Время бумажных птиц. 1 том

Александра Джайн

Время бумажных птиц. 1 том

Фередей. Прах мертвых цветов

Любой Бог состоит из человеческих опилок – смертей тех, кого создали, чтобы другой смог настичь вышины. Так сказал отец, прежде чем отправить меня на кровавую бойню. Поверить в его слова было весьма сложно, особенно когда другие извивались от боли, которую я не испытывала. Но в любую приятную ложь рано или поздно хочется поверить – чтобы стало легче жить, чтобы ублажить мысли.

Стоит закрыть глаза – и в темноте умирают люди. Они тонут в крови, кричат, молят о конце кошмара, где выжить должен только один. И среди них – я. Вспарываю жизни, выворачиваю души, смеюсь от увиденного. Порой смерть проносится мимо, а вокруг – потерянные, как и я. Хватают за волосы, бьют о стены, вынуждают отвечать. Всё просто.

В какой-то момент я осталась одна. Здесь больше никого – все умерли, и живых не осталось. Это осознание вырывается смехом и глотком воздуха. Меня готовили к этому, тренировали до потери пульса и твердили мягким голосом отца: зарождение Бога – это сотни отданных на растерзание жизней, необходимая плата за чужой успех. Но тогда слова из прошлого казались ложью.

В момент, когда появился представитель божественного ореола – пожилой мужчина, я прижалась к телам на полу, ища немую поддержку. Он улыбнулся и протянул руки. Белые рукава опустились вниз, красные цветы распустились на краях одежды.

–Ненаглядная, подойти сюда, – позвал меня мужчина. – Подойти ко мне.

Но я осталась лежать, потому что не привыкла смотреть сверху вниз. Это не привычка – это страх. За это Сакха не любит меня и душит обиженной болью.

Тогда мужчина наклонился ко мне, белая ткань коснулась моей головы. Клинок, который я до боли сжимала в руках, тонул в крови, растворяясь в алых волнах.

–Назовись, дочь моя.

Мои губы неприятно слиплись, сдерживая слова. Я пыталась произнести имя, но слышался лишь приглушённый свист. Казалось, даже если вдохнуть спертый воздух и держать его в груди, из растерзанной глотки не вырвется голос. Я облизывала губы, растягивала языком кровь и выдыхала, опускаясь на остатки сил.

– Фередей. Меня зовут Фередей…

–Фередей.

Я открываю глаза. Воспоминания перестают существовать,они гибнут, оставляя место отцу. Он стоит у основания трона и с неподдельной тревогой рассматривает меня. Вновь погружаясь в приятный для сознания полумрак, я проверяю целостность семейной системы. Кажется, ничего не подверглось изменением пока я – какой позор! – задремала. Названные тетушки и дядюшки щебечут о чем-то в саду под цветущей вишней, Сакха скрывается в своей комнате, а Брэд сидит во дворе, склоняясь над очередной книгой. Всё такое же… всё существует так, как и должно существовать.

–Всё в порядке? – спрашивает отец и подходит ближе.

–Да, – намного резче, чем стоило бы, отвечаю я. – Всё просто отлично, я немного… засмотрелась…

Отец мягко улыбается, и от его улыбки становится необычайно спокойно. Будто несколько секунд назад под моими веками не умирали люди, и сознание не металось в страхе, что я снова там, куда обычно отправляют на верную смерть.

–Милая, я хочу поговорить с тобой.

Сложив руки на груди, отец некоторое время молчит, а потом медленно сообщает:

–Со мной связались из одного мира. Достаточно молодого мира, ему шесть месяцев от силы. Несколько дней назад там погиб первородный Бог, и они ищут нового.

Некоторое время я молча разглядываю отца, пытаясь понять, что произнесенные слова не имеют смысла. Его просьба понятна без лишних пояснений, но я всё также стараюсь убежать от нового витка собственной жизни.

–Бог? – переспрашиваю я, поправляя расшитый серебряными монетами платок. – Причём здесь я?

–Ты могла бы им стать, – мягко замечает отец.

–Я уже Бог.

–В пространстве твоя власть приумножиться. Это прекрасная возможность, чтобы стать ещё сильнее и претендовать на вступление в божественный ореол.

Для поддержания любого пространства нужен Бог. Чтобы спасти свою семью я отправилась на кровавую бойню, чтобы им стать и сохранить ту редкую, сколотую по краям обыденность, которая у нас осталась. Душа отца износилась, его зажженная основа работала нестабильно, он был не в силах управлять семейной системы.

Странно, тогда я совершенно не думала о том, что умру, и о том, до какой вышины могу дотянутся, если встану на подставленную спину другого человека. Стать Богом в настоящем мире – несбыточная фантазия, которая не может сбыться.

И это повторяет моё отражение. Моя сестра…

–А как же Сакха?

–Она поедет с тобой. Ты знаешь, что вы должны быть рядом, в одном пространстве, даже несмотря на то, на какой уровень вас обоих отправят, – отец понижает голос.

–Сакха будет внизу. Это опасно. И… она не согласится, ты же знаешь.

–Она поедет с тобой. Ты знаешь, что вы должны быть рядом, в одном пространстве, даже несмотря на то, на какой уровень вас обеих отправят, – отец понижает голос.

Я прикрываю глаза, заранее пытаясь осознать ту цену, которую Сакха запросит за подобное унижение. Конечно же она скажет, что с нами поедет Брэд, ведь он не может без неё жить, а я… вновь упаду перед ней, чтобы молить прощение и немного внимания.

–И сколько мы там пробудем? Пока будет существовать мир?

–Верно. В этот момент мы наконец можем найти для тебя сосуд.

Сосуд – ещё одна деталь, которая подтверждает, что я стала тем, кем остальные желали меня видеть. Человек, который станет моей неуступной тенью, который разделит все мои мысли и чувства, чтобы позже сойти от них с ума. Его поиск был лишь вопросом времени, я знаю, что рано или поздно это случится, даже если я останусь в семейной системе. И это кажется последним шагом, чтобы окончательно закрепиться в новой коже. Что самое глупое – я понимаю, что не могу отказаться…

–Хорошо, когда мы можем отправится туда?

–Возможно через неделю, – пожимает плечами отец и подходит ближе. Дрожащей рукой он гладит мои волосы и улыбается своим беспокойным мыслям. -Прикажу пошить для тебя одежду. Какой же красивой ты будешь.

Я хочу напомнить ему, что одежда нужна не только мне, но и Сакхе, но сдерживаюсь. До определенного момента для папы Сакхи не существует – как будто вижу её только я, так же, как отец не существует для Сакхи. Но в новый виток жизни мы отправляемся вместе – либо удачно впишемся, либо разобьёмся на повороте.

Сакха сидит в молельне, растирая ладонями сухоцветы. Ее лицо закрывает лёгкая вуаль и когда она замечает меня, то лишь криво усмехается, растягивая губы под белой пеленой.

Я сажусь рядом, прислоняясь спиной к колонне. Поправляю шаль, снимаю несколько тяжёлых украшений и разминаю затёкшую шею. Вытягивая ноги вперёд, я слышу звон серебряных колокольчиков, и Сакха поднимает на меня глаза, прожигая безжизненной улыбкой.

Сакха – это боль.

Первое воспоминание.

Моя единственная любовь.

И нескончаемое страдание.

Когда-то она появилась, чтобы стать Богом и заменить отца. Я не знаю ее прошлого, оно редко обсуждалось в выбеленных стенах дома. Для многих Сакха была призраком, который одним своим присутствием напоминал об ошибках прошлого и нереализованных мечтах. Её растили, любили, но никаких черт будущего преемника в ней не было. Её душа не могла улучшить мощь собственной основы. Старейшина предположил, что в этом случае помогут жизненные воплощения. Однако, одно из них было неудачным – душа Сакхи надломилась. И позже, из надломленной части появилась я.

Моих старых воспоминаний не так уж и много. В них Сакха любит меня каждый раз, целует и признаётся, что я – самое близкое для нее существо. Меня ожидали первые воплощения, во время которых отец решил, что из меня может получится идеальный Бог.

Помню, как я пришла к ней сразу после того, как отец сообщил свое решение, как я забралась на кровать, привычно обняла повторяющее мое проявление тело, как Сакха резко оттолкнула меня.

–Уходи, Фередей. Я не хочу тебя видеть.

Я попыталась подойти ближе, обнять ее, но Сакха оттолкнула меня снова. А когда я приблизилась к ней в надежде дотронутся, ударила меня по щеке.

–Я сказала – уходи, Фередей! Уходи сейчас же!

Учащенное дыхание, глаза широко открыты. Сакха сломалась и несколько дней делала вид, что я умерла еще в тот момент, когда решила от нее отделиться. А потом она любила меня в обмен на расползающуюся по венам боль наравне с унижением.

–Ты ведь любишь меня? – спрашивала Сакха.

–Люблю, – с готовностью отвечала я, и она гладила меня по голове.

–Тогда опустись на колени и поклоняйся мне.

И я опускалась, чтобы получить немного ее любви, что увидеть, как она до сих пор готова быть со мной и защищать от мироздание, которое готовилось меня поглотить. Время шло, а мы остались такими же, только стремились друг к другу крайне редко.

Она не хотела поклоняться Богам, но несколько раз в неделю приходила в молельню, где мое изваяние было в центре скопления солнечных лучей, оттеняя всё остальные – и плавную в изгибах статую отца, и каменные тела других давно почивших прародителей. Любая душа, появившаяся в семейной системе считается её прямым продолжением, вот только позже она затянет тебя в вечное служение.

Обычно Сакха смотрит на божественный пьедестал и молча поправляет цветы в вазах. И сейчас, когда я сижу напротив нее, мне кажется, что я по-настоящему превратилась в безжизненный кусок глины, выжженный болью и страданиями, которые никогда не прекращаться.

–Сакха.

–Фередей.

Ее рука замирает над моим лбом, а затем небрежно касается прядей, отводя их от глаз.

–Давно не виделись, – произносит Сакха, рассматривая меня. – Я уже успела забыть, как ты выглядишь.

Меня отправили на бойню, чтобы зажечь в груди основу, подаренную Сакхой. Перед отъездом Сакха достала её из груди и вложила в мои дрожащие руки, а потом развернулась и ушла, не сказав ни слова. Меня хотели сделать настоящим Богом, который сможет и дальше и заботиться о семейной системе, а вместо этого сделали врагом для собственной сестры.

Не многие верили в мой успех. Они думали,что я испущу дух и захлебнусь чужой кровью вперемешку с пустыми возгласами о совершенстве вселенных и чистых помыслов сделать нас лучше. Но ничего не вышло. В той битве моё сердце было единственным, которое продолжало биться. Однако сколько бы раз оно не ударило внутри продырявленной насквозь груди, омыть руки от совершенных злодеяний не представлялось возможным.

Отец забрал остатки моей изломанная души домой и старейшины встречали меня как новорожденного Бога. Красная полоса поперёк лица, разрезающая бескровные губы, звенящие золотые браслеты на руках и ногах. Поверх моего тела белая накидка, закрывающая от сотни восторженных взглядов тех, кто некоторое время назад хотел залить моими слезами омытый солнцем пол.

Когда я вернулась, то после большого количества церемонии, которые устраивали старейшины в честь моего возвращения, попыталась найти с Сакхой встречу, и когда застала ее в комнате, то бросилась к ней в ноги. Я обняла ее так сильно, словно была готова прямо сейчас умереть, мои слезы не прекращаясь лились на ее ступни, такие тонкие и изящные. Это их должны целовать праведные губы, это к ним должны склоняться сотни голов в ожидании благословения, не к моим.

–Сакха…

Я поцеловала соленую кожу и подняла глаза, стараясь увидеть в их отражение хоть каких-либо чувств.

–Сакха, спасибо тебе, я…

Сакха молчала. Она смотрела на меня так, словно в тот момент ничего не испытывала. Я продолжала целовать её ступни. Новоиспеченный Бог свалился к ногам его создателя, без которого он никогда не смог бы и сделать вдоха, устремляясь на войну, чтобы положить к собственной славе тысячи сломленных жизней.

Тогда мягкая рука коснулась моей головы и погладила. Сакха глубоко вздохнула, наполняясь силой основы, по которой она явно успела соскучится. Без нее она не может существовать, и тогда я в очередной раз убедилась в этом. Я с такой неистовостью вцепилась в хрупкую фигуру напротив, приподнялась на колени и обняла её за ноги, вжимаясь мокрым от слез лицом в расшитые серебром одежды.

–Я тебя поздравляю, – тихо сказала Сакха, продолжая гладить меня по голове. – Я знала, что ты вернешься.

Её словам повисли между нами мелодичным звоном. Сакха приподняла меня и поцеловала в щеку, разрисованную знаками вечности. Красные следы от отпечатков благословенных рук застыли на её губах свежим кровоподтеком.

–Я люблю тебя, – выпалила я, прижимаясь к ней. – Сакха, спасибо, что ты дала мне эту жизнь, я люблю тебя.

Молчание Сакхи началось с того момента и продлилось несколько недель, пока мы случайно не встретились в саду после очередной службы. Она смотрела на меня издалека и когда я поймала ее взгляд, то подошла к ней, чтобы поздороваться. Белые волосы были уложены в высокую прическу, единственная черная прядь ползла по пробору, разделяя его на две равные части. А под ним настороженный взгляд, который будто бы не хотел меня отпускать.

–Фередей… давно не виделись. Как тебе на божественной жердочке? Дальние виды открываются?

Я ничего не ответила. Я понимала её злость и ненависть, но вместе с тем, не могла разделить её чувства. Мы разошлись, так ничего друг другу и не сказав, а сейчас сестра сидит рядом со мной и старательно отводит глаза, не желая мириться с моим нескончаемым сиянием.

Сакха кладет хлопок на низкий столик с возвышающимися вазами, полностью наполненные цветами, а затем протягивает мне безжизненный розовый бутон и оставляет его в моих раскрытых ладонях.

–Вот, освежи образ.

–Перестань, – хмыкаю я и откладываю цветок в сторону.

–Почему ты злишься, Майра? Я делаю что-то не так?

–Я просила не называть меня так.

Сакха недовольно вздергивает брови.

–Ты редко навещаешь собственную сестру, потому что занята, я понимаю. Быть Богом, наверное, дело неблагодарное, времени всегда не хватает. А между тем… я слышала, что тебя забирают вершить человеческие судьбы…

Тонкие пальцы впиваются в засохшие лепестки, разрывая бутон на мелкие части. Издалека в руках Сакхи он кажется вырванным из груди сердцем, которое она рассматривает со всех сторон, вдохновляясь растекающейся по запястьям болью.

–Ты злишься…

–Конечно злюсь, – вскидывает на меня голову Сакха. – Как же иначе.

–Сакха, я…

–Не надо, Фередей, мы столько раз уже это обсуждали…

Сакха бросает растерзанные лепестки на пол и медленно поднимается. Я встаю следом за ней и вот мы замерли друг напротив друга, как обманчивое отражение в зеркале. Сакха видит во мне свои несбыточные мечты, а я в ее горькой усмешке угадываю желание как можно скорее попробовать убить меня.

Вот только… Мы так давно живём с этой ненавистью друг другу, что разучились различать ее среди прочих чувств.

Когда отец впервые предложил мне ступить в ряды божественного ореола, единственное, что мне хотелось на тот момент – это постоянно быть с Сакхой. Она ненавидела меня, мы были готовы взаимно убить друг друга, но вместе с тем, как части одного целого, не могли существовать отдельно, иначе сила быстро бы истощилась до мелких песчаных крупиц в разбившихся часах. И мое восхождение означало бы только то, что она будет беспрекословно за мной следовать. Мы с Сакхой не можем жить друг без друга. Так или иначе у нас была одна основа на двоих, которую невозможно разделить на две части, находится на расстоянии мы можем не больше трёх дней. Я забрала её божественную основу, чтобы зажечь на кровавой бойне и Сакха уже тогда едва дождалась меня. Это значит, что если я решусь уехать, она обязана будет поехать со мной.

Не знаю, что творится на душе у Сакхи, но она никогда не пыталась вернуть основу себе. Вновь зажженная и полностью развитая она могла бы поставить ее во главе зарождающегося мира. Но сколько бы времени не прошло, мы никогда об этом не говорили, словно этого возможного пути развития событий не могло существовать в действительности.

–Ты действительно хочешь ехать? Возможно, тебе лучше остаться, – начинаю я. – Быть может, некоторое время ты проживешь здесь, а потом… потом приедешь навестить меня и вернёшься домой.

–И сколько же мне кататься к тебе, Фередей? Раз в два дня?

Я сжимаю кулаки.

–Я пытаюсь найти выход.

–Это безнадежное занятие.

–Тогда перестань ныть! Ты поедешь со мной! – восклицаю я, разворачиваясь и устремляясь восвояси, но Сакха хватает меня за руку и тянет обратно.

Она единственная, кроме папы, кто не боится прикасаться ко мне. Большинство окружающих воздыхателей порой даже боятся посмотреть на меня, словно от их взгляда я превращусь в пыль из человеческих костей. Сакха же всегда смотрела на меня так, словно ничего в мире кроме меня не существовало. Она могла запросто прикоснуться ко мне, растягивая эти легкие касания на долгие мгновение. До того, как я распорола собственным светом небеса, я так часто получала тепло от этих рук, что в их пугающем количестве они превратились в ласку от серой обыденности, и сейчас мою неприкосновенность нарушала только моя сестра, которая была готова подарить мне тепло на грани удушья.

Продолжая держать меня за руку, Сакха утверждает:

–Я не ною. Это ты ноешь.

–Закрой рот.

–Я тебя старше, умерь пыл.

–Тебе стоить следить, как ты со мной разговариваешь…

С моих губ беззвучно срывается “Я Бог”, рассыпаясь в пыль от растерзанных острыми ногтями цветком. Сакха прекрасно понимает всё то, что я не решилась произнести вслух, и отпускает меня, отходя подальше.

–Фередей, ты права, я… слишком далека от твоего божественного сияния, чтобы понимать многие вещи. Если тебе так будет угодно, я пробуду с тобой до конца твоего пребывания в новом мире. Никуда не уйду и с утра до ночи буду воздыхать по тебе. Но у меня есть условие. -Говори.

–Ты изредка будешь навещать меня.

Я удивленно выдыхаю:

–С каких это пор ты стала такой сентиментальной? За всё это время ты не навестила меня, и если бы я не пришла сегодня, наша разлука продлилась бы больше… больше двух месяцев.

–Пообещай мне.

Я ненадолго отворачиваюсь, пытаясь собраться с мыслями, а когда снова поднимаю глаза на Сакху, она стоит ко мне близко-близко, выглядывая из-за прозрачной пелены вуали.

–Пообещай мне, ты же хорошая девочка.

Склоняя голову, я медленно уступаю ей, хотя на самом деле этого не хочу. Мы не можем жить друг без друга и при этом каждый раз устраиваем такие сцены, словно хотим показать ополчившимся против нас событиям, что нам на них всё равно. Один раз мы действительно сделали это, были в разных пространствах несколько дней, а затем буквально приползли друг к другу, задыхаясь в кровавом кашле.

–Обещаю тебе. Вместе с тем, что я попытаюсь возвысить свой уровень до такой степени, чтобы мы вдвоем сможем отправится в божественный ореол, и у тебя будет хорошее существование.

–Звучит скучно.

–Тогда возвысь собственный уровень и будешь жить со мной.

–Еще скучнее.

Сакха берет мое лицо за подбородок и поднимает к себе. Заглядывая в глаза, она пытается найти остатки покорности, но, поняв такого чувства я уже давно не испытываю, лишь горько усмехается.

–Тебя и правда сложно узнать. Я… скучаю по тебе прежней, по старой Фередей, она нравилась мне куда больше…

–Старой Фередей больше нет, – отвечаю я и поспешно отхожу в сторону. – Я понимаю твои чувства, твою ненависть…

–Ненависть? – удивляется Сакха. – Что это значит?

Я не отвечаю.

–Я не ненавижу тебя, Фередей. Всё как раз-таки наоборот, я испытываю к тебе самые нежные чувства. Просто, – Сакха задумчиво стучит пальцем по колонне, – проявление этих чувств может быть разным. Кто-то постоянно воздыхает и сходит с ума, а кто-то наблюдает со стороны.

–И что же делаешь ты?

Сакха поднимает голову.

–Мои чувства настолько сильны, что мне хочется тебя уничтожить.

–Разве это не является ненавистью?

– В моем представлении – нет.

–Конечно, – отвечаю я. – Только не забывай, что твои представления отличаются от нормальных.

–Неужели? Если кто-то искренне любит, разве он не делает подобное?

–Портит другому жизнь? – спрашиваю я.

–Нет, пытается научить другого жить с болью, чтобы потом ему стало легче.

Она молчит и в этом молчании скользит немой приказ, расплата за её вынужденное согласие. Пытаясь как можно скорее его выполнить, я быстро сажусь перед ней на колени. Сакха вытягивает ногу, и я быстро целую бледную изящную стопу. Это происходит быстро, в напускном молчании, сознание даже не успевает увидеть эту картину в полной мере, но этого и не нужно, иначе я сгорю от стыда. Пытаясь от него скрыться я закрываю глаза и приподнимаюсь, делая растерянные шаги назад.

Я не помню, когда это впервые случилось. Быть может, мне было несколько дней или две-три минувшие жизни. Узнав, что из меня хотят сделать Бога Сакха треснула в моих руках и тихо произнесла:

–Если хочешь моей любви, тогда тебе придётся поклонятся мне, Майра.

Её нереализованный потенциал наслаивался на моё желание вновь ощутить врожденное тепло: переплести пальцы, отодвинуть от шеи волосы и провести дыханием по обнаженной спине. Чтобы получить всё это, приходилось целовать её ноги, умолять, чтобы она подарила мне взгляд и не отводила глаз. Я была готова сделать всё, что угодно, пока моё представление окончательно не переменилось – я стала ценить себя больше, чем старую связь с Сакхой, давая затуманенный желанием осуществляться только тогда, когда это необходимо.

Сейчас был один из таких случаев.

И я стараюсь придать лицу непроницаемый вид, скопировать её, когда она недовольна или пытается сделать вид, что меня уже давно нет.

Сакха задерживается на мне взглядом, а потом отворачивается и направляется обратно к моему изваянию. Переступив небольшой порог, она останавливается перед статуей, а затем прикасается губами к вытянутой вперёд руке, повелевающей жизнью и смертью. Сухие губы застывают на монументе вечности неприятной расползающейся влагой. Мерзкой отвратительной влагой.

Поборов в себе отвращение вместе с неподвластным испугом, я направляюсь прочь.

Айвери. Как распускаются звезды

Мне приказывают стать для новоприбывшего Бога новой вселенной. Это волнительно, ведь первый раз, когда меня направляют ловить звезды, а не собирать с земли раздробленную звездную пыль.

–Ты – наилучшая кандидатура, Айвери, – заявляет Главная. – И единственная, кто меня никогда не подводит.

Я не возражаю и сразу же соглашаюсь. Да и как тут откажешь, когда Главная находится на грани нервного истощения после внеплановой смерти первоначального Бога этого мира.

Перед прибытием нового Бога верхний этаж натирают до блеска, украшают коридоры со временем выцветшими гирляндами в виде держащихся за руки человеческих фигурок. Мы с сестрами решаем сходить на западный склон горы, чтобы собрать полевых цветов. Главная сказала, что Бог их очень любит и такое внимание с нашей стороны будет ему приятно. Возможно, мы получим несколько внеплановых благ.

Я никогда не была во служении. Когда наш первый Бог заходился в предсмертном кашле, то проклял каждый угол мира, который он обязался любить. Главная пыталась помочь ему, а я стояла неподалёку с мокрым полотенцем в руках и наблюдала за тем, как возвышенное создание медленно обращается в пыль, а ведь она остается и от простых непросвещенных. Он плевался кровью и в конце-концов растворился. После нескольких минут почтительного молчания мы принялись за уборку.

Мне не нравиться ходить на западный склон. Дорога к нему проходит через задний двор нижнего этажа, и в обеденное время служители гуляют по выжженной солнцем земле и глазеют по сторонам подведенной сурьмой глазами. Стоит нам с сестрами пройти недалеко от забора, как несколько из людей бегут к железной сетке и наперебой глагольствуют в отчаянных криках:

–Сестрица, дай блага!

–Девицы, не оставьте, не оставьте!

Мэдди кивает мне и тянет за рукав, заставляя идти быстрее. Тонкие руки, похожие на безжизненные древесные ветви, тянуться в нашу сторону и беспомощно замирают, хватая пальцами воздух. Я почти что прохожу ограду, когда что-то резко останавливает меня, не давая сделать и шага. Обернувшись, я вижу, как просунув большую часть руки в переплетение забора, один из последователей нижнего этажа крепко держит край моего платья.

Молодой человек с короткими светлыми волосами. В белых одеждах, символизирующих чистоту и вечное послушание, он выглядит странно и неуместно. На груди, частично скрываясь в складках рубашки, виднеются бирюзовые бусы, дважды обмотанные вокруг шеи.

–Милая, может мне ты, хотя бы, не откажешь?

Вовремя подоспевшая Мэдди с силой вырывает из рук странного человека мое платье и, подхватив меня под руку, с силой тащит за собой. Другие сестры продолжают свой путь, обернувшись только на мгновение. Произошедшее – обычное дело. И, какими бы равнодушными не были пустоты, они будут только рады, если эти падшие загрызут меня до смерти и вместо меня сопровождающей Бога станет кто-то другой.