Полная версия
– Бедняжка, – коротко ответила Келли.
– Ха! То-то есть… – Мареллин поперхнулась. – Конечно, жаль ее.
***(Запись вторая)
Не могу сказать, что Марелл понравилась ей сразу, но она определенно убедила Келли зауважать и заставить узнать себя ближе. Впоследствии она стала ее первой близкой подругой. Конечно, сказано немного грубо, но так все и произошло. Келли была одной из немногих людей, кто верил в первые впечатления и, несомненно, опирался на них.
Именно Мареллин встретила ее в тот день, именно благодаря ей Келли не чувствовала себя брошенной. Ей нужен был человек, который заговорил бы с ней о чем-то кроме ее родителей, семьи или того, что было за стенами детского дома. Тот, кому была бы интересна ее личность, а не уникальная трагичная история, давно оставленная в прошлом.
Ту жизнь хотелось бы забыть, хотя оставшиеся воспоминания вряд ли можно было бы назвать чем-то значимым. Келли рассуждала так – если память оставила ее, значит, не была ее история так уж и интересна. Потому-то она и бросила попытки схватиться хоть за что-то. Здесь началась ее новая жизнь, а значит, попытки узнать о предыдущей могли лишь усугубить и так шаткую ситуацию. Уж для такой девочки, как Келли, избегание проблем являлось чем-то обыденным, скорее даже встроенным в инстинкт при рождении.
Рядом с Мареллин она ощущала себя иначе. Как сказать… Более спокойно, расслаблено. Мысли улетучивались, и оставалось лишь непрерывное жужжание ее неугомонных речей.
Эта девочка, как ни странно, никогда не лгала. Она била правдой в лицо, и ей было плевать на чувства других. Она всегда говорила: «Правда – то, что заслуживает, но не может имеет каждый. Пусть благодарят меня, что я не улыбаюсь им в лица, а после обсуждаю их за спинами, как все остальные». И Келли соглашалась.
Мне так и не удалось определить причину ее подобного характера, потому как умерла она слишком рано. За всю жизнь я толком с ней не поговорила. Да и причиной наших пересечений всегда была и оставалась Келли, так что повествую я ту историю, которую услышала исключительно из ее уст… Келли было трудно говорить о ней, да… Тон ее не передаст ни одна книга, и я, к сожалению, не бог.
Для многих Мареллин была трудным подростком. На нее не действовали наказания, уловки, угрозы. Ее трудно было заставить сдаться, отступить или принять поражение. Но это не мешало их дружбе. И внешне Марелл была просто восхитительна! Тяжело передать словами красоту ее длинных рыжих волос, всегда собранных крабиком или бесчисленным количеством разноцветных заколок, смуглой сверкающей кожи, веснушчатого артистичного лица, длинных рук. Одним словом, дьявол. Ее зеленые глаза напоминали лесной мох, отдающийся волшебным сиянием под лучами солнца. Она не шла ни в какое сравнение с Келли! Даже если моя гордость никогда не позволяла мне выражаться о ней в подобном ключе, я всегда находила ее симпатичной.
Временами даже самой Келл казалось, что она угасает на фоне подруги, ведь внешне она не отличалась от других девчонок своего возраста. Скажем, ее глаза или брови нельзя было назвать неземными. Или хотя бы просто красивыми. У нее были поблекшие каштановые волосы до поясницы, немного вьющиеся на кончиках, длинные пряди у лица – отросшая челка, с которой та недавно решила расстаться, – падали на карие глаза скучного цвета ржавчины. Волос у нее всегда было мало. Средней пухлости, вечно обкусанные красные губы были подкрашены бальзамом с бесполезной борьбой от сухости и трещин.
Но опять же, если быть откровенной, в собственных глазах мы склонны не замечать свою привлекательность. Келли не была исключением, ее самооценка всегда желала оставлять лучшего.
***С Мейсоном Келли сдружилась весьма посредственным способом. Тем самым, в который, если бы вам довелось узнать, наверняка не сразу бы поверили. Поэтому, прежде чем приступить к повествованию, хочу предупредить. Они были детьми, каждому из которых было лишь по девять лет. Все-таки трудно описывать чье-то детское состояние, когда тебе уже за пятьдесят.
В один день вдруг осознаешь, что начинаешь забывать о таких, казалось бы, неважных вещах, как имя любимой куклы, первой школьной любви, о детской несбывшейся мечте. И этого совсем не хочется, хотя раньше молился на то, чтобы выкинуть это из головы, потому как оно приносило саднящую боль в груди. Детство словно перемещается в параллельную вселенную, в которой ты никогда и не жил. Оно становится таким далеким, неизведанным. И внезапно особенно интересным.
Были бы наши герои немного старше, смогли бы переступить черту гордости друг перед другом. Но они этого не сделали, чем очень усложнили себе обстоятельства. Они прошли через это вместе, поэтому ничего не случилось зря. Это не было ошибкой.
***Декабрь 2018, шт. Каэру
Через неделю после приезда Келли пошел снег. Весь двор особняка завалило пушистым белым снегом. Уже нельзя было играть в гольф на большом стадионе или прогуливаться в общем саду, поэтому все дети находились в доме.
По расписанию начальные классы сидели на уроках по чайному этикету, средние томились в библиотеке за чтением классической литературы, а старшие практиковали шахматы в общем зале. Каждый год в особняке проходил шахматный турнир между старшеклассниками. К нему подходили очень серьезно, так как победитель получал возможность выехать в сопровождении куратора за город, что являлось очень ценной наградой для большинства. А именно для тех, кто вырос в этом доме и никогда не видел ничего, кроме Каэрского пляжа. Что ни делали ради победы. В истории детского дома определенно зафиксировали пару случаев попыток самоубийства при поражении. Правда, такое случалось лишь пару раз в девятнадцатом веке, когда некоторые сходили с ума от чересчур долгого заточения в каменных стенах особняка.
В веке нынешнем подобные меры наказания уже не столь актуальны. И Келли не была уверена, что новизна, встроенная в устав, пошла им на пользу. Скорее ровно наоборот.
– Келл?! Господи, в такой холод? – Мареллин удивленно наблюдала за тем, как ее подруга натягивает сапоги. – Разве ты не должна сидеть на кухне вместе с Рози? Ты можешь провалить следующий экзамен по этикету.
– Поднимайся обратно, – та нетерпеливо махнула рукой, подпрыгивая на месте, чтобы дотянуться до сложенного на верхних полках шарфа.
Мареллин надула губы.
– Тебе не всегда будут делать исключения. Скоро ты уже не будешь «новенькой», – с напором на последнее слово вынесла вердикт девочка.
– Слышу не первый раз. Просто дай мне немного отдохнуть, – отмахнулась Келли, уже отворяя дверь. – Ну, ты со мной?
– Ты же знаешь, что я не могу, – тихо прошептала Мареллин, трусливо оглядываясь по сторонам. – Буду ждать тебя здесь, только быстрее.
Келли вышла за ворота и села на ближайшую скамейку. Натягивая ворот пальто до ушей и пряча руки глубоко в карманы, девочка болтала ногами, не дотягиваясь до земли. Она комплексовала из-за своих коротких ног и всегда предпочитала сидеть на бордюре. Так, чтобы в грудь упирались острые коленки, а задница леденела до онемения. Или же подобная привычка пошла вовсе не из-за низкого роста? Келли не хотела вспоминать о прошлой школе.
Однако нежеланные воспоминания вонзились в ее сознание против воли, разъедая кожу, впиваясь в горло, душа. Так, что от бессилия сводило живот и кололо где-то глубоко в груди, в сердце… Подобно ударам ножа. Они быстро впивались и мучительно медленно вынимались. У Келли никогда не было ни ножа, ни любого другого оружия, все валилось к ногам. Трясущиеся руки она прятала в карманы и улыбалась.
Однако где-то глубоко-глубоко внутри она надеялась, молилась, что когда-нибудь сумеет обрести силу, ведь ждать спасения в 21 веке от принца на белом коне было бы просто эгоистично. Тупо, стыдно!
Прячься под юбку мамаши, недоросток.
Сосочка понадобилась? Хочешь в коляску?
Да она на серьезе обделалась, смотрите… Фу!
Не подходите, воняет.
Обойдите лужу, она же описалась!
Мерзкая…
Слушай, она случайно не отсталая?
В ее семье все отсталые…
Мамочка не учила носить подгузники?
Пошла отсюда, тебе здесь не место! Ты что не слышишь? Иди-ка сюда, а ну…
Келли выдернула из карманов руки, закрывая уши покрасневшими от холода пальцами. Ну вот опять! Воспоминания о прошлой жизни не давали жить. Когда она была готова отпустить прошлое, оно не было готово отпустить ее. Если не одна проблема, то обязательно другая продолжала цеплять и цепляться. Келли качалась из стороны в сторону в попытках нормализовать дыхание и сфокусировать внимание на картинке ровно перед собой. Картинка…
Да, именно это слово превосходно описывало тот пейзаж, что стоял перед ее глазами. Снег покрывал крыши дорогих коттеджей, а с холма, где возвышался особняк, вечно обволоченный волшебной дымкой, они и вовсе походили на пряничные домики, тщательно посыпанные сахарной пудрой и другими сверкающими вкусностями.
В этом районе репутация всех детей из приютского особняка, как, впрочем, ожидаемо, была подмоченной. Никто не желал сталкиваться с ними, заводить любые разговоры. Келли даже представить не могла, какие сплетни о них пускают местные жители. Но об одном знала точно. Их никто не жалел, как обычно жалеют сирот. Их и сиротами не считали. Ходили слухи, мол, это жесткий интернат для детей из-за границы. Всегда можно было заметить избегающие взгляды окружающих и подозрительные покачивания головами.
Хорошо, что их школа располагалась намного дальше, в том квартале, где сплетен о них ходило в разы меньше. Общение с ровесниками вне особняка у Келли не задалось, да она не особо и пыталась, хоть это было – удивительно! – не запрещено. Друзей не было, однако никто не приставал с ненужными вопросами. Ее просто не замечали.
На минуту задумавшись о нынешней жизни, Келли не заметила, как к ней сзади подкрался мальчик.
– Что делаем? – он наклонился и прошептал ей в ухо.
От неожиданности девчонка подскочила, чуть не скатившись с холма. Мальчишка рванул с места и перехватил ее руку.
– Не благодари, – он помог Келли обратно взобраться. Лукаво улыбнувшись, расправил плечи.
Когда до нее дошел весь смысл происходящего, она выдернула руку и бросилась прочь. Мейсон уже успел стать ее личным кошмаром за эту неделю. Он напрочь игнорировал все попытки если не подружиться, то хотя бы познакомиться. Даже Ви-Энь со своими особенностями оказалась более дружелюбной. А два дня назад Келли проснулась до подъема от неясной тревоги и обнаружила, что Мейсон стоит у изножья ее кровати и смотрит внимательно, как маньяк.
– Притормози убегать! – мальчишка кинулся за ней. Опять схватил за руку.
Келли бросила попытки отбиться секунд через пять, вперившись усталым взглядом в незнакомое лицо. Больше всего на свете ей хотелось не видеться с Мейсоном Хиллом никогда.
– Чего? – она отвернулась, переводя дыхание и концентрируясь на падающих снежинках.
Она старательно показывала, что она не здесь, в то время как Мейсон неприлично принюхивался, склонив голову.
– Отвали, – бросила Келли, грубо отпихивая от себя мальчика.
Его не смутила подобная резкость, напротив, он лишь шмыгнул носом, расплываясь в широкой ухмылке.
– Пончики.
Келли в изумлении изогнула бровь.
– Пончики, – повторил тот, тыча пальцем в ее пальто. – В карманах.
Девочка отстранилась на шаг, впиваясь раскрасневшимися пальцами в рукава шерстяного пальто, с неприязнью фыркая.
– Глупая попытка, – она качнула головой и, наконец, когда ничто ей не мешало, пошла прочь. – Придумай что-то получше! – напоследок отсалютовав, Келли захлопнула тяжелые двери, отставляя парня наедине с не поддающимся объяснениям мыслями.
***– Не видела, но я знаю, что ты собираешься делать, поэтому позволь дать совет, – не отрываясь от книги, ответила девочка, тыча пальцем на входную дверь за окном, когда Мейсон обратился к ней с весьма нестандартным вопросом. – Наблюдала за тобой все это время. Скажи, у вас это в роду – быть тощим и недалеким? Ты игнорировал ее всю предыдущую неделю, а сегодня подошел прикольнуться?!
– Серьезно? – брови Мейсона взметнулись к вверху, скрываясь под белоснежными локонами. – Ты смеешь оскорблять мои методы?
– Еще как, – Мареллин подперла подбородок и с деланным интересом окинула друга взглядом. – Понимаешь, то, что я тебя терплю, еще не означает, что ты интересный. Ты скучный, однако, если изменишь свое поведение, сможешь легко это исправить. А я… – Мареллин посмаковала во рту последние слова и быстро спрыгнула с подоконника.
Секунду мальчишка не отрывал выпученных глаз от рыжеволосой девочки, но после, будто опомнившись, махнул рукой.
– Я тебя понял, – Мейсон вежливо отступил, уже хватаясь за дверную ручку. – Однако от совета не откажусь.
– Перестань играть.
– Не понял.
Мареллин с прищуром подняла глаза к потолку, сделала глубокий вдох и наконец взглянула на сидящего перед собой мальчика.
– Понимаешь, никому не нравятся тупые прикольчики. Когда ты тычешь пальцем им в лица или принюхиваешься к их запаху, как извращенец. Или когда строишь улыбку… Да-да именно такую. Черт, да ты пугаешь людей, – говорила девочка, так сильно кусая губы, что Мейсон опасался, как бы она не прокусила их. Дурная привычка рыжей. – Ой, все, думаю с меня хватит философии.
– Оскорблений, если быть точнее, – поправил ее Мейсон, нервно перебирая под пальцами пуговицы на шерстяном кардигане.
Он вздохнул, кинув напряженный взгляд в окно напротив и разглядев свое отражение на фоне заснеженных елок. Давно же он, однако, не был самим собой. Слишком уж было непривычно показывать свои настоящие эмоции, слишком страшно открываться миру, окружающим людям. Говорить, чего же тебе хочется на самом деле… Не стыдясь собственных желаний или действий, совершенных под побуждениями сердца. Простого сердца.
В конце концов ты начинаешь даже думать о том, насколько ты беспомощен перед тем огромо-о-омным миром. Анализируешь моменты, вынимаешь из головы времена, когда мир для тебя еще состоял из одного детсада и четырех стен в твоей квартире. Ничего лишнего, ничего большего тебе и не надо было.
Довольствуешься малым, а может, просто не знаешь о крупном.
– Я смогу, – дрогнувшим голосом ответил Мейсон только спустя минуту размышлений, но Мареллин уже не слушала.
***На следующий день Мейсон проснулся рано. Только открыв глаза, он вскочил, чтобы взглянуть на соседку. Было очевидно, что она ночевала здесь: постель была аккуратно уложена, не так как вчера.
Теплые лучи солнца осветили половину комнаты, противоположную от той, на которой спал мальчишка. Оторвав гудящую от мыслей голову с подушки, он принял сидячее положение, позевал, почесал спину, поправил сорочку и сунул голые ноги в белоснежные тапочки. Такие же были у всех остальных, отличали их дети только по инициалам, вшитым в стельки.
Сорочки у всех тоже были одинаковыми, отличался лишь воротник. У детей помладше – с симпатичными отворотами, сорочки подростков выделялись овальными горловинами, а самых старших – квадратными.
– П-с-с-с, Мареллин, – Мейсон подкрался вплотную и принялся тыкать в девочку пальцем.
– Сдристни! – та пыталась укрыться одеялом.
В конце концов он сдался. Прокравшись на цыпочках через коридоры, Мейсон добрался до столовой. На месте никого не оказалось, кроме двух горничных, раскладывающих на тарелки идеально круглые булочки.
Поднявшись на второй этаж, полностью отделанный белым мрамором, мальчишка стал бродить по коридорам, заглядывая в каждую комнату.
Холлы, помещения, потолки, стены, ванные комнаты, душевые, столовые, актовые залы и кладовые… Каждая частичка особняка Эверттенов была по-особенному исключительной, по-особенному превосходной, необыкновенной.
Если б не ограждение и не Лорал Борель под ручку с миссис Рослин, отгоняющие весь люд лишь одним выражением лица, сюда посыпались бы туристы со всех уголков мира. И дом вполне мог бы сойти за приличную городскую достопримечательность.
Однако это не так, и каждый житель Каэру взял в привычку, выезжая на работу или в школу, объезжать тенистый холм по крайней мере за пятьдесят метров. Привыкли. Та традиция, те мифы, передающиеся из поколения в поколение, держат в голове уже какой век.
У общества города Каэру зародился новый инстинкт – опасаться холмов, особенно тех самых, расположенных в северной части, подальше от моря. Там и света было мало, что ли… Будто нарочно хватались за вилы и факелы, отгоняя все светлое, приносящее за собой нечто теплое, живое.
«Проделки Лорал с Рослин» – традиционно выражали свои догадки дети, лежа в постели поздней ночью. Они были настолько невинны, что невинность эта граничила с глупостью.
Страшные мифы, байки – вот то единственное за что они держались, что помогало им жить и ощущать, что они живы…
Совсем углубившись в свои мысли, он и не заметил, как оказался рядом с кабинетом директора.
Взглянув на отполированную табличку, висевшую на двери, он испуганно округлил глаза. Детям не разрешалось гулять в этом крыле. Сию же секунду, бесшумно развернувшись, он попытался незаметно смотаться, но в тот же момент дверь кабинета открылась: из комнаты кто-то вышел. Застыв, Мейсон закрыл глаза – бежать было бесполезно…
– Милочка, тебе, наверное, не объясняли, что беспокоить директора по таким вещам не стоит.
– Но это правда очень важно, миссис Рослин! – раздался возмущенный голосок, уж больно знакомый мальчику. – Я не могу жить с ним рядом. Где угодно, но не с ним! Это… Это…
– Так! Я тебя уже внесла в список, обратно переносить не собираюсь. Ты совсем скоро привыкнешь и… М-Мейсон Хилл! – женщина остановилась как вкопанная. – Вы все тут решили предъявлять свои жалобы? – миссис Рослин облокотилась на стену, схватившись за горло, будто вот-вот упадет в припадке и начнет биться в конвульсиях.
Мейсон медленно повернулся, боясь поднять голову.
– Извините, миссис Рослин, – он теребил за спиной руки, – больше такого не повторится, я случайно, честно… Я…
Мальчишка поднял глаза. Рядом с заместителем, разинув рот, стояла Келли, правда, в ту же секунду, сдвинув брови, отвернулась. Он заткнулся. Неловко получилось…
– По комнатам живо! – женщину трясло. Резким движением руки она ясно дала им понять, что пора сматываться, и еще долго следила за ними взглядом – до конца коридора.
Мейсон продвигался по темному холлу чуть медленнее и потому теперь пытался догнать спутницу.
– К чему все это представление, скажи мне? Скажи, что тебе во мне не нравится, и я изменюсь! – шептал он, еле поспевая за быстрым шагом Келли. Его голос постоянно срывался, он спотыкался каждые пять метров и переводил дыхание. – Я поменяюсь, клянусь!
Келли замялась, казалось, она с чем-то тщетно борется. Мейсон отстранился еще на несколько шагов – мало ли, вдруг снова сорвется. Сомкнув ладошку в кулак, та выдохнула.
– Я терпеть не могу нарциссов, – выдавила из себя девочка – Мальчиков, которые ведут себя так, будто им все позволено. Они считают себя взрослыми, пытаются подняться за счет ложных сплетен. Весь их внутренний мир – ничто! Да и зачем он им, пока у них есть такой идеальный внешний вид. Но, когда то, что снаружи, иссохнет до последней корочки, последней слащавой частички, им нечего будет показать людям, ведь внутри у них пусто. И тогда уже никто не будет смотреть на них как прежде… С приторным восхищением, сверкающими глазками, разинутым ртом, из которого прежде сыпались льстивые комплименты!
Поток ее слов изливал невероятную мощь, в глазах отражался гнев, несущий за собой полную отстраненность.
– Всего этого уже не будет… – закончила Келли.
Мальчик стоял в тени, прижавшись к стене и наблюдая за девочкой. Волосы, легко развевающиеся от пронизывающего сквозняка, загораживали ее опухшее лицо, потому Мейсон не мог разглядеть его выражения. Лишь по твердо сжатым кулакам он мог понять. Он опять кого-то разочаровал… Но почему именно ее реакция так для него значима, почему слова совершенно незнакомого человека его так глубоко задели, с каких это пор ему стали небезразличны чувства какой-то маленькой девчонки? Пошатнувшись, Мейсон взглянул вслед уходящей соседке.
– Ты права, – тихо сказал тот, однако этого оказалось достаточно, потому как Келли развернулась:
– Что, прости?
– Ты права… – повторил он – Ну, частично, ведь ты не знаешь всего.
– Оправдываешься? – Келли нахмурилась, скрещивая руки на груди.
– У меня есть свои причины… Свои беспокойства, тараканы, заселившиеся в голове, которые я не хотел бы разделять с другими людьми. И я не согласен, – Мейсон горделиво вздернул подбородок, – с тем описанием, которым ты меня наградила. Мальчики и девочки ничем не отличаются друг от друга. Эти обе группы относятся к одному классу – люди и…
– Нет-нет, я не упоминала этого…
– Тогда что ты имела в виду? – Мейсон перешел на отчаянный шепот и подошел ближе к девчонке.
Келли дернулась, сию же секунду схватившись за ближайший подсвечник. Взглянув на перепуганную соседку, мальчик опустил печальные глаза.
– А по-моему, звучало именно так. Мне очень жаль, что я дал тебе ложное представление о себе… – понижая тон, парень рассеянно пригладил копну волос, вставшую торчком на затылке. – Но вот что я думаю… Мареллин была права, – Мейсон отступил на несколько шагов назад, поднимая руки в знак невиновности. Его глаза, полные усталости и отчаяния, привели Келли в шок.
Она остановила себя на мысли, что не просто смотрит, а рассматривает его со стороны. Она раньше никогда так не поступала с людьми, просто не тратила времени. И только сейчас обратила внимание на его тело. Худощавое, вытянутое, с длинными руками и ногами, такими же бледными, как и его лицо.
Лицо… Ей виднелся лишь его профиль с вытянутым подбородком, плавными скулами, тонкими бледными губами. Не короткие, но и не слишком длинные пепельно-бледные волосы завивались, словно у младенца…
– Помню, как бабушка сказала после аварии. Из-за меня погибли Габриэлла с Биллом… Мне было пять лет, а из меня уже сделали убийцу. Все меня возненавидели просто за то, что я выжил, а они нет. Меня называли отсталым в развитии ребенком, я не мог найти себя, всегда считал себя неполноценным и… Думаю, ты поняла, почему от такого, как я, не стоит ждать чего-то здравого.
Мейсон закончил свою лекцию и, сунув руки в карманы, побрел вниз. До самой тени блистала его белоснежная рубашка, а Келли просто стояла и смотрела на него со спины, чуть прищурившись. Он же ведь так не уйдет, она-то знала, чувствовала. И действительно: Мейсон замедлился.
– Послушай я не хочу, правда… – сжимая и разжимая кулаки, он обернулся. – Быть твоим врагом. И здесь, и в школе я их нажил много. Из-за своего характера, твоя взяла. Но я думал, что ты должна была понять, – голос его задрожал.
Мейсон схватился за голову, отходя к окну, чтобы запрыгнуть на подоконник. На мгновение он замолчал. Келли шумно вздыхала, перебирая кружева ночной сорочки.
– Не всегда все так просто. Человека не прочитаешь, как раскрытую книгу, не станешь судить о его внутреннем мире, исходя из внешних данных. Лицом я хорош, не отрицаю…
Келли фыркнула. Мейсон попытался скорее продолжить:
– Только дурак позволит своим догадкам перекрыть истину. Правда остается правдой, а признание не сделает ее хуже. Раньше мне всегда казалось, что, если я стану более красивым, более популярным, менее проблемным, окружающие смогут полюбить меня. И больше никто никогда не захочет опустить меня хотя бы по той причине, что я всем так угождал… Так помогал. Как можешь догадаться, это не сработало, – вздернув голову, Мейсон осмотрел высокие резные потолки. – Я идеальный, но есть ли от этого прок? Проблемы не уходят, а красота не облегчает их тем образом, каким ты представляешь. Мне все так же продолжает казаться, что я тону в то время, как другие плывут дальше.
За окном громыхнул гром, по стеклу забили капельки дождя. Тучи заволокли небо, и коридор погрузился в привычный для этих стен мрак. Автоматически зажглись лампы, а свечи на комодах потухли от сильного ветра, что пробивался сквозь занавески.
С утра никак не ожидался ливень. Келли перевела свой взор в окно. Мейсон насупился.
– Я пойму, если ты больше не захочешь смотреть на меня, – парень спрыгнул с подоконника, оттряхивая прилипшую к брюкам пыль. – Больше не стану тебя донимать.
Мейсон бесшумно устремился в свою комнату, глаза его яростно сверкали. Он ругал себя за то, что был слишком откровенен с новенькой и этим оттолкнул ее. Теперь не будет возможности забрать слова обратно. Что сорвалось с языка, не затолкать обратно. Он шагал по изношенному ковру и всякий раз, ступая, наблюдал за тем, как под ботинками поднимается пыль, а после хаотично рассеивается в воздухе, залегая обратно.
– Погоди… – кто-то подбежал и неожиданно обнял его со спины. Почувствовав затылком чье-то теплое дыхание, Мейсон замер.
