Время бумажных птиц. 1 том

Я часто о ней думаю. Думаю о том, как она наслаждается существованием, как радуется тому, что получила, противопоставляя, как мы с Сакхой ожидаем, пока она наиграется в Бога. Как же унизительно… унизительно настолько, что от безысходности менять ничего не хочется.

На каждом этаже есть один Наблюдатель – огромная статуэтка в виде глаза перед пролетом лестницы, она имеет большее влияние, чем любой нарисованный символ. Потому что через него Бог действительно мог наблюдать за каждый движением его последователей. Хотя кого я обманываю, Бог мог смотреть далеко за пределы видимости этого бесхребетного массива, просто об этом мало кто знает. Каждый раз проходя мимо него, я машу рукой. Надеюсь, что Фередей наконец-то заметит.

Самым большим грехом и утещением среднего этажа являются азартные игры. Здесь играют на всё, что движется, лишь бы продлить это странное удовольствие, которое можно получить от момента, когда решается будешь ли ты зацелован небесами или же валяться в грязи и удовлетворять жадные взгляды, наполняющиеся нескрываемым восторгом от твоих выходок. Те, кому разрешают покидать здание, ночью устремляются в темноту, чтобы вернуться под утро обвещанными всяким хламом. Их называют перебезчиками. Они блестят и звенят, переливаются и смеются, словно закутанные в новогоднюю мишуру проходятся среди изумленной толпы и предлагают попытать удачу – выиграть одну из находок. Несколько раз в эти игры пытаются заманить и меня, вот только несколько наспех вымытых консервных банок меня ни капельки не интересуюи.

–Ты чего! – изумленно сказали мне. – Ее бы заточить и можно использовать как оружие против падших, если они попытаются захватить наш этаж. Да ей горло вскрыть можно!

Его зовут Кант и чуть ли обкончался на месте от переполняющего его восторга, когда сообщает мне эту прекрасную новость. Однажды мне посчастливилось наблюдать, как он обдолбался в покер настолько, что лишился собственной одежды, и следившая за нашей группой сестра в приступе неконтролируемого смущения выделила ему новый комплект одежды, предупреждая, что это последний его комплект на этот месяц.

–Сестрица, я если я и эту одежду потеряю, как тогда быть?

–Знаю я, как ты её теряешь. Приклей к себе и радуйся в свое удовольствие.

Кант прибыл на средний этаж с нижнего за несколько дней до моего появления в этом мире. От других его отличали чудаковатые выходки, повадки поджидающей конец крысы, которая прибирает все, что блестит своими ручонками, в особенности – бирюзовые бусы, то болтающиеся до живота, то вдвое обвивающие шею. Позже к этому и без того экстравагантному образу добавляются и очки с желтыми стеклами, из-за которых зеленые глаза Канта начинают казаться голубыми.

Мы с Кантом, можно сказать, подружились. Он был главным заводилой и днями напролет подначивал меня то бродить по коридору ночью, то сделать самодельную бомбу и швырнуть ее на нижний этаж.

–Да ты просто дьявольское отродье, – выпалил я при очередной его попытке заставить меня пойти и крушить всё подряд. – Как тебя вообще на средний этаж пустили?

–Ха, да ты и сам не божественной грудью вскормлен! – заявил он в ответ. – Уж я-то вижу, какая в тебе чертовщина плещется!

Как бы я не старался отодвинуть Канта как можно дальше от себя, он прицепился ко мне, как голодная собака в желанную кость. И пусть эта кость уже была обглоданные другими, его это ни капли не смущало, а наоборот, доставляло ещё большее наслаждение.

С самого первого дня я пытался понизить собственный уровень, чтобы меня перевели на нижний этаж, к Сакхе. Но сколько бы я не пытался, у меня не получилось сломать себя так, чтобы меня приняли за остатки когда-то благородной души и включили в круг сумасшедших. До нашего приезда сюда я пропускал молитвы день и ночь, сквернословил, пил, как не в себя, и даже несколько раз занимался рукоблудием. Однако, как бы сильно я не старался стать своей полной противоположностью, у меня ничего не получалось.

Однако я быстро понял, что твоё положение на среднем этаже определяет и ряд привилегий, которые делают твое существование значительно проще. Некоторые могли посещать нижние этажи, если длительное время будут на высоте, а начальная стадия этой вседозволенности – выход на улицу. Таких называли любимчиками, и когда я спросил у Канта, самого главного любимчика среднего этажа, который по уровню существования напоминал приверженца с нижнего и всё никак не опадал вниз, как стать таким же, как он, то получил следующий ответ:

–Такими, как я не становятся. Такими, как я рождаются.

–Да иди ты…

В тот момент я собирался было встать и уйти, но Кант тут же развернул меня к себе и заверил:

–Братишка, родненький, да я же чушу. Не переживай, Кант научит тебя, как вертеть этим миром так, как тебе хочется.

И Кант научил – для этого всего лишь нужно спрятать непочатую бутылку вина, чтобы никто не выпил её раньше времени, и передать местной сестре. Эти милые создания так или иначе на подобное безвозвратно падки.

Однако один вином дело не ограничилось.

–Вам необходимо больше молиться, молодой человек, – заявила сестра, хитро прищуривая глаза. – Я сделаю вид, что ничего не увидела. Но Бог… Бог видит всё.

Так и начались бесконечные дни, полностью отданные на растерзание молитвам. От ненависти к этому делу я перестал при встрече махать Наблюдателю и принялся корчить непомерно страшные рожи.

В молельне, складывая руки перед грудью, я думал о Фередей и о том, как она наконец-то купается в солнечных лучах славы. Она это заслужила, что ещё сказать. И в божественном сиянии действительно было её место.

Если не знать, что статуя Бога относится к Фередей, можно по ошибке принять её за Сакху. Мир самолично подстраивается под нового Бога, заменяя старые отражения на новые, оставляя в прошлом истлевшие воспоминания. Так и после правления Фередей здесь появится Бог, о ней все забудут, как люди без посторонней помощи забывают о самом главном в своем существовании.

В этот момент я осмысляю себя в этой системе – лишь маленький столбик, который удерживает ее в равновесии. Люди приходят сюда на время, отдыхая от жизней, и уходят в них снова. Это касается нижнего этажа. Те, кто на среднем, могу свалиться вниз и также воплотиться, ну а представители верха… купаются в солнечном свете и не думают возвращаться в пучину человеческих страданий.

От семейной системы, полностью наполненной неподвластным к жизням душами, мир отличается тем, что только немногие могут похвастаться своим постоянством. Такие, как правило, в жизни не затаскивает, только если тебя случайно затянет толпа, которая торопиться под Волну. Пусть Сакха и была в относительной безопасности, как обладательница устойчивой формы, я волновался за нее с каждым днем все больше и больше.

Устойчивая форма – одна из привелегий и самых желанных вещей. У кого-то она есть с момента появления, у кого наращивается после нескольких воплощений. Любая устойчивая форма может выработать основу, которую со временем можно превратить в божественную. Как Фередей, пойти и зажечь её кровью других людей.

Появившаяся основа так сильно переплетается с телом, образуя с ним невидимую связь, что в случае её потери человек может со временем не только умереть, но и потерять устойчивость. Переплетённые души Сакхи и Фередей изначально имели одну основу на двоих. И сейчас, пока она находится у Фередей, Сакха хоть и существует без каких-либо проблем, но уйти в другое пространство не может.

Этот мир существует как небольшая паузе перед следующим воплощений. То, как ты провёл прошлую жизнь напрямую зависит на каком уровне ты окажешься.

Три негласных правила любого мира меняются от этажа к этажу и их точную формулировку уже давно растеряли среди оборванных фраз, вымолвленных заплетающимися языками тел, которые не отличаются от любой другой жизни и функционируют точно также в основной части мира.

На нижнем этаже можно было заниматься всем, чему душе угодно, начиная от оргии и заканчивая безраздельным рукоприкладством и непросыхающих деньков. Однако кому интересно заниматься этим, когда ты в любой момент можешь умереть и на тебя наброситься бесконечная Волна из сломленных тел?

Средний этаж ближе к Богу буквально под его ногами, расписанных светом из больших панорамных окон, а значит здесь можно было грешить не в полной мере. Предавайся сексу, пьянству и наркотикам в меру – не больше раза в неделю, иначе получишь предупреждение и отправишься в Подвал, где собственных рук не видно. Броди там и выжидай, пока Бог над тобой сжалиться и покажет в темноте заветную дверь для выхода в серый унылый мир. На среднем этаже находится его сердце – периферия в ответвлении коридора, которую сторожат Безликие. Рядом с поворотом к бесконечной жизни стоят полупустые бутылки вина, залитые воском на манер свечь. Ловушка для Бога – каждый считал, что когда ночью зажигаются свечи, значит сюда приходил местный светила. Сколько времени я провёл здесь – а подобных проявлений небесного отражения ни разу не видел.

Верхний этаж – место, где можно лобызать пол, по которому ходил Бог и дышать с ним одним воздухом. В такой насыщенном от святовства месте даже думать о нарушении правил воспрещается. Эти ряженые святоши даже залетевшую в окно муху боялись прихлопнуть, сердце уходило в пятки от мысли, что за подобный проступок они потеряют опору под ногами и после смерти мира будут прозябать в Подвале, ожидая разрешения подняться.

А если честно, конечно же были исключения, которыми бессовестно пользовалась половина запуганного населения. Есть три лота,сияющие перед глазами, которые не должны быть полностью погружены в грех, но если ты способен сохранить немного чистоты после осквернения души – почему бы и не рискнуть всем, что у тебя есть?

Как правило, жители верхнего этажа лоты оставляли нетронутыми, да и вообще половина из них уже с устойчивой формой, не воплощаются, а значит на них эти правила не распространяются, как, например, на меня и Сакху, последователи среднего – одной ногой уже были за чертой невозврата, а несчастные с нижних чертогов не интересовались этим вовсе. Они на волоске от смерти, если их что-то интересуют, то только молитвы и блага, которые можно сохранить в себе и улетая в новую жизнь птицами после Волны, закрепляя в человеческой основе, чтобы купить как можно больше времени в следующем воплощении. Конечно же, не многие так бережно относятся к благам и проигрывают их в очередной посиделки, но кто-то ради них готов проводить с утра до ночи на черновых работах, помогая сестрам мира.

Никто не хочется оказаться внизу. Если ты на нижнем этаже, то рано или поздно тебя призовет Волна и направит в новые жизни. Она существует только там и так или иначе зверствует и бесчинствует. Многие шепчутся по ней, многие боятся. И если бы внутренняя лестница не сдерживала желание людей поднятся, они бы уже давно переползли на крышу.

Так или иначе молитвы делают свое дело. Уровень становится выше, на мгновение появляется осмысленность существования, которая тут же исчезает после затяжки. За мои старания сестра разрешила мне выходить на улицу. Ей было сложно понять, зачем представителю среднего этажа нужно что-то за пределами здания, когда в нём уже есть всё самое необходимое, однако останавливать меня никто не спешил.

Это означало, что впервые за несколько месяцев я смогу наконец-то увидеться с Сакхой. По такому случаю я караулил перебежчиков – или же иначе свободных устойчивых душ, – с утра пораньше,чтобы купить у них сигарет. Всё готова к встрече. Теперь нужно на время затаиться от Канта, который тоже выслужился и теперь с удвоенной силой подгоняет меня совершить какую-нибудь пакость.

Надо сказать, ещё при первой встрече Кант раскусил меня:

–Ты ведь здесь на особом положении, да? Тогда зачем с такой упертостью молишься?

Единственное, что выделяло меня от других, – это получение двойного блага от Фередей. Об этом практически никто не знал, кроме самого Канта, который стал свидетелем сцены, когда сестра вручала мне коробку с дополнительными благами, на манер денег являющиеся местной денежной единицей для игр, обмена и, разумеется, будущих жизней.

Кант никому об этом не рассказал и, скорее всего, этот секрет от вынашивал вместе со мной, чтобы потом со всей силой размазать остатки моей собранности по стене. Поэтому когда он все-таки решил сообщить, что знает обо мне немного больше, чем другие себе представляют, я ничего ему не ответил.

Это молчание подкрепили его догадки и с тех самых пор Кант стал менее надоедливым, чем до этого. Его явно не интересовали мои блага, иначе он бы уже использовал свои хвалебные заточенные консервные банки, чтобы я испустил дух. Его тень медленно кралась за мной, и я знал, что когда она настигнет меня, то мне придет конец.

Хоть теперь мы и часто проводили время вместе, я не раз замечал ту черту, которая делала Канта особенно странным – его манера загрести к рукам всё, что ему нравилось. Видно, я не представлял для него ничего больше, чем красивая броская побрякушка, которую он хотел носить с собой в качестве трофея о победе над миром, ведь ему удалось сломить невиданную ранее красоту, приручить человека, который всегда и везде пытался быть один.

Наступает день, когда я собираюсь навестить Сакху. Конечно же Кант ковыляет за мной по коридору, как ни в чем не бывало. Тогда я резко разворачиваюсь к нему и стараюсь показаться более дружелюбным, чем обычно, и прошу:

–Не ходи за мной.

Конечно же, он меня не слушает и направляется следом. Совершенно не зная, как на это реагировать, я не придумываю ничего лучше,чем взмолится:

–Кант, будь ты человеком. Оставь меня хоть ненадолго!

–Ещё чего! Кто знает, что ты там замышляешь!

–В том-то и дело, что я ничего не замышляю. Я просто хочу увидеться с одним человеком с нижнего этажа, и ты при этой встрече будешь откровенно лишним.

Если Кант и обижается, то и виду не подает. Он поправляет растрепавшиеся волосы и серьёзно смотрит на меня.

–Хочешь, я дам тебе благ? – спрашиваю я. – У меня много, тебе на несколько месяцев вперёд хватит.

–Да не нужны мне твои блага! – восклицает Кант и супиться. – Ладно, иди.

Несколько раз обернувшись к нему и поняв, что Кант не собирается за мной идти отвлекаясь на шум, разрастающийся в соседней комнаты, я со всей прыти бегу на улицу.

В обеденное время бедняг с нижнего этажа выводят во двор. У нас тоже был своего рода сад на балконе в дальнем крыле, куда сестры иногда выводили нас подышать свежим воздухом. Но, падшие нагрешили куда больше и расплата за содеянное будет в несколько раз сильнее, поэтому им разрешалось прибрать к рукам весь двор и неторопливо отбывать там время своего душевного распада.

Я впервые оказываюсь на улице спустя несколько месяцев заточения. Воздух приятно расправляет волосы, забираясь под рубашку и гуляя по коже лоснящейся тёплой волной. От нетерпения я не могу спокойно идти и в итоге срываюсь на бег, спускаясь по ступеням на истоптанные дорожки и направляюсь в сторону двора.

Во дворе, обтянутой железной сеткой, в бесконечном танце под беззвучную музыку, снуют туда-сюда бледные, как полотно, люди. Их одежда отличается от среднего этажа – она белая, словно продолжение бескровных лиц. Некоторые из них разговаривают между собой, перебрасываясь едва слышными фразами, которые собеседники пытались считать с губ, большинство сидит у стены задания, явно ожидая, когда придёт время возвращаться обратно в родные стены.

Я подхожу к краю забора, рядом с которым по обе стороны стоят небольшие инвентарные, покосившиеся от времени и образуя прекрасное место для наблюдений. Это место можно разглядеть только с одной точки двора, оставалось только молиться, чтобы та, кого я так долго жду, случайно посмотрит в эту сторону. Времени немного, настает черёд высматривать среди общего потока Сакху, надеясь, что сегодня её, как и прочих бедняг без исключения, выгнали погреться в лучах невидимого солнца.

Среди белых спин не разобрать кто кем является и я уже было теряю всякую надежду, когда недалеко от меня звенятьсеребряные колокольчики и из бесконечных волн согнутых спин выплывает статная фигура.

Сакха сильно выделяется на фоне теряющих рассудок людей. С прямой походкой она прохаживается по двору, наблюдая за медленно текущей жизнью из-под опущенных ресниц. Всё в ней кажется точно таким же, как и раньше – родным и забытым, словно стертое четверостишие давно выученного стиха, которое и не нужно никуда записывать, ведь ты помнишь его наизусть.

Отец Сакхи выкупил меня как одну из неустойчивых душ на аукционе. Тогда уже было известно, что его старшая дочь не сможет стать Богом, и, скорее всего, искал для неё подобие утешения. Недавно разрушился мир, в котором я жил, и меня вытащили на свет из темноты Подвала, решив продать как полуразрушенную душу. Отец купил меня сразу, ему понравилась моя внешность, и он сказал, что я очень сильно похож на его дочь. Наверное, именно поэтому позже я понравился и самой Сакхе.

Потерявший самого себя человек легко может стать причиной жить для другого. Так, совершенно лишённый воли и вскоре получивший возможность больше не посещать жизни с помощью сил отца, я будто бы родиться заново, когда впервые увидел Сакху. Помню её губы, такие прохладные и влажные, они были податливыми и разрешали мне ее целовать. На тот момент мне казалось, что Сакхе было настолько одиноко, что она была готова на любые необдуманные действия, о которых позже сильно пожалеет. Но вместе с тем нам так сильно хотелось стать частью единого целого, что мы отдались друг другу спустя несколько дней.

Она долгое время была одна и это было видно. Потухший взгляд, заветренные мечты и едва уловимая тоска в глубине глаз, которая не спешила покидать их устремляющейся вдаль дорожкой слез. Действие такие кроткие и торопливые, полные уверенности в том, что они неправильные.

Самое страшное было в том, что когда я её встретил, то забыл всё то, что происходило со мной до этого. У меня как будто не было прошлого – оно исчезло, сгорело дотла и рассеялось по ветру. Осталось только настоящее, а вместе с ней взгляд голубых бездонных глаз, которые сияли в темноте.

Мы тогда впервые остались одни за несколько прошедших дней. Кажется это была её комната, я не помню. Сакха замерла напротив и разглядывала меня, и когда опустила взгляд вниз, словно давая немое согласие, я подошёл и остановился напротив.

–Ты похож на меня.

–Можно сказать, что я – это и есть ты. Возможно, судьба распорядилась так, что меня выбрали специально для тебя.

–Значит ты – сосуд? – спросила Сакха.

–Нет, я – продолжение.

Мы долго не решались друг к другу прикоснуться, хотя нам очень сильно этого хотелось. Она как будто бы нечаянно коснулась рукой моего запястья, неспешно проводя по нему пальцами, я в ответ дотронулся до ее ноги коленом, когда позже мы сидели рядом.

–По твоему облику и не скажешь, что ты полуразрушенный.

Голос Сакхи звучал будто бы в отдалении, и при этом возрастал с каждым произнесенным словом, мелькая всё ближе и ближе.

–Я тебе не нравлюсь?

–Ты прекрасен, – сказала Сакха и я ей тут же поверил.

На тот момент наши истерзанные души были отражением друг друга. Такие же надломленные в области сердца, с раскрытой грудью из которой не переставая стекали расплавленные болью воспоминания.

Сакха наконец-то по-настоящему коснулась меня и я подарил ей любовь в ответ.

Это длилось долго, я как будто потерял счёт времени. Она была повсюду – в моих мыслях, беспокойных ударах сердца и самых смелых мечтах. Мне казалось, что она вот-вот иссякнет, но она сгорала дотла в моих ладонях, распаляясь на пальцах всепоглощающим огнём.

Меня впервые захлестнула волна наваждения, такого сильного, что воздуха не хватало, а Сакхи было так мало, будто она была мимолетной эйфорией, которая вот-вот рассеется в преддверии нового дня.

Она была для меня целым миром. Таким странным, со своими правилами, которые нельзя было нарушать, но при этом таким ласковым и податливым, что спустя некоторое время мое черствое сердце наконец рассыпалось на части, начиная по-новому биться. Она была в каждом мгновении, которое я проживал. И пусть по договоренности у нас были свободные отношения, основанные преимущественно на сексе, для меня не было никого дороже нее. Несмотря на то, что с особой периодичностью она могла исчезнуть на горизонте с другим, а потом вернуться и любить меня снова.

Сакха замечает меня не сразу. Бродит по двору в разные стороны, а когда идет в обратном направлении случайно поднимает глаза и замечает меня. Сакха пытается сдержать улыбку. Мягкой поступью направляясь в мою сторону, она оказывается напротив меня, расправляясь белой изящной волной, похожую на очередной приступ сна в разгаре дня. Маленькие серебряные колокольчики в её прядях переливаются мелодичным звоном на ветру. Точно такие же когда-то носила и Фередей, пока не треснули линзы её розовых очков. Но Сакха… она всегда видела мир иначе. Для неё он не был чёрным или белым, он был цветным. В ее представлениях любая боль могла превноситься в любовь, печаль окрашивать полутоном мимолётного счастья радость. Колокольчики в белых прядях было не большее, чем поклон старым воспоминаниям, которые уже давно себя изжили.

–Сакха.

Она молча протягивает руку через проволоку и хватает меня за руку, крепко сжимая.

–Брэд, хороший, привет, – улыбается Сакха. – Не ожидала тебя здесь увидеть.

–Прости меня, Сакха, – отвечаю я и припадаю губами к её руке. Кожа такая мягкая и холодная, словно выкованная изо льда.

–Не стоит извиняться. Система тут весьма и весьма странная. Лучше расскажи, как у тебя дела, как ты освоился?

Мы садимся по обе стороны от разделяющей нас ограды. Потянувшись к карману я достаю пачку сигарет с зажигалкой и отдаю Сакхе. Та с явным удивлением принимает подарок и воодушевленно шепчет:

–Наконец-то хоть что-то мерзопакостное… У нас на этаже так мало перебежчиков, что сигареты быстро раскупают, еле удаётся достать…

Она рывком открывает пачку и притягивает мне сигарету, с азартом щелкая зажигалкой. Делая длинную затяжку, Сакха расползается по стене, на которую опирается спиной.

–Иногда мне хочется воплотиться в настоящей жизни, чтобы только почувствовать это снова. Как дым разрывает лёгкие.

–Здесь тоже ощущение вполне правдоподобные, – замечаю я, зажигая сигарету и делая затяжку. – Не всё так плачевно.

–Всё равно этого недостаточно. Недостаточно плохо, как могла бы быть.

Я лишь улыбаюсь.

–Кажется, ты берёшь от своего положения всё, что пожелаешь.

–От меня большего и не требуется.

В сигаретном дыме Сакха кажется похищенным мгновением, которое когда-то происходило со мной, а я старался его забыть. Каждый вечер до нашего отъезда она вот также сидела у окна и задумчиво курила, обходя любой острый угол в нашем разговоре. Я не хотел оставлять её одну, но Сакха была реалистом и знала, что у меня никогда не получится испортить себя так, чтобы занять с ней почетное место на темной стороне мира.

–Фередей приходила к тебе?

–Нет, от неё сыпяться лишь блага, – легко отвечает Сакха, делая очередную затяжку. – Ну и комната у меня отдельная, живу одна. Как в психушке.

–Не переживай, она обязательно навестит тебя.

–Разве я упоминала, что меня это беспокоит? – поднимает брови Сакха. – Мне и без неё неплохо живётся, главное, что она обеспечивает мой комфорт.

Если бы в прошлом кто-то сказал мне, что мы с Сакхой и Фередей будем находится на разных плоскостях системы совершенствования, я бы ни за что не поверил. Я не мог жить без Сакхи, а Сакха не могла жить без Фередей, хотя откровенно боялась себе в это признаться. Ей было проще сознаться в том, что она является причиной всех бед мира, чем осознать, что человек, из-за которого её жизнь так круто перевернулась, дорог ей до потери пульса.

Они действительно не могли жить друг без друга и так или иначе нуждались в телесном контакте.

Раздробленные части одного целого.

Сколько бы крови не было пролито из искусанных губ, раны которые они друг другу наносили никогда не затянуться.

Помню, один раз Сакха так сильно ударила Фередей, что та несколько дней провалялась в постели. Даже не помню из-за чего это произошло, но спустя неделю взаимного избегания, Сакха примчалась к Фередей и обняла со всей силой. Я хорошо запомнил этот момент, потому что мы с Фередей пили чай в её комнате и разговаривали о происшедшем.

Тогда Сакха протянула Фередей ветку сорванной в саду сирени. Фередей была безразлична к цветам, правильнее было сказать, в этом мире её совершенно ничего не беспокоило и значение подобных действий уже тогда она воспринимала не более, чем подношение от случайного человека. Приняв от Сакхи подарок, она повертела его в руках, а затем выбросила в открытое окно. Розовые лепестки скрылись в подступающей жаре, Сакха хмыкнула и вцепилась в Фередей так сильно, что та чуть ли не завалилась на пол, обвивая её руками. Они простояли так несколько минут и сколько бы Фередей не пыталась вырваться, Сакха её не отпускала. А когда наконец-то отстранилась, то развернулась и ушла, словно унося за собой часть невыговоренных слов. На следующий день я увидел их вместе в саду. Они о чём-то разговаривали и, кажется, не пытались друг друга убить.