

– Здравствуй, отец, – бросаю взгляд в угол комнаты, где он сидит в инвалидной коляске, подключённый к кислородному концентратору. – Давно тебя не навещал. Прости. – Как поживаешь, старик? – едва усмехаюсь и, поставив стакан обратно на рояль, закидываю ногу на ногу. – Говорят, ты иногда ругаешься.

Звук аппарата, измеряющего частоту сердечных сокращений, вновь становится громче. Его искажённое параличом лицо после инсульта слегка искривляется.

– Я могу попросить, чтобы о тебе заботились лучше. Не хочу, чтобы ты покидал этот мир. Ты же понимаешь это?

В ответ слышу лишь хриплое мычание.

– Пришёл сообщить тебе, что отправил за решётку Бастиана Ришара. Ты ведь помнишь, кто он такой? – с налётом интереса в голосе спрашиваю я, а затем улыбаюсь. – Ну конечно, ты помнишь, – понимающе киваю. – И, кажется, семья Ришар была не готова к такому. Они были не готовы… – протяжно повторяю, вдумчиво изучая его безэмоциональное, абсолютно лишённое жизни лицо. – Ты гордишься мной?

Пищание аппарата оповещает меня о падении уровня кислорода. Увидев, что трубка слегка съехала в сторону, встаю с места и подхожу к нему. Он не курит уже десять лет, но я всё ещё чувствую этот затхлый запах сигаретного дыма, который, кажется, пропитал его кожу канцерогенами навсегда.

– Вот так будет лучше, – вставив кислородную трубку обратно в его нос, я возвращаюсь на своё место.

Делаю ещё пару глотков и наливаю новую порцию.

– Ты знаешь… – оглядываю комнату, будто пытаясь подобрать нужные слова. – Мне пришлось сделать больно одному человеку, который, кажется, не заслужил всего этого. Да… Да, я знаю, что ты не терпишь жалости. Но она… Она так чиста, отец. Наивна. И так не похожа на своего отца. – Запиваю слова глотком виски, который сразу обжигает желудок. – Я понял, что она не заслужила такой участи. Хотя ты был бы доволен мной, безусловно, – торопливо добавляю я. – Знаешь, над чем я размышлял последнее время? – Заглядываю в пустые глаза, будто ожидая заинтересованный кивок в ответ. – Я часто размышляю, когда именно я стал таким. Когда случился тот самый момент? Ещё до того, как умерла мама, или после? Я всё думал… – пьяно усмехаюсь и вновь берусь за стакан. – Она меня сделала таким? Или… – замолкаю на полсекунды, – ты?

Комната наполняется тяжёлым молчанием, пока я выпиваю один стакан за другим.

– Знаешь, иногда мне хочется, чтобы ты сдох, – произношу ровным тоном, рассматривая дно пустого бокала. – В мучениях и собственной моче. Оставленным, никому не нужным куском парализованного дерьма. Но потом… Потом я думаю, что ты должен продолжать жить. Ведь я хочу, чтобы ты видел, кого вырастил. Чтобы ты, наконец, гордился своим единственным сыном. Ты же понимаешь это, отец?

Тишина в ответ запускает во мне необратимые процессы, которыми сложно управлять.

– Каково тебе – жить с осознанием, что теперь ты никто? – не поднимая на него глаз, спрашиваю я. – Когда ты заперт в этой комнате уже два гребанных года, и всё, что люди делают для тебя – это убирают твоё дерьмо и меняют подгузники? – Не услышав ответа, с раздражением выдыхаю: – Ты, вероятно, думаешь, что жизнь несправедлива по отношению к тебе, отец? – Хрипло усмехаюсь, осматривая комнату вокруг. Я постарался сохранить интерьер таким, каким он был давным-давно. Бросаю взгляд на ковёр под ногами, который помнит все мои детские крики. Затем – на стол, о который мне не раз ломали нос. А потом – на отца. Человека, напрямую причастного ко всему этому. – Как по мне, жизнь чертовски справедлива к тебе, отец.

Встаю со своего места и медленно приближаюсь к нему.

– Думал ли ты когда-нибудь, что всё могло быть иначе?

Его мычание усиливается, рот слегка приоткрывается, будто он хочет что-то сказать.

– Думал ли ты когда-нибудь, что можешь стать хорошим отцом? – сквозь зубы спрашиваю я, не отводя от него взгляда. Замечаю, как в уголке его глаз собираются слёзы. Отхожу назад и продолжительно всматриваюсь в его лицо.

– Что бы это ни значило – мне плевать, – спустя паузу бросаю я, перед тем как развернуться и последовать к выходу, выключив в его комнате свет.

Захлопнув дверь, тут же встречаю Бетти, направляющуюся к нему. В руках у неё полотенце и маленькие колбочки с лекарствами.

– Куда? – жестом останавливаю её.

– Душ и лекарства для мистера Крейга.

– Не трогайте его сейчас.

– Но мистеру Крейгу нужно дать лекарства… – она растерянно моргает.

– Бетти, – металлическим тоном отрезаю я. – На сегодня вы свободны.

– Х… – Бетти послушно кивает. – Хорошо, мистер Даймондхарт.

Как только она разворачивается и направляется в другой конец коридора, я напоследок бросаю взгляд на белую дверь, а затем следую к выходу. Лифт поднимается вверх, потом – тёмный коридор, комнаты… и, вот наконец, я оказываюсь на улице.

В кармане брюк вибрирует мобильный. В оглушительной тишине ночи этот звук слышится особенно остро – даже нервирующе. Посмотрев на экран, сжимаю челюсти. Половина бутылки виски лишь распаляет во мне желание послать абонента к чёрту.

– Какого хрена я понадобился тебе в пять утра? – выдавливаю я, поджигая сигарету.

– Артур, это важно! Не бросай трубку!

Что-то в его голосе мне определённо не нравится.

– Живее.

– Эва… Она…

Я сжимаю мобильный сильнее, почти ломая его. Сукин сын опять подобрался к ней. Какого хрена, спрашивается?

– Эванн, – сдавленно проговариваю я, теряя всякое терпение.

– Она упала. С лестницы, Артур, – его слова, словно ржавое сверло, вонзаются в сознание. – В нашем доме, – выпаливает Эванн так быстро и взволнованно, что я отбрасываю сигарету в сторону и делаю несколько шагов вперёд, пытаясь осознать услышанное. Что он, блядь, несёт?

– Я заходил к тебе домой, она была там. Мы разговаривали с ней. Я видел осколки, а потом… Потом я вспылил, но, Артур, я клянусь, это был не я! – кричит Эванн. – Я не причинил бы ей вреда!

– Где она?! – зло ору я в трубку, ускоренным шагом двигаясь к воротам.

– В больнице, – отвечает он. – Я привёз её туда, Артур. Я… – он замолкает на мгновение. – Я сказал им…

– Больница? – рявкаю я.

– Хаммерсмит.

Я тут же сбрасываю звонок.

Глава 2

Эванджелина

Чувствую себя так, словно нахожусь под водой. В бездонной темноте холодной бездны, которая всё сильнее затягивает меня в свои ледяные объятия. Ее чернота кажется необъятной, всепоглощающей. Панический ужас сковывает тело, парализует мысли. Сердце выбивается из груди, сильными ударами отдаваясь в рёбра. С каждым криком кислород в моих лёгких иссякает, и силы покидают меня.

Поднимаю голову вверх и вижу маленький просвет, похожий на зрачок кошки, приготовившейся к атаке. Пытаюсь дотянуться до него, доплыть, но моё тело не слушается, словно каждая моя кость раздроблена на тысячу частиц. С новым криком теряю последний остаток воздуха в лёгких, который в виде пузырьков поднимается вверх, все дальше от меня.

Делаю глубокий вдох, и моя грудная клетка разрывается от обжигающей и парализующей боли. Внезапно я открываю глаза.

– Моя девочка… Моя добрая ласковая девочка…

Сгусток жгучей боли сдавливает лёгкие. Сквозь дрожащие ресницы я едва могу разглядеть что-то вокруг. Все плывёт… Ничего не понимаю. Морок сна все еще тянет в свои объятия, не даёт вырваться, тяжеля веки и убаюкивающе выравнивая дыхание.

– Эванджелина?

Женский голос проникает в сознание.

– Девочка моя, ты проснулась? Боже, доктор!

Морщусь от громкого звука и закрываю глаза, борясь с невыносимой болью в висках. Сколько я сплю? Где нахожусь? И почему… Почему так трудно дышать?

– Доктор, она только что очнулась!

– Клара, присаживайтесь, – мужской голос заставляет меня приоткрыть глаза и прищуриться. Свет ослепляет так сильно, буквально сжигая заживо роговицу, – Пожалуйста. Вам нужно успокоиться.

– Доктор Рид, может быть ей нужно больше обезболивающих?

Ко мне приходит осознание, что я знаю, кому принадлежит этот голос.

– Мама… – едва слышно произношу я.

Сквозь паузу, моей ладони касаются тёплые руки.

– Девочка моя, все хорошо…

– Мама…

– Клара, состояние вашей дочери стабильно, – вступается мужской голос, – Увеличивать дозу препаратов не требуется.

– Но вдруг ей больно?

– Понимаю ваши переживания, но все что сейчас требуется вашей дочери – это покой и тишина.

Мои глаза привыкают к свету, отчего я могу разглядеть происходящее. Белые стены, белый халат доктора, мама, сидящая подле меня. И звуки… Тикающие, волнообразные звуки аппаратов. Чувствую, что где-то в области шеи установлен венозный катетер, по которому поступает мутно-желтая жидкость.

– Боже, милая… – она плачет, целуя мою руку, – Прости, прости меня…

– Хочу пить… – шепчу я, чувствуя как язык прилипает к небу.

– Что? Ах, – мама тут же встаёт со своего места, – Конечно, сейчас!

Она подносит к моему рту маленькую трубочку и потихоньку вливает жидкость. Чувствую, как каждая капля стекает по горлу, и разливается прохладой по желудку.

– Дорогая моя, как ты себя чувствуешь? Ты спала так долго… – мама снова плачет, смахивая с щеки слезу. Её голос дрожит от переживаний. – Я так беспокоюсь за тебя.

– Что случилось? – шепчу с хрипом, чувствуя, как горло саднит. – Почему я здесь?

Дверь в палату открывается, и в помещение вихрем влетает Маэль.

– Эва… – брат быстрыми шагами пересекает палату и присаживается возле меня, хватая меня за руку. – Как хорошо, что ты проснулась. Чёрт возьми, я чуть не сошёл с ума.

– Я не понимаю… – растеряно произношу я. – Почему я в больнице?

Маэль переводит взгляд с меня на маму.

– А где папа? – тут же спрашиваю я.

В палате повисает тишина.

– Милая… – мама поглаживает мою руку, сдерживая слезы.

– С папой все хорошо? Он жив? – с тревогой в голосе спрашиваю я, чувствуя, как пальцы Маэля крепче сжимают мою ладонь.

– С папой… – нервно отвечает мама, переглядываясь с Маэлем, – С ним…

Ее слова прерывает голос доктора.

– Друзья, Эванджелине следует немного отдохнуть, – говорит он мягко, но уверенно.

– Но ведь она только очнулась, мы можем хотя бы немного побыть с ней? – настаивает Маэль.

– Я прекрасно понимаю ваши переживания, но вы должны понять, что ваша сестра получила тяжёлую травму головного мозга и ей необходим покой.

Маэль вздыхает, но ничего не отвечает ему.

– Эванджелина, мы будем рядом. – обращается ко мне брат. – Если тебе что-то понадобится, я всегда буду здесь.

Я слегка киваю, почувствовав резкий укол боли в области затылка.

Мама неохотно отпускает мою руку и встаёт, аккуратно поправляя складки на своём платье. Маэль бросает на меня взгляд, полный немого сожаления, и вместе с мамой выходит из палаты. Я остаюсь наедине с врачом.

– Эванджелина, меня зовут Коэн Рид, я ваш лечащий доктор. Как вы себя чувствуете? – спрашивает он, подходя ближе и проверяя капельницу.

– Голова болит… – едва слышно отвечаю я, ощущая тяжесть во всём теле. – Что со мной случилось?

Доктор замолкает, внимательно всматриваясь в мое лицо.

– Вы пережили серьёзное падение, у вас многочисленные ушибы и сотрясение мозга. К счастью, всё могло быть гораздо хуже, но вы сильная, и ваше тело быстро восстанавливается.

Я пытаюсь осмыслить его слова, но в голове сплошной сумбур из хаотичных мыслей.

– Я не понимаю… Упала?

– Эванджелина, ваше состояние сейчас весьма нестабильное, и вы можете не помнить некоторые моменты, это нормально. Совсем скоро вы обязательно придёте в себя. Но сейчас для вас очень важен сон и восстановление.

Я с болью вдыхаю воздух в лёгкие и закрываю глаза, пытаясь собрать все обрывки воспоминаний. Но перед глазами лишь черная мгла, не более. Ничего не помню…

– Сейчас придет медсестра и даст вам обезболивающее. Вы можете поспать, отдохнуть.

– Доктор Рид, – обращаюсь к нему, когда он почти доходит до двери, – Кто меня привёз сюда?

Он оборачивается, и вновь продолжительно смотрит на меня, не торопясь отвечать.

– Этот человек представился как Эванн Картер. – коротко отвечает он.

Произнесенное имя глубоко проникает в сознание, которое никак не откликается.

– Эванн Картер? – переспрашиваю я, пытаясь выловить хотя бы малейший знак. – Я не знаю этого имени… – шепчу я, заглядывая в глаза доктору. – Я не знаю…

– Не переживайте, Эванджелина. Все, что вам нужно сейчас – это отдыхать и восстанавливаться, – мягко, но уверенно отвечает он. – Иногда память может нас подводить после таких травм. Позвольте времени сделать своё дело. – едва улыбнувшись, доктор покидает палату, оставляя меня наедине со своими спутанными мыслями.

В тишине палаты мне вдруг становится страшно. Кто такой Эванн Картер? Где я была? В голове появляются новые вопросы, на которые нет ответов. Взгляд блуждает по стерильным белым стенам, затем окну, показывающим вид на тёмный коридор, отчего я начинаю чувствовать себя как в ловушке.

На смену доктору приходит медсестра. Убрав предыдущее лекарство из катетера, она вводит мне обезболивающее.

– Сейчас вам станет лучше, – говорит она мягко, поправляя подушку.

Киваю, но мысли не дают покоя. Медсестра уходит, а я остаюсь в полумраке, пытаясь вспомнить детали. Взгляд останавливается на окне, за которым сгущаются сумерки. Образы и голоса проносятся в голове, но всё словно в тумане. Я должна вспомнить. Я должна понять, что случилось. Я должна…

Чёрные стены сужаются до узкой линии, выдавливая последний воздух из лёгких. Замедлив бег, останавливаюсь и опираюсь рукой о стену, наклоняя голову вниз.

Услышав шум за спиной, распознаю сразу, что это звук открывающейся двери. Я не хочу оборачиваться. Я знаю, что он идёт за мной.

Отрываюсь от стены и ускоряю шаг, поднимая подол мантии выше, чтобы не запутаться в ткани. Мне нельзя падать. Нельзя останавливаться. Я чувствую его тяжелое дыхание затылком и все сильнее задыхаюсь.

Быстрым шагом прохожу мимо бархатных диванов и столов с расставленными бокалами шампанского и пробираюсь вглубь скопившейся толпы, стараясь раствориться во множестве черных мантий и ярких масок. Передо мной появляются очертания изящной спиральной лестницы, ведущей вниз, и мне становится легче дышать.

Оборачиваюсь вполоборота, и замечаю среди других безликих масок ту самую…, пробирающую холодом до костей, с теми же сияющими темно-зелеными кристаллами. Его взгляд устремлён прямо на меня. Продолжаю двигаться вперед на слабеющих ногах и хватаюсь за перила лестницы, ощущая, как холодное железо замораживает пальцы. Не успеваю сделать шаг, как чьи-то руки крепко хватают меня за края мантии, вынуждая остановиться.

Повернувшись, громко вскрикиваю, видя перед собой устрашающую маску. Чувствую, как панический страх начинает душить меня с неистовой силой. Боже, нет… нет! Вися почти в невесомости над лестницей, ощущаю, как силы покидают мое дрожащее тело. В носу печёт от прилива горячей крови, которая скоро хлынет наружу от повышенного давления, пульсирующего в висках.

Он притягивает меня к себе, а затем резко выпускает ткань из своих рук.. Не успев удержаться на ногах, мгновенно срываюсь вниз…

Открываю глаза, судорожно глотая воздух. В палате темно, но я чувствую, будто кто-то наблюдает за мной. Бросаю взгляд на окно, разделяющее палату и коридор больницы, но никого не вижу. Тусклый свет лампы дарит мнимое ощущение спокойствия. Кажется, это был простой кошмар…

Глава 3

Артур

– Как она себя чувствует? – мой голос звучит ровно и отстранённо, хотя внутри чувствую себя так, что готов набить рожу кому-нибудь. И Коэн, мой знакомый, со времён обучения в школе-пансионе для мальчиков, был бы отличным кандидатом для этого, если бы не тот факт, что только он может допустить меня к ней.

– Сейчас её состояние стабильно, но, Артур… – прервавшись, Коэн смотрит на меня сквозь линзы своих очков, с читающейся во взгляде напряжённой учтивостью. – Из-за травмы головного мозга она многого не помнит. Самое важное сейчас – чтобы Эванджелина пришла в себя и смогла рассказать всё, что с ней случилось.

Сжимаю кулаки в карманах брюк.

– Что значит не помнит, Коэн?

– Так бывает, Артур, когда человек падает со второго этажа, ударяясь о каменную плитку. – сухо констатирует он. Сукин сын.

Сдержав новый виток ярости, молча киваю, будто всё, что он говорит, не имеет для меня особого значения.

– Ты понимаешь, что, когда она вспомнит… – Коэн замолкает, изучая моё лицо, словно пытается прочитать мысли. Где-то на задворках подсознания даже усмехаюсь. За шесть лет знакомства он так и не научился этому.

– Меня не было рядом с ней, – наконец произношу я, помогая ему ответить на свои внутренние вопросы.

Коэн делает паузу, и я чувствую, как напрягаюсь ещё сильнее.

– Её ноги были перебинтованы до момента падения, – уточняет он, заставляя меня встретиться с его пронзительным взглядом.

Выпускаю воздух сквозь стиснутые зубы, пытаясь не взорваться.

– Я допустил ошибку, – отвечаю, прикрывая слова маской невозмутимости, которую едва удаётся удержать.

– Ошибку, которая едва не стоила ей жизни, – произносит он. Гребаные нотации. Перевожу на него предостерегающий взгляд, но молчу, зная, что любая лишняя эмоция в его сторону сейчас не сыграет мне на руку.

Коэн поправляет очки, съехавшие с переносицы, затем глубоко вздыхает, явно обдумывая дальнейшие слова.

– Что произошло, Артур? Почему из ночного клуба ее привез не ты, а совершенно другой человек?

На какой-то миг его слова сбивают меня с толку, заставляя застыть в немой паузе, прежде, чем что-то ответить. Ночного клуба? Даю себе несколько секунд, чтобы сложить все пазлы в голове. Что на хрен ему рассказал Эванн? Каким образом в башке брата появилась подобная идея? И почему он не рассказал Коэну правду?

– Я ушёл раньше, прежде чем она упала. – отвечаю я, следя за реакцией Коэна.

– То есть ты утверждаешь, что не видел с кем Эванджелина осталась после того, как ты ушел?

– Это допрос, Коэн? – бросаю с ледяным оттенком в голосе.

– Нет, Артур. Это сбор информации о моей пациентке, которая сейчас находится в тяжёлом состоянии. – отрезает док.

Я киваю, не желая продолжать разговор, следующий не в то русло.

– Я хочу её увидеть.

– Увидишь, – Коэн кивает с пониманием. – Но в саму палату я тебя не пущу. И только на десять минут, не более. Во-первых, её мозгу не нужны дополнительные потрясения. Во-вторых, возле Эванджелины по очереди дежурят её мама и брат.

– Куда идти? – спрашиваю, не проявляя особого интереса к его предупреждениям.

– Следуй за мной.

Поднимаясь по лестнице, улавливаю острый запах лекарств и дезинфицирующих средств, который пробуждает внутри меня новый импульс гнева. Этот запах всегда ассоциировался у меня со слабостью, болью и мучениями, и сейчас он казался неуместным. Он совсем не подходил ей.

С каждым шагом коридор кажется всё длиннее, стены словно сжимаются, воздух становится плотнее. Я замедляю шаг и постепенно приближаюсь к окну, через которое виднеется её палата.

– Побудь с ней, – говорит Коэн, поравнявшись со мной плечом к плечу. – Я вернусь ровно через десять минут.

Я не отвечаю ему и молчаливо всматриваюсь в стекло. Внутри палаты темно; только слабый свет от мониторов подсвечивает её умиротворённое лицо. Платиновые волосы аккуратно уложены на подушке, тонкие руки покоятся на животе. Перевожу дух, ощущая, как напряжение сжимает грудь. Эви… Мог ли я знать, что смогу зайти так далеко?

Прижимаю лоб к стеклу, чувствуя, как в висках нарастает ноющая тяжесть. Смотрю на неё сквозь туман собственного отвращения к самому себе, и проглатываю кислый комок горечи, подступивший к горлу. Смогла бы ты когда-нибудь простить меня, Эви?

Датчики на её мониторах начинают пульсировать быстрее. Всматриваюсь в стекло, замечая, как её ровное дыхание сбивается. Что тебе сниться, Эви?

Я бы продолжал смотреть на неё, если бы меня не отвлек звук шагов, приближающихся сбоку. Беспокойство Коэна начинает всерьёз раздражать меня. Чёртов параноик.

Поворачиваю голову и замечаю приближающуюся мужскую фигуру. Единственное, что позволяет мне понять, что это не Коэн, – отсутствие белого халата.

Фигура постепенно обретает чёткость, и вскоре передо мной появляется брат Эванджелины. Обеспокоенность на его лице перемежается гневом, как только наши взгляды встречаются. Даю ему время, чтобы осознать моё присутствие, и не сопротивляюсь, когда его руки хватаются за мой пиджак, а затем он резко прижимает меня к стене.