Мы, Николай II. Трилогия

Голова пошла кругом. Просто замкнутый круг – Семякин и английская разведка, а вкупе с ними и Ротшильд оказались скорее защитниками, нежели врагами, во всяком случае сейчас. Но кто же тогда заказал три подряд покушения на меня?

Часом позже я обсуждал этот вопрос с Витте. От коньяка Сергей Юльевич категорически отказался, сославшись на предстоящую ночную работу с документами, но выслушал меня очень внимательно и на пару минут задумался.

– Знаете, Николай Александрович, здесь надо искать мотив. Кому выгодно убрать Вас, кому не по нраву Ваша внезапная активность? Немцы? – он снова глубоко задумался. – Зачем? Мы с ними союзники, опять же император Вильгельм – Ваш родственник.

– Да, троюродный брат мне и двоюродный Александре Фёдоровне.

– Тем более. Французы – Феликс Франсуа Фор? Республиканец, мечтающий о королевских почестях, деятельный сторонник сближения с Россией? Очень мало вероятно. Турки? Абдул-Хамид после массового геноцида армян готовится теперь резать греков. На Крите зреют антитурецкие настроения, и, согласно действующим договорам, нам придётся поддержать греков в их борьбе в случае начала войны. Так что Турцию сбрасывать со счетов никак нельзя. Японцы? Эти тоже могут. Мощь и влияние этой страны, особенно после победы в прошлом году в войне с Китаем, заметно выросли. Опять же наш спор о Ляодунском полуострове – ради Порт-Артура пришлось брать его в аренду за огромные деньги. Но даже это не радует японцев, они хотели бы сами его использовать, реализуя свои милитаристские планы. И ещё только что подписанный протокол Лобанова-Ямагаты о возвращении корейского короля из русской миссии обратно на престол. После убийства корейской королевы в прошлом году именно мы и германцы встали на пути у Японии, вполне возможно, что это их месть.

– Надо будет установить слежку за японским генеральным консульством на Набережной Мойки. Загадочная страна, 300 лет ни слуху, ни духу, и вдруг такой интерес к делам на международной арене.

– Из региональной державы семимильными шагами Япония превращается в один из мировых центров силы. Для этого нужны люди и ресурсы. А когда кому-то что-то нужно – начинаются войны.

– А вот с турками у нас и дипломатических отношений нет.

– Будем думать, Ваше Величество, и работать в этом направлении. Кстати, хочу напомнить о предстоящей встрече с Ротшильдом, думаю нас ждёт чрезвычайно насыщенная и интересная беседа.

Глава 17

Моя бесконечная занятость изрядно портила настроение супруге. Как умная женщина, она понимала, какую огромную ответственность накладывает на меня императорский пост. Но, как человеку светскому, ей хотелось балов, театральных премьер, званых приёмов.

В один из тёплых июльских вечеров ей удалось увлечь меня вместе с матерью-императрицей на балет «Тщетная предосторожность», премьера которого в постановке Жана Доберваля состоялась в Бордо более века назад. Однако новая версия балета в постановке Мариуса Петипа и Льва Иванова заставила это произведение играть новыми, яркими красками. Балет имел колоссальный успех. Но даже не этот факт заставил меня поддаться на уговоры Аликс.

В «Тщетной предосторожности» принимала участие Мария-Матильда Адамовна-Феликсовна-Валериевна Кшесинская. Она только что получила статус примы-балерины императорских театров (вероятно, во многом благодаря своим связям при дворе, так как главный балетмейстер Петипа не поддерживал её выдвижение на самый верх балетной иерархии), и мне стало интересно – что же нашёл в ней настоящий Николай Александрович Романов.

Театр был полон. Фантастические наряды, лучшие драгоценности, яркие веера, блеск стёкол компактных театральных биноклей и лорнетов. Мой визит явно подогрел интерес к балетному действу. Роман балерины и императора, насколько я знал, официально закончился пару лет назад. Но до сих пор интерес общества к нему был велик. Терпеть не могу, когда меня внимательно рассматривают, изучая выражение лица и все нюансы эмоций. Так и подмывало показать язык или кулак, но, естественно, я воздержался. Эмоций никаких особых я не испытывал, в отличие, кстати, от моих близких родственников – Сергея Михайловича и Андрея Владимировича Романовых, обожавших Кшесинскую. Позже Матильда родит ребёнка, назовёт его Владимиром, а отчество даст – Сергеевич. Кто станет его отцом – достоверно известно только ей самой.

Судя по хитрому выражению лица Аликс, с её стороны сегодняшний визит был маленькой женской провокацией. Я неоднократно ловил на себе её обычно куда более рассеянный и затуманенный взгляд. Полное отсутствие эмоций на моём лице мою супругу явно порадовало, и она пребывала в приподнятом, несколько даже возвышенном (влияние обстановки) настроении. Матильда в образе Лизы появилась практически в самом начале первого акта. Невысокого роста (как я потом выяснил – 1,53 м), Кшесинская была крепкой, темноволосой, с узкой, затянутой в корсет талией и мускулистыми, почти атлетическими ногами. Первое впечатление было скорее отталкивающим, но по мере развития сюжета я разгадал секрет её успеха в балете (и у мужчин рода Романовых) – она обладала неисчерпаемой энергией, пикантностью, затмевающим всех блеском, шиком, несомненной женственностью и непреодолимым обаянием. У нее были превосходные, очень красивые зубы, которые Матильда постоянно демонстрировала в сияющей улыбке. Каждое её движение на сцене было лёгким и раскованным. Она не танцевала свои партии, она в них жила. В этот миг Кшесинская была не Матильдой, а Лизой, отвергшей богатого жениха Никеза, навязываемого практичной матерью, из-за любви к бедному крестьянскому парню Колену.

В антракте в нашу ложу заглянули Витте с супругой. У этой пары тоже была история, достойная отдельного спектакля. В 1891 году достопочтимый Сергей Юльевич женился на Марии Ивановне Лисаневич, урождённой Матильде Исааковне Нурок. Женитьбе предшествовал широко известный скандал, так как Витте начал встречаться с Лисаневич до её развода и вступил в громкий публичный конфликт с её мужем. Сама Мария Ивановна была женщиной незаурядного ума и, будучи уже женой Витте, в значительной мере влияла на мужа. Благодаря ей он отучился сквернословить и научился кое-как понимать и говорить «с плачевным акцентом» по-французски и по-немецки.

Спектакль заканчивался настоящим хэппи-эндом: меркантильным планам матери не суждено было сбыться, и ей ничего не оставалось, как согласиться на брак Лизы и Колена. Как только затихли последние аккорды музыкального сопровождения, восторженный зал буквально взревел от восхищения. Овации продолжались не менее 10 минут. Раскрасневшаяся, уставшая, но бесконечно счастливая Кшесинская попросила жестами зрителей о тишине, вышла на середину сцены, и в свете мощных прожекторов исполнила свой фирменный трюк – 32 фуэте из балета «Лебединое озеро», после чего в зале началось форменное безумие.

После спектакля мы с супругой по доброй традиции лично поблагодарили артистов. В уютной гримёрке Матильды царил неповторимый весёлый и свежий аромат, позже я выяснил, что это её любимые духи «Vera Violetta Roger & Gallet», благоухающие лесной фиалкой и влажной зеленью.

Я вручил Матильде очень красивый букет разноцветных фиалок, которые она всегда обожала. Невольно наши лица приблизились друг к другу, глаза встретились и взгляды на секунду застыли, а потом внезапно Кшесинская отстранилась. В её взгляде был явный испуг. Она, так близко знавшая настоящего Ники, любившая и внимательнейшим образом изучавшая каждый его взгляд и жест, в попытке быть единственной, нужной и желанной, не узнала человека, стоявшего перед ней. Я был чужой…

Умная Матильда быстро взяла себя в руки, дежурно, но довольно мило улыбнулась.

– Искренне благодарю Вас, Ваше Величество.

– Это мы Вас благодарим, дорогая Матильда Феликсовна, – от матери-императрицы также не скрылись моя холодность и некоторый испуг и растерянность Кшесинской. – Вы были великолепны.

Аликс также сказала дежурные слова благодарности, после чего обе гранд-дамы грациозно направились к выходу. Я немного задержался, пропуская их, а потому единственный услышал тихий шёпот Матильды: «Вы не Ники. Кто же Вы?». Я ничего лучше не придумал, как повернуться и весело ей подмигнуть.

Глава 18

Примерно в те дни произошли ещё две памятные исторические встречи. Я попросил Столыпина доставить ко мне из тюрьмы 26-летнего Владимира Ульянова, для окружающих – молодого революционера, одного из лидеров «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», созданного и практически сразу же разгромленного полицией и жандармами в декабре 1895 года. По оперативным данным, в мае 1895 года Ульянов выезжал за границу, где встретился в Швейцарии с Плехановым, в Германии – с Либкнехтом, во Франции – с Лафаргом и другими деятелями международного рабочего движения, а по возвращении в Петербург в 1895 году вместе с Юлием Осиповичем Мартовым и другими молодыми революционерами, включая будущую жену Надежду Крупскую, объединил разрозненные марксистские кружки в единый «Союз борьбы», который вёл активную пропагандистскую деятельность, выпускал и распространял листовки, поставив своей ближайшей целью «свержение самодержавия в союзе с либеральной буржуазией». Чем это кончилось для либеральной буржуазии, Вы, надеюсь, помните.

Результаты подрывной деятельности были печальны – в 1896 году прошли стачки на многих предприятиях Петербурга. В крупнейшей забастовке текстильщиков приняло участие порядка 30 тысяч рабочих. Среди бастующих активно распространялась листовка «Рабочий праздник 1 мая», написанная Ульяновым (Лениным), которая была отпечатана в 2000 экземплярах и изымалась нами сразу на 40 предприятиях.

Всего на конец июля по делу «Союза борьбы» было арестовано и привлечено к дознанию 250 человек, из них 170 рабочих.

Я долго готовился к разговору. Какую линию выбрать? Уничтожать или миловать, наказывать или убеждать? Я решил принять окончательное решение после разговора с Ульяновым.

Невысокий, с внушительной залысиной и какой-то козлиной бородкой, отпущенной в условиях тюрьмы, этот плотно сбитый, пышущий здоровьем молодой человек своей стремительностью и изворотливостью был похож на большую каплю ртути.

– Здравствуйте, Владимир Ильич, – меня веселила нереальность происходящего. – Прошу садиться.

– Сесть, батенька, мы всегда успеем. По Вашей, кстати, милости. Вместо капиталистической державы создали какое-то полуфеодальное государство и радуетесь, – Ульянов на практике решил показать, что лучшая защита – это нападение. Его лёгкая картавость, всегда казавшаяся мне довольно милой, в сочетании с резкостью слов напоминала карканье молодого задорного ворона.

– Господин Ульянов, что Вы себе позволяете? – Столыпин был явно раздосадован началом беседы.

– Владимир Ильич, чаю не желаете? – мой тон был спокойным и примирительным, таким тоном с пациентами обычно общаются седые, умудрённые опытом профессора-психиатры.

– Пить чай, пока моих товарищей мучают в Ваших ужасных тюрьмах?

Ох, дружок, не видел ты по-настоящему ужасных тюрем и лагерей, созданных твоим последователем, дорогим Иосифом Виссарионовичем, по сравнению с которыми «мои» были просто малобюджетным санаторием.

– Я не хочу спорить с Вами, Владимир Ильич, давайте просто поговорим, мне кажется, нам есть что обсудить!

Внимательный и умный взгляд Ульянова дал мне надежду, что с этим человеком можно и нужно договариваться.

– Во-первых, – я решил продолжать, пока временно завладел инициативой. – Я хочу принести Вам свои самые искренние извинения и соболезнования, связанные с гибелью Вашего брата Александра. С ним, по моему мнению, поступили чрезмерно жестоко. Но Вы должны понять мотивы такого решения – вместе с единомышленниками он готовил покушение на моего отца – Александра III, причём весьма серьёзно. Один из соучастников заговора – Бронислав Пилсудский в Вильно даже смог тогда раздобыть взрывчатку.

Ульянов удивлённо заморгал, глядя на меня. Мне даже показалось, что глаза его увлажнились.

– Во-вторых, – голос мой звучал весомо и убедительно, – лично я пока никого не казнил, а, напротив, делаю всё возможное и невозможное для того, что наша страна развивалась и уверенными шагами шла в светлое будущее, – я улыбнулся, «светлое будущее» из уст Императора Российского звучало по крайней мере оригинально.

– Толкаете вперёд историю, Ваше Величество? – Ульянов внимательно рассматривал меня, слегка прищурившись. – Я много слышал о Ваших действиях последние месяцы, в меру возможности, конечно, учитывая стеснённые обстоятельства места моего нынешнего обитания.

– Да, я всерьёз занялся образованием, медициной, повышением культурного уровня населения, укреплением армии и флота…

– А ведь Саша мог стать прекрасным учёным – физиком, математиком или даже зоологом. вы знаете, как называлась научная работа, за которую он получил золотую медаль в университете? «Об органах сегментарных и половых пресноводных пиявок». А его за шею и в небытие…

– Владимир Ильич, Вы человек умный и практичный, а потому предлагаю двигаться вперёд. Перед Вами, насколько Вы можете заметить, вполне адекватный и даже расположенный к Вам собеседник. Так почему нам не обсудить, как объединить наши усилия, вместо того чтобы ссориться и ненавидеть друг друга?

Я нечаянно встретился взглядом с крайне удивлённым взглядом Столыпина. Такого поворота ни он, ни Ульянов явно не ожидали. Однако Петру Аркадьевичу удалось быстро справиться со своими эмоциями, а вот Владимир Ильич продолжал разглядывать меня, не скрывая своего удивления.

– Я не ослышался, Николай Александрович? Но как Вы себе это представляете? Мне кажется, наши представления о светлом будущем весьма ощутимо разнятся?

– Извольте. Тезисно опишу своё видение. Бесплатные медицина и образование на всех уровнях, резкий подъём уровня доходов населения, высокопрофессиональная современная армия, активное строительство жилья, детских садов, школ, поддержка малых и средних предприятий, равно как и сельского хозяйства… В перспективе – парламент, в котором будут представлены все слои общества, и мой постепенный переход от роли непосредственного руководителя государством к роли представительской и частично даже декоративной. А чтобы всего этого добиться – нужно взаимопонимание и сотрудничество всех основных политических сил страны. Врагов у России и так хватает.

– Да Вы социалист-утопист, батенька, – Ульянов расхохотался. – Самый что ни наесть революционный революционер.

Я тоже сдержанно улыбнулся. Столыпин смотрел на меня с интересом, думаю, и он не возражал против озвученных тезисов развития нашей страны. Хорошо, что при разговоре не присутствовал Витте, он бы точно сразу поинтересовался – где мы найдём столько денежных средств, чтобы реализовать все эти мечты?

– Что Вы конкретно предлагаете? – Владимир Ильич был предельно собран – начинался торг.

– Всё просто, я создаю условия для Вашей легальной деятельности и даже частично финансирую её, а вы с единомышленниками отказываетесь от идеи моего свержения и помогаете нам бороться с крайними радикалами в ваших рядах. Я не предлагаю никого предавать, я вкладываю в Ваши руки политический рычаг невиданной силы, и Вы, Владимир, не можете этого не понимать. По сути, я предлагаю Вам должность лидера оппозиции. Вы, безусловно, человек сложный, но вменяемый, с Вами можно иметь дело. Если надо подумать, я готов дать Вам такую возможность.

– Я не буду тянуть, я согласен.

– Прекрасно. В самые ближайшие дни мы подыщем просторный особняк в Москве, откроем банковский счёт и положим на него круглую сумму. На правах социалиста-утописта у меня к Вам единственная просьба – назвать Вашу партию «Коммунистическая партия России», ведь именно призрак коммунизма ходит по Европе, если верить Энгельсу и Марксу?

Раздался надрывный кашель. Это Пётр Аркадьевич Столыпин от неожиданности подавился слюной.

– Мы приготовили для Вас шикарную квартиру, Владимир Ильич, полностью соответствующую Вашему новому статусу. Мебель и посуда уже на месте. Что распорядитесь делать с Вашими сторонниками?

– Я бы попросил, Ваше Величество, срочно отпустить ко мне Надежду Константиновну Крупскую, потому как в одиночку мне будет трудно обустроиться. Остальные пусть пока посидят, мне надо собраться с мыслями.

– Безусловно, дорогой Владимир Ильич, всенепременнейше, – я был в целом доволен разговором, хотя и уверен, что этот «товарищ» доставит мне ещё массу хлопот. – И вот ещё что, гражданин Ульянов, не дайте мне повода стать кровавым. При малейших признаках двойной игры я уничтожу всех Ваших коллег.

Глаза Ульянова на миг расширились, в них полыхнул гнев, но его мощный разум жёстко контролировал чувства.

– Я Вас услышал, Николай Александрович…

Глава 19

Вторая встреча была не менее интересной. Я пригласил иеромонаха Гермогена (в миру Георгия Ефремовича Долганёва). Он заметно нервничал, явно настроенный Победоносцевым против меня. Совсем недавно мне с огромным трудом удалось отправить Константина Петровича в отставку, наградив за годы службы неприлично огромной пенсией. Однако этот «скрипучий» господин никак не унимался и продолжал свои попытки влиять на ход дел и основные назначения в Империи. Обер-прокурором Святейшего синода по моему представлению был назначен Владимир Карлович Саблер, до этого четыре года работавший товарищем обер-прокурора. За несколько дней до моего прибытия в эту эпоху Константину Петровичу удалось от него избавиться и удалить в сенаторы. Однако я довольно быстро всё переиграл.

Саблер при общении производил впечатление милейшего, улыбчивого человека, при этом досконально контролируя всё и вся. На данном этапе именно такой человек и нужен был мне на этой должности, чтобы в дальнейшем, когда он доведёт всё до абсурда, с лёгкостью её ликвидировать. Но сейчас меня интересовало совсем другое.

– Ваше преподобие, – я улыбнулся Гермогену, слегка склонив голову. – Рад нашей встрече. Я пригласил Вас, чтобы сообщить о назначении ректором Тифлисской духовной семинарии. Архимандрит Серафим по решению Синода направлен викарием в Волынскую епархию, а его место по общему согласию решено предложить Вам.

– Для меня это большая честь, Ваше Величество. Я искренне благодарен.

– Георгий Ефремович, разговор наш будет сугубо светский, конфиденциальный и предельно откровенный, поэтому позвольте мне Вас называть по имени и отчеству.

– Извольте, как Вам будет угодно.

– Так вот, Георгий Ефремович, зная, что Вы уже более трёх лет являетесь инспектором этого учебного заведения, меня интересует один из Ваших семинаристов – некто Иосиф Джугашвили.

– Боюсь, Ваше Величество, для православной церкви этот молодой негодяй навсегда потерян. Он уже пропитан тлетворным ядом марксизма и явно имеет контакт с подпольными группами.

– Расскажите мне, пожалуйста, всё, что Вы знаете о нём.

– Дата рождения по документам – декабрь 1878 года, отец – Виссарион, сапожник, выходец из крепостных крестьян князя Мачабели. Мать – Екатерина, также из крестьян, сейчас в основном работает подёнщицей. Иосиф – третий ребёнок в семье, первые двое умерли в младенчестве, посему любим и жутко избалован матерью, в силу, конечно, её скромных возможностей. Имеет зафиксированные телесные дефекты: сросшиеся второй и третий пальцы на левой ноге, лицо в оспинах. В 1885 году Иосифа сбил фаэтон, после травмы левая рука не разгибается до конца в локте и кажется короче правой. В 1886 году мать собиралась определить Иосифа на учёбу в Горийское православное духовное училище, однако, поскольку он совершенно не знал русского языка, поступить ему не удалось. В последующие два года по просьбе матери обучать Иосифа русскому языку взялись дети священника Христофора Чарквиани. В результате в 1888 году он поступает не в первый подготовительный класс при училище, а сразу во второй подготовительный, в сентябре следующего года – в первый класс училища, которое окончил в июне 1894 года. В сентябре того же года Иосиф успешно сдаёт приёмные экзамены и зачисляется в Тифлисскую православную духовную семинарию. По мнению большинства преподавателей – чрезвычайно одарённый ученик, получавший высокие оценки по всем предметам: математике, богословию, греческому языку, русскому языку. Обладает фантастической памятью. Увлекается поэзией, пишет прекрасные стихи на грузинском языке. Илья Григорьевич Чавчавадзе исключительно отозвался о его поэтическом даре. Шесть лучших стихотворений по его протекции были опубликованы в газете «Иверия». Мне, кстати, одно очень понравилось, даже запало в память. Называется «Утро» и на русском звучит примерно так, хотя в изначальном грузинском варианте, говорят, оно гораздо талантливее:

Раскрылся розовый бутон,

Прильнул к фиалке голубой,

И, лёгким ветром пробуждён,

Склонился ландыш над травой.

Пел жаворонок в синеве,

Взлетая выше облаков,

И сладкозвучный соловей

Пел детям песню из кустов:

“Цвети, о Грузия моя!

Пусть мир царит в родном краю!

А вы учёбою, друзья,

Прославьте Родину свою!”

Гермоген замолчал, вопросительно глядя на меня. Мои мысли в этот момент были очень далеко. Как странно устроен наш мир – несостоявшиеся поэты воспевают фиалки и ландыши, а потом губят миллионы человеческих жизней, невезучие художники затевают страшные войны, не реализовавшиеся до конца комики превращаются в диктаторов…

– Но у меня к нему большие претензии, собираюсь готовить документы на отчисление.

– А вот об этом я и хочу поговорить. Простите, но я категорически запрещаю его отчислять. Напротив – прошу окружить юного Иосифа заботой и вниманием, я выделю хорошие средства для него и семьи, заодно помогу и Вам ощутимо улучшить хозяйственную часть семинарии. В дальнейшем Вы будете пользоваться моим полнейшим расположением, что максимально приятно скажется на Вашей карьере. А я заодно сегодня же попрошу Чавчавадзе заняться созданием книги юного таланта. Мы просто обязаны издать её огромными тиражами, как на грузинском, так и на русском языке, и направить в библиотеки школ и гимназий по всей стране. Здесь ведь на кону не просто судьба человека, но и укрепление русско-грузинской дружбы.

Гермоген посмотрел на меня, как на сумасшедшего, но уважение перед монархом быстро взяло верх, и он согласно закивал головой. Если доживу – надо будет не забыть выкупить все картины у юного Адольфа из Австрии.

Забегая вперёд, поведаю, что книги Иосифа Джугашвили (позже он взял творческий псевдоним Кóба Джугашвили) имели огромный успех не только в Грузии, но и в обеих столицах. В молодости поэт всё порывался наладить контакты с марксистскими объединениями, но это ему так и не удалось – слишком внимательно наблюдали за ним мои люди.

Примерно через десятилетие я был искренне рад пожать ему руку и вручить специальную «Николаевскую премию за выдающиеся достижения в литературе и искусстве». Теперь с матерью он жил в самом центре Тифлиса, совершенно ни в чём не нуждаясь, влюблённый в жизнь и с головой погружённый в творчество, а я в это время активно устраивал судьбу юного Анастаса Микояна, поступившего на учёбу в Тифлисскую духовную семинарию в 1906 году…

Глава 20

В августе 1896 года мы с Александрой Фёдоровной отправились в большое европейское турне. Вначале посетили столицу Австро-Венгрии Вену, где встретились с императором Францем Иосифом I, потом была Германия и милая встреча с кайзером Вильгельмом II. Этим встречам я также уделял огромное внимание, надеясь в глубине души предотвратить Первую мировую войну или, во всяком случае, минимизировать её страшные последствия для России.

Далее наш путь лежал в Данию, оттуда 8 сентября на нашей яхте «Полярная звезда» мы отправились к берегам туманного Альбиона и через два дня бросили якорь у берегов Шотландии. Я навсегда запомнил несколько чудесных дней, которые мы с Аликс провели в замке Балмораль в гостях у королевы Виктории, которая была влюблена в свою внучку Аликс, а потому переносила часть своих тёплых родственных чувств и на меня.

– Мы с лордом Солсбери так хотим, чтобы Россия и Англия могли бы понять друг друга и быть в самых хороших отношениях, – королева сделала добрый глоток чая из любимой фарфоровой чашки и подарила нам с Аликс широкую искреннюю улыбку.

Роберт Артур Талбот Гаскойн-Сесил Солсбери, плотный, почти лысый, с бородой, как у Карла Маркса, мужчина, маркиз, трёхкратный премьер-министр королевы Виктории утвердительно кивал в ответ.

– Это как чудесный сон, видеть моих дорогих Алекс и Ники здесь, – бабушка Виктория явно не экономила комплименты. Судя по выражению лица премьера Солсбери, ему снилось явно нечто совсем иное.

– Ваше Величество, мы искренне благодарны Вам за то, как чудесно Вы нас принимаете. Пользуясь случаем, я хочу особо подчеркнуть, что нет никаких причин опасаться разногласий относительно Индии, так как этот вопрос нами полностью решён, – я решил сделать приятное хозяйке, зная, что вопросы колоний, а особенно Индии, для неё всегда были наиболее важными и болезненными.