Амнезия. Мой не бывший

– Ммм, отчего вдруг такое предложение? – мурлычу мягко. Не понимаю, что им движет. – Ты сам говорил, что так нам удобней, я уже привыкла, что у каждого свой дом.

– А теперь я хочу иначе, – это звучит как каприз, но все же это не он. От Воронова слова «хочу» почти нереально услышать. Он не говорит что хочет, он просто берет это или делает сам. – Я хочу повсюду видеть твои следы, – чуть поворачивает голову и его губы касаются моего уха. – Не только твою зубную щетку в стаканчике.

– А что еще? – мои губы растягивает улыбка. Эти слова почти как признание в любви. Мой немногословный ледяной король оттаивает?

– Всякие милые мелочи, – пожимает плечом, а сердце ускоряется, – трусики в ящике, – вторая ладонь скользит под воду на мой живот. – Духи у зеркала, – губы касаются шеи под самым ухом, я слышу, как он вдыхает. – Твою любимую кружку, которую ты постоянно касаешься губами.

Выдыхает, целует глубже, слаще, чуть впивается зубами в кожу.

– Кто ты, незнакомец, и куда дел Илью Воронова? – шучу, но голос дрожит, меня разрывает от чувств. Это удивление или ликование, смущение внезапной переменой желаний. Не только секс, но и… что-то большее.

И страх. Моя свобода такая хрупкая, я боюсь ее потерять. Подарить ЕМУ.

– Наследи в моем доме, Лина, – прижимает к себе крепче, – хочу тебя везде…

Обхватывает под грудью двумя руками и так крепко сжимает, что я не могу вдохнуть. Совсем! Опускаю машинально взгляд – вода красная. Густая, почти непрозрачная, ее потеки на наших коленях выглядят, как…

Резко сажусь и разворачиваюсь.

Илья лежит, откинув голову на бортик. Волосы слипшиеся и темные, дорожки крови из носа и ушей, губы синие и глаза…

Резко просыпаюсь, давя вскрик в зародыше, надо мной белый потолок, обрамленный зелеными стенами, дышу, словно пробежала по лестнице десяток этажей. Тошнота подкатывает к горлу, и я срываюсь в маленькую ванную комнату в палате.

Едва успеваю добежать до унитаза, как меня выворачивает. Тело скручивают спазмы, а перед зажмуренными глазами – невыносимый пустой взгляд мертвых глаз.

– Полина? – слышится голос Руслана из палаты, и я приподнимаю слипшиеся от слез ресницы.

– Я здесь, – хриплю, – сейчас.

Только бы не вошел проверять, хватит же ума и наглости узнать, не умираю ли я тут на полу. Умираю. Но совсем не так, как может представить себе брат.

Я корчусь и загибаюсь где-то внутри от собственных страхов.

От страха, что Илья умрет, и от того, что моя жизнь изменилась безвозвратно. Так же страшно, как это милое воспоминание, трансформировавшееся в кошмар.

Я словно в клетке, из которой нет выхода. Все так сложно.

Умываюсь, плещу водой из-под крана в лицо, прополаскиваю рот. Тошнота уходит, быть может, все дело в беременности, а не в ужасном образе мертвого Ильи.

Выхожу в палату, Руслан ждет меня под дверью, тут же подхватывает под локоть и ведет к кровати. Помогает прилечь. Он выглядит немного помятым, но довольно бодрым, судя по одежде, домой так и не ездил, иначе переоделся бы. Надо отправить его туда, а то выходит, что похитила у невесты.

– Тебе плохо? Позвать Горина? – брат, как всегда, весь в заботе.

– Нет, – качаю головой и на мгновение прикрываю глаза, видения красной воды отступили, я могу дышать. – Все хорошо. Долго я спала?

– Уже одиннадцать, тебе сейчас полезно спать. Пойду попрошу принести тебе поесть и попить что-то, кроме воды, – уже собирается уходить.

– Руслан! – окликаю его, чувствую, что он избегает отвечать на мои вопросы. А они у меня есть. – Глеб что-нибудь узнал об Илье?

Останавливается в дверях, оборачивается.

– Твой Воронов здесь, в реанимации, состояние тяжелое, но пока стабильное.

Смотрю на него секунду, две. Он на меня в ответ, серые глаза, словно сталь холодные.

– И все?

– Сейчас вернусь, – уходит, так и не ответив, громко щелкает дверью.

– Руслан! – сердце разгоняется, что происходит?

Возвращается минут через десять, когда мне становится невмоготу ждать. Заходит не один, санитарка в светлой униформе несет поднос с глубокой тарелкой, кружкой и бутылку с водой. Проходит деловито в палату, ставит на высокий подкатной столик еду, двигает его к кровати.

Руслан стоит чуть в стороне, сложив руки на груди, и смотрит на меня хмуро, губы сжаты. Я сажусь удобней, бросаю растерянный взгляд на свой поздний завтрак. Это овсянка и чай с молоком, на плоской тарелке хлеб с маслом.

Я даже не знаю, голодна ли я.

– Есть какие-то подробности, прогнозы? Мне что-то скажут? Он поправится? – закидываю брата вопросами, когда мы остаемся вдвоем. Молчит. – Реанимация же в новом корпусе, да? Я могу его навестить?

Руслан вдруг берет стул, стоящий у стены, разворачивает его и садится верхом, сложив руки на спинку.

– Сначала поешь, а потом я отвечу.

– У меня нет аппетита.

– Ты теперь отвечаешь за двоих, – железный аргумент, но почему-то звучит как наказание. – Вперед, – подгоняет, – а то возьму ложку и поиграем в самолетик.

– Не смешно.

– Зато эффективно, – он снова немногословный, совсем не такой, как вчера, когда был мягким, прижимал к себе. Что поменялось?

Вздыхаю на это поведение и принимаюсь за еду, аппетит слегка просыпается в процессе, но все осилить не могу, да и есть левой рукой неудобно, отодвигаю тарелки с половиной завтрака. Руслан не возражает, и то хорошо.

– Теперь можно чуть больше информации про Илью или мне самой придется ее добывать из Горина? Он-то точно не такой скрытный, как ты.

– Я позвонил Тане, она подготовит твою комнату, завтра тебя выпишут. Постельный режим сможешь соблюдать дома под нашим присмотром.

– Я взрослая, мне не нужен присмотр, но спасибо за заботу.

– Твои не взрослые решения говорят об обратном.

Это что еще за новости?

– Руслан, что происходит?

– Замуж ты за него не пойдешь.

Я чуть кружку с чаем не роняю из руки, отставляю ее в сторону.

– Что? – машинально накрываю обручальное кольцо ладонью. – При чем тут это? Я просто хотела узнать, в каком он состоянии, он чуть не умер у меня на глазах.

– Поэтому сейчас в кольцо вцепилась? – Хмурится сильней, не выдерживает, вздыхает глубоко, проводит пятерней по волосам.

– Это мне решать, – горло сводит, – за кого я пойду замуж.

– Мужчина, который предал один раз, сделает это еще. С легкостью. Что бы он тебе ни говорил и не обещал, следующая измена – это вопрос исключительно времени. И ты не будешь начинать отношений с таким человеком! – встает со стула.

– А может, я сама как-нибудь разберусь со своей личной жизнью? Это мои отношения, и только я решаю, что для меня лучше. Ты даже не знаешь его!

– Мне достаточно информации для выводов.

– У меня будет от него ребенок! – возмущаюсь.

– Вот именно! Он сделал тебе ребенка, не заботясь о защите, не имея серьезных намерений! При этом же спокойно ходил налево! Как это характеризует его? Ты хочешь такого отца своему ребенку? Такого мужа? Чтобы он бросил вас потом? Или сделает еще пару детей, а уже тогда? Что за будущее тебя ждет?

– Да что ты говоришь? О чем ты вообще думаешь? – не выдерживаю, – сейчас?

Руслан замирает, вижу, как борется с собой, а у меня тоже в душе пожар, потому что он озвучивает в точности те страхи, что так настойчиво стучались и в мои мысли. Я отбрасывала их, считая, что не время об этом думать. Не сейчас!

– Мы можем эти разборки оставить на тот момент, когда хотя бы будет понятно, что Илья поправится? Как можно что-то решать, если я даже поговорить с ним не могу? Я хочу сама во всем это разобраться!

– Сама ты можешь принять неправильное решение, потому что ты травмирована и на эмоциях, ты не мыслишь здраво!

– Ты не имеешь никакого права меня останавливать, я взрослый человек, а не девочка, за которую ты отвечаешь. Если он здесь, я хочу его увидеть! Он приходил в себя?

– Нет, пока не приходил. И не вздумай к нему самостоятельно отправиться, тебя все равно не пустят, дождись меня или Глеба! Он уехал домой поспать после ночного дежурства, но обещал позже вернуться.

– Хорошо, – опускаю глаза, мне становится немного стыдно за собственный срыв, но я так устала от неизвестности и бесконечных препятствий.

– Извини, – выдыхает Руслан и берет себя под контроль, гнев во взгляде сменяется усталостью и сожалением. – Ты права, сейчас не время говорить о ваших будущих отношениях, – подходит и наклонившись приобнимает меня за плечи, прислоняется губами к макушке, опять превращая меня в маленькую сестренку, которую надо защищать. – Отдохни пока, я уйду ненадолго, мне нужно съездить домой, принять душ и переодеться. Не волнуйся, все будет хорошо. Я обещаю.

Я обнимаю его в ответ, не могу долго сердиться. И прекрасно понимаю его чувства, я точно так же ненавидела его бывшую жену Лену, которая изменила ему с другим мужчиной и развалила их брак.

– Рус? – спрашиваю осторожно, – ты что-то не хочешь мне говорить про Илью? – я чувствую, что он старательно избегает этого, – все плохо?

Руслан на мгновение смотрит в сторону, цепляется взглядом за что-то, проводит нервно рукой по волосам.

– Он в коме. Из-за серьезного удара у него отек мозга. Глеб сказал, что пока сложно прогнозировать.

– Что именно?

– Очнется ли он.

Глава 8

Я плохая сестра, или, наоборот, очень хорошая, не могу никак определиться. Руслан уехал домой привести себя в порядок, а мне внезапно принесли мои вещи, которые собрали на месте аварии.

Это сумка, которую Илья забросил за заднее сидение, ее потрепало, но она цела. Почти цел планшет, лежавший поверх одежды, всего лишь маленькая трещина в углу экрана. И на удивление целый телефон.

И что я делаю в первую очередь, как только получаю мобильный? Звоню брату и говорю, чтобы он не приезжал ко мне. Я чувствую себя намного лучше, первый шок и истерика прошли, и нет смысла сидеть рядом со мной безвылазно.

У него дома Таня осталась одна, они буквально вчера праздновали свою помолвку, а тут вмешалась я со своими проблемами. Не хочу забирать Руслана у его семьи, пусть побудут вдвоем.

Да и в ресторане у него полно дел, всегда было и будет, он хороший владелец, очень сильно вовлечен в свой бизнес. В общем, нечего ему тут делать. А еще сказала, что на всякий случай побуду в больнице еще пару денечков, меня приходил осматривать врач и сказал, что тонус матки пока сохраняется, а это значит, малыш тоже может быть в опасности.

Да.

У меня масса причин остаться в больнице ради своего здоровья и благополучия малыша, но я… здесь не только поэтому.

Глеб ждет меня в холле возле лифта, на этом этаже находится хирургическое и реанимационное отделение. Здесь тихо и почти безлюдно, нет такого количества пациентов, гуляющих по коридорам, они все в слишком тяжелом для этого состоянии.

Но все равно светло и чисто, нет гнетущего ощущения, которого я боялась. Пахнет невыносимой стерильной чистотой и сложным коктейлем из лекарств и пластика.

– Руслан в курсе, что ты решила навестить своего Илью? – спрашивает первым делом. Вопросы вроде «как ты себя чувствуешь» мы обсудили по телефону, когда я набрала ему с просьбой.

– Руслан отдыхает дома с любимой, я потом ему скажу. Мне не нужно его разрешение. Так меня пустят?

– Я договорился, ненадолго пустят, сказал, что ты его невеста.

Я машинально смотрю на свое кольцо, с какой-то стороны это правда, ведь предложение было и согласие тоже. Так что да, я, можно сказать, с ним помолвлена. Даже несмотря на то, что между нами произошло и его измену. Это очень странное ощущение, и я будто меж двух огней.

– По сути, это так и есть, – мы идем в отделение, меня все еще немного покачивает, но такой слабости, как раньше уже нет. – А с его родственниками связывались? Мне, может быть, нужно кому-то сообщить?

– Как только его оформили, активизировалась страховая, там есть экстренные контакты, они свяжутся сами. Я честно впечатлен, страховка у него по высшему разряду и стоит бешеных денег. Твой Илья хорошо зарабатывает.

– У него свой бизнес, он мой босс, – коротко говорю я и надеюсь, что Глеб не будет мне читать морали, как это сделал бы Руслан.

– Это ему на пользу, не придется выбивать квоты, если что, даже на серьезное лечение.

Мы останавливаемся у поста медсестры, и Глеб тихо с ней перешептывается, потом достает из шкафчика рядом одноразовый халат и бахилы для меня. Я облачаюсь, но, как только мы отходим в сторону длинного коридора, мне не терпится спросить.

– Глеб, скажи мне честно, все плохо? Ему действительно может понадобиться операция?

– На данном этапе нет, сейчас он стабилен, и препараты, снимающие отек, хорошо работают. Но человеческий мозг штука сложная, нельзя предсказать, какой будет эффект от нескольких ударов при аварии на то, каким он очнется. Нам остаётся только ждать и лечить его всеми доступными средствами.

– Звучит не очень, если честно, – вздыхаю я. Мы у нужной палаты, здесь большая, наполовину стеклянная дверь, чтобы можно было вкатить целую больничную кровать.

Глеб пропускает меня, открыв ее, и проходит следом. Внутри прохладно, полумрак и мягкий шелестящий гул многочисленных приборов и машин. В палате четыре койки, но заняты только три. И мне не хочется думать о том, что кто-то умер, пусть он поправился, и его перевели в обычную палату.

Илья оказывается на самой дальней кровати, возле окна, которое сейчас задернуто жалюзи, чтобы яркий свет не мешал пациентами. Хотя не знаю, реагируют ли они вообще на свет без сознания. Или в коме, как Илья.

– Не бойся, его можно трогать, главное не капельницу и трубки, – тихо говорит Глеб и встает у изножья кровати,  когда я подхожу сбоку.

Мне тяжело смотреть на Воронова вот таким, разбитым и раненым. Но удивительным образом, даже так он умудряется выглядеть так основательно и успокаивающе, будто не в коме, а в директорском кресле призадумался о важных делах и задремал.

Илья лежит на кровати, накрытый одеялом по середину груди, весь в проводах и датчиках, капельницы тянут к его венам прозрачные трубки, над головой мониторы, отмеряющие ритмичный медленный пульс.

Но высокий рост и сила в рельефном красивом теле Ильи сейчас не могут победить странное ощущение хрупкости его жизни в таком виде. Для меня это самый большой диссонанс, потому что Воронов это сила, стремительность, упрямство и власть. Но он так же смертен, как и все.

Смотрю на него, и меня разрывают противоречивые эмоции.

Инстинкты внутри меня тянут укрыть его своим телом ото всех невзгод, укутать заботой, согреть теплом. Может быть, это уже активизировался материнский инстинкт, а может, я действую на подкорке, как его женщина. Ведь до вчерашнего дня я считала его своим мужчиной.

Сложно не признаться себе в том, что я, как любая женщина, даже в романе, не предполагающем серьезного продолжения, уже спустя месяц воображала, что проведу с ним остаток своих дней.

Чертова влюбленность.

– Ему больно? – спрашиваю зачем-то, глядя на синяки и мелкие порезы от стекла на лице Ильи, они тянутся сбоку головы и к самой скуле, видны из-под белого чистого бинта, пересекающего его лоб белой полосой.

Сразу же накатывают воспоминания о крови на его лице, о красной луже, растекающейся по снегу в свете фар, разбитой машины. Лучше об этом не думать, сразу начинает мутить. Но не от того, что кровь – это тошнотворно, а от страха, что это его кровь.

– Нет, он на сильных обезболивающих, но он все чувствует, можешь взять его за руку и даже поговорить.

– Я читала, что пациенты в коме слышат людей… ммм, снаружи.

– Слышат, и чувствуют эмоции и интонации, мозг улавливает это, даже если сознания нет.  Многие врачи верят, что это может помочь пробуждению. Поговори с ним, заставь его мозги работать, глядишь, и проснется быстрей, – Глеб улыбается в конце и подмигивает мне. – Только, пожалуйста, в позитивном ключе. А то не захочет возвращаться, если тут его не ждут.

– Ты сам в это веришь? – испытующе гляжу на Горина.

– Верю, – уверенно, – оставлю вас ненадолго.

Когда он уходит, я возвращаю свой взгляд к Илье. Что ему сказать позитивного, если любая мысль про него и меня рано или поздно заходит в тупик. Он мне изменил, а я согласилась стать его женой. Я от него беременна, а он меня предал с другой.

Осторожно втискиваю руку в его большую безвольную ладонь, мне всегда так нравились его сильные длинные пальцы. Он умудрялся не только требовательно тыкать ими в монитор, заставляя перерисовывать мои смелые идеи в проектах, но дарить мне же ласку и нежность, когда касался моего тела, проводил по губам, прежде чем поцеловать.

– Привет, – вырывается из меня ужасная банальщина, аж стыдно. – Что тебе сказать позитивного? Мы выжили, это уже хорошо. И-и-и… с твоим ребенком тоже все в порядке, он там, наверное, поволновался внутри, но сейчас даже живот почти не болит.

Ровно в этот же момент низ живота прошивает колющим спазмом, будто его внутренний житель решил поддержать беседу. Это, конечно, бред, обычное совпадение, может, действие лекарств закончилось, но я кладу на него руку.

– Малыш передал тебе привет, – вырывается из меня нервное, и на мгновение мне кажется, что линия пульса на мониторе начала скакать чаще. Да нет, показалось.

– Боже мой, так сложно собраться с мыслями, – тру свой лоб. – Я… не знаю, как мне быть. Ты лежишь здесь, ни о чём не подозреваешь, а я… Не могу просто забыть, что ты предал меня, но и бросить тебя не могу. Мне кажется, это какой-то невообразимой подлостью.

На меня накатывают чувства и рвутся слова, которые я не могу остановить даже несмотря на то, что они совсем не позитивные.

– Я очень на тебя зла, Воронов. Я не понимаю, чего ты хочешь. Ты сделал мне предложение, чтобы прикрыть свой косяк? Это должно было быть по-мужски, сделал ребенка, женись? Так? Как это у вас, полигамных мужчин в голове укладывается? – пожимаю плечами. – А знаешь, что обидно? – опускаю взгляд на лицо, – я люблю тебя, идиота, и от этого еще больней. Мне было бы проще, если бы это было не так. Но увы… я тебя люблю. И это не выключается.

Боже, что я несу? Все, что накипело, если честно. Машинально поднимаю взгляд на монитор с его сердцебиением, внезапно очень хочется получить от Ильи какую-нибудь реакцию.

«Я люблю тебя больше жизни и хочу этого ребенка!» – всплывают в памяти его слова.

– Не знаю, верить ли тебе. Так что… придется проснуться и объясниться со мной лично, не люблю вот такие монологи, чувствую себя голой. Ты спишь, а я обнажаюсь до самого мяса. Это нечестно, Воронов! Вечно ты в позиции сверху, даже когда лежишь!

Сжимаю губы, в глазах щиплет.

– Я не желаю тебе смерти, даже после твоего предательства. Я хочу, чтобы ты жил, потому что ты отец моего ребенка… нашего. Чем бы все это ни закончилось. Просто проснись, хорошо? – я трогаю пальцем свое обручальное кольцо. – И скажи все, что ты чувствуешь, не перед лицом смерти! Не когда ты считаешь, что это твои последние слова! Слышишь? Проснись и скажи мне правду! Будь самим собой, проснись всем назло!

И тут я вздрагиваю, потому что рука Ильи внезапно сжимается на моей. Шокировано смотрю на согнувшиеся пальцы, сердце ускоряется до сотни за секунду, вновь поднимаю взгляд, чтобы увидеть, как приподнимаются веки.

Глава 9

– Илья… – я застываю, шепчу одними губами. Мне не кажется, он открыл глаза.

Правда открыл глаза!

Широкие черные зрачки медленно сужаются, раскрывая двухцветную радужку, взгляд упирается в потолок.

– Илья? – в моем мозгу сигнал тревоги, я не понимаю, почему, но шепчу ему громко. – Все хорошо, ты в порядке, в безопасности.

Монитор над головой вдруг начинает пищать. Кидаю на него быстрый взгляд, там пульс подскакивает, цифры горят красным.

– Илья! – касаюсь его щеки, что-то не так. Он будто ничего не видит!

И тут его глаза начинают закатываться, ресницы быстро трепещут… тело вдруг выгибается дугой, затылок в подушку, шея напряжена, а рука, сжимающая мою, так стискивает пальцы, что я неосознанно вскрикиваю от боли.

– Ай! Илья! Илья! – мне больно, но пытаюсь дотянуться до него, вижу, как все тело бьет крупная дрожь, – помогите! Сюда!

Это какой-то приступ, срочно нужна помощь врачей!

Боже мой!

– Отойти, на выход! – в палату залетают медсестры и Глеб, что ждал меня снаружи.

А я не могу отойти, Илья держит меня за руку, да так, что кости хрустят!

Я в ужасе смотрю, как у него синеют губы и у меня темнеет в глазах. Колени подгибаются, и в горле встает ком.

– Сибазон в вену 10 мг! – командует Горин, – держите голову! Кислород! – Вбегает еще один врач, наверное, дежурный, – судорожный приступ, запишите время!

Кто-то отцепляет мою руку, или, быть может, Илья сам расслабляет пальцы из-за лекарства, которое медленно вводят из шприца прямо в катетер на руке. Я пячусь и втыкаюсь спиной в подоконник, медленно отъезжаю в темноту, но глаз от лица Ильи оторвать не могу.

Это ничуть не лучше, чем видеть его окровавленным. Это хуже! Перед глазами плывёт.

– Полина! – это уже Глеб рядом со мной, – тихо, тихо. Сюда. Все хорошо.

Я как в тумане, сердце колотится, звуки заглушает стучащий в ушах пульс, чувствую, что куда-то иду.

– Вот, возьми, мелкими глоточками.

Прихожу в себя на диванчике в холле, напротив сестринского поста, передо мной на корточках Глеб с пластиковым стаканчиком воды.

– Попей, станет лучше, – я послушно, как робот делаю пару глотков, – ты чуть в обморок не упала.

– Он живой? – мой голос такой сиплый, спазмом связки сковало.

– Живой, все хорошо, – забирает стаканчик, садится рядом на диван, – это были судороги, такое бывает при ЧМТ, это не смертельно.

– Он глаза открыл, – сморю перед собой в пространство, – я думала, проснулся.

– Нет, – качает головой Горин, – нет, еще рано, отек не спал до конца. Это была реакция на активность мозга. Ты говорила с ним?

– Да…

– Значит, он тебя услышал, сознание начало работать, но травмированный мозг к этому не был готов. Получилось слишком сильно.

– Я что его чуть не убила?

– Нет, нет, все нормально, – обнимает меня за плечи, – ты тут не причем. Наоборот, это значит, что он на тебя реагирует, именно тебя он слышит даже сквозь кому.

Мои плечи опускаются, силы словно выкачали, падаю головой на плечо Глеба. Я изо всех сил пытаюсь осознать, что происходит, но получается какая-то ерунда. Он меня слышит, но мой голос кидает его в приступы. И думаю я сразу о всяких ужасах.

– Может, мне не стоит?..

– Стоит! Это может быть единичный случай, я назначил ему противосудорожные, если приступ повторится. Но с ним все хорошо, – чуть потрясывает меня за плечи, – слышишь? Это не твоя вина. Я тебе даже рекомендую еще к нему приходить и разговаривать, раз он на тебя реагирует. Будем пробуждать его вместе.

– Правда? – поднимаю голову и гляжу ему в глаза, чтобы найти там попытку меня утешить ложью.

– Только не сегодня, на сегодня хватит с него. Давай я провожу тебя в твою палату, тебе тоже нужно полежать. Тебе такой стресс вреден.

– Что-то не получается без стресса, – бормочу, когда поднимает с дивана и ведет к лифтам.

– Думай о позитивном, о своем будущем малыше, – говорит он в лифте, а моя рука сама ложится на живот, – и с Ильей о нем поговори в следующий раз, это очень хорошие эмоции. Обсуди, как назовете, куда поставите кроватку, все эти радостные мелочи.

Горин говорит, будто сам представляет, но я понимаю, что он не в курсе наших с Ильей отношений, Руслан ему не рассказывал про измену и, что я бросила Воронова перед тем, как он надел на мой палец кольцо.

Пусть так и будет. Сама еще не до конца понимаю, что мне с этим делать. Но у малыша все-таки должен быть папа. Он то ни в чем не виноват.

Глеб отводит меня в палату и дает какие-то успокоительные таблетки, опять мне ставят капельницу от тонуса, и я уплываю в ватную полудрему. Только к вечеру просыпаюсь и звоню Руслану, чтобы во всем сознаться.

– Ты молодец, – говорит мне брат, после рассказа о том, как я ходила к Воронову. Он меня удивляет, – хоть я и злюсь на него, но ты осталась человеком, несмотря ни на что. Горжусь тобой, мелкая.

– Очень смешно.

– Ходи к нему, если тебе это так нужно, пусть очнется нормальным. Потому что тогда я с чистой совестью смогу набить ему лицо, – добавляет суровым голосом, – бить инвалидов мне совесть не позволяет. А так все будет справедливо.

– Умеешь ты вдохновить, Рус, – вздыхаю, но успокаиваюсь. Одним переживанием меньше.

Да, маленький? Глажу живот рукой, что в слинге. Из-за этого пыточного устройства моя ладонь всегда так близко к нему.

– Давай, сестренка, дальше без самодеятельности, мы с Таней ждем, когда ты выпишешься, ей не терпится с тобой познакомиться. Хочет закатить пир горой! Так что нагуливай свой беремчатый аппетит, наготовлю вам ваших странных вкусняшек. Пломбир с селедкой, стейк с варением, клубнику с креветками. Все, что ваши душеньки пожелают.