Мы, Николай II. Трилогия

– Это так чудесно, я так благодарна Вам, ведь так важно, чтобы Россия и Англия шли вместе, только тогда будет обеспечен мир, так как они самые влиятельные империи, – Виктория сделала ещё один глоток вкуснейшего цейлонского чая. – Кстати, когда Вы будете во Франции, я прошу поинтересоваться у этих вечных якобинцев – почему они так недружелюбно настроены по отношению к Англии?

Пользуясь случаем, я изложил королеве Виктории и её премьеру идеи Единого европейского союза, обязательно включающего и Российскую империю.

– Я уже делился этой идеей с Францем Иосифом и Вильгельмом, они её в целом одобряют.

После этого я имел ещё два более подробных разговора с лордом Солсбери, содержание которых, с вашего позволения, я излагать не буду, дабы не утяжелять книгу, скажу лишь, что мы также уделили немалое внимание нарастающему греко-турецкому кризису и сверили наши позиции по этому вопросу.

23 сентября из Портсмута на своей яхте мы отправились во Францию и в этот же день прибыли в Шербур. Французская республика принимала нас ярко и восторженно. «Этот первый визит, такой парадоксальный в своей новизне, такой естественный по своим побуждениям, визит самого мощного, самого абсолютного монарха на земле к самой молодой из республик», – так писала в передовой статье французская «Temps». На всём пути следования от вокзала в Пасси (куда должен был прибыть царский поезд) до русского посольства на улице Гренелль в наём сдавались окна, чтобы только взглянуть на нас с Аликс, причём, с гордостью отмечу, что цена доходила до 5000 франков за одно окно.

Нас встречал сам Президент Франции Феликс Франсуа Фор – деятельный сторонник сближения наших стран. В своё время я читал, что в 1899 году он неожиданно умрёт от инсульта, и даже оказавшийся рядом его лечащий врач и друг Фора Ланнелонг окажется бессилен. Однако, и это было неоспоримое преимущество начитанного человека из будущего, я знал, что уже в следующем году немецкая фирма «Байер» синтезирует ацетилсалициловую кислоту (которую в 1899 году начнёт продавать под торговой маркой «Аспирин» в дозировке 100мг). Надо будет обязательно ненавязчиво порекомендовать это средство нашему французскому другу, гарантий нет, но вдруг поможет предотвратить катастрофу.

Наш въезд в Париж был грандиозен! Два миллиона французов и около миллиона приезжих гостей заполнили улицы французской столицы и организовали сплошное народное гуляние. В Париже мы проследовали от вокзала в посольство через шпалеры войск, за которыми теснилась миллионная толпа, безостановочно выкрикивающая: «Да здравствует русский царь! Да здравствует царица!», что было совершенно небывалым случаем со стороны иностранной толпы. Было полное ощущение, что мы вновь в Москве и возвращаемся в Кремль после коронационных торжеств. Российский гимн распевали французские солдаты на улицах, его играл даже орган в соборе «Нотр-Дам».

Всё стало русским или псевдорусским: мыло «Le Tsar» («Царь»), конфеты с русским гербом или флагом, посуда с царскими портретами, игрушки, изображавшие русского медведя, а также меня, Аликс и даже нашу маленькую дочку – великую княжну Ольгу. Меня также изображали масленичные «прыгающие чёртики», известная игрушка «мужик и медведь» превратилась в царя Николая II и Феликса Фора. Модой воспользовались «пилюли Пинк» для сохранения здоровья и сил для дней приезда царя (возможно, это были первые в истории БАДы, я не уточнял). А на оборотах моих портретов, раздававшихся даром на улице, печатались объявления сапожников и перчаточников. «Подарок царя» – можно было прочесть на магазинах готового платья, рекламировавших дешёвую распродажу костюмов. Доходило до курьёзов – появился даже «франко-русский» голландский сыр. Во всём этом было немало безвкусицы, но увлечение всем русским было несомненно искренним.

Это же увлечение выражалось и в потоке приветственных писем и открыток в русское посольство, во всевозможных проектах различных газет. Такой серьёзный орган, как «Журнал де Деба», выступил с предложением дать имя Ольги (в честь нашей дочери) всем девочкам, родившимся во Франции в октябре 1896 года. Другие журналисты предлагали выкупить дома напротив русской церкви, снести их и создать перед нею площадь с цветником. Было и предложение поднести имение русскому послу, барону Артуру Павловичу Моренгейму, много потрудившемуся для организации нашего приезда. Всего не перечесть, во всяком случае, бесспорно одно: парижское население было охвачено подлинным восторгом.

Я прекрасно понимал истинную суть всех восторгов, и она меня даже немного пугала. Франция была кровно заинтересована привлечь Россию на свою сторону и вовлечь её в антигерманский союз. Раймон Пуанкаре, молодой блестящий политик, будущий Президент Франции, сказал в эти дни: «Визит могущественного монарха, миролюбивого союзника Франции, покажет Европе, что Франция вышла из долгой изолированности и что она достойна дружбы и уважения». Поставленное мной условие в целом принимающей стороной было выполнено: ни в речах, ни в манифестациях не сквозило открытых антигерманских ноток, если не считать молчаливого возложения венков у статуи Страсбурга Лигой патриотов, и только карикатуры иностранных газет всячески подчеркивали эту сторону франко-русских отношений, на все лады склоняя слово «реванш». После всего этого мне предстоял непростой разговор со своим царственным родственником в Германии.

Из посольства, ставшего на эти дни моим императорским дворцом, первым делом мы поехали в русский храм на улице Дарю, где сердечно пообщались с протоиереем Димитрием Васильевым, а уже после этого отправились в Елисейский дворец, к президенту. Особое внимание, по просьбе Коковцова, я уделил председателям обеих палат французского парламента – Лубэ и Бриссону, это были весомые персонажи нынешней французской политики, нужные для успешной реализации наших планов. После приёма дипломатического корпуса у Президента Фора был организован банкет, на котором мне, упомянув о «ценных узах», пришлось подчеркнуть особое значение Парижа, как «источника вкуса, таланта, света». Как можно больше комплиментов и как можно меньше политики – буквально звучало в моей речи. Кто бы мог подумать ещё несколько месяцев назад, что я способен на такие изощрённые политесы, однако общение с Витте, Столыпиным и Коковцовым, а также массой людей, которых я не упоминаю в силу ограниченных рамок моего повествования, дало щедрые плоды.

В какой-то момент, когда банкет был в полном разгаре, Феликс Фор подошёл ко мне и настоятельно попросил посетить большой бал господина Ротшильда, который проходил совсем рядом. Кстати, я совсем забыл сказать, вместе с телом Николая Александровича мне почему-то передалось и его знание пяти иностранных языков, из которых тремя – французским, английским и немецким – он владел в совершенстве. Это было очень кстати, так как избавляло от необходимости таскать за собой переводчика и делать его ненужным свидетелем моей политической кухни. К сожалению, другие специфические знания либо не передались, либо передались частично. Иногда мне казалось, что душа истинного Николая поднимается откуда-то из глубин, чтобы дать отпор неизвестному захватчику, но оставим мистику и вернёмся к реальности.

Немного поломавшись для вида, я согласился. На самом деле, официально встреча с Ротшильдом планировалась изначально, все её нюансы были обговорены сотрудниками Коковцова заранее. Мне не хотелось широко афишировать её, наживая себе новых врагов и завистников, в том числе и в свете новых идей создания Единого Европейского союза. Мы с Фором незаметно исчезли, войдя в одну из бесконечных дверей, и совсем скоро, в сопровождении многочисленной охраны, оказались свидетелями одного из самых роскошных балов, который мне только удалось повидать. Фор провёл меня по полутёмному коридору к двери кабинета, обитой дорогой кожей. Дверь в то же мгновение распахнулась, и Президент Франции показал мне рукой на открывшийся дверной проём, откуда исходило странное голубое сияние.

Глава 21

Международная империя Ротшильдов, как известно, ведёт свою историю от Майера Амшеля Ротшильда, который родился в 1744 году в еврейском квартале во Франкфурте-на-Майне (Германия) в семье менялы и ювелира Амшеля Мозеса Бауэра, торгового партнёра Гессенского дома. Майер Амшель построил крупный банковский бизнес и создал свою империю, послав пятерых сыновей в европейские столицы возглавлять её филиалы.

У финансовой империи Ротшильдов было две важнейшие составляющие стратегии развития. Первая – создание международной, наднациональной корпорации нового типа, способной противостоять в силу своего масштаба, связей и возможностей антисемитской политике отдельных государств и политических сил. Вторая – сохранение полного контроля над бизнесом в руках членов семьи. Завещание Майера Ротшильда гласило, что все важные посты в деле должны занимать только члены семьи. Мужчины клана Ротшильдов должны были заключать браки только с двоюродными и троюродными сёстрами, чтобы накопленное богатство всегда оставалось внутри семьи и служило общему делу. Благодаря этому, за прошедшие два с лишним века Ротшильды породнились практически со всеми значимыми финансовыми семьями Европы.

Ротшильдов часто обвиняют в сионизме, но факты говорят об обратном. В своё время я узнал об одном таком факте, поразившем меня до глубины души: через своих доверенных лиц Ротшильды активно финансировали Гитлера и поддерживали его дьявольские планы, что косвенно подтверждается их успешными усилиями по закрытию Британской империи для еврейских беженцев, а также помощью Гитлеру в уничтожении евреев Венгрии. Объяснение очень простое – эти люди никогда не учитывали в своих действиях идеи добра, справедливости, морали, религиозные убеждения или личные симпатии. Для финансовой империи существуют только деньги, всё остальное на планете – не более чем способ или средство умножить свои капиталы.

Кстати, чтобы закончить этот не совсем уместный разговор про Гитлера, вспомним одну занимательную версию его происхождения. Дело в том, что его отец Алоис Гитлер был внебрачным сыном 42-летней незамужней крестьянки из Нижней Австрии. Её звали Мария Анна Шикльгрубер, и на момент рождения сына она работала в венском особняке банкиров Соломона и его сына Ансельма Ротшильдов. Один из них, по версии будущего канцлера Австрии Энгельберта Дольфуса, и стал дедом Гитлера. Версия, конечно, фантастическая, но почему-то через два года Дольфус был зверски убит, а вся его канцелярия вывезена в Германию. Гитлера безумно бесила эта версия, но факт остаётся фактом – ни один из Ротшильдов и их ближайшего окружения не пострадал, хотя ограбили их основательно.

Клан Ротшильдов имеет отношение и к рождению таинственного и магического ордена иллюминатов. Именно первый Ротшильд – Майер Амшель – его и организовал, поручив развитие ордена профессору естественного и канонического права в университете города Ингольштадт (Бавария) Адаму Вейсгаупту, который разработал свод правил, способный до глубины души потрясти любого нормального человека. Члены ордена клялись бороться с суеверием и невежеством, христианством и монархиями. Но какими методами! Культ зла, межклассовые войны, использование любых методов и средств: ложь, пороки, алкоголь, наркотики, коррупция для разложения общества, а в итоге – разрушение цивилизации, порабощение и тотальное управление людьми.

Однако я слишком увлёкся и увёл вас в сторону от моей истории, мне просто хотелось передать вам своё настроение, страхи и сомнения перед предстоящей встречей. Вот уж воистину – горе от ума, прав был господин Грибоедов.

Я сделал шаг и впервые так близко увидел олигарха. Натаниэл Майер Ротшильд, 1-й барон Ротшильд, высокий красавец в тёмном, безумно дорогом фраке, украшенном изящной бутоньеркой, вежливо поклонился, а потом мягкой тёплой ладонью пожал протянутую мной руку.

– Моё почтение, Ваше Величество.

– Приветствую Вас, барон. Нам с Вами предстоит деловой разговор, поэтому предлагаю обращаться ко мне Николай Александрович.

Я осмотрелся – шикарный дубовый стол, изысканный тёмно-коричневый кожаный диван и кресла того же цвета, на полу – ковёр с какими-то мистическими знаками. Источник странного голубого сияния обнаружился чуть в стороне. Это был новейший ультрафиолетовый светильник. Четыре года назад была открыта способность ультрафиолета уничтожать бактерии и микробы, кварцевые лампы ещё не были изобретены, но их прообраз зримо присутствовал в кабинете одного из влиятельнейших людей мира.

Ротшильд поймал мой взгляд, но никак его не прокомментировал. Его интересовали куда более важные вещи.

– Отлично, Николай Александрович, надолго я Вас не задержу, у меня к Вам всего два вопроса, от которых напрямую зависит ваше будущее и тональность наших отношений с Российской империей. Не стоит видеть во мне врага, – Ротшильд улыбался, но улыбка его была стеклянной и ненатуральной. – У Вас хватает врагов и без меня, причём не менее могущественных. Своими активными реформами Вы разбудили силы, невиданные в мировой истории.

Я с удивлением посмотрел на Ротшильда. Начало разговора впечатляло.

– Первый, – продолжил Ротшильд. – Каков на сегодняшний день размер внешнего долга Российской империи?

– Порядка двух с половиной миллиардов рублей.

– Тогда второй вопрос и одновременно моё предложение. Я готов полностью взять погашение этой суммы на себя, при одном небольшом условии: Вы согласитесь дать в России равноправие моим соплеменникам.

Только в этот момент я вспомнил, что очень давно читал об этом разговоре банкира и русского царя. Николай ответил отказом, говоря, что русский народ ещё тёмный и очень доверчивый и при равноправии он немедленно попадёт в кабалу евреям. Отойдя от Ротшильда, Государь сказал: “Сейчас я подписал себе смертный приговор”. Хорошо, что вовремя вспомнил, предупреждён – значит вооружён.

– Господин Ротшильд, в моей империи все народы будут иметь равные права и свободы. Я не верю в национальности, я верю в индивидуальные особенности людей. Среди Ваших соплеменников много людей активных, талантливых, энергичных. Моя задача – направить их энергию в мирное русло.

– Тогда уточнение – готовы ли Вы отменить Положения о черте оседлости 1804 и 1835 годов и защитить евреев от возможных погромов?

– Черта оседлости, на мой взгляд, – пережиток средневековья. Такое проявление национальной и религиозной дискриминации неминуемо приведёт к ответной реакции – к протестам. Еврейская молодёжь активно вступает в ряды революционных и националистических организаций, я намерен радикально изменить существующий порядок вещей.

Спасибо тебе, дорогой Натаниэл Майер. Сам того не ведая, ты дал мне ценную подсказку: что ещё я могу сделать, чтобы не повторить судьбу несчастного Николая II. Лейба Бронштейн, он же Троцкий, Ешуа-Соломон Свердлов, Розенфельд и Радомысльский, известные нам как Каменев и Зиновьев…Этот список можно продолжать ещё долго. Каждое из этих имён – мой смертный приговор в будущем. Всех не перебьёшь. Как там говорил профессор Преображенский у Булгакова? Ласка – единственный способ, который возможен в обращении с живым существом. Террором ничего поделать нельзя с животным, на какой бы ступени развития оно ни стояло. Террор не поможет, какой бы он ни был: белый, красный и даже коричневый!

Ну, допустим, ласка – это другая крайность, а вот создать нормальные условия жизни всем моим подданным – цель благая и в перспективе достижимая.

– Что же касается погромов, – продолжил я вслух, – то они являются следствием низкого уровня жизни большинства населения страны и манипуляций власти, поиском мифических врагов – внутренних и внешних – вместо решения реальных экономических и политических проблем.

– А Вы мудрый человек, Николай Александрович, у Вас самого случайно нет иудейских предков?

– Увы! У меня и русской-то крови всего 1,5%, ещё на 48,5% я немец-пруссак и на 50% датчанин, – в этот момент я улыбнулся, подумав, что с такими цифрами мне надо было бы занимать не Российский престол, а должность руководителя Евросоюза или, по крайней мере, рулить блоком НАТО.

– Подведём итог: как только черта оседлости будет официально отменена, а иудеи получат равные с другими права на жизнь, учёбу и работу, я свяжусь с Витте и полностью погашу российский внешний долг.