Ведьмаки XVII века

– Видишь, Гриш, тебе тут тоже не рады. Как и мне у меня дома. Ты учти, в этом городе будет не всё так просто как в тех, где были раньше.

– Почему это?

– Да потому что уже чужой ты для них человек. И ненужный тут. Как бельмо. А насильно мил не будешь. Хочешь, я тебе даже предскажу кое-что? Наугад.

Григорий усмехнулся и проговорил:

– Мне предсказывали, что помру я тоже тут, так что твои гадания будут не ко двору.

Василь осёкся и нахмурился, вопросительно склонив голову. Григорий подмигнул чубатому и махнул рукой:

– Но не сегодня и вроде бы не скоро.

Пауза затянулась, и он добавил уже тише:

– Клеймо спрячь. Рубаху запахни.

Василь сверкнул глазами и торопливо потянул край уже запылённой от долгого пути рубахи, из-под которой обнажилось нечеткое, старое и расплывчатое клеймо на левой стороне груди. Вроде бы его никто не заметил, кроме напарника.

Пантелеймон подал снова голос:

– Вот и Московские!

В голосе возницы даже проскользнули нотки гордости. Огромная проездная башня с воротами возвышалась над путниками. По обе стороны от неё убегали на запад и восток высокие стены острога, в котором были видны ещё четыре башни, включая угловые. Прямо у ворот возились пушкари. Они облепили огромное чудовище в виде полутонной пищали, стрелявшей ядрами по четверть пуда каждое. Возница махнул рукой, с уважением показывая на пушку:

– «Собакой» её называют. Наверное, на башню хотят затянуть. Тут гостиный двор рядом – Вас туда сначала, барин?

Григорий замахал отрицательно руками:

– Нет-нет-нет! Сразу к воеводе.

Козьма, ехавший впереди, услышал эту фразу и неодобрительно покачал головой. Он поравнялся с телегой, притормозив своего коня, и нахмурившись, поинтересовался:

– Откуда такая спешка, «дьяк»? Воевода может быть занят.

Григорий пропустил мимо ушей колкое повышение в чине. Он уже понял, что так его между собой окрестили бойцы из сопровождающей его и Василя сторожи. Тем не менее, он постарался вежливо ответить:

– Дело наше не терпит отлагательства. Да и приказ у меня такой – сразу к воеводе явиться.

– Ты же не по бесовским делам сюда приехал, Григорий? – вкрадчиво поинтересовался Козьма, – Что-то другое вынюхивать будете? А с бесами мы тут и своими силами можем разобраться. На прошлой неделе уже поймали двух колдунов-черкасов[2].

Ореховые глаза Григория приобрели светлый оттенок, а в голосе зазвенела сталь:

– И как? Помогло?

– Ну, помочь не помогло, но народ подуспокоился. И теперь чужаков не любит.

– То есть, будем рубить всех налево-направо до тех пор, пока к приходу татар черкас не останется вовсе, и вас тут в полон не уведут всех до единого, а потом продадут туркам? За кого потом возьмёмся? – Григорий цепко посмотрел в глаза начальнику сторожи, намекая на то, что черкасы при крепостях на Диком поле были немаловажной боевой силой. Хоть и не всегда покорной.

– Черкасы и сами могут взбунтоваться и порезать тут многих… – подал голос Василь.

– А ты сам то – не из них будешь, вольный? – обратил на него бешеный взор Козьма.

– Нет, – усмехнулся казак, – Откуда я – тебе знать не надобно.

Григорий лишь махнул на них рукой, поворачиваясь к другому борту телеги:

– Врагов что ли тут мало у Вас – ещё и своих режете…

Козьма резко вывернул коня на другой конец телеги и наклонился над ней, заглядывая в лицо Григорию и грубо выплевывая каждое слово:

– А ты сам то – с чего взял, что лучше знаешь, как тут живётся и сколько врагов у нас?

Огарков поднял спокойный взор, пожав плечами:

– Потому что есть враги и пострашнее татар…и оружия человеческого. Которым вы своих же и рубите.

– Кто сказал, что их рубят? – с усмешкой спросил Козьма, – Мы их в хаты, соломой обкидаем, а потом горят бесы эти в пламени чистом. Хэя!

Конник дал плети коню, и тот понёс его через главные ворота во внутреннюю крепость.

Григорий посмотрел в спину всаднику, поднимающему пыль, и поделился мыслями с Василем:

– Вот, скоро будем как в Испании когда-то – жечь на кострах у столбов всех…

– А Испания – это где? – полюбопытствовал Василь.

Его напарник замялся – как объяснить казаку, что Испания на побережье Средиземного моря в Европе, если тот, поди, не знает – где это самое Средиземное море? Махнув рукой, он ответил:

– Будем если в Москве – я тебе на карте покажу.

Чубатого такой ответ удовлетворил. Вообще, Григорий замечал за своим диким напарником большую склонность к любопытству в науках. Его бы в другое русло – прилежный бы ученик получился. Но вольницу из товарища уже не выбьешь никак.

Беглого здоровяка с трудом поймали в Казани и заклеймили. Был он не из сечевых, а из тех, кто бежит на восток государства. Затем хотели казнить, но по настоянию отца Георгия – наставника Григория, дали ему ведьмаку в напарники. Разумеется, с множеством условий. Видно, что-то отец Георгий разглядел в диком беглеце. Казаку, обожающему свободу больше всего на свете, показалась такая сделка честной, с одним лишь условием – на него была выписана вольная. И из матёрого бойца-разбойника тот стал государевым человеком – помощником одного из членов секретного отдела Тайного приказа. Впрочем, это уже совсем другая и сложная история.

Однообразный вид срубных хат и мелких двориков сменился на более-менее ухоженный. Внутри малого городка за мощными крепостными стенами находилась церковь Святой Троицы, двор митрополита, казённый двор, дом воеводы, дьяка, несколько десятков жилых дворов да амбарные постройки. Срубы были ровнее, больше и мощнее, чем у других строений. На земле везде были проложены или обработанные срезанные бревна, или доски, покоящиеся на более массивных стволах и зажатые горбылями. Из-за наличия такой деревянной «дороги» грязи вокруг было в разы меньше

Пантелеймон снова подал голос:

– Митрополит скоро к нам приедет – да! Объезжал земли. А воевода на месте – тут будьте покойны, барин. Князь Григорий Григорьевич – тёзка Ваш – ещё тут.

– Почему ещё? – поинтересовался Григорий.

– Да, говорят, собирает людей служилых. Пойдут они помогать гетьману что ли. Не знаю точно. Разное стрельцы поговаривают.

Григорий переглянулся с Василем – а старик неплох. Ведьмак осторожно поинтересовался:

– Слушай, Пантелеймон, а что если мы тебе деньгу забашляем, а ты нам байки будешь городские рассказывать?

Возница даже развернулся от такого предложения. На лице старика расплылась довольная улыбка:

– Барин, для Вас все – что угодно! Да Вы только скажите, я…

– Тихо-тихо. Старайся поменьше говорить – побольше слушать. Государево дело будешь помогать справлять! – подсластил Григорий.

Пантелеймон с важным видом замолк и сделал пальцами знак, будто зашил себе рот. Хотя в его способности молчать ведьмак сомневался. И всё же – пока что это единственный человек из местных, кто нормально относился к обоим гостям издалека.

Огарков тоже замолк и начал внимательно посматривать по сторонам – как-никак, ему было интересно, как теперь всё устроено в крепости.

Деревянные укрепления острога представляли собой большую трапецию, одна сторона которой смотрела на земляной город. И вообще – как и встарь, это направление в округе и городе называли Московским. Другая сторона, направленная в сторону угрозы – татарских набегов, имела глухие башни, стоящие на валу Белой горы, под которой текла Везелка, Везелица, Везеница, как только её не называли тут местные. Тут высились мощные укрепления и башни, позволяющие вести огонь под удобным углом и обеспечивающие возможность атаковать даже тех, кто рискнул добраться до стен. Этот пояс сурово возвышающихся инженерных сооружений окаймлял сердце города – церковь, военные и продовольственные склады, которые уже видели по пути оба путника.

Телега остановилась рядом с большим длинным срубом, покрытым добротной крышей с выдающимися вперёд резными коньками. Это был дом воеводы.

Мимо телеги прошла дородная светловолосая девушка, бросив отрывистый взгляд на Григория. Василь проводил её глазами, в которых светилась хитрая усмешка – казаку явно пришлась по вкусу ладная фигура поселянки. Григорий же, напротив, рассеянно слез с телеги и прислушался. Где-то очень далеко за стенами крепости раздался звук мощного рога. Затем повторился дважды. Пантелеймон обернулся на церковь и перекрестился, стащив с головы шапку. На немой вопрос Григория, он прошептал еле слышно срывающимся голосом:

– Вы проходите в дом барин. Козьма про Вас, поди, доложил уже. А про рог не спрашивайте. Никто не знает, кто играет на нём…

[1] Затина – вид пищали мелкокалиберного оборонительного оружия. Соответственно тех, кто обслуживал затины и стрелял с них – часто называли затинщиками.

[2]Черка́сы – экзоэтноним XVI—XVII веков, использовавшийся среди русскоязычного населения и в документах Русского царства к жителям Северного Кавказа и Причерноморья, в частности к предкам современных черкесов, русских, украинцев, кумыков.

Глава 3. Тут у нас порядки иные…

Князь сидел в большой комнате в окружении нескольких военачальников. Добротная светлица на пять казённых саженей в длину была хорошо освещена множеством свечей и лучин. В центре гордо покоился низкий массивный дубовый стол, заваленный бумагами. В красном углу богатые образа, слегка прикрытые красной парчой, как занавесками.Когда Козьма, неловко кашлянув, зашёл в светлицу, воевода поднял глаза на начальника сторожи, и проговорил:

– Чего тебе?

– Гостей на обратной дороге встретили, князь. Из Москвы. Грамота у них из Тайного приказа.

Князь: высокий, дородный человек с прямым носом, окладистой чёрной бородой и тёмными волосами – выпрямился, рассматривая стоящих за спиной Козьмы Григория и Василя. Воевода явно любил выглядеть аки начищенный золотник – посеребренные пуговицы на кафтане и золочёная тесьма ярко блестели на стёганом кафтане красного цвета с коричневыми вставками в свете лампады.

Он коротко и степенно повёл рукой в сторону, обращаясь к Козьме:

– Отойди, чего загораживаешь?

Командир сторожи сдвинулся в сторону, давая дорогу шагнувшим вперёд напарникам. Все за столом посмотрели в их сторону пронзительными взглядами. Козьма услужливо и чётко проговорил:

– Перед вами воевода, князь Григорий Григорьевич Ромодановский. Назовитесь.

Григорий с Василем вышли вперёд и низко поклонились:

– Григорий Огарков, подьячего помощник, и Василь Лазарев, вольный человек. Из Москвы по важному делу.

Князь заговорил:

– Проходите, гостями будете. С чем пожаловали и от кого? Что за грамота?

Подчёркнутая вежливость не сквозила таким холодом, с каким до этого говорил с путниками Козьма, однако сухой тон свидетельствовал, что воевода не особо рад тому, что в его городе появились порученцы из столицы.

Григорий снова достал из-за пазухи бумагу, которую уже видел Козьма, и протянул услужливо подбежавшему юнцу – помощнику. Тот взял грамоту и передал её князю, чьи зелёные глаза внимательно скользили по лицам и одежде гостей. Затем тот усмехнулся:

– Удивительно. Козьма, ты почему не обыскал их?

Начальник сторожи замялся:

– Так это. Ну, видно же все итак. Я подумал, раз они из Москвы, и грамота есть высочайшая, так…

– Козьма, положение на всех распространяется. Вон, у этого, – князь показал на Василя, – два пистоля за пазухой небось. А завернуты будто люлька. А не курит он. Не куришь, молодец?

Василь покачал головой и покосился на двух стрельцов, которые встали угрожающе рядом с ним. Он молча достал из-за пазухи два небольших пистолета. И того, четыре, – подытожил Григорий. Надо будет устраивать товарищу проверку, перед выездом из Москвы. Теперь придётся отчитываться за то, что редкие и очень миниатюрные пистолеты, по сравнению с обычными, которые снял с пояса до этого Василь, пропали из оружейной приказа. Дай волю, казак и пушку за собою утянет.

Лазарев под пристальным и насмешливым взглядом Ромодановского достал из сапогов два мелких коротких кинжала. Потом ещё один клинок вынырнул из-за задней части пояса, где он прятался под мешковатым, перешитым из кафтана плащом. Один из сидящих за столом даже присвистнул. Некоторые принялись разглядывать неведомые доселе пистоли и перешёптываться.

Служивые направились к Григорию, но князь остановил их:

– У этого нет ничего, вы что, не видите? Оболдуи… и с этим мне идти в Переяславль. Ладно. Что тут у нас?

Последний вопрос уже был задан риторически – Григорий Григорьевич быстро и бегло читал грамоту, предоставленную путниками. Когда он закончил, то произнес:

– Так. Мор. Бесовство. Это всё понятно. Не понимаю, почему именно Тайный приказ? Но раз настоятель Евстафий подписал – значит всё верно. Его я знаю – уважаемый в Москве человек. Зачем пожаловали именно ко мне? И откуда про всё это узнали? – князь был явно недоволен тем, что его оторвали от важных дел.

Григорий расстегнул сильнее кафтан и достал из-под рубахи из нашитого под сердцем кармана ещё одну грамоту, отчего Козьма заскрежетал зубами. На свертке была целая печать. Ведьмак сжал её в руке и отрицательно покачал головой юнцу прислужнику, когда тот подошёл было за новой депешей:

– Я могу отдать этот документ только в руки Вам. И тут же его надлежит после прочтения уничтожить. Без присутствия посторонних лиц. Нас вызвал отец Онуфрий. После окончания нашего здесь пребывания – мы увезём его в Москву.

В горнице повисло тяжёлое молчание, которое прервал бородатый начальник пушкарей:

– Отец Онуфрий скончался два дня назад. И вчера похоронен. Не успели Вы его застать.

Эта новость заставила Григория посуроветь лицом:

– Отчего он умер?

– Не знаем. Был здоровёхонек. Только в последнее время очень странно вёл себя. Поговоривали люди, что как умалишенный. И тут на тебе – преставился, упокой Господь его душу, – пушкарь перекрестился.

Ромодановский тем временем задумался на мгновение и произнёс:

– Оставьте нас на десять минут.

Военные советники нехотя, и с недовольными лицами, бросая косые неодобрительные взгляды на гостей, один за другим покинули помещение. Вслед за ними вышел и Козьма с юнцом и стрельцами. Григорий внутренне облегченно вздохнул – общество начальника сторожи ему не нравилось.

Ведьмак подошел к большому резному столу, находящемуся посреди практически пустой совещательной комнаты и протянул князю послание. Тот принял сверток и, сломав пополам печать, чуть осклабился недовольно, когда с обломком сургуча немного надорвался и лист послания. Глаза воеводы побежали по написанному, и с каждой строкой брови его изумленно ползли вверх. Затем он с интересом поглядел на напарников, словно увидел их в первый раз:

– Не думаю, что настоятель Евстафий написал бы такую ерунду. А печать его… И приказная. Что еще за темноборцы? Это Вы, что ли?

Григорий лишь молчаливо кивнул головой.

– Интересно… – протянул князь, подавшись вперёд и облокотившись на стол.

Огарков многозначительно посмотрел на листок бумаги и Ромодановский, спохватившись, быстро взял его и бросил в огонь печи в углу горницы.

Затем он продолжил:

– Хорошо, допустим, я поверю Вам, что тут в Белгороде или его окрестностях завелась сильная ведьма. Я так понимаю – это утверждал покойный отец Онуфрий. Тогда почему никто кроме него об этом не говорил?

Василь подал голос:

– Простой народ может много чего рассказать…

– Поселяне вам и корову с крыльями опишут! – отмахнулся от него воевода, – Я про других спрашиваю. Только один священник написал депешу и как то смог послать её в Москву, что о ней никто ничего не узнал, и всё? Из-за этого Вы здесь?

Григорий утвердительно кивнул головой:

– Именно. Отец Онуфрий был хорошо знаком с настоятелем Евстафием много лет назад. А настоятель говорил, что это честный человек и полностью доверял ему. И если это так – у крепости большие проблемы.

– Вздор. Нет, я конечно не исключаю, что тут где-то ведьмы и бродят… В конце концов, царь-батюшка Алексей Михайлович как сказал бороться тут с колдунами и волхвами, народ и вовсе чудить стал – воспринял всё по-своему[1]. Не все понимают… – воевода удрученно вздохнул и добавил, – А к нам сюда сколько лет уже до этого свозили всех этих… тьфу, – князь поморщился при упоминании о ссыльных ведьмах и колдунах.

Григорий не стал ничего говорить – недовольство воеводы он понимал хорошо. Здесь был практически самый южный форпост государства. И самая его окраина. Естественно, всех подозреваемых в колдовстве отправляли именно сюда. И доброты и доверия местным жителям это не добавляло вовсе. Прибавить к этому то, что большинство населения были служилые, военные люди, накинуть сверху набеги татар и постоянную угрозу войны, частые боевые столкновения. И вот тебе жестокий коктейль менталитета пограничных южных и юго-восточных земель Руси. И такие, как Козьма – это ещё цветочки…

Воевода положил ладони на стол и склонил голову в знак согласия:

– Хорошо. Получается, я должен дать Вам неограниченные полномочия на территории крепости и её окрестностях, пока Вы будете заниматься… эм…сыском этой самой ведьмы, или кто-бы это ни был. Что Вам нужно?

– Коней наготове. Помощника или даже несколько, которых мы сами укажем, возможность прохода в любую часть города, – Григорий отчеканил требуемое, как на докладе в отделе.

Василь с удивлением посмотрел на товарища-темноборца. Что же за помощник требуется Огаркову? Это что-то новенькое. Или напарник что-то знает?

Частично его мысли озвучил князь:

– Помощник? Не все тут согласятся помогать, но я поспособствую этому. Мне не откажут.

Григорий благодарно кивнул и улыбнулся, отчего морщинки в углах глаз набежали на лицо. Вроде тридцать лет, что учитывая продолжительность жизни в то время – немало, но в глазах темноборца-ведьмака был не молодой задор, а холодный огонь, тлеющий так, словно обладателю было сорок. И морщинки это лишь подчеркивали.

Ромодановский позвал громко:

– Семён Петрович!

Дверь отворилась, и в комнату зашел крепкого телосложения среднего роста мужичок с упрямым взглядом и немного нервными движениями.

Князь представил вошедшего:

– Это Львов Семён Петрович, окольничий князь. Завтра я отправляюсь в Переяславль. Он будет тут за меня[2]. Со всеми просьбами к нему. Семён Петрович, чтобы не попросили эти двое – холить и привечать.

– Понял, князь, – гулкий бас, неожиданный для роста и вида Львова, раскатился по светлице.

– Дай им лошадей сменных. На постой определи. В гостиный двор, который около рейтарской слободы, если будет не занят. Кого попросят в помощь – выделишь по моему распоряжению.

Окольничий кивнул, а Григорий Григорьевич неожиданно резко обернулся к темноборцам и произнес вкрадчиво:

– Только учтите, хлопцы, здесь не Москва. Народ другой. Ежели что пойдёт не так – не успеете и пикнуть, а стрельцы не успеют прибежать на помощь. Осторожно. Тут у нас порядки иные…

Василь с Григорием благодарно кивнули и, откланявшись, вышли вон из горницы, оставив князя наедине с будущим наместником. Снаружи их ждал Пантелеймон.

Пока оба спускались по ступеням, чубатый тихо спросил:

– Что еще за помощник, Гриша? Что-то я не помню, чтобы нам кто-то из местных помогал раньше в других городах.

Григорий тихо ответил:

– Отец Онуфрий писал, что единственный человек из братии, кто ему поверил, был его послушник. Даниил. Вот с ним-то я и хочу переговорить. А ещё – надо бы попасть туда, где он жил. А то как-то странно всё это – с его смертью. Не кажется тебе?

– Кажется. Слушай, всё хочу спросить, – Василь с любопытством уставился на Огаркова, – Почему тебя тут никто не узнает?

Напарник лишь усмехнулся:

– Воды много утекло, Вась. Я сам тут ещё ни одного знакомого лица не встретил. И крепость тоже – перенесли. А уезжал я отсюда совсем маленьким – со всей слободой переселялись. Знаешь, сейчас я даже рад этому. Меньше будет любопытных. А они, при нашем-то деле, всегда найдутся. Ты пистоли чего не забрал то свои?

– Забрал.

– Когда? – удивился Григорий.

– Когда ты с князем разговаривал.

Вот тут Огарков удивился прыткости товарища:

– Так ты же почти рядом стоял?!

– Ну и что? – хитро улыбнулся Василь, – Чтобы сделать что-то скрытное, надо просто отвлечь внимание, а человек уже ничего тогда и под носом не видит.

Григорий задумался:

– Знаешь, у меня такое ощущение, словно вот мы чего-то и не видим под носом. Побыл тут всего ничего, а уже стойкое такое впечатление. Ты ничего не заметил?

Василь лишь озадаченно пожал плечами:

– Ничего.

– Плохо…очень плохо… – задумчиво протянул Григорий, залезая на телегу.

Пантелеймон обрадовался своим пассажирам. Всё-таки мужичок радушный – подметил про себя Огарков. К телеге подбежал молодой парнишка в начищенном кафтане. Ни дать ни взять – щёголь, довольный, что попал на писцовую службу к воеводе. Он протянул свежую грамоту Григорию:

– Барин, князь сказал передать это Вам. На гостином дворе Вас примут – я с Вами поеду сейчас. А насчёт коней и стрельцов – сам передам распоряжение.

Огарков благодарно кивнул и принял письмо с печатью князя. Торопливо убрав его в дорожную сумку и закрыв её прежде, чем любопытный писец заглянет туда, он проговорил:

– Тебя как зовут?

– Прохор.

– Так вот, Проша. Скажи мне – где жил отец Онуфрий?

Парнишка недоверчиво посмотрел на Григория. Затем перевёл взгляд на Василя. Видно, вид казака внушил ему страх, и он быстро вернул глаза обратно, пробормотав:

– Ну, так, это. Он во втором правом доме от церкви жил. Почти на углу.

– Один?

– Послушник с ним был. Не помню – как звать. Хотя мне и незачем – он из черноты, – писец горделиво вздернул нос, но сразу поостыл, когда увидел, как недобро заполыхали карие глаза Лазарева.

Григорий, наоборот, приветливо закивал и сказал:

– Хорошо, хорошо. Спасибо, Прохор.

Пантелеймон бросил через плечо, взявшись за поводья:

– Ну что? В гостиный двор?

– Трогай.

Повозка покатила обратно к воротам малого городка. По пути Григорий искоса отметил для себя предположительный дом Онуфрия. Надо будет наведаться туда завтра же рано утром.

Острог и большая башня внутреннего укрепления осталась позади. Пушкарей, возившихся с «Собакой» уже не было видно, как и самого орудия. Скорее всего, оттащили внутрь башни. Телега свернула налево и, проехав ещё немного по улице вдоль деревянных стен, свернула во двор, обнесённый частоколом. У левой стены стояли по углам двора две больших избы, прямо по ходу телеги – поварня, рядом сарай и погреб, мыльня, а справа – навес и стойла для лошадей. Типичный гостиный двор для крупной крепости.

Пантелеймон остановил телегу и проговорил:

– Ну что, барин, когда свидимся? – старик многозначительно посмотрел на Григория, напоминая тем самым, что не забыл о том, что темноборец обещал ему награду за городские слухи.

Ведьмак сделал добродушное лицо и проговорил:

– Завтра к обеду и приезжай. Поступаешь в наше с Василем распоряжение. Заодно и отдохнешь. Князь сказал, что помощников нам выделит. Да, Прохор?

Прошка важно кивнул головой:

– Распоряжусь.

– И еды хорошей Пантелеймону, чтобы с барского стола.

– Распоряжусь, – всё сильнее надувался гордостью великий «распорядитель» – недоросль.

Василь тихо смеялся в усы, стаскивая тюки с телеги и занося их в дальнюю от ворот хату. Пантелеймон, похоже, обомлел от счастья и начал рассыпаться в благодарностях, но был снова вежливо оборван Григорием и отправлен домой. Хозяйка гостиного двора ушла в поварню готовить ужин, а Огарков, проводив телегу Пантелеймона с восседающим на ней писцом, закрыл ворота и, обернувшись, чуть не влетел в сумерках в стоящего неподвижно Василя.

– Ты чего?

Казак ничего не ответил, лишь пристально смотрел куда-то за плечо товарища. Григорий обернулся. Но ничего сначала не увидел. Навес с крышей-скатом, переложенной соломой, коса на стене, колесо, коромысло, бадья с застоявшейся водой, конюшня, пока что пустующая. Василь молча двинулся вперед по направлению к выходу из стойл. Затем остановился и медленно положил руку на рукоять сабли, чуть выдвинув её из ножен. Вторая рука легла на рукоять пистолета. Казак шагнул и исчез в тёмном проеме.

Григорий огляделся. Никого. В соседних домах либо никто не жил, что вряд ли, либо уже просто спали. Василь вышел из конюшни и вложил саблю обратно, загнав её до упора. Огарков спросил тихо:

– Что случилось?

Чубатый лишь покачал головой, в сильной задумчивости потирая глаза:

– Устал, наверное… показалось…

[1] Имеется в виду царская грамота Алексея Михайловича 1648 года в Белгород воеводе Тимофею Бутурлину об искоренении ведовства и колдовства. Дело в том, что подозреваемых в ведовстве начали еще активнее ссылать в это время на земли российского "фронтира".