Жестокие сердца

Это не занимает много времени, и я смотрю на этот ад, пока мои глаза не начинают гореть от дыма.

Парни наконец уводят меня от горящего дома, и мы направляемся к машине. Я сажусь сзади, щелкаю ремнем, и на мгновение все кажется почти привычным, словно это просто очередная поездка с ними, если бы не… все, что осталось за плечами. Мэлис заводит двигатель, и мы трогаемся, оставляя позади пылающие руины.

На улице темно, и нет ни одного уличного фонаря, который освещал бы путь, пока мы пробираемся через густой лес. Я закрываю глаза, откидываю голову на спинку сиденья, пытаясь выровнять дыхание и замедлить сердцебиение.

Когда чувствую себя немного спокойнее, я открываю глаза и с трудом сглатываю.

– Как… как вы меня нашли? – спрашиваю.

– Было охрененно непросто, – говорит Мэлис. – Этот скользкий ублюдок замел следы лучше, чем мы думали.

– Мы обыскали все, куда, как мы думали, он мог тебя забрать, но камеры ничего не дали, – поясняет Вик. – Никакой связи с домом его родителей или другой его собственностью, даже с офисами. А потом я прознал про новую недвижимость, которую он недавно приобрел, и все встало на свои места.

Я вспоминаю, как Трой рассказывал мне, что предупредил свою семью: он на время исчезнет. Что у него затяжной «медовый месяц» для якобы «обучения» жены. Он хотел сломать меня. Не знаю, делился ли он с ними своими истинными планами, но я уверена: они и не ожидали, что со мной станут церемониться. И я также уверена, что никто из них не возразил. В конце концов, это они его вырастили. Они привели его в этот мир роскоши, власти и насилия, и я не удивлюсь, если они такие же чудовища, как и он.

Дрожа, я обхватываю себя руками, пытаясь выбросить голос Троя из головы. Мне приходится напоминать себе, что теперь он мертв. Его труп в этот момент превращается в кучку пепла, и он больше никогда не сможет причинить мне боль.

Мы все еще движемся по узкой дороге, которая, словно змея, извивается между густыми деревьями, стоящими по обеим сторонам. Местность мне незнакома, но постепенно до меня доходит, как далеко мы, должно быть, от Детройта. Даже отблеска городских огней, обычно видного на горизонте, здесь не разглядеть. Трой спрятал меня в глуши, в таком забытом богом уголке, что никто и не подумал бы искать меня здесь, если бы не знал, куда смотреть.

Даже если бы мне удалось сбежать от него, прошла бы целая вечность, прежде чем я добралась бы до кого-нибудь, кто смог бы мне помочь. Он изолировал меня, по-настоящему запер с собой.

От этой мысли меня тошнит.

Дорога обратно в город занимает больше часа, и вот мы подъезжаем к отелю, который выглядит так, будто видел на своем веку всякое. Должно быть, именно здесь парни остановились после возвращения из Мексики. Этот вид – еще одно горькое напоминание о том, что дом братьев Ворониных теперь лишь пепел. Я с трудом сглатываю ком в горле, чувствуя, как ненависть к бабушке разгорается во мне с новой силой. За все, что она натворила.

Едва мы выходим из машины, как они втроем мгновенно окружают меня, создавая плотное кольцо, чтобы скрыть мой вид от чужих глаз. Они буквально заслоняют меня собой, провожая через вестибюль и вверх по лестнице. Когда мы наконец оказываемся в номере и дверь закрывается, все трое тут же начинают хлопотать, стараясь сделать все, чтобы я почувствовала себя комфортно, будто это их единственная цель в данный момент.

Рэнсом роется в сумке и достает одежду, чтобы я могла переодеться.

– Когда ты в последний раз ела? – спрашивает Мэлис, его голос полон грубоватого беспокойства. – Тебе, наверное, надо что-то съесть. Я могу сбегать или можем заказать что-нибудь сюда. Все, что захочешь.

– Я пойду в холл к автомату со льдом и принесу воды, – предлагает Вик. – Хочешь пить? Может, содовой или чего-нибудь еще?

– Или сначала принять душ, – вставляет Рэнсом. – И переодеться. Будешь чувствовать себя комфортнее. Наверное.

– Все, что захочешь, солнышко. – Серые глаза Мэлиса горят от напряжения. – Просто дай нам знать.

Моя улыбка едва заметна, но она искренняя. Их забота, такая настойчивая и трогательная, не оставляет меня равнодушной. Они все смотрят на меня с таким беспокойством, словно я – хрупкая вещь, которая может разбиться в любой момент. И я знаю, что это не просто так – они действительно волнуются за меня, и это значит больше, чем они сами, возможно, понимают.

– В душ, да… – тихо произношу я, едва слышно. – Хочу смыть с себя все это. Потом, возможно, стоит поесть.

Правда в том, что голода я не чувствую, но понимаю: нужно заставить себя. Мое тело, измученное и обессиленное за дни неволи, требует подкрепления, даже если разум пока слишком оцепенел, чтобы это осознать.

– В ванной есть мыло, шампунь и прочая подобная хрень, – говорит мне Мэлис. – Я возьму что-нибудь перекусить и вернусь к тому времени, как ты закончишь.

Я просто киваю, одаривая парней усталой благодарной улыбкой, затем направляюсь в ванную. Она маленькая и тесная, в общем, ничего особенного, но, по крайней мере, я знаю, что здесь безопасно. Я снимаю куртку Мэлиса и бросаю ее на пол, пока нагревается вода в душе.

Как только вода становится теплой, я забираюсь в кабину и начинаю тереть кожу, пытаясь смыть следы Троя. Закрываю глаза, стараюсь расслабиться, дышать глубже, но внутри все равно остается это странное, необъяснимое чувство. Как будто я больше не принадлежу себе.

Через минуту дверь ванной открывается, и, выглянув из-за занавески, я замечаю, как Рэнсом входит внутрь, тихо закрывая дверь за собой.

– Всего лишь я, – говорит он с улыбкой, поднимая руки. – Я просто не хотел, чтобы ты оставалась одна. Ничего, если я останусь?

Я киваю, и его улыбка расцветает, словно солнце, пробивающееся сквозь тучи. Он снимает рубашку, и передо мной возникает его стройный торс, украшенный татуировками, которые, словно живые узоры, извиваются по его коже. Рэнсом протягивает руку к поясу, его взгляд вопрошает, ищет моего разрешения. Я снова киваю, сглатывая ком в горле, и он освобождается от штанов, обнажая свое тело: пирсинг, блестящий в полумраке, и мощные бедра. Обувь слетает вслед за одеждой, и он, шагая в кабину, задергивает штору и встает рядом со мной.

Сначала он не прикасается ко мне, просто смотрит, как вода стекает по моей коже. Я тоже смотрю на него, упиваясь видом его красивого лица, пирсинга в брови и каштановых волос с медными прядями, которые темнеют, когда в них впитывается вода.

– Черт, – наконец бормочет он. – Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть. То есть, я не про то, что ты голая. Я просто… скучал по тебе, ангел.

– Я тоже по тебе скучала, – шепчу я в ответ. – По всем вам.

– Мы все тут слегка спятили без тебя,– признается он с кривой усмешкой. Но в глазах, которые становятся немного затравленными, она не отражается.– Мэлис был… ну, ты знаешь, он же Мэлис. А Вик едва отходил от компьютера – посрать да поспать, как говорится. Мы все толком и не функционировали, занимались только тем, чтобы вернуть тебя. Потому что ты нужна нам. Ты нас объединяешь.

Я легко могу себе это вообразить: Мэлис на грани срыва, злой и напряженный, и Вик – полностью сосредоточенный на одной задаче.

– Но вы были вместе еще до того, как встретили меня, – замечаю я, наклоняя голову, чтобы струи воды попадали на меня под другим углом.

Рэнсом пожимает плечами.

– Ну, так оно и было, но сейчас в это вообще сложно поверить. Не думаю, что кто-то из нас смог бы вернуться к тому, что было до тебя. Даже если мы будем говорить, что тогда всё было нормально, это уже не то. Просто мы не знали, что всё может быть настолько круто. Ты нас реально изменила. И нам это нравится. Обратно уже не хочется.

В груди разливается мягкое, согревающее душу тепло. Уголки губ непроизвольно трогает легкая улыбка, вызванная его словами. Мне ненавистна сама мысль о том, сколько тревог я им принесла, но в то же время приятно осознавать, что, пока я, как за спасительную нить, держалась за воспоминания о них, пытаясь не сгинуть в пучине страха и боли, что несли смертоносные объятия Троя, они тоже всем сердцем тянулись ко мне.

Я хочу сказать ему об этом. Что я думала о них каждый день. Что представляла себе их ободряющие речи, их силу, их стойкость, и что это помогало мне оставаться в здравом уме, как ничто другое. Но слова не идут с языка. Я не хочу говорить о боли, которую пережила в том доме с Троем, и даже мысль об этом заставляет мою голову раскалываться.

Рэнсом, видимо, понимает, что у меня внутри какая-то сумятица, поэтому просто улыбается и пододвигается ко мне.

– Теперь мы вместе, – говорит он тихо. – Все. И всё наладится, я обещаю. Маленькими шажками, поняла?

Я киваю, потому что он прав.

– Хорошо.

– Позволь мне помочь тебе, ладно? Позволь мне быть рядом.

Я снова киваю, и Рэнсом тянется к бутылочке с шампунем, стоящей на полочке в душе. Он намыливает руки, наполняя душ ароматом шампуня, а затем начинает осторожно мыть мои волосы. Крашеные каштановые локоны спутались, пока я дралась с Троем, но пальцы Рэнсома оказывают успокаивающее действие. Он аккуратно распутывает узлы, разбирает пряди.

Его слова, тихие и неспешные, льются, точно ручей, омывая тишину. Он рассуждает о том, что Мэлис мог бы добыть для ужина, перебирая в памяти ближайшие заведения и вспоминая, что они уже заказывали там на вынос. И вдруг с лёгкой иронией рассказывает о Вике, который, ненавидя лук, всё же съел его в ковбойском бургере, даже не заметив, – настолько он был поглощён своими мыслями, своими попытками отыскать меня в этом хаосе.

Всё так по-домашнему уютно, приятно и безопасно, и я всеми силами пытаюсь погрузиться в это ощущение, сосредоточиться на хорошем и отбросить плохое. Шум душа, ощущение уверенных пальцев Рэнсома в моих волосах, струйки пены и воды, стекающие по спине, когда он запрокидывает мою голову, чтобы тщательно промыть волосы.

Он следит, чтобы вода и шампунь не попали мне в глаза, а потом улыбается, заставляя меня выпрямиться. Я даже не прошу, а он уже хватает мыло, натирает им мочалку и начинает тереть меня. Поднимает мои руки, тщательно протирая каждый дюйм кожи. Когда он добирается до груди, я тихо вздыхаю.

Рэнсом улыбается, подходит ко мне чуть ближе в тесноте старой ванны. Затем кладет руку мне на затылок, слегка приподнимает мою голову и опускает свою. Его губы всего в дюйме от моих, и я могу сократить расстояние, если захочу.

И я это делаю.

Я скучала по нему. Скучала по этому. Скучала по тому, чтобы обо мне заботились и присматривали за мной.

Из его губ вырывается тихий звук, похожий на шепот. Поцелуй накрывает с головой, лишая меня опоры. Я цепляюсь за его плечи, чтобы не упасть. Его руки движутся по моему телу, изучают каждый шрам. Вода стекает с нас, смешиваясь с гелем для душа, и кожа становится скользкой, но это только усиливает ощущения. Поцелуй становится все жарче, все глубже, и я тону в нем.

Я жду, что в животе у меня разольется знакомое тепло, вспыхнет огонь, который обычно возникает при поцелуе с любым из трех братьев… но его нет. Вместо этого я ощущаю прилив желчи и накатывающее чувство паники. Что-то во мне восстает против этого, и та туманная пелена, от которой я не могла избавиться раньше, возвращается, мешая думать или чувствовать. Меня начинает трясти, и я немного отстраняюсь, чувствуя, что меня вот-вот вырвет.

Рэнсом сразу это замечает. Его плечи напрягаются, и он полностью отстраняется, глядя на меня с обеспокоенным выражением лица.

– Ты в порядке? – спрашивает он, хмурясь, и я замечаю капельку воды, свисающую с его пирсинга в брови.

Я с трудом сглатываю, пытаясь дышать сквозь комок в животе.

– Да. Я… я не знаю, что со мной не так. Прости.

Я хмурюсь, уставившись на пол в душе. И правда – что со мной такое? Это ведь то, чего я хотела. Рэнсома, Мэлиса и Вика. Я хотела их, даже когда не должна была, когда они выводили меня из себя или пугали больше всего на свете, так почему же теперь я вдруг не могу этого сделать? Сейчас, когда все, чего я желала, – это вернуться к ним? Сейчас, когда я наконец в безопасности?

– Эй, – мягко произносит Рэнсом, протягивает руку, словно собирается дотронуться до меня, но потом, кажется, передумывает. – Все в порядке. Давай вытрем тебя и оденем, хорошо?

Я киваю, но все равно чувствую себя… не так. Я совершенно не в своей тарелке, будто живу в чужом теле. И злюсь, что чувства, которые хотела испытывать, сменились ужасными ощущениями. Вместо того чтобы жаждать его прикосновений, я испытываю почти панику, от которой мне хочется выползти из собственной кожи.

Поскольку теперь чиста, я позволяю ему помочь мне выйти из душа. Он хватает полотенце и протягивает его мне. Я стискиваю зубы, беру его и вытираюсь. Я знаю, что Рэнсом предпочел бы сделать это за меня – это был бы еще один способ позаботиться обо мне и быть рядом, – но он явно не хочет снова меня расстраивать, и я просто ненавижу это.

– Ты через многое прошла, ангел, – бормочет он, словно читая мои мысли. – Наверное, даже больше, чем мы думаем. Тебе не обязательно быть в порядке в первый же вечер после возвращения. Или даже во второй. Но все наладится.

Он говорит это так уверенно, словно верит в это. Никто из братьев никогда не стал бы злиться на меня за мою боль или травму, не тогда, когда они сами так хорошо знакомы с подобным. Но я все равно чувствую себя раздавленной.

– Что, если… что, если мне никогда не станет лучше?– бормочу я, и слова вырываются из меня прежде, чем я успеваю их остановить.– Что, если я теперь… сломлена?

– Это не так,– твердо говорит он.– Послушай меня, красавица. Ты прошла через ужасную хрень. Ни один человек не должен испытывать подобного. И ты прошла через это, а значит, ты чертовски сильная. Несокрушимая. Но никто не станет винить тебя за то, что тебе нужно время, чтобы оправиться. И то, что ты сильная, вовсе не значит, что у тебя все должно быть в порядке. Ни сейчас, ни когда-либо еще. Это нормально – не быть в порядке.

Я молча киваю, надевая сухую одежду, которую он мне предлагает.

Рэнсом притащил для меня боксеры, пару спортивных штанов и футболку, и все это пахнет им. Как и в случае с курткой Мэлиса, это приятное напоминание о том, что мои парни здесь, со мной.

Когда мы снова оказываемся в комнате, Мэлис, верный своему слову, возвращается с продуктами. Они с Виком поворачиваются, смотрят на меня, и я вижу в их глазах беспокойство.

– Я захватил пару сэндвичей, – говорит Мэлис. – Поесть можешь?

– Я просто очень устала, – говорю я ему, обхватывая себя руками, хотя мне больше не холодно. – Утром что-нибудь съем.

Он выглядит так, будто хочет поспорить, но вместо этого просто кивает.

Я подхожу к кровати, самой дальней от двери, и сворачиваюсь на ней калачиком, повернувшись к парням спиной. Я слышу, как Рэнсом что-то тихо бормочет им – наверное, рассказывает о том, что произошло в ванной.

Слезы текут из глаз, стекают по щекам и впитываются в колючий материал наволочки. Что бы ни говорил Рэнсом, я чувствую: со мной что-то не так. Словно даже несмотря на то, что заточение у Троя я пережила, он все же отнял у меня что-то, чего я никогда уже не получу обратно.

У меня внутри все переворачивается от тревоги.

Мне хотелось бы заснуть в объятиях моих мужчин, как в ту ночь перед похищением. Ненавижу ощущение, что они все равно кажутся мне такими далекими, пусть и спасли меня. Пусть теперь мы вместе.

Может, Рэнсом ошибается. Может, я и правда сломлена.

Мысли, словно запутанные нити, вновь и вновь сплетаются в клубок, но постепенно тьма накрывает меня. Измученное тело и уставший разум сдаются, отпуская последние остатки сознания.

10

Уиллоу

Я нахожусь в самом разгаре кошмара, когда кто-то будит меня. Я даже не знаю, что мне снилось, но чувствую, как бешено колотится сердце, как внутри поднимается волна адреналина. Издалека слышу, что кто-то зовет меня по имени, и понимаю, что на мне чьи-то руки. Я наполовину проснулась, наполовину все еще в полудреме, и мне кажется, будто эти руки несут с собой угрозу. Они прижимают меня к земле, пытаясь удержать, и мое сердцебиение от страха учащается еще больше.

Я бьюсь на кровати, отталкивая эти руки и того, кому они принадлежат, и из меня вырывается сдавленное «Нет!».

Звук моего собственного голоса каким-то образом приводит меня в чувство, и я моргаю, видя Мэлиса, сидящего на кровати рядом со мной. Он больше не прикасается ко мне, его руки подняты в сдающемся жесте, не представляющем угрозы.

Я пытаюсь вдохнуть, прижимая руку к сердцу, чтобы успокоиться. Заставляю себя вдыхать и выдыхать ровно, считая, совсем как Вик. Мэлис протягивает руку, словно собирается дотронуться до меня, но останавливается, не успев подобраться слишком близко, и в его грозных серых глазах что-то вспыхивает.

Рэнсом определенно рассказал им, что произошло. Как тяжело мне сейчас, когда меня касаются. И теперь Мэлис сам в этом убедился.

– Ты в порядке? – спрашивает он. Его темные брови сходятся на переносице.

Я с трудом сглатываю и киваю.

– Да. Я в порядке. Нормально.

Я пытаюсь держать лицо, не хочется сейчас показаться слабачкой. И чувствовать себя таковой тоже нет желания.

Мэлис просто смотрит на меня, и, конечно же, видит меня насквозь, как и всегда.

– Солнышко, я знаю, – говорит он, бросая на меня взгляд. – Я знаю, как сильно подобное может покалечить.

Сначала я просто смотрю на него, медленно моргая, но потом меня, словно молния, пронзает осознание. Он и правда знает. Он понимает. После всего, что с ним случилось за стенами тюрьмы, он, без сомнения, чувствует то же, что и я сейчас. Честно говоря, Мэлис, пожалуй, единственный, кто способен понять это. Вик, конечно, тоже несет на себе шрамы от отца, и я уверена, он мог бы уловить часть моих переживаний. Но Мэлис… Он прошел через ад, через насилие, которое оставило след не только на его теле, но и на самой его сути. И теперь, глядя на него, я понимаю: он знает, каково это – чувствовать, будто твое тело больше не принадлежит тебе, будто ты заперт в нем, как в чужой, враждебной оболочке.

Я подтягиваю колени к груди, обхватываю их руками и смотрю на него, отмечая резкие черты его лица и темную щетину на подбородке.

– Это помогло? – тихо шепчу я. – Когда ты убил парня, который… сделал это с тобой в тюрьме?

Его взгляд становится суровым, но затем на лице появляется задумчивое выражение, и он кивает.

– Да, помогло. Но… не так сильно, как я надеялся.

Я сглатываю, желудок сжимается. Значит, он действительно понимает.

– Я думала, что страдания и смерть Троя, а также осознание, что он больше не причинит мне боль, поможет, – шепчу я. – И это помогло, немного. Но та часть меня, которую он покорежил, все еще чувствует себя сломленной.

Я ненавижу произносить это вслух. Из-за этого все, что я чувствую, кажется более реальным, будто если я дам словам выход, ничего уже никогда не изменится. Но Мэлис не выглядит недовольным или злым – по крайней мере, не на меня. Он даже не смотрит на меня с жалостью в глазах.

Его челюсть крепко сжата, а пальцы то сжимаются в кулаки, то разжимаются. Мне кажется, он либо хочет обнять меня, либо мечтает оживить Троя, чтобы снова замучить и убить его.

– Я помню первую ночь после того, как убил того ублюдка, – рассказывает он. – Меня накрыл такой кайф от того, что я сделал это, от того, что вернул то, что он у меня отнял. Я знал, это изменит мою жизнь к лучшему, и хотел, чтобы это ощущалось… Даже не знаю. Иначе, наверное. Я хотел, чтобы произошел этот сдвиг – не только внешний, но и внутренний. Мечтал стереть то, что произошло, но после того, как я убил его, до меня дошло: это невозможно. Ничто не могло стереть или отменить случившегося. Даже его убийство.

Я киваю вместе с ним, потому что так все и есть. Я тоже думала, что произойдет какой-то сдвиг – между тем моментом, пока Трой был жив, и тем, когда он умер, – но на деле я почувствовала лишь оцепенение. Несмотря на то, что я испытываю облегчение от того, что он больше не сможет причинить мне боль, все те способы, которыми он мучил меня, по-прежнему витают где-то на задворках моего сознания, готовые ворваться в мои мысли в любой момент.

– Сколько времени это заняло? – спрашиваю я, стараясь, чтобы в голосе не слышались жалобные нотки. – Чтобы ты начал чувствовать себя лучше? Чтобы стал больше похож на себя прежнего?

Мэлис пожимает мускулистым плечом.

– Не уверен, что это вообще случилось. Не то чтобы я проснулся однажды утром и вдруг полностью забыл о том, что произошло. Но это перестало меня тяготить. Я снова обрел цель и силы. Это происходило постепенно. Шаг за шагом.

– То же самое Рэнсом сказал вчера, – отвечаю я.

Мэлис фыркает.

– Да, иногда даже он в чем-то шарит. Но это правда. Так будет не всегда. Ты только что выбралась из жуткого дерьма, поэтому рана еще свежа и еще ранит тебя, когда ты об этом думаешь. Но ты не всегда будешь так себя чувствовать.

Он говорит это так твердо, так убежденно, что я не могу не довериться его словам. Он единственный, кто мог бы произнести это именно так и заставить меня поверить. Ведь он сам через это прошел. Мэлис пережил это, и теперь он здесь – не сломленный, не разбитый, а сильный, уверенный, собранный. Где-то в глубине души я ловлю себя на мысли: а вдруг он просто крепче меня? Но потом вспоминаю: он верит в меня. Он думает, что я сильная.

Осталось только поверить в себя.

Взгляд Мэлиса опускается с моих глаз на то место на моем плече, где он сделал мне последнюю татуировку. Почти шепотом, как будто разговаривая не только со мной, но и с самим собой, он бормочет по-русски:

– Мягкая и красивая, но со стальным позвоночником.

Я не знаю, что означают эти слова, но от теплоты и гордости в его голосе у меня внутри все переворачивается, и я с радостью отвлекаюсь от тревоги, связанной с пережитым кошмаром.

– Спасибо тебе, – шепчу я. – За то, что рассказал мне об этом. Знаю, что это, наверное, нелегко, но мне помогает осознание того, что я не одинока.

Его глаза горят, он наклоняется чуть ближе ко мне.

– Конечно. Я думал, ты уже знаешь, что нет предела тому дерьму, на которое я готов ради тебя пойти, солнышко.

Это вызывает у меня легкую улыбку.

– Спасибо, что пришли за мной. Не знаю, говорила ли я это вчера. Но ты и твои братья… вы спасли мне жизнь.

На его лице мелькает череда ярких эмоций, сменяющих друг друга так быстро, что я едва успеваю их уловить. Но каждая из них – настоящая, без притворства. Он кивает, не отрывая от меня взгляда, словно пытается убедиться, что я действительно поверю тому, что он сейчас скажет.

– Если и есть что-то, в чем ты можешь быть уверена в этой гребаной вселенной, так это в том, что мы с братьями всегда придем за тобой, – говорит он низким голосом, словно дает клятву. – Чего бы это ни стоило. Чем бы ни грозило. Ничто не остановит нас от помощи тебе. Я люблю тебя, солнышко, люблю всем своим проклятым сердцем. А жить без сердца я не могу. Как и без тебя.

Я киваю, на глаза наворачиваются слезы. Он говорил мне эти слова и раньше, но сейчас они задевают меня едва ли не сильнее – отчасти потому, что теперь он вроде бы и не должен их произносить. Все поступки Мэлиса – это одно большое признание в любви ко мне.

– Я тоже тебя люблю, – бормочу я в ответ. – Всем своим существом. И я тоже не хочу жить ни без тебя, ни без твоих братьев. Бывали моменты, когда… когда я почти жалела, что не мертва. Но я знала, что должна продолжать жить, чтобы вернуться к тебе. К вам.

Мэлис издает низкий горловой звук, грубый, полный боли. Я едва ли не жалею, что сказала ему эту правду – призналась, что почти желала смерти,– но вообще мне никогда не удавалось ничего скрыть от этих парней. Они видели меня в любых состояниях, в хороших и плохих, и, кажется, любят меня любой.

Мы замираем, глядя друг на друга в тишине, и в этом молчании зреет что-то несказанное. Его темно-серые глаза, как всегда, напряжены и пронизывающи, а я лишь смотрю в ответ, ощущая, как между нами нарастает что-то невидимое. Что-то одновременно нежное и резкое, но в этом есть своя правда, словно мы вдруг увидели самые потаенные уголки друг друга. И это только сближает нас еще больше.

Я вижу желание на его лице. Желание быть со мной, желание помочь мне. И я чувствую слабое шевеление этого чувства и внутри себя.

Проклятье, я так сильно хочу поцеловать его.

Хочу чувствовать, как его руки обнимают меня, чувствовать тепло его тела. Но другая часть меня все еще бунтует при мысли об этом.

Я знаю, что Мэлис – не Трой. Он лучше, чем Трой когда-либо мог стать, и, несмотря на свою грубость и мрачность, он всегда заботился обо мне. Так что я не боюсь прикосновений Мэлиса. Но на данный момент мое тело словно не может отличить касание, которого я жажду, от того, которого я боюсь. Меня выворачивает наизнанку из-за того, что я не могу найти в нем утешения так, как мне хотелось бы. Как хотелось бы ему.