Амнезия. Мой не бывший

– Хорошо, – смеюсь, – спасибо, братик. Люблю тебя, засранца.

Прощаемся на позитивной ноте и ночью мне спать намного легче, события дня слегка стираются и уже не кажутся такими ужасными. Я включаю осторожный оптимизм, Илья ведь и правда реагировал на мой голос.

Значит, я могу его разбудить! Просто не буду заводить такие острые темы в разговорах.

Поэтому утром следующего дня я снова в реанимации, Глеб договаривается с местными врачами, что я могу приходить несколько раз в день минут по пятнадцать, разговаривать с Ильей, ухаживать за ним. Все это должно дать положительную динамику в его состоянии.

И я вижу эту динамику каждый раз.

В первый день я следую совету Глеба и рассказываю Илье про то, как обнаружила, что беременна, как проживала этот шок от ужаса к радости. Момент поздравления Ильи с отцовством в виде умывания горячим кофе я пропускаю. Пульс на мониторе ровный, спокойный, а вот зрачки под веками немного двигаются, будто видит сон.

Перед уходом с первого «сеанса» даю «спящему» Илье задание подумать над именем, а потом поделимся вариантами. Сама в итоге пару часов хихикаю, выискивая в интернете имена, которые Воронов точно «оценит».

Когда возвращаюсь на следующий день, у меня уже заготовлен списочек «позитива».

Начинаю зачитывать Илье:

– Как тебе Пафнутий? Может, Кондрат? Добрыня, – хихикаю, – Ильич. Звучит! А дочку можно Марта! Или Злата, – сдавленно смеюсь, – будешь над Златой чахнуть, и не пускать ее гулять. Может, Евлампия? Или Феодора?

Пульс немного ускоряется, ему не нравится? Какая досада.

– Я считаю, Пафнутий Ильич – просто шикарно звучит! Согласен? А нет, нет! Я знаю! – набираю побольше воздуха и с пафосом, – Лионель! Как красиво! А главное, модно! Прям под уровень твоего пафоса, – хрюкаю, сдерживая смех и впиваясь взглядом в чуть дрогнувшие ресницы, – Лионель Ильич… пхх, – прыскаю, – Брежнев… хахаха!

– Ш-ш-ш! – раздается от медсестры в дверях, и я затыкаю рот ладошкой.

– Прости, прости, – машинально глажу Илью по волосам, его пульс тоже бодрый и веселый, ему нравится. Мне кажется, даже лицо просветлело и синяки уже не такие страшные, а может, это свет сделали ярче. – Мне очень нравится твое имя, – склоняюсь над Ильей, оглядываю такие родные, любимые черты лица. Меня захлестывает приступом неконтролируемой нежности.

Ее выплескивает, когда я мягко прислоняюсь губами к его закрытым векам, скуле, щеке. Ох уж эти гормоны и общая неадекватность на фоне стресса, нет логики в моих эмоциях. Придушу его когда проснется, а сейчас совсем немножечко полюблю.

– Воронов… – вздыхаю, – как нам с малышом не повезло, что ты такой красивый, но такой… – хочется сказать так много обидных слов, но они просто не лезут, – невыносимый.

И почему-то это слово звучит как признание в любви. И призыв к действию. И я наклоняюсь и прижимаюсь к его губам своими. Мои любимые, жадные, требовательные и невероятно ласковые губы. Они все такие же на ощупь, только не отвечают на поцелуй, не перехватывают инициативу, чтобы взять меня в плен и свести с ума поцелуем.

Чувствую на коже воздух, когда Илья вдруг делает глубокий вдох.

Проснулся?!

Резко отстраняюсь.

Но нет. Спит.

Медленно вздыхаю и вновь смотрю на сухие, чуть обветренные губы Ильи, на закрытые глаза с неприлично длинными ресницами. Наш ребенок будет очень красивым.

Целую его еще разок на прощание и убегаю, потому что время мое закончилось.

На следующий день я хожу еще трижды, но теперь беседую с Ильей о работе, пока умываю его лицо влажной салфеткой и смачиваю губы влажной губкой. Мне разрешили за ним поухаживать.

Обсуждаю, будто он бодрствует, наш главный проект – офисный центр, строительство, которого завершилось, когда начался наш роман. Здание уже готово, скоро должны будут начаться отделочные работы.

Это его детище, выстраданное, выгрызенное у чинуш, инстанций, донельзя жадных инвесторов.

Сколько сил и нервов Воронов потратил на здание, которое будет красоваться на одной из оживленных улиц, уму непостижимо. А на самые лучшие верхние этажи этого здания переедет вся наша компания. Но самое его любимое место в нем, это этаж руководства и его собственный огромный кабинет.

Именно со скандала с дизайном этого кабинета и начался наш роман.

Ведь проект кабинета разработала именно я, но любовь с этим дизайном случилась у Воронова не сразу. Сначала было увольнение…

И сейчас, когда все планы утверждены, чертежи, эскизы и визуализации засмотрены до дыр и пора приступать к воплощению, главный двигатель этого процесса лежит в коме.

– Ты должен очнуться, Воронов, и доделать его! Реализовать свою мечту! – уговариваю, – у тебя еще так много дел!

После этих разговоров мне вновь чудится, что Илья сжимает мою руку, пальцы чуть подрагивают. И нет, это не приступ, это маленькие, слабые, но совершенно точно его движения.

На следующее утро у меня выписка домой, брат должен заехать за мной и увезти в свою квартиру над рестораном. Я чувствую себя хорошо, полна сил и в прекрасном настроении. Только хочу перед отъездом поговорить с Ильей, он наверняка меня ждет.

– А к нему нельзя сейчас, – ловит меня медсестра на посту, – на утро посещения уже все. Теперь только после обеда.

– Как же? Я же еще не приходила.

– Другая у него посетительница, – хмурится на меня сквозь очки.

– Что? Кто? – сердце вдруг ускоряется.

– Из его экстренных контактов, первая кому сообщили о госпитализации, – смотрит на экран, – родственница какая-то, наверное, – вчитывается, – Светлана Орлова.

Глава 10

В первый раз слышу это имя.

Но в наших с Вороновым «отношениях» есть очень весомая особенность – они только для нас. Условие, которое было оговорено один раз и больше никогда не нарушалось вплоть до самой аварии.

Это табу.

То, что между нами, заперто в стеклянном аквариуме, как яркие тропические рыбы в своем микромире, на рабочем месте мы генеральный директор и дизайнер-концептуалист. Только бизнес и ничего личного.

Две параллельные вселенные, которые никогда не пересекаются, чтобы не мешать исполнению обязанностей. А обязанностей у нас выше крыши!

И вот отстранение от всего личного еще и остальных членов наших семей – побочка нашего аквариума. В нем место только для двух рыбок.

Хотя в нашем случае мы скорей осьминоги, которые переплелись щупальцами не то в объятьях страсти, не то в попытке задушить друг друга.

– Я могу зайти на минуточку? Познакомиться с ней? – тихонько уточняю у сестры.

Со скепсисом смотрит в коридор, не решается ответить сразу, и это знак, что нет.

– Или здесь ее подожду, хочу поговорить.

Нет, я не собираюсь нарушать наши правила аквариума за спиной Ильи, пока он не в состоянии сам решить, что рассказывать семье. Достаточно того, что я нарушила его в отношении собственной семьи, они все теперь знают, и даже слишком много подробностей, вроде измены Ильи.

Но у меня было оправдание из-за аварии и состояния шока, сейчас же я в своем уме и контролирую свои слова. Выдать его будет подлостью.

Хотя объяснить мое здесь присутствие станет сложней.

Ах, черт, какие же нехорошие обстоятельства. Может, стоит протянуть хотя бы до момента, когда он придет в себя?

Уф, боже.

– Я все подожду ее здесь, хоть поздороваюсь. Мы же…

Медсестра резко встает из-за стойки, и я тоже вздрагиваю, слышу резкие голоса из коридора напротив, где находится хирургическое отделение.

– Ох, ты ж блин, – ругается под нос медсестра, – давайте потом, приходите, лучше вечером, а лучше сначала у Глеба Михайловича уточните.

– Что случилось?

– Главврач, – указывает взглядом, а сама внезапно мягко, но настойчиво выпроваживает меня их холла к лифтам, – если не хотите, чтобы Горину прилетело за ваши посещения, лучше скройтесь сейчас. Я ему скажу, что вы заходили. Главврач у нас рубит головы, потом разбирается, – уже и лифт приехал, вталкивает меня очень вежливо, но не увернуться.

– А когда я могу к Илье?.. – дверь закрывается ровно в тот момент, когда из дверей хирургического показывается целая процессия врачей, которая спорит на повышенных тонах.

Захлопываю рот.

Ладно.

Еду вниз в свое отделение и заглядываю в телефон, который разражается вибрациями. Сообщения от Горина, что не может проводить, срочное совещание с главным, Руслану приветы, Тане чмоки в щечку.

Выписал.

Другое сообщение от брата, что он едет, и пришло оно оказывается минут десять назад. Не успеваю погасить экран, уже звонит.

– Полин, ты готова? Где пропала? Я жду на стоянке, – в голосе явная спешка, ломаю его планы.

– Бегу! – прыгая на одной ноге, переобуваюсь, накидываю куртку, не застегивая из-за слинга, хватаю сумку, бумаги с выпиской падают на пол и рассыпаются. Вожусь, пока собираю, представляя, что Рус ждет меня и нервно стучит пальцами по рулю.

Как все не вовремя.

Выбегаю из больницы, ищу глазами знакомую машину, ее нет, но к самому крыльцу подъезжает огромный черный внедорожник. Распахивается водительская дверь, это Руслан. Ох, какая у него новая тачка. Звездолет.

Брат встречает, обнимает, забирает сумку и усаживает меня на пассажирское. Сзади краем глаза вижу гору цветов. Не успеваю рот открыть, как половина этой горы оказывается у меня в руках и это пышный букет.

– С выпиской и с будущим пополнением! – клюет меня в щеку немногословный брат и давит на газ.

Я выдыхаю и расслабленно улыбаюсь, прячу лицо в нежные кремовые розы, как они пахнут. Прощу ему эту спешку, знаю, куда торопится, его любимая ждет дома, второй букет на заднем точно для нее. Ох, как непривычно видеть Руслана таким романтичным, думала, он после Лены вообще проклянет весь женский род, не женщина, а ходячая катастрофа, уничтожающая мужчин.

Но он исцелен и влюблен.

Я за него рада.

Пока едем, тону в запахе роз и уплываю в памяти в те редкие моменты, когда Воронов выключал ледяного прагматика в офисе и включал романтика в личном поле. Однажды я приехала домой после выпотрошившего меня совещания с ним же и упертыми, как бараны проектировщиками, а моя квартира утопает в розах, как оранжерея.

Не знаю, как он провернул этот фокус, учитывая, что я не давала ему ключей, но в памяти это застряло навсегда.

Укол обиды тычется в ребра.

А той блондинке он тоже дарил полный дом роз?

Целовал он ее тогда так… вдохновенно.

Черт!

Проснется, придушу!

Приезжаем в «Инферно» и ощущение дома перекрывает все мои негативные воспоминания. Это брутальное лофтовое полупещерное пространство, пропитанное огнем, лижущим камень и дерево, – это еще одно мое детище.

Когда Руслан со своим другом Владом решили купить это старое здание и открыть в нем ресторан, брат вытащил меня из Москвы и упросил спроектировать дизайн заведения. Он считал, что мой талант должен пропитывать нашу жизнь во всех ее проявлениях. Для него ресторан – дом.

Я создавала его под суровый характер Руслана, который для меня это смесь всепоглощающего пламени и не сдвигаемого монолита. «Инферно» это не адские пыточные чертей в аду, это жерло вулкана с подостывшей корочкой лавы, под которой кипит и бушует стихия огня.

«Инферно» мой первый серьезный ребенок, за этот проект в портфолио Илья Воронов взял меня на работу дизайнером в свою компанию. Так что я обязана Руслану даже этим.

Вновь вдохновляюсь, хочу привести Илью в «Инферно» чтобы он увидел его вживую, мне кажется, ему он очень понравится, это и его стихия. Какой бы ледяной коркой он ни покрывался для всех окружающих, я знаю, что внутри него огонь.

В ресторане нас встречает Таня, и я не могу наглядеться, какая красивая и счастливая женщина. Стройная, хрупкая блондинка с длинными золотистыми, как мед волосами и нежными руками обнимает меня как родную.

Она излучает любовь, как яркое зимнее солнышко между туч, я так понимаю брата, что влюблен в нее по уши, судя по взгляду. Внутренний огонь в Руслане разгоратся как в доменной печи, когда он рядом с ней.

Безумно за них рада.

То, что они тоже ждут ребенка, делает их пару еще светлей и я слегка… нет, не слегка, я очень сильно завидую!

Но времени на это мне не дают, вихрем уносят меня наверх в квартиру, где тоже вся обстановка моих рук дело, но в ней уже полно свежих штрихов от новой хозяйки. Мне безумно нравится, как берлога медведя расцвела «ранней весной» этой любви.

Мне дают время принять душ и привести себя в порядок, чуток полежать в моей комнате, а потом зовут к праздничному обеду вниз. В ресторане все так, как я помню, эти запахи кухни, талантливый шеф-повар Дима, повар-кондитер Катя, у которой есть маленький сынишка, Сережа молодой администратор и новый бармен за стойкой, парнишка со смелыми татуировками на шее.

Я дома. Мне так хорошо!

Таня и Руслан и правда устраивают настоящий пир, но, слава богу, это не креветки с клубникой, а кулинарные шедевры шефа, а медальоны из нежнейшей телятины жарит нам на огне сам Руслан. Для него это свой особенный кайф, повелевать огнем.

Мне вдруг невыносимо сильно хочется увидеть вот так же Илью за плитой или мангалом, когда он приручает огненную стихию, чтобы накормить свою женщину.

Меня.

И как он готовит малышу, кормит его.

Вот размечталась!

Но сложно абстрагироваться от Воронов, когда он совсем недалеко, в получасе езды.

Впрочем, Руслану и Тане удается меня надолго отвлечь, когда они начинают рассказывать историю их знакомства. Я увлекаюсь, переживаю за них, проживаю все снова, когда Таня с эмоциями делится все еще горячими воспоминаниями.

Ее бывший муж – настоящее чудовище.

Очень хочется верить, что мой Илья не такой же монстр, который долгие годы прятал свою личину за лицемерием и двуличностью.

Нет, он не такой. Я чувствую его совсем иначе, потому что по-другому не создала бы для него такой интерьер, который оказался настолько отчетливым отражением будущего хозяина, что растопил его ледяное сердце.

За окном падает снежок, медленно темнеет, а я не могу отделаться от желания поехать к Илье. Это все, о чем я думаю последний час. С братом и его невестой мы наобщались так, что полностью выдохлись.

Сытые, усталые, но довольные вернулись в квартиру. В ресторане кипит жизнь, основная волна вечерних посетителей, а в квартире тишина.

Я в спальне, волнуюсь и пишу Горину:

«Я могу приехать к Илье? У тебя не будет неприятностей?»

Глеб: «Не будет. Я все разрулю. Когда приедешь?»

Я: «Вторая гостья не забрала мой вечерний визит?»

Глеб: «Она уехала утром и просила ей сообщить, когда Илья очнется. Кажется, больше, приезжать не собирается».

Я: «Она кто? Не сказала?!»

Глеб: «Она головная боль».

Отвечает странно, что он имел в виду. Ладно, про это спрошу на месте.

«Не мать и не тетя, примерно твоя ровесница» – приходит следующее сообщение. «Может сестра».

Может и сестра, есть же у меня Руслан, почему у Ильи не может быть сестры?

«Я сейчас приеду».

Кидаю последнее сообщение, привожу себя в порядок после отдыха и иду в гостиную, попросить Руса отвезти меня. Но в дверях встаю и решаю не входить.

Руслан и Таня лежат вместе на диване, обнимаются, такая милота и нежность. Она высоко на подушках подлокотника, а он головой на ее животе, гладит его, целует, чуть подняв кофточку, шепчет что-то, пока Таня гладит его по волосам. Меня буквально ослепляет их любовью.

Я резко скрываюсь за стеной.

Жутко неловко, я будто подсмотрела за ними в самый интимный момент. Безумно за них рада, Таня так прекрасна, а Руслан будет самым лучшим отцом, он на мне очень много тренировался после того, как мы остались без родителей.

Но сердце мое колотится не только поэтому.

Я хочу так же!

Я хочу нормальную семью и любящего мужа, который будет целовать мой живот и ждать малыша! Я сейчас зарыдаю от обиды. Что за хрень у меня вечно вместо жизни?

Так… выдыхаю. Все. Надо взять себя в руки.

Пока еще не совсем хрень. Вот проснется Воронов и… и что-нибудь обязательно образуется.

Как же мне хочется уже разорвать этот порочный круг, разбить наш аквариум и выползти на свободу, чтобы любить друг друга открыто, как нормальные люди!

Я сбегаю тихо, не решаясь их прервать. Вызываю такси и уже в нем, пишу Руслану сообщение, что я уехала к Илье и скоро вернусь. Мои сеансы всего пятнадцать минут. В их хочется вложить так много, но увы.

В реанимационном отделении все так же тихо и спокойно, освободилось еще две койки, но этих, я знаю, перевели в интенсивную терапию, выздоравливают.

Ну что, Воронов, пора и тебе? Думаю об этом, подходя к его кровати, одетая в полное облачение, обхожу широкую ширму, спотыкаюсь, подняв взгляд.

Илья лежит и смотрит в потолок, медленно моргает.

Первая моя мысль, что это новый приступ судорог, я подлетаю к кровати, хватаюсь за бортик. Взгляд на монитор над кроватью. Но на нем все спокойно, пульс чуть быстрей, чем обычно, но никаких сигналов тревоги.

Вновь опускаю глаза и вздрагиваю.

Илья смотрит на меня.

Не мимо, не в пустоту. Осознанно на меня!

Застываю в секундном параличе, внутри буря, снаружи шок.

– Илья?! – часто моргаю от накатывающих чувств, мой собственный пульс в небо, беру его руку в свою, – ты… со мной?

Он медленно моргает, облизывает губы и делает вдох, чтобы ответить…

Глава 11

Что-то произносит одним воздухом.

– Что? – наклоняюсь ниже, я почти не могу дышать от волнения. Это не спонтанное пробуждение, оно полноценное! Я еще крепче сжимаю руку.

Илья медленно моргает, тяжело сглатывает и делает вторую попытку, выдохнуть звук.

– Пить… – еле-еле слышно.

– Пить? Воды? Сейчас! – отрываюсь от его руки, будто с куском своего мяса, спешу в поисках воды, в палате ничего нет, как так? Вылетаю в коридор, там между палатами стеллажи и кулер с водой, дергаю пластиковый стаканчик.

Из другой палаты напротив выходит медсестра.

– Воронов очнулся! Зовите Горина!

– Воронов? Сейчас!

– Подождите, – хриплю от эмоций, – ему воды можно дать?

– Можно, – не поднимает взгляд от телефона, где набирает Глеба. – Глеб Михайлович…

Не слушаю, спешу обратно со стаканчиком, воды немного, но она вся ему. Боже мой, не могу поверить! Едва не подпрыгиваю от радости!

Живой, здоровый, очнулся!

А-а-а-а!

– Я здесь! Вот! – я уже возле изголовья, Илья ловит меня чуть плывущим взглядом, фокусируется. – Вода.

Расстегиваю крепление слинга на руке, потому что он ужасно сковывает мои движения, я потерплю легкий дискомфорт и даже боль ради Ильи.

Очень-очень мягко приподнимаю его голову, подсунув руку под затылок, второй рукой подношу стаканчик к губам и вижу, как Илья опускает глаза и даже дергает рукой, чтобы помочь мне.

Вливаю чуть-чуть, на маленький глоточек и жду, когда Илья проглотит воду, еще немножко. Его ресницы трепещут и чуть прикрываются, будто это самая вкусная вода, что он когда-либо пробовал. Его, должно быть, мучает просто невыносимая жажда.

А я разве что не прыгаю кругами у кровати, поотму, что радости моей нет предела.

Капелька скользит мимо рта, стекает на подбородок.

– Тихо, тихо, не торопись, – хочу брать стаканчик, вдруг много сразу нельзя.

Илья коротко протестующе мычит, рукой подталкивает меня в локоть, чтобы стаканчик не исчез.

– Ладно, ладно, поняла, – улыбаюсь, – замашки упрямого начальника на месте, уже хорошо.

Но стаканчик все же убираю после еще парочки глотков. Илья тут же расслабляется, будто безумно устал, прикрывает глаза, и я на мгновение боюсь, что это все, уснет обратно.

Но он открывает глаза, чуть поворачивает голову, осматривается, задерживает взгляд на стойке капельницы, на ширме.

– Ты в больнице, после аварии, но все будет хорошо.

Переводит взгляд на меня, фокусируется, и я могу поклясться, что он меня узнает! Смотрит очень осмысленно!

Господи, какое облегчение, с ним все хорошо!

– Я так за тебя испугалась, если бы ты только знал, – выдыхаю на эмоциях, чуть наклоняюсь и беру его руку, прижимаю кисть к своей щеке. – чуть с ума не сошла, пока ты был в коме.

– Вол… – выдыхает очень хрипло.

– Мм?

– Волкова? – раздается отчетливый вопрос. Не утверждение.

Зависаю на мгновение, моргаю. Узнал же.

– Да. Полина, – мой голос теряет силу.

– Что ты… – взгляд скользит влево, вправо, будто вместо слов пытается пользоваться им. Его будто все утомляет почти мгновенно. Вновь смотрит на меня, – здесь делаешь.

Что-то меня бросает в жар, мысли мечутся, что он имеет в виду?

– Со мной все в порядке, – смущенно провожу пальцами по мелким порезам, оставшимся на щеке, потом слингу, – рука заживет, это ничего. Ты как себя чувствуешь? Что-то болит?

Едва заметно качает головой, но почему-то выдергивает свою руку из моей. Или мне кажется? Нет.

Кладет руку на грудь, чуть комкает одеяло пальцами.

– Илья? – мне что-то не по себе, я не понимаю, но чувствую, что-то не так.

– По…чему ты? – снова скользит взглядом в сторону, будто ищет кого-то. Хмурится, взгляд бегает, словно пытается разобраться с мыслями.

– Подожди, сейчас придет врач, осмотрит тебя, – машинально глажу по волосам, путаясь пальцами в мягких прядях, как ему всегда нравилось.

Коротким движением отстраняется, поворачивая голову по подушке. Уворачивается от моего прикосновения?

Я отдергиваю руку. Неприятно?

– Я же… тебя… – поворачивается и смотрит прямо в глаза, не узнаю этот взгляд, он совсем другой, – уволил.

– Что?

Глава 12

Если до этого мои мысли метались, то сейчас они застыли как в полной заморозке, в моем сознании айсберг, а дыхание застревает, не в силах пробиться через спазм.

Уволил?!

– Илья, – выдыхаю шок, – ты меня не уволил. Ты потом…

– Где… она? – морщится, будто не хочет меня слушать, отворачивается, ища что-то глазами.

– Она? Кто?

– Света… – выдыхает и у меня тоже внезапно кончается воздух.

Света?

Это та, что приезжала сегодня? Родственница, его экстренный контакт, который был прописан у страховой для связи при госпитализации и смерти.

– Я не знаю, я не видела, – все путается, я начинаю теряться и отхожу от него на полшага назад.

Я совсем не такого ожидала, когда он проснется. Ведь перед тем, как разбиться на машине, он признавался мне в любви, сделал предложение.

Он кричал мое имя, теряя сознания и лежа весь в крови. Я думала, он будет думать обо мне, когда проснется. Последнем, что видел, перед тем как все исчезло.

А он.

– Полина? Ты в порядке? – Глеб спешит в палату, и первой в его фокусе внимания я.

А на мне, наверное, лица нет, потому что я поднимаю на него глаза в поисках поддержки. Но он сразу же переключается на Илью.

– Добрый день, я ваш лечащий невролог, вы в больнице, все хорошо, – говорит спокойно и разборчиво, отодвигая меня мягко от постели. – Как вы себя чувствует?

– Кружится…

– Головокружение – это нормально, у вас была тяжелая травма головы, но сейчас отек спал, вы идете на поправку. Вы можете ответить на несколько вопросов?

– Мхм, – кивает Илья, на мгновение прикрывая глаза, будто все происходящее невыносимо утомительно.

– Это не займет много времени, и вы будете отдыхать, – Глеб тоже это чувствует, – скажите, как вас зовут. Имя и фамилию.

– Илья… Воронов.

– Какой сейчас год? Месяц?

– Двадцать, – запинается, хмурится, – четвертый, октябрь.

Я приоткрываю рот от удивления, это же прошлый год, несколько месяцев назад. Сейчас февраль двадцать пятого!

– Так, хорошо, – Глеб отвечает спокойно, будто так и надо, достает из кармана маленький фонарик и по очереди светит в глаза Ильи, – что последнее вы помните до того, как проснулись?

– Я… – он снова хмурится. Кажется, вспоминать ему сложно, но я жадно ловлю каждое его слово. – Ехал… за рулем.

Я едва выдыхаю с облегчением. Нет, он просто запутался в датах, он помнит, что ехал в машине, и мы попали в аварию. Осталось немножко свести концы с концами и все путаница в голове прояснится.

– Хорошо, ехали куда?

– С выставки… – Воронов чуть мается, перекатывает голову по подушке, на лице его отражается мука, быть может, ему больно. – Машина подрезала…

Я нервно тру рукой лицо, нас не подрезала машина, в нас на скорости въехал неуправляемый грузовик, водитель которого уснул за рулем. Ударил нашу машину по касательной, сбив с дороги и заставив катиться кубарем, пока не остановились, лежа на боку.

– Илья, скажите, – осторожно спрашивает Глеб и кидает на меня короткий взгляд, – в каком городе вы находитесь?

– Москва.

Я тяжело сглатываю, Горин оборачивается и сигналит мне мимикой «все нормально, успокойся». А я не могу, Илья помнит что-то совсем не то, что происходило.