Краля без масти. Часть II. Червонный след

Георгий Арси

Краля без масти. Часть II. Червонный след

Грех стоит денег, страсть не считает средств, порок тратит состояния. Грехи, страсти и пороки – неудержимое зло. Зло рождает деньги, а деньги спасают зло от вырождения. В этом есть суть сюжета романа и истории, случившейся в Москве в конце девятнадцатого века.

От автора

Петру и Надежде Красовских посвящается

Роман состоит из двух частей: «Краля без масти. Часть I. Сукино болото» и «Краля без масти. Часть II. Червонный след». Вниманию читателя представлена вторая часть.

Имена большинства героев реальны, некоторые изменены, а отдельные персонажи вымышлены автором в целях раскрытия сюжета.

Для передачи атмосферы прошлого использованы тексты из старинных документов.

Книга продолжает серию детективов: «Дело о секте скопцов», «Клад Белёвского Худеяра», «Проклятие старого помещика» и «Китовая пристань. Наследие атамана Пугачёва».

Текст печатается в авторской редакции и пунктуации. Автор романа не поддерживает и не пропагандирует речи и деяния героев книги и совсем не разделяет мировоззрение отдельных из них. Все события, имеющие связь с запрещёнными веществами и антиобщественными поступками, описаны исключительно в интересах сюжета романа.

Автор благодарен русским писателям и журналистам девятнадцатого века: Александре Ивановне Соколовой, Сергею Николаевичу Шубинскому, Владимиру Алексеевичу Гиляровскому, Андрею Михайловичу Дмитриеву. Труды этих замечательных людей помогли изучить нравы и события тех далёких времён и воссоздать прошлое.

Особую благодарность автор выражает Олегу Васильевичу Чернышу за специальные консультации по российскому уголовному праву девятнадцатого века.

Глава 1 Княгиня Мария Всеволодовна Долгорукова

Изъ агентурнаго донѣсѣнiя об образѣ жизнi проживавшей въ Санкт-Пѣтѣрбурге рѣвѣльской мѣщанки Амѣлiи, занiмавшейся за дѣньги устройствомъ браковъ разорiвшихся титулованныхъ лицъ съ жѣнщинами лѣгкаго повѣдѣнiя:

«…На Екатѣрiнiнскомъ каналѣ въ домѣ подъ номѣромъ четвѣртымъ или двадцать четвѣртымъ житѣльствуетъ нѣкыя, значащыяся, впрочемъ, въ паспортѣ „изъ благородных“, госпожа по имѣнi Амѣлiя. В сущности, она одно из двухъ: или полька, или, что болѣя достовѣрно, – рѣвѣльскыя мѣщанка, вышѢдшыя послѣ нѣсколькихъ лѣтъ лёгкаго повѣдѣнiя за какаго-нiбудь отставнаго чиновнiка или офицѣра, что, какъ извѣстно, бываетъ сплошь да рядомъ. Эта Амѣлiя, водящыяся прѣимуществѣнно съ кокотками и содѣржанками, составила сѣбѣ очень доходную профессiю, прiискивыя для покыявшихся распутнiцъ, жѣлающихъ получить почётную въ их кругу позицiю, титулованныхъ мужѣй, или правильнѣя – только титла, которые покупаютъ у разныхъ промотавшихся господъ за очень дѣшёвую цѣну. Графскiя и княжѣскiя титла, разумѣятся, составляя товаръ болѣя рѣдкiй, цѣнятся довольно дораго; генѣральскiя же чинъ идутъ почти что нiпочёмъ. Такимъ образомъ, эта Амѣлiя мѣсяцъ или же полтора назадъ купила для какой-то бывшей содѣржанки нѣкоаго мужа, генѣрал-майора Клювѣрта, который былъ гдѣ-то губѣрнаторомъ. Этотъ Клювѣртъ, получивъ за своё „Прѣвосходитѣльство“ от Амѣлiи пять тысячъ рублѣй, согласно условiю, тотчасъ послѣ вѣнца выдалъ новобрачной свидѣтѣльство на отдѣльное проживанiя, и онi распростились навсѣгда тотчасъ послѣ совѣршенiя брачнаго обряда. Нѣдѣлю или двѣ спустя Амѣлiя купила для другой содѣржанки другаго генѣрала, имѣнно дѣйствитѣльнаго статскаго совѣтнiка Бѣрѣзова (или Бѣрѣзина). Но тотъ, какъ статскiй генѣралъ, получилъ за своё имя и чинъ только трi тысячи рублѣй. Въ настоящея врѣмя эта Амѣлiя хлопочетъ устроить свадьбу трѣтьей содѣржанки, но дѣло нѣмнаго затянулось, такъ какъ подысканный генѣрал-майоръ Тимковскiй мѣньше чемъ о шести тысячъ не хочетъ и слышать, мѣжду тѣмъ какъ ему прѣдлагаютъ всаго четырѣ тысячи на томъ основанiи, что бѣздомные генѣралъ, дажѣ военные, тѣпѣрь не составляютъ рѣдкости. Извѣстный содѣржащiйся въ долговомъ отдѣлѣнiи отставной юнкѣръ князь Всѣволодъ Долгорукiй точно такъ же жѣнiлся на какой-то публичной жѣнщинѣ за пять тысячъ рублѣй…»1

Большой Кисельный переулок – дитя Кисельной слободы, что стояла на том месте в семнадцатом веке. Тут жили умельцы – «кисельники», варившие овсяной кисель – похоронный и поминный напиток по усопшим. Но через сто лет таковых мастеров не стало, отпала надобность, да и Москва стала большой и просвещённой. Начало к заселению высокородных и обеспеченных граждан дали князья Голицыны, отстроив в тех местах усадьбу. За ними потянулись остальные господа, обладающие набитыми кошельками и положением в обществе. Вскоре появились и купеческие доходные дома с модными апартаментами для богатых горожан и гостей Первопрестольной.

К подобному красивому трёхэтажному особняку, замысловато и со вкусом отделанному лепниной, с подвальными оконцами, укрытыми от уличных проходимцев коваными решётками, подъехал экипаж неважнецкого вида, с облупившейся краской, скудной, полустёртой упряжью и замученной непосильным трудом лошадью со стёртыми по старости зубами. Колёса явно были куплены по случаю, так как имели разную толщину обода и спиц. Видимо, хозяин приобрёл и ходовую часть с барахолки, не имея возможности заказать новую. Кожа откидного тента явно перехаживала свой век, так как местами была протёрта до дыр и стыдливо темнела многочисленными заплатками. Каждый гражданин Москвы знал, что услуги таких колясок стоили совсем недорого, копеек десять, от силы пятнадцать. Однако для приезжих или при случае бедовой ситуации извозчики цену загибали вдвое.

Пассажиром того несуразного экипажа являлась стройная очаровательная девушка, чуть выше среднего роста, с ладной фигурой, в скромной, но со вкусом подобранной городской одежде. Длинные чёрные волосы в связи с нахождением в общественном месте были свёрнуты под недорогой фетровой шляпкой. Миловидное овальное лицо с изящно изогнутыми бровями, раскосыми глазами весьма гармонично дополняли пухлые губы, небольшой «лисий» носик, наглые глаза изумрудного цвета и высокие скулы с заострённым подбородком. Это была не кто иная, как Мария Германовна Альт.

После пожара и тайного побега она прожила несколько дней в съёмных недорогих апартаментах на окраине Москвы, коротая время с тяжкими мыслями и кошмарами. Каждую ночь к ней приходили, как живые, сгоревший на пожаре отец и Вольдемар Афанасьевич Притопов. Тянули руки, плакали и пытались тащить Марию за собой. В такие моменты она сопротивлялась, беззвучно кричала и звала на помощь. После просыпалась в поту и в особом нервном состоянии. Да таком, что, казалось, сердце выпрыгнет из груди в один миг. Девушка плакала, страдала и пила успокоительные пилюли горстями. Отца, хоть и никчёмного как родителя, совершено не заботливого и невнимательного к нуждам Марии, всё одно было жалко. Вольдемар Афанасьевич тоже не был примером служения обществу, грешил нечестностью, являлся изрядным пропойцей, но всё же вызывал сочувствие.

Мария являлась девушкой с крепкой волей, поэтому не сдалась, несмотря на те горести, что недавно посетили её жизнь. Оставшись одна, круглой сиротой, и переосмыслив прошлое, она определила для себя новые цели, среди которых особое место занимала месть.

Кучер, крепкий бородатый мужичок, сидящий на козлах коляски, повернулся к пассажирке и похабно осмотрел девицу сальными глазами. Ухмыльнулся, хмыкнул, почесал затылок. Хрипловатым голосом грубовато и дерзко, с наглой босяцкой шутливостью в голосе, заявил:

– Вот, барыня, и нужное место – Большой Кисельный переулок, дом девять, полоса один. Только точно ли этот особняк? А то здесь ещё есть и Малый Кисельный и Нижний Кисельный. Чёрт паскудный хвостом напутал в этих переулках! Этот вот домина на стыке Большого и Малого переулков враз стоит. Точно как городовой за порядком смотрит. Эх, жизнь! Раньше кисели здесь варили да на похороны и помины продавали, чтобы мёртвых чтить. А теперича баре проживают вместо лавок с гробовыми киселями! Дом-то дюже дорогой, здесь съём квартир богато стоит, не каждому по карману. Как удалось тут поселиться? Или сладкие секреты имеете? Или ещё какой ходовой товар с собой привезли? В Москве за всякое паскудство завсегда хорошо платят! Тут всякие собрались: и умолённые, и особо грешно-затейливые. Как-то уживаются друг с другом.

По виду этот кучер больше походил на разбойника с глухой муромской дороги, чем на извозного второй столицы империи. В некоторых его словах чувствовалась похабная скабрёзность, скрытый намёк на предполагаемую бордельную сущность девицы, что расположилась на потрёпанных сидушках экипажа.

– Только тебе, увальню деревенскому, и судить Москву. Ты болтай, болтай, да не заговаривайся. И на меня напраслину не лепи. Я из благородных. Наглый какой! Тарантас себе получше купи, а то только язык как помело работает. Дом именно этот, однозначно. И не сомневайся. Я по-другому апартаменты моей двоюродной тётки и не представляла, – заявила Мария.

– Ух! А кто ж твоя родственница? Что за дива тётка эта? – уточнил кучер, насмешливо хмыкнув и поправив картуз.

Видимо, эта ситуация его забавляла и отвлекала от скудности ежедневных трудов извозом да совсем не одеколонных запахов конского зада. Видывал он на улицах большой Москвы много таких девиц из разных губернских городов необъятной России. Все поначалу были гордые и недоступные. Однако жизнь богемная крутила, вертела, перемалывала, да и вышвыривала их потом в публичные дома. А уж если повезёт, то в дорогие кокотки, в услужение на постоянной основе богатым клиентам. Что-то сродни содержанок, только с большой свободой выбора клиентов. Хотя девица была одета прилично и вела себя благородно, чувствовал возница некий внутренний подвох. Поэтому и позволял себе свободу в разговоре.

– Моя любимая тётушка – графиня Катарина де Ассаб из самого Итальянского Королевства. Слышал, соломенная деревня, про такое? Она здесь снимает несколько квартир. Гостит в Москве, дурней деревянных наблюдает типа тебя, с бараньими мозгами, и веселится оттого. Прощай, увалень, трогай по своим делам! – с этими словами мадмуазель, несмотря на длинное платье, легко выпрыгнула из экипажа, захватив небольшой саквояж.

Как только она оказалась на твёрдой земле, то вид её стал ещё более бойкий, независимый и наглый. Можно было понять, что за словами в карман она явно не полезет и скромничать в выражениях не будет.

– Да по мне хоть царевна-лягушка здесь проживает. Деньгу доплати и гуляй по Большому Кисельному, сколь хочешь. Хоть в припляску, хоть бочком, – заливисто засмеялся кучер.

– Мы в расчёте. Я тебе уже всё оплатила, – нагло ответила Мария и направилась к парадной двери дома.

– Это как же? Договор был на двадцать копеек. Ты вначале дала десять. Остальное, барыня, верните! Извоз я исполнил сполна, до места доставил, – нервно закричал кучер, заёрзав на козлах.

– Наглеть не надо и приставать к молодой девице с похабными намёками. А то думаешь, я не поняла, к чему ты, лапотник, клонишь? Как ты заявил пошлость и спохабничал давечи: «Или сладкие секреты имеете? Или ещё какой ходовой товар с собой привезли? В Москве за грехи хорошо платят!» Гуляй, батя, а то закричу сейчас, что насильничать желаешь, по принуждению лапал. Или, того хуже, заявлю, что политические речи сказывал. К революционерам склонял. Городового вызову, и будем уже дальше разбираться в полицейском участке. Там тебе живо мозги вправят, – нагло заявила мадмуазель, по-босяцки сплюнув прямо на мощёную дорогу.

– Тьфу на тебя, кур… кокетливая. Чтоб тебе пусто было, хабалка! Пустозвонка помойная, подавись деньгой, – раздражённо произнёс извозный и тронул экипаж.

Связываться с этой девицей ему совсем не хотелось. В полицейском участке запросто ободрали бы как липку. Рубль за беспокойство полиции, ещё один за нарушение общественного порядка. Могли бы задержать для разбирательств часа на три, а бывали случаи, когда городовые на целый день припахивали таких, как он, для бесплатных разъездов в интересах участка или перевозки трупов.

Мария, повернувшись вполоборота к извозчику, победоносно улыбнулась и помахала ему вслед пальчиками изящной руки. А тот, удаляясь по улице, всё гневно ругался и нещадно хлестал лошадь, как будто та была виновата в его беде.

Девушка постояла с минуту и решительно подошла к парадному входу особняка. После, оглядевшись и вздохнув, дёрнула за колокольчик и для полной уверенности, что её услышат, постучала. Массивная дверь открылась. В проёме появился весьма пожилой швейцар с большими седыми бакенбардами, в форменной одежде.

– К кому пожаловали? Прошу назваться и цель прибытия сообщить. Тут значимые баре проживают, всяким шляться не велено, – строго уточнил он.

– Полегче, папаша, а то можешь и оскорбить ненароком. Как зовут-величают тебя? – уточнила девица не менее строго, поджав губы. Видимо, пытаясь с первой же минуты ситуацию взять под свой контроль. Однако была она слишком молода, да и выглядела несколько провинциально, чтобы вызвать к себе достойное почтение.

– Чаво, чаво? Не слышу! – уточнил служка, приложив руку к правому уху и сделав ладонь лодочкой.

То ли он действительно был глуховат, то ли веселился по-своему, шутя таким образом над молодой барышней.

– Эх, чавось, чавось! Зовут-то как тебя? – ещё громче повторила Мария.

– Прохором кличут. Чего желаете, сударыня? – повторил пожилой слуга, самым внимательным образом оглядев фигуру, лицо и вещи незнакомки.

Особо его взгляд остановился на одежде и потрёпанном саквояже, недвусмысленно говорившим о финансовом положении девушки.

– Добрый день, Прохор! Я к графине Катарине де Ассаб. У меня назначено, – уверенно заявила Мария.

– Не велено! Графиня о вас ничего не говорила. Тут значимые баре проживают, всяким шляться не велено, – заявил слуга, попытавшись закрыть входную дверь.

– Что значит – не велено? Так иди и доложись. Особое письмо при мне. Графиня его давно ожидает. Так и скажи: от князя Всеволода Алексеевича Долгорукова, – заявила Мария, отчаянно привирая, и передала запечатанный конверт.

– Во как! Знавал одного полковника, князя Аргутинского-Долгорукова. Я с ним бывал в походах на Балканах в последней войне с турками. Ох и геройский был военачальник и в то же время отец солдату. Ну да ладно. Это дело никак не меняет. А вы кто сами-то будете? Пачпорт предъявите, – задумчиво уточнил швейцар, беря послание и думая о том, как ему поступить.

– Я кто? Я его дочь, княжна Мария Всеволодовна Долгорукова, из Тулы. Иди и доложись, меня без пачпорта примут, – нагло и гордо ответила девица.

И на всякий случай приставила к двери ногу в стоптанном высоко зашнурованном ботинке, дабы воспрепятствовать её закрытию.

– Ладно, зайдите, но только стойте внизу. Вперёд не смейте и шага шагнуть. А ногу свою уберите, а то зашибу ненароком. Я при службе, обязан за порядком смотреть. В Москве таких видных дворянок как вы, княгинь да других всяких, всё равно что в лесу ягод, – с ухмылкой заявил швейцар, ещё раз подозрительно осмотрев молодую мадмуазель.

Москва словам не верила, о чужих слезах не печалилась, а горемычных и убогих не любила. Всякие, «на любой вкус и цвет», приблудные мошенники и мошенницы промышляли в большом городе, пытаясь копеечку сорвать. В том числе выдавая себя и за птиц высокого полёта.

Однако письмо старик всё-таки решил доставить по адресу. На всякий случай. Здесь не угадаешь: передашь – отругают, а если и вовсе не доложишь – можно и виноватым стать. Поэтому, разрешив девице войти, закрыл за ней дверь парадного входа.

После, указав на банкетку с мягким сиденьем, стоящую у стены, попросил мадмуазель присесть и подождать решения вопроса.

Сам старик стал натужно подниматься по широкой лестнице на третий этаж, где проживала итальянская дама с супругом, графом Паоло де Ассаб, и его братом. Там иностранные подданные снимали шестикомнатные дорогие апартаменты.

Имелась у них и прислуга – Дарья Ивановна Дашкова, очень приятная женщина. Вечерами она уходила, видимо, имелось своё жильё. Итальянская графиня, как только сняла апартаменты, так сразу её и нашла. Хоть и чудно было Прохору, как это можно в день приезда прислугу нанять. Без всякого изучения и наведения справок. Но, оказывается, можно: целые бюро по найму для этого существовали. С Дарьей Ивановной у швейцара сразу сложились исключительно тёплые отношения. Добрейшей души человеком была женщина, хоть внешне весьма строга. Но иначе никак, при великих чинах и высоких господах служила. Она угощала старика заморским кофе с пряниками, прикармливала изысками с барского стола и рассказывала многие занятные истории. Родом, по словам Дарьи Ивановны, она была из Орла, но ему всегда казалось, что с Нижнего Новгорода. Говор уж очень похож на приволжский. А он на Волге по молодости часто бывал. Грузчиком на ярмарках подрабатывал.

Ух, хороша была Дарья Ивановна: стан крепкий, зад упругий, груди налитые. Взгляд у неё острый, но для Прохора всегда имелась доброжелательная улыбка. Лицо вот только немного подкачало, шрам имелся над верхней губой. Когда Дарья Ивановна в задумчивости находилась, то выглядела как-то по-лисьи хитровато. Однако для такой достойной женщины этот недостаток не в счёт. Был бы он помоложе, то обязательно поухаживал бы за ней. Водился у Дашковой и кавалер-любовник. Здоровый, широкоплечий, высокий, с крепкими кулаками. Всегда прибывал на пролётке, сам на козлах. Видимо, свой извоз держал. Звали его Михаилом Ивановичем.

Мадмуазель, более не вступая в спор со стариком, поправила шляпку и невозмутимо присела на банкетку. Когда же швейцар поднялся на третий этаж и скрылся за барскими дверями, девушка тут же встала и осмотрелась. Холл парадного подъезда был небольшим, но респектабельным. Отделан мрамором до середины стен, далее тёмным дубом. Сверху свисала люстра на двадцать пять свечей, а по стенам имелись и обычные керосиновые фонари. Присутствовали две стоячие вешалки, зеркало по пояс среднему человеку, банкетка и широкая ковровая дорожка на полу. Висели три картины с пейзажами.

Ожидая ответа, девица начала расхаживать, резко разворачиваясь, доходя до стен. Иногда, сделав с десяток шагов туда-сюда, девушка поднимала голову вверх, выглядывая старика. Время шло, её никто не приглашал. Так миновало около десяти минут, а может, и более. Мария не заметила, как вначале на третьем, а затем и на ступеньках, идущих со второго этажа, появилась незнакомая для неё женщина.

– Чего мечешься, как кошка после валерьянки, ковер протрёшь до дыр! Ты, что ли, княгиня? – пренебрежительно, глядя сверху вниз, заявила неизвестная дама лет сорока.

Это была Дарья Ивановна Дашкова собственной персоной. За её спиной стоял швейцар и молча смотрел на незнакомку, назвавшую себя таким высоким титулом. Может, всё ещё раздумывая, обман это или правда.

– Я и есть княгиня. Мне врать ни к чему, – гордо и смело заявила девушка, по новому паспорту являвшаяся Марией Всеволодовной Долгоруковой.

– Проходи, коль княжна. Хотя графиня занята, но в виде исключения примет. У итальянцев принято выслушивать просителей. Они, в отличие от местных, люди тонкой душевной конструкции. Пошли, представлю тебя. Я компаньонка синьоры, Дарья Ивановна.

Видимо, высокий родовой титул, названный Машей, нисколько не впечатлил эту женщину. После своих слов Дашкова резко развернулась и начала подниматься обратно на третий этаж.

Мария молча ринулась за ней. Единым махом пролетела мимо старика-швейцара и оказалась в прихожей апартаментов графини. Там было особо торжественно и необычно. Сверкали позолотой дорогие обои, блестел натёртый паркет пола, затейливо изгибались шторы и пугали своим видом разные чучела. Рядом с большим зеркалом, дорогими шкафами и банкетками стояла точная копия бурого медведя, в рост человека, с подносом в руках. В углу – волк и лис, встретившие девушку оскалом крепких клыков. А под потолком сидели два декоративных потрёпанных тетерева. Мария невольно начала озираться, рассматривая охотничьи диковины. Однако под строгим взглядом компаньонки графини девушка быстро пришла в себя. Повинуясь выразительному жесту руки Дарьи Ивановны, молчаливо и покорно расшнуровала ботинки, сняла и поставила их в сторонку. Затем, не оставляя своего саквояжа, последовала за прислугой в следующую комнату, в гостиную. Там Марию уже ждали. Посреди помещения стояла дама лет тридцати трёх, среднего роста, в дорогом вечернем декольтированном платье, в перчатках средней длины, едва закрывающих запястье, без которых уважающая себя женщина из высшего общества выйти в свет после мирской вечерни просто права не имела. На пальцах играли ярким светом дорогие перстни. Чёрные волосы были искусно уложены локонами. В глаза Марии бросилось необычное лицо восточноазиатского типа, одновременно красивое и в то же время строгое и даже жестокое. Чёрные, несколько раскосые глаза смотрели прямо, вызывающе и дерзко. Широкий нос с горбинкой, высокие скулы, немного прямоугольный подбородок и большой рот придавали хозяйке хищный вид. Мария сразу поняла, что это и есть та самая графиня Катарина де Ассаб.

– Неужели ты княгиня Мария Всеволодовна Долгорукова из Тулы? – коротко, но веско спросила графиня на чистом русском языке.

– Я и есть княгиня, мадам, – тихо ответила девушка, быстро осмотревшись.

Стены гостиной, оклеенные дорогими обоями, были сплошь увешаны картинами в дорогих багетах с изображениями различных сюжетов из жизни. Мария насчитала с десяток холстов. Однако она не являлась поклонницей живописи, поэтому не могла определить художника и портретируемых.

«Что за жуткая манера – в своём доме держать лица чужих неуклюжих людей и пустые, мёртвые картинки. Если бы природа или птицы, то понять можно. В том истинная красота. Видимо, все богатые слегка умом страдают. Мало работают, учиться не желают, вот кровь и не двигается», – подумала девушка.

– Врёшь! За дуру меня считаешь? – жёстко уточнила графиня, прервав раздумья гостьи.

– Нет, не вру, клянусь покойной маменькой, не вру. И за дуру считать вас не смею – ответила мадмуазель, не поднимая глаз.

– Вот оно как! А кто же тебя надоумил, девку бестолковую, ко мне приехать? Кто уразумел титул себе приписать? Так нагло попытаться обмануть? Понимаешь, чем ты рискуешь сейчас? Слыхала я про одну ревельскую бля… по имени Амелия. Самая последняя курва из своего племени. Жила она на Екатерининском канале в Петербурге и торговала всякими званиями да титулами для фиктивных браков. К Амелии всякие бордельщицы приходили. Им обязательно титул хотелось иметь, после того как состояние себе в постелях заработают. Когда деньги имеются, то каждая бля… норовит княжной записаться. Это она тебя надоумила или ещё какая подобная дура? А может, ты воровка-мошенница? Вначале притворишься милой голубкой, а как заснём, так животы нам вспорешь? Или из револьвера пристрелишь, а если сдыхать не пожелаем, так подушкой придушишь? – строго уточнила графиня.

– Что вы такое говорите? Как такое подумать возможно? Я не из таковых буду, – чуть слышно проговорила Мария, создавая вид наивной дурочки, оскорблённой до глубины души.

Высокородная дама выразительно посмотрела на свою служанку, Дарью Ивановну, стоящую рядом и почему-то подмигнула той.

– И так бывает. Все знают, как уродился, да мало кто разумеет – как умереть придётся! Что насчёт таких и не таких, хороших и плохих, одна пословица имеется. Лиса и впрямь была бы проста, если не имела рыжего хвоста, – ответила та, громко засмеявшись.

Мария понимала, откуда у графини подобный бульварный жаргон, так как знала, кто эта дама на самом деле. Однако совершенно не уяснила, что в словах о смерти было смешного и как служанка могла так достаточно свободно вести себя при хозяйке. Как будто и не работница вовсе, а подружка-компаньонка. Обычно в хороших домах такого не полагалось. Видимо, тайн среди обитателей этих апартаментов было в достатке.

– Я и в руках твоё письмецо держать не желаю, не только читать. Видимо, в деньгах нуждаешься. Вот и шляешься по домам, всякие небылицы сочиняешь. Дарья, дай ей два рубля и проследи, чтобы ушла. Писульки свои забирай с собой, – заявила дама, бросая на пол комнаты конверт, что был передан через швейцара.

Глава 2 Господин в красном цилиндре

Из «Матѣрiаловъ засѣданiя Московскаго окружнаго суда съ участiямъ прiсяжныхъ засѣдатѣлѣй. Уголовное дѣло о «Клубѣ червонныхъ валѣтов». 1877 годъ.

«…Живя въ Москвѣ, Долгоруковъ выдавалъ сѣбя за вѣсьма богатаго человѣка, имѣющаго большiя имѣнiя, а такжѣ за плѣмяннiка московскаго генѣрал-губѣрнатора. Былъ окружѣнъ роскошною обстановкой и, мѣжду прочимъ, дѣржалъ прi сѣбѣ въ услужѣнiи карлика, одѣтаго въ красную ливрѣю. Прi своей прѣступной дѣятѣльности употрѣблялъ пѣчатные бланки съ означенiямъ на однiхъ «Главныя контора князя Всѣволода Алѣксѣявича Долгорукова», на другихъ «Контора Всѣволода Алѣксѣявича Долгорукова», на трѣтьихъ «Главный управляющiй князя Всѣволода Алѣксѣявича Долгорукова».