Ведьмаки XVII века

– Это мы чего же? Все лопухи теперь подёргаем по крепости для отхожих мест, да провоняет тут всё по углам? – прошамкал дед-конюх озадачено. Хотя от него-то конским навозом несло за сто вёрст.

– Тише ты! Мелешь языком как мельница! – одёрнули его.

– Хуже! – скорбно понурился головою Григорий.

– Переигрываешь, скоморохом быть – не твоё, – прошептал Василь.

А толпа уже разошлась.

– Это как хуже то?

– Люди добрые…

– А мой-то на ночь пьёт воду, словно бочка дырявая…

– Меньше по бабам бы шлялся, а то иссохнет совсем твой мужик…

– Да я тебе сейчас глаза выцарапаю…

– И что делать нам с этой водой?

– ТИХО! – гулкий бас князя Львова оборвал кривотолки селян. Григорий ещё раз подивился, какой зычный голос скрывался в этом небольшом, по сути, человеке.

А Семён Петрович, тем временем, зло сощурившись, глянул на ведьмака:

– Продолжай… Послушаем, что чужаки скажут! – обратился он уже к толпе, выделив слово «чужаки».

Василь пододвинул к себе поближе бочку и, взгромоздившись на неё, достал люльку и кисет. Казак со смешинкой в глазах принялся дальше смотреть на представление своего товарища.

– Воду пить нельзя. Пока мы не найдем источник заразы. От него и мор весь! – вещал Григорий.

– Как от него? А ведьма? – натурально изумилась дородная баба на сносях, стоявшая в первых рядах, и даже уперла руки в бока.

– Тихо ты! – зашикали на неё, – Несёшь что попало!

– Как это что попало? – возмутилась селянка и всплеснула руками, – Не закроете вы мне рот. Микола к старому дубу сходил, так его хворь неизвестная сгубила? Сгубила. Три дня молчал да о стену головой бился. Онуфрий с ума сошёл. Глаша теперь как неживая лежит. Никита, Озеров сын, с храма сбросился, всё выглядывал хозяйку свою.

Василь прищурился на последних словах бабы, и чуть дольше, чем обычно, задержал дым. Григорий, напротив, принялся кричать со всеми. А народ прямо взорвался негодованием, затыкая голосившую.

– Не надо мне ваших слов! У меня Афанасий погиб, когда полез Никиту выручать, тоже упал, расшибся насмерть. Не нужна мне ваша Хозяйка! Идите, и в губы красные с ней сами целуйтесь. Только говорю вам, яд с них сочится. Урожай хороший сняли? Скотины много уродилось? Так вы и рады. А мне кто моего Афаню вернёт?

Кто-то в толпе потянул её на себя, и баба завертелась, отбиваясь от рук людей.

– Тихо, люди, Вы же создания божие, а не скоморохи какие-то! – выкрикнул Григорий, раскинув руки.

– Всегда работает… – кивнул Даниле Василь. Никто не хочет скоморохом быть. За оградой кладбища все боятся лежать, как помрут.

Толпа на мгновение чуть притихла, и ведьмак обратился уже к ней сам:

– Так что же с водой делать будем? Нельзя пить её, смотрите!

И ведьмак откупорил склянку, ловко поднеся его к носу старика-конюха.

– Фу, вонь–то какая! – сморщился тот.

– Да отойди ты старый, ты нюх то, поди, растерял ещё при позапрошлом царе… Ох и ё… Правда, люди, запах какой…

– Это из-под колодца земля, – подхватил Григорий.

– Спорим, я даже состав угадаю, чего он туда намешал? – весело прошептал Василь Даниилу на ухо, пуская дым в сторону.

– Это же грех, врать так народу честному, – возмутился послушник.

– Грех будет, когда они все этой воды по самые уши напьются, и друг на друга кинутся, – посерьёзнел казак, и добавил, – Ты не сомневайся, Данила. Думай лучше о том – как крепость спасти.

А толпа уже разошлась:

– Да закрыть их надо.

– И чего ты чужакам веришь?

– Чужаки ученые, между прочим!

– Да много ты понимаешь, тоже мне, чёрт заумный выискался!

– Закрывать надо колодцы!

– Где воду брать будем?

– До реки сходим.

– Ага, сейчас, ты с коромыслом будешь бегать? Я на тебя посмотрю.

– И ничего, побегаешь. Как к Мирону бегать, так ты сразу.

– Дурак! Правильно, что тятя меня за тебя замуж не отдал. Зачем мне мужик, который по пятам везде за мной ходить будет?

– Да больно ты нужна мне!

– Молчать! – громыхнул князь Львов.

Все худо-бедно угомонились и воззрились на Семёна Петровича.

– Из речки воду брать можно? – хмуро спросил он у Григория.

– Можно, княже. Там вода бежит быстро. С ней никакая отрава не справится.

– На том и порешим. Подводы до реки я послать прикажу. Это чтобы бабам было сподручнее и ноги не били попусту. Как узнаете – где отрава, сразу мне доложите. Все колодцы пока что – закрыть. Антип, возьмёшь плотников и забьёте всё хорошенько, чтобы ребятня да те, кто прозевают все новости – случайно не напились. На этом – всё.

Толпа загомонила снова и начала расходиться, а Григорий быстро догнал Львова, который уже поднимался по скрипучим ступеням в дом.

– Князь, это не всё.

– Чего тебе ещё? – Семён Петрович остановился и, нахмурившись, повернулся к ведьмаку.

– Просьба есть к тебе. Очень важная.

– Говори.

– Петухов надо из ближайшей крепости привезти.

– Чего? – изумился князь, – У нас тут вся птица дохнет!

– Петухов обязательно надобно. Голов десять. И курочек. Нужно, чтобы сторожа их привезла. Или разъезд пошли. Но человек десять вооружённых, не меньше.

– Ты издеваешься надо мною, подьячий? Как ты себе это представляешь? Десять строевых конников твоих куриц охранять будут?– вскипел новый глава крепости.

– Нет. Для дела это нужно. Прошу тебя, сделай, как говорю. Не посылай ямщиков. Не вернутся они, ежели без охраны поедут, – Григорий заглянул в глаза князя, серьезно и без улыбки.

Тот поиграл желваками и кивнул:

– Будут тебе петухи. Но не раньше, чем на второй день.

– Спасибо, княже! – искренне поблагодарил Огарков.

– Да уж не за что… И ещё, – Львов наклонился к Григорию, – Чтобы как закончите тут, ноги твоей, ведьмак, и твоего товарища тут через час уже не было. Не нужно мне тут народ баламутить. И без вас тошно. И казаку своему скажи, чтобы не смолил тут. За курение в столице ноздри рвут. Или он подумал, что раз далеко оттуда укатил, то и царские наказы не надо исполнять?

Огарков пристально посмотрел на князя. И про ведьмаков то он знает. Интересный персонаж. Откуда же? Никак пересекался с их братией или про секретный отдел что-то знал. Посвящённые люди на верхах всё же есть. Но расспрашивать ни к месту не стал, а лишь кивнул молча, поклонился, и уже было пошёл к Василю с Даниилом, как его остановил Тихон. Тот самый высокий селянин, который спрашивал о Глафире. В глазах его горела решимость и дерзость:

– Что же ты, гость «дорогой», ничего про любу мою не сказал? Что с ней? Только не лги мне.

Григорий посмотрел Тихону в глаза, вздохнул, и ответил:

– Нельзя ее везти никуда. Сегодня будем будить её. Душу её нечистая сила забрать хочет.

– Она жива будет? – схватил его за рукав Тихон.

Василь поднялся с бочки, шагнув к селянину, но Григорий остановил его жестом руки.

– Я всё сделаю, что могу. Душу её спасу, хоть сам костьми рядом лягу. Но более обещать не могу.

– Что значит душу? – закипел Тихон – Ты мне скажи – жива она будет?

– Любишь её? – прямо спросил Григорий.

– Люблю!

– Так помолись за нее и жди. Душа твоя тоже сейчас испытание проходит. Ты Глафиру любишь, или только тело её? Ответь себе. И обязательно помолись. Кроме этого ты не в силах что-то сделать, уж поверь. И лекари ничего не смогут. А я обещаю – сделаю всё, что смогу, но бесам её не отдам. А теперь, извини, нам пора.

И Григорий мягко, но настойчиво вытащил рукав кафтана из кулака Тихона.

Селянин постоял несколько секунд, и понуро побрёл в сторону ворот из воеводского двора. И куда только делся тот упрямый и сильный мужик, который только что требовал у ведьмака ответов.

Григорий посмотрел ему вслед, покачал головой и обратился к отроку:

– Данила, а у отца Онуфрия же была какая-то своя библиотека. Он человек учёный был. Занимался каким-нибудь делом там?

– Конечно. У него даже свой закуток был в читальной избе при храме. Там и книги он свои складывал. Много книг.

– Ну что же. Надо проверить, насколько гости из нас «начитанные», – многозначительно произнёс Григорий, переглядываясь с Василем.

***

Стрелецкий голова оказался не на месте и выехал с утра на осмотр укреплений сигнальных башен около шляха. Поэтому Григорий зарылся в изучение библиотеки Онуфрия. Она была частью храмовой читальни. Отдельная маленькая комнатка содержалась в полном порядке, если не считать большого количества маленьких книжек, обитых жестью, и больших фолиантов, некоторые из которых были покрыты пылью. Их Григорий сразу отодвинул в сторону, а те, что явно использовались не так давно – принялся внимательно изучать.

К вечеру он уже не мог разогнуть спины. Еду ему приносил Данила. Дымящуюся похлебку из капусты в глиняной грубой миске, которую наполнял стряпчий при храме. Когда света от принесённых лучин уже перестало хватать, в комнатку протиснулся Василь:

– Пора. Скоро полночь.

Ведьмак тяжело вздохнул и аккуратно закрыл книгу.

– Ничего не нашёл?

– Пока нет. Может, слишком умён Онуфрий для меня. Глафиру подготовили?

– Да. Уже в телегу положили. Пантелеймон там лошадей успокоить не может. Как её почуяли, так с ума сходить стали.

– Идём.

Оба темноборца вышли в ночь. Отец Анастас уже ждал их около телеги, спрятав руки в широкие рукава рясы.

– Забираете её?

– Забираем!

– Я должен с ней быть в этот момент.

Григорий посмотрел на священника. Затем протянул ладонь:

– Дай руку.

Анастас нахмурился, но ничего не сказал. Лишь протянул свою лапищу, которая полностью закрыла ладонь ведьмака.

А Григорий прислушался так, как мог только он и ему подобные. Слушал ту незримую грань, за которую если заглянет обычный человек, то не сможет долго жить без огня в душе. Огня, что сжигает нутро и заставляет сходить с ума и отрекаться от всего, что человеку было дорого. Григорий слушал навь. Пытался поймать малейшие отголоски. Но было тихо.

Он отпустил руку и, слегка пошатнувшись, опёрся на телегу. Лицо его осунулось и под глазами будто бы выступили синяки:

– Пойдём. Пригодишься. Тебе – можно.

В полном молчании вся компания двинулась в сторону дома, где жил Онуфрий. Пантелеймон, обычно разговорчивый, ни проронил ни слова. Старик лишь сосредоточенно вёл лошадей под уздцы. Те постоянно брыкались и норовили вырваться, косили глазами на Глашу, которая лежала на сене в телеге, раскинув руки и мерно дыша. Беспробудный сон объял её и не давал выбраться из своих цепких лап. Телега поравнялась с домом. Пантелеймон помог спустить Глафиру на руки Василю, и замялся, переминаясь с ноги на ногу: