Я еще не все сказала тебе, папа

Она вспомнила как читала где-то, что покойникам даже губы подкалывают специальным гелем, создавая подобие улыбки. И мертвый папа действительно будто улыбался, это многие отметили. Наверное можно и не гримировать, но ведь прощание происходит в открытом гробу. Понятно, что папа уже не там, Олеся это сразу почувствовала, как только увидела его. Она зашла в зал прощания первая, а потому было время потрогать лицо, руки, плечи. Знакомые черты, татуировка на руке до боли знакомая – все на месте! Но это не папа.

А сейчас перед ней сидел именно он! И рука с татуировкой была теплой.

– Я умерла? – спросила Олеся и удивилась тому, что ее не напугала эта мысль.

– Нет, конечно, – папа даже возмутился от такого предположения, – Ты умрешь очень старой, точно не сейчас!

– Тогда, как же…. Почему я тебя вижу и чувствую?

– Но ты же хотела этого и я здесь.

Олеся понимала, что люди, потерявшие близких, многое бы отдали, чтобы обнять их живых и теплых хотя бы еще раз! Только, вот, никто оттуда не возвращался. Выходит, только ей так повезло? Или об этом просто не говорят? Как рассказать кому-то – ко мне приходил папа, настоящий, живой. И нет-нет, я не сошла с ума! Кто в это поверит?

Олеся размышляла, сжимая руку папы и разглядывая татуировку на ней. Татуировка была в виде якоря – папа служил на флоте и в честь этого сделал ее как только вернулся из армии. Это было еще до рождения Олеси. Татуировка, совсем небольшая, находилась прямо на кисти и мама всегда сетовала, что папа с ней выглядит как уголовник. И ведь одеждой не прикроешь – на самом видном месте зачем-то сделал! Олеся помнила, что когда папу накрывали после прощания, она подошла и покрывало чуть приоткрыла. Посмотрела на татуировку в последний раз. Думала, что уже точно больше ее не увидит, ведь папу кремировали и она сгорела вместе с ним дотла. За два часа. Говорят, что в среднем труп сгорает примерно за это время. И, вот, она снова ее видит! Это точно она, Олеся помнит ее до мельчайших деталей.

– А…кто-то еще тебя видел? – Олеся покосилась на дверь.

– Никого нет дома, – спокойно ответил папа, – Твой муж на работе, а ваша домработница поехала забирать мальчиков с тенниса.

Олеся кивнула.

– А мы можем пока прогуляться по городу. Помнишь, ты очень хотела показать мне Сингапур?

Все дни после возвращения, Олеся не переставала думать о папе. Гуляя по Сингапуру, она часто общалась с ним мысленно и что-то рассказывала. Иногда про город говорила. Смотри, мол, пап, тут новый магазин открыли, а здесь буддийский храм построили, надо будет зайти как-нибудь. Хотя Олесин папа никогда не был в Сингапуре, она говорила с ним так, будто он тут бывал, делилась новостями, так сказать.

И теперь они идут по Сингапуру, Олеся держит папу за руку и боится лишний раз моргнуть – вдруг он исчезнет?

– А ты надолго здесь? – Олеся тщательно подбирала слова.

– Побуду какое-то время, – заверил папа.

Они шли к парку Ист-Кост.

– Представляешь, я никогда не видел моря, – признался папа, – Возможности поехать были, желания не было.

– Не жалеешь?

– Нет. Ведь если бы хотел, то поехал бы. У меня были другие интересы. Поверь, я ни о чем не жалею.

Олеся кивнула и украдкой смахнула с глаз слезы. Она жалела, что папа так и не приехал к ней. Казалось, что надо было настоять и показать ему город будущего – Сингапур. Неужели папа не проникся бы?

– Если бы я приехал, то только, чтобы увидеть тебя, – отозвался папа, будто мысли ее прочитал, – К чему мне твой Сингапур? Фотографий и рассказов было вполне достаточно. Да, интересно, но по части путешествий у нас ты, а я люблю другие вещи.

Олеся заметила, что папа говорит в настоящем времени.

Она вспомнила, как на поминках сказала о том, что папа любил охоту, рыбалку и дачу. И что если есть рай, то для него это именно эти места! И скорее всего он сейчас там, а им надо его отпустить.

Так Олеся сказала, но не отпустила. И, вот, он вернулся к ней. Олеся непроизвольно сжала папину руку с татуировкой.

Они вышли к морю. Как по заказу, на пляже не было никого. Обычно в это время сюда приходят семьи с детьми – рабочий день заканчивается, жара спадает и закат здесь, близ экватора, всегда в одно и тоже время – в семь часов вечера.

– Красиво тут, – папа вздохнул.

– А… там? – Олеся пытливо взглянула на него.

Папа смотрел куда-то вдаль, а Олеся любовалась его профилем, стараясь запомнить, вобрать в себя малейшие детали. Она понятия не имеет, что происходит и почему папа, вопреки законам логики, физики и просто жизни, находится сейчас здесь, но ведь она точно знает, что он исчезнет! Исчезнет, но она теперь будет помнить. Ведь как ругала себя эти дни, что совсем его не фотографировала и не снимала на видео. Да, папа это не любил, ну и что? Сейчас это нужно ей, а не папе! Надо было фотографировать и снимать!

– Я же все равно всегда в твоей памяти, – улыбнулся папа и посмотрел на нее.

Олеся чуть не задохнулась от слез – глаза такие же, как она помнит. Олеся разглядела их в свете фонарей.

– Конечно ты в моей памяти, – кивнула она, – Но твои внуки могут ведь и забыть.

– Ты им расскажешь, – папа улыбнулся, – Раньше же как-то жили без видео и неужели забывали близких?

Олеся покачала головой. Она поняла, что с одной стороны хотела бы много видео с папой, а с другой ей было бы очень больно их смотреть. По крайней мере сейчас. Может быть потом, когда время пройдет….

– Ты ушел очень рано, пап.

– Мы все уходим ровно тогда, когда это нужно. Теперь я это понимаю.

Они отправились вдоль моря, где еще днем Олеся шла вместе с Настей и где состоялась их ссора. Теперь это казалось чем-то далеким и смутным. Вернувшийся с того света папа, выглядел куда как более реальным, чем вся дневная история.

– Не давай себя в обиду, дочка, – заметил папа, а Олеся поняла, о чем он. Хотя ничего не рассказывала и ни о чем не спрашивала, – Жизнь слишком коротка, чтобы идти на компромиссы. Даже если ты проживешь условные восемьдесят или девяносто лет, все равно когда-то закончатся и они. И ты поймешь, что жизнь очень короткая. Ты знаешь, я ведь хорошо помню свои сорок.

– И я хорошо помню тебя в сорок.

Когда Олеся родилась, папе было 23 года. В его сорок Олеся как раз поступила в институт. Каким же взрослым и солидным казался ей тогда папа! Хотя он худой, поджарый, всегда выглядел довольно моложаво. Да и теперь она понимает, что сорок – это очень мало. Интересно, своим детям она тоже кажется солидной дамой?

Еще Олеся вспомнила, что примерно в то же самое время между ней и папой произошел такой разговор. Он признался, что не чувствует возраста.

– Душа не стареет, теперь я это понимаю четко, – говорил папа в свои сорок или сорок с небольшим, – Мне кажется, что мне еще двадцать или около того, а подхожу к зеркалу и удивляюсь, кто это там в отражении? Мне же всего двадцать….

Олеся отражением в зеркале чаще всего была довольна. Да, можно что-то исправить, но пока еще явных неприятных изменений она не замечала. В свои двадцать Олеся нравилась себе меньше, чем в сорок. Вот в двадцать пять и двадцать семь – пожалуй. Любимый возраст. Иногда ей казалось, что она застряла в нем и никак не осознает, что ей уже сорок. Неужели папа переживал в этом возрасте из-за внешности? Ведь мужчины думают об этом меньше, чем женщины.

– Я даже выбрала твое фото на памятник, где тебе сорок пять. Помнишь, ты снимался на паспорт?

Папа одобрительно кивнул, хорошее, мол, фото.

Олеся хоронила урну с папиным прахом в колумбарии и плита с папиным портретом, именем и годами жизни, была установлена сразу. Не надо было ждать год, как с памятником. И с фотографии на Олесю смотрел молодой папа, каким она его помнила, когда была школьницей и студенткой. Да, в последние годы он уже выглядел иначе, постарел, что и понятно. Но такого папу Олеся видела уже реже, так как не жила в Москве постоянно.

– И свитер, в котором ты на этом фото, я отлично помню! Кстати, я бы тебя похоронила в нем, но мама выбрала костюм, в котором я тебя ни разу не видела и, соответственно, не помню.

– Это все не имеет значения.

– Я так и думала, – кивнула Олеся, – А мама сказала, что костюм надо обязательно!

Папа засмеялся.

– Разве маму переспоришь? А свитер тот на память оставь. И еще что-нибудь. Остальное выброси или раздай. А то знаю я твою сентиментальность, – папа шутливо погрозил ей пальцем, – Сделаешь склад имени меня.

– Ой, нет, пап, я совсем не про склад, – покачала головой Олеся, – Наоборот, мама считает, что я очень легко расстаюсь с вещами, выбрасываю их, а могла бы сложить на случай, если через пять-десять лет они мне внезапно пригодятся.

– Вы с мамой разные, – согласился папа.

– Вы тоже, – усмехнулась Олеся.

Раньше она не понимала, как папа мог столько лет жить с мамой, да еще и горевать, когда она решила с ним развестись. А потом поняла, чего только не бывает в жизни! Она же живет с Петей, хотя не любит его. Никогда не любила. После смерти папы, которая открыла многое в ее душе, это стало понятно, как никогда.

После смерти? Олеся покосилась на папу – вот же он, живой идет рядом. Или не живой? Это не имеет значения. Главное, что он рядом, а она может видеть его лицо и сжимать его руку.

Глава пятая

Перед глазами мелькали какие-то всполохи света. То появлялись, то исчезали. Олеся не понимала, где она находится. Вроде бы только что шла с папой по Ист-Косту, а теперь его нет.

– Папа, ты где? – прошептала она.

– Твой папа умер, – услышала она чей-то знакомый голос, который донесся откуда-то издалека, – Разве ты не помнишь?

– Он умер, да, – согласилась Олеся, – Но он вернулся!

– Мертвые не возвращаются.

Олесе четыре года и они хоронят ее прабабушку, мамину бабушку. Папа знал ее совсем немного, потому он стоит чуть поодаль от гроба и держит Олесю на руках. Та пытается вырваться и подобрать поближе – ей все-все интересно! Прабабушка лежит в гробу, повязанная белым платочком, таким накрахмаленным, что кажется обрезаться можно, если дотронешься. Но Олесе почему-то очень хочется дотронуться. Глаза бабушки закрыты и девочка внимательно смотрит на них, не шевелятся ли ресницы? Ей никто не объяснял, но откуда-то знает, что бабушка не спит, а потому уже не проснется. Но все-таки….

– Пап, а она может вернуться? – шепчет Олеся папе на ухо, обнимая его шею.

– Мертвые не возвращаются, – отвечает папа.

Так Олеся понимает, что смерть конечна и необратима. Но она ничуть не переживает. В этом возрасте у детей другие заботы. Да и не была она к прабабушке сильно привязана. А еще дети мудрее взрослых – она понимает, что все закономерно и прабабушка ушла в ее 81 год вполне вовремя.

Когда Олеся выросла, ей стало казаться, что 80 – это своего рода рубеж, который если переступил, то значит молодец. Пожил свое. А если умер до этого, то ушел не вовремя. Причина тому может быть любой, но факт остается фактом.

Олеся сидела на кухне их квартиры, где она провела детство. Папа сидел за столом и прихлебывал кофе. Он пил кофе даже поздно вечером, уверяя, что тот никоим образом не влияет на его сон. Олеся тоже переняла эту привычку и спокойно могла выпить кофе даже на ночь глядя.