Лик за покровом света

По хлопку фараона, стражники открыли нижние ворота и ввели в царскую залу всю многочисленную прислугу Потифара. Я молилась предкам, чтобы они дали разум нашим служанкам ответить правильным образом. Тем временем моя госпожа, зашатавшись, опустилась на пол, несмотря на то, что это было грубым нарушением дворцового этикета.

– Какие из этих женщин, были свидетелями того события, прорицатель? – спросил фараон.

По его приказу ранее безмолвный оборванец двинулся с места, и я увидела его знакомый утонченный профиль, виднеющийся из-под свисавших спутанных волос и длинной бороды. Его кожа была столь же бледной, как у моей госпожи, но, несмотря на истощенный вид, он держался прямо и уверенно. Неспешно он подошел к сбившейся в толпу прислуге и указал на нескольких женщин, тщетно прятавшихся за спины других. Внезапно мы услышали его столь знакомый голос, такой же звучный и глубокий, как много лет назад:

– Дорогие матушки, в присутствии владыки мира прошу вас рассказать правду о том, что случилось в тот день в саду великого чати, когда вас вызвали свидетелями?

Служанки испуганно оглядывались. Они находились в присутствии всеведущего любимца богов, каждое слово лжи в присутствии которого грозило им смертными муками не только в этой жизни, но и в следующей. Рядом с ними с одной стороны стояли их грозные господа, а с другой стороны, словно восставший из могилы призрак возмездия, стоял бледный оборванный невольник, внезапно вознесшийся до положения любимца фараона.

К несчастью, в этот раз я не могла осыпать их монетами, и у них не было ни единой поддержки.

Вскоре Манифа, самая младшая из них, не выдержав напряжения, в истерике упала на мраморный пол. Следом за ней повалились в поклоне и запричитали другие:

– Прости нас о, великий сын богов, мы совершили преступление! – вопили они, ползя к подножию трона. – Прости нас! Поддавшись на уговоры и подкуп, мы согрешили, обвинив невинного человека! Этот юноша не нападал на нашу госпожу! Напротив, она пыталась соблазнить его и преследовала в бане и в саду!

Стоило этому признанию сойти с их уст, как по всему двору фараона пронесся возмущенный ропот. Фараон приподнялся с трона. А обессилевшая Зулейха рухнула на пол без сознания.

Потифар совершенно растерялся, он с ужасом взирал то на своего разгневанного правителя, то на лежащую без сознания жену, то на вопящих служанок и, наконец, на молчаливо возвышавшегося узника, глядящего ему в глаза честным взором.

– Я не виноват перед Вами, мой господин, – тихо сказал ему Йосейф. – Вы заботились обо мне как отец, и я никогда бы не смог бы предать Вас.

Однако чати было совсем не до выяснения отношений с бывшим рабом. Он давно уже забыл об этом эпизоде и гораздо больше был испуган гневом правителя.

– Похоже, что, несмотря на высокое доверие, оказанное моему министру, он оказался не способен даже разобраться в проблемах своей семьи и упек в темницу невинного человека. Как же он справлялся с государственными делами нашей страны? – язвительно отчеканил любимец богов. – Мы больше не испытываем доверия к подобному чати и лишаем Потифара его должности, а также всех привилегий и поместий, дарованных нами, – нахмурив насурьмленные брови, вынес приговор владыка. – Я найду другого министра на эту должность.

Раздавленный этими словами, Потифар рухнул на пол и пополз к фараону, пытаясь вымолить прощение.

Однако, брезгливым хлопком фараон приказал стражам вывести Потифара и его бесчувственную супругу.

«Проклятье! Не моргнув глазом, этот дьявол разрушил наши жизни!» – с ненавистью и ужасом подумала я, бросившись к выходу. Осознавая всю глубину обрушившегося на нас горя, испуганная до смерти, я понимала, что мне ни в какую нельзя попадаться ему на глаза. Накинув шаль на голову, я тихонько пробиралась к выходу для прислуги, моля предков вывести меня живой из дворца.

Во дворце фараона возникла страшная суматоха. Похоже, придворные злорадствовали несмываемому позору чужеземной гордячки, столь долго пользовавшейся репутацией самой неприступной женщины страны. Чем более высока была репутация моей госпожи, с тем большим наслаждением обсуждали они подробности ее падения.

Пока внимание стражи было сосредоточенно на причитавших служанках, я незамеченною выбралась к воротам, по которым во дворец попадала прислуга и, пристроившись к торговкам рыбой, покинула пределы дворца. Выбравшись на свободу, я не верила своей удаче, но тревога за судьбу моей воспитанницы не давала мне покоя. Преодолев страх, я начала огибать дворец, чтобы попасть к главным воротам.

Там я увидела огромную толпу.

– Что здесь происходит? – спросила я зеваку.

– Наш бывший чати, покидая дворец владыки, приказал вышвырнуть свою супругу на улицу. И она, похоже, помирает там, на земле…

Услышав эти слова, я, словно тигрица, бросилась сквозь толпу и, колотя людей на своем пути, с трудом прорвалась к центру. Бедная Зулейха без сознания лежала на раскаленном песке.

– Чего стоите? – закричала я на окружавшую ее чернь. – Помогите мне перенести принцессу в любой паланкин. Тому, кто возьмется отвезти нас, я заплачу немало золотых монет!

Повинуясь моему властному крику, один из зевак вызвался отвезти нас на своем верблюде. С трудом мы погрузили на него мою госпожу, я забралась следом и приказала погонщику вывезти нас за пределы города. По дороге я предусмотрительно сбросила с госпожи шитую золотом накидку и завернула ее в свою простую черную шаль. Отдав накидку и золотую подвеску принцессы владельцу верблюда, я приказала ему:

– Ты везешь меня и мою дочь в Фивы. Мы из торгового сословия. И ты ничего больше не знаешь о нас. Понял?

Хмурый старик понятливо кивнул головой и припрятал добычу в холщовую сумку.

– Заметано.

Единственная мысль, которая звенела в моей голове, была – убраться как можно дальше из Инбу-Хеджа. Рассвирепевший Потифар, да и сам владыка могли обрушить на наши головы свирепую кару. А какой же страшной мести можно было ожидать от этого новоявленного пророка!

Я прекрасно понимала, что только незамедлительное бегство могло спасти наши души. Однако… куда же нам бежать? О возвращении домой не могло быть и речи: любые сплетни и слухи стремительно разносились из Египта по соседним государствам. Было понятно, что Ливия никогда не примет опозоренную на весь мир принцессу. Самым безопасным было, пожалуй, попытаться скрыться на окраинах Верхнего Египта – царства, жители которого не были особо расположены к правителю.

На привале, я пошла послушать, о чем толкует народ, и была обескуражена еще более неожиданными новостями:

Потифар, не вынеся потери положения и богатств, повесился в своем дворце. Моя госпожа осталась вдовой! Однако это никак не меняло нашего опасного положения. Следующая новость была еще хуже:

Стремясь освободиться от посягательств главных жрецов, фараон решил укрепить свою власть, приблизив к себе народного пророка. Он назначил своим чати и правой рукой бывшего невольника, даровав ему египетское имя Цафнаф-панеах. Стремительный взлет вчерашнего раба ужаснул меня: неужто его Бог оказался и впрямь настолько могучим, чтобы, преодолев силу предков и местных богов, вознести его с самого дна жизни на вершину славы и почестей? Быть может, где-то на невидимых простым смертным просторах произошла Его схватка с нашими покровителями, и внезапно Он оказался сильнее?

Чтобы там ни было, эта перемена таила для нас смертельную угрозу. Я с содроганием вспомнила, как оплевала и костерила нового министра, когда связанным он лежал в подвале. О, если бы тогда мне знать, кем он может стать в будущем!.. А что касается моей госпожи, то, несомненно, он таит самую лютую злобу на женщину, оклеветавшую его и ставшую причиной того, что свои лучшие годы он провел в смрадной темнице… Единственное, что мы должны были сделать, – скрыться навеки с глаз людей, чтобы никто не догадался, кем мы были…

Опрыскав госпожу водой, я привела ее в чувство.

Открыв помутневшие глаза, она первым делом спросила меня:

– Где он, няня? Ведь это правда? Он жив? Я видела его? Где же он?

– Не знаю, – без зазрения совести солгала я, ради блага принцессы. Я опасалась, что в своем безрассудстве она решит немедленно явиться перед Йосейфом и навлечет на себя суровую смерть. Ведь новый любимец фараона точно не пощадит нас!

– Но ведь он жив? Мы видели его во дворце?

– Правитель отпустил его на родину, – солгала я, – кто знает, где он теперь? Госпожа, сейчас самое время позаботиться о своей безопасности. Владыка разгневан на Вас, мы должны бежать из Египта. А Ваш супруг…

– Он умер, – безучастно сказала Зулейха,– я видела его дух, стенающий у стен его дома.

Услышав эти слова, я вздрогнула, Возможно, в моей госпоже просыпались способности ее предков.

– Но как Вы видели его?

– Не знаю, я, словно нахожусь меж двух миров, – прошептала принцесса. – Я вижу страдающих духов и слышу их имена. Но Йосейфа нет среди них. Он жив, и я буду искать его!

Как всегда все закончилось Йосейфом. Вздохнув, я сказала:

– Хорошо, но сначала мы позаботимся о нашей безопасности! Вы должны забыть свое имя и прошлое. Пускай отныне Вас зовут Рагиль, Вы – дочь торговца рыбой. И мы едем навестить родственников в дальние земли.

В знак согласия принцесса склонила голову. Похоже, ее абсолютно не волновала ни потеря положения, ни грозившая нам опасность. Ее мысли были где-то далеко, а губы шептали одно лишь имя: «Йосейф».

Вскоре нам пришлось сменить способ передвижения. Наш извозчик оказался чрезвычайно жаден и требовал новых вознаграждений, зная о золотых украшениях моей госпожи. Я тщательно спрятала золото в холщовую ткань. Ночью мы сбежали от хозяина верблюдов и присоединились к торговому каравану, направлявшемуся в Фивы. Впрочем, не доезжая до города, я попросила высадить нас и решила скрыться в селениях великой пустыни. Нам было опасно приближаться к большим городам, ведь кто-то мог узнать супругу великого чати. К несчастью, запасы золота и зерна, на которые мы обменивали украшения принцессы, таяли. Зулейха практически не замечала этих проблем. Она привыкла поститься и не вспоминала о еде, если я не напоминала о ней. Для меня же наступившие времена были худшим периодом в жизни. Я стремительно теряла вес и энтузиазм жизни. Вскоре настал тот злополучный день, когда у нас не осталось ничего, и мы были вынуждены побираться по домам рыбаков и селян. Некоторые из них проникались жалостью к благородной исхудавшей женщине, проливавшей горючие слезы и бормочущей одну лишь фразу «Где мой Йосейф?» Они жертвовали нам какие-то объедки, на которые Зулейха даже не смотрела. Как безумная она вглядывалась в лица прохожих и проливала горючие слезы днем и ночью. Иногда мы находили прибежище в храмах местных богов, где на праздниках горожане раздавали пищу и деньги. Зулейха имела обыкновение падать ниц перед любым божеством и жалобно взывать к нему: «Помоги мне найти Йосейфа!»

Между тем я услышала, что этот чужестранец набрал такое влияние при дворе, что фараон собственноручно устроил его свадьбу с дочерью главного жреца храма солнца, Асенефой. Все хвалили ее красоту и ученость, а главное, – этот брак открывал Цафнаф-панеаху доступ к верхушке жреческой аристократии, повлиять на которую жаждал через него фараон.

Вся страна праздновала свадьбу нового чати, в честь этого события храмам было приказано раздавать пожертвования бедным. Я привела Зулейху набрать еду, скрыв от нее, что прославляемый на каждом углу Цафнаф-панеах был ее возлюбленным. И сегодня его связали узы брака с юной красавицей Египта…

Конечно, она не смогла бы этого перенести. Да и какие были у нее шансы? Годы голода и лишений истощили ее тело, ее кожа стала черной и дряблой, тело согнулось как у старухи, голова дрожала на опущенных плечах, а когда-то прекрасные глаза потускнели и ослепли от нескончаемых слез. Увы, теперь на нее не позарился бы самый последний бродяга, не то что любимец фараона, красавчик чати.

1.7. Зулейха встречает своего возлюбленного

Итак, шли годы. Я проклинала нашу несчастную долю. А Зулейха жила в своем мире грез, не замечая ничего вокруг, она бредила Йосейфом и, как заклинания бормотала, все проповеди, которые он когда-либо говорил мне. Я смирилась с тем, что моя госпожа совсем выжила из ума. К несчастью, вскоре она еще и ослепла, и мне приходилось водить ее за руку. Мы скитались по дорогам великой пустыни, вдоль дельты Нила, выпрашивая подаяние у торговцев и земледельцев. Бог Йосейфа оказался слишком мстительным – злой рок совсем подкосил нас, и я лишь ждала, когда Великий Птах заберет нас в свою обитель.

Однажды, после знойного дня, когда мы заночевали под раскидистой пальмой, я крепко заснула, но проснувшись, не обнаружила свою воспитанницу рядом. Испугавшись за несчастную слепую, я вскочила на ноги, чтобы найти ее. К счастью, луна была почти полной, и невдалеке, в кустах, я заметила человеческую фигуру. Приблизившись туда, я услышала сквозь стрекот сверчков и кваканье лягушек тихий голос Зулейхи, стоявшей на коленях и возносившей молитвы невидимому существу:

– О, Бог Йосейфа, я искала Тебя во всех храмах Египта! Я не знаю Твоего имени, но знаю, что Ты дорог моему любимому. Тебе не нужно золото и жертвы. Ты хочешь лишь преданности и чистоты помыслов. Я знаю, что согрешила против всех Твоих законов. Но кто послал мне эту безумную любовь? Отчего она сжигает меня изнутри столько лет? Чем и когда я провинилась перед Тобой, ведь без Твоей воли не шелохнется и травинка! Столько лет я пыталась остановить и заглушить эту невыносимую боль, но это чувство не уходит. Ни на миг я не могу забыть это чувство, когда тысяча солнц взошла в моем сердце и забрала мой разум, мою волю, мой покой! Молю Тебя, освободи меня от этого невыносимого страдания или позволь мне вновь хоть на миг увидеть звезду моих очей! Или уничтожь меня навеки и так позволь этой муке закончиться! Я опозорила свой род, я навлекла беды на своего супруга, я отвратила от себя людей и богов. Худшая из худших и несчастнейшая из несчастных, я никому не нужна и брошена сгорать в костре разлуки. К Тебе, моей единственной надежде, я обращаюсь в полном отчаянии: спаси меня! Прости меня!

Рыдая, несчастная Зулейха повалилась на землю. А я, обливаясь слезами жалости, подошла к ней и прижала ее слабое дрожащее тело к своей груди:

– Кого ты зовешь, бедняжка? – гладя ее по голове, плакала я. – Разве жестокий Бог этого Йосейфа услышит тебя? А даже если услышит, Его сердце наверняка такое же непреклонное и бесчувственное, как у Его слуги. Не трать свои слезы, доченька. Ложись, отдохни.

В конце концов, несчастная принцесса заснула на моих руках. Как ни странно, ни злобные и опасные скорпионы, ни ядовитые кобры пустыни не трогали ее страдающее тело, словно сама смерть отвернулась от нее.

Итак, нас ждал новый день на дорогах Египта. Голод не тетка. Нищие не могут все время скорбеть и плакать, нам нужно было вновь просить подаяние у проходивших караванов.

Тот день был явно неудачным. Мимо нас проходили лишь жесткосердные нубийцы, торопившиеся поставить свой товар в стены Инбу-Хеджа. Они не удостоили взглядом двух старух, сидевших под пальмой на обочине дороги. Я от всей души пожелала им, чтобы все их запасы пищи перепортились, и стала осматривать близрастущие кусты, надеясь найти хоть что-нибудь съестное. Я оставила Зулейху на дороге, где она продолжала проливать горючие слезы.

После полудня с северной стороны показались клубы пыли – то ехал караван богато одетых всадников на лошадях, за которыми следовали верблюды. С новой надеждой я бросилась к дороге и затянула жалобную песню, моля господ быть милостивыми и щедрыми к странницам пустыни. Зулейха в своем вечном безумии плакала и вопрошала:

– Где же Йосейф?

Лица этих всадников были закрыты тканью. Возможно, они не хотели вдыхать дорожную пыль. Один из них, остановил скакуна и, свесившись с седла, подал мне холщовую сумку с хлебом и несколько серебряных монет. В этот момент до его слуха донесся жалобный голос принцессы. Вздрогнув, он отъехал в сторонку и что-то сказал своим спутникам. Вскоре весь отряд продолжил свой путь, но двое всадников отделились от него и направились к нам, ведя за собой верблюда.

Я только начала кушать поданный нам хлеб и заставлять госпожу следовать моему примеру. Внимание вооруженных людей заставило меня напрячься.

– Как вас звать, старушки? – обратился к нам один из них. – Наш господин приказал нам доставить вас в его дворец.

Эти слова ошарашили меня:

– А кто ваш господин и по какой причине мы должны ехать с вами?

– Наш господин – великий чати Египта, Цафнаф-панеах, – важно ответил мужчина. – Он услышал, что эта старая нищенка зовет его и захотел помочь ей. Он торопится в Фивы по важному государственному вопросу. Но приказал доставить вас в его дворец, чтобы оказать вам всю необходимую помощь.

Услышав эти слова, я почувствовала, как кусок хлеба застрял у меня в горле, и закашлялась, мечтая умереть на месте и прямо сейчас.

К счастью, Зулейхе имя Цафнаф-панеах ничего не говорило, и она сидела с полной безучастностью, что-то бормоча себе под нос. Сообразив, что наш враг, судя по всему, не узнал нас спустя многие годы бедствий, я надеялась выкрутиться:

– Слава великому чати! Меня зовут Кирена, а это моя дочь, Рагиль. Несчастная, она слепа от рождения и немного не в себе, не стоит обращать внимание на ее речи. Мы дети пустыни и не стремимся в царские дворцы! Благодарим вас за пожертвование, нам достаточно этой милости!

– Наш чати не желает, чтобы в подвластных ему землях было хоть одно страдающее существо. Он заботится о народе и следит, чтобы все были защищены и довольны, – возразил всадник. – Вы обе стары и слабы, а твоя дочь еще и слепа. Великий чати не простит меня, если узнает, что я оставил вас на дороге, нарушив его приказ.

Так помимо нашей воли нам было навязано благодеяние. Всадники водрузили нас на верблюда и развернулись обратно на север. Я лихорадочно соображала, как нам спастись. К счастью, годы и лишения неузнаваемо преобразили наши тела, и была надежда, что Йосейф не узнает нас. Главной проблемой была Зулейха, которая могла разговориться в любой момент. Но она была слепа, и я надеялась задурить ей голову, чтобы она не поняла, кем был чати Цафнав-панеах.

– Дочь моя, молчи в присутствии великого чати и благодари его за милость, склонившись в поклоне, – внушала я ей на дороге. – Не смей произносить ни слова в присутствии этой великой личности, дабы не осквернить его божественный слух.

– Напрасно, матушка ты так боишься нашего властелина, – вступил в беседу, сопровождавший нас охранник. – Цафнаф-панеах, несмотря на свое высокое положение, добр и сострадателен. Каждый день он выслушивает жалобы бедняков и помогает страждущим. В годы голода он помогал не только нашему народу, но и чужестранцам. Весь Египет благословляет его имя за мудрую и честную политику. Даже враждебные соседи подчинились, благодаря ему, нашему фараону, любимцу богов. Наш сиятельный фараон, олицетворение справедливости, безмерно доволен своим чати.

– И все же не стоит осквернять слух великих мира глупыми речами, – покосилась я на словоохотливого стражника. – Мы люди невежественные, можем помимо воли сказать глупость, испытывая терпение великодушного…

– Наш милосердный господин прощает даже ненавидящих его врагов, с чего он станет обижаться на речи неучей? – пожал плечами наш спутник.

– Вот как? – упоминание о прощении заинтересовало меня. – И как же он прощает своих врагов, наш господин?

– Я расскажу тебе одну историю, старушка, которую ты, возможно, слышала, о братьях чати?

– Братьях? – изумилась я, поскольку вопрос о происхождении и семье Йосейфа всегда был для нас тайной за семью печатями. – Я буду благодарна, если ты расскажешь нам об этом.

– Наш чати родился в одном из знатных родов хэка-хасут в Паддан-Араме. Он был любимым сыном их пророка и унаследовал от него провидческий дар. Его братья завидовали ему. Сговорившись убить его, они избили его и бросили в яму. Там его нашли торговцы и привезли в нашу страну. Пройдя великие испытания, он стал правой рукой фараона. Он предупредил владыку о приближающихся неурожайных годах и подсказал, как запастись зерном на это время. Благодаря его расчетам, когда вся земля страдала от голода, Египет оказался незатронутым несчастьем. В эти годы его братья, гонимые голодом, приехали в Египет просить помощи. Наш милосердный Цафнаф-панеах, простил им их злодеяние и дал им прибежище на нашей земле. Из любви к чати, наш мудрый фараон, любимец богов, даже даровал землю семье чати. А тот еще раз показал свое пророческое чудо. Он вернул зрение своему ослепшему от слез и горя отцу. Теперь вся их семья безбедно живет в нашей стране. И это при том, что эти братья пытались убить его.

Я внимательно выслушала эту историю. Возможно, если этот блаженный чудак простил своих братьев, он сможет простить и нас… хотя братья есть братья – родная кровь. А кто захочет прощать чужаков, испортивших тебе лучшие годы жизни?

Взглянув на принцессу, я заметила, что она по-прежнему погружена в мир своих грез и, возможно, ничего не слышала из нашей беседы.

На следующий день мы достигли белоснежных стен Инбу-Хеджа. Этот раскинувшийся в устье Нила город-гигант, похоже, разросся еще больше за последние годы. Минуя многочисленные мастерские и строительные верфи, окружившие стены города в наше отсутствие, я заметила, что прошедшие десятилетия явно увеличили процветание нашей столицы. Жизнь здесь кипела, как никогда. Как ни странно, на дорогах совсем не было нищих и попрошаек. И мы с моей госпожой выглядели как самые убогие личности в этих местах. А ведь когда-то, десятилетия назад, весь город склонялся к стопам моей госпожи, самой красивой и влиятельной аристократки Инбу-Хеджа… Проезжая по улицам города, я чувствовала, как слезы наворачиваются на мои глаза при воспоминании о тех сытых и беспечных временах. Какой злой рок отнял у нас все и обрек нас униженно въезжать в город в качестве бездомных попрошаек?

Дворец нового чати находился невдалеке от резиденции фараона. Хвала богам, он не занял апартаменты своего предшественника, и нас не ввезли в наш собственный дворец.

К счастью, Зулейха была слепой и не видела, куда ее привезли. С полным равнодушием она спрыгнула с верблюда и, опираясь на мою руку, поковыляла следом за стражником. Тот сопроводил нас по входу для прислуги в небольшую прохладную комнату, служившую, очевидно, помещением для ожидавших посетителей. Сюда молодая служанка принесла для нас два подноса с едой и кувшин с прохладной водой. Обрадовавшись обеду, я с жадностью набросилась на еду, уговаривая госпожу отведать хотя бы немного пищи. Принцесса машинально съела пол ячменной лепешки и отпила немного воды. Тяжело вздохнув, она вдруг сказала:

– Что-то мне неспокойно, няня. Мое сердце стучит так сильно, как будто хочет выпрыгнуть из груди. Где мы? И почему мы покинули мать-пустыню?

– По воле богов, мы во дворце нового чати, – ответила я, жадно глотая суп. – Он захотел облагодетельствовать нас и приказал привести сюда. Будь осторожна, моя госпожа, не обмолвись о том, кто мы.

После плотного обеда, которым уже давно не баловался мой бедный желудок, я прилегла на циновку, желая отдохнуть и поразмыслить над своей речью. Я взяла с Зулейхи обещание, что она позволит мне самой переговорить с Цафнав-панеахом, и не проронит ни слова, притворяясь глухонемой. Если же боги прольют на нас милость, возможно, чати вообще забудет о нас, и мы с миром незаметно ускользнем из его дворца…

Вопреки моим мечтам, после обеда тот самый словоохотливый стражник вновь явился к нам.

– Его милость чати Нижнего и Верхнего Египта, луноликий Цафнав-панеах приказал привести двух нищих старух-просительниц к нему.

– А что так скоро, он сам, наверное, недавно возвратился? Хоть покушать-то успел? – недовольно спросила я.

– Женщина, наш властелин имеет привычку вкушать только после того, как поможет всем просителям и выполнит все обязанности, – снисходительно ответствовал страж.

– А мы ничего и не просим, – буркнула я, – долгих ему лет и счастья…

Мы медленно заковыляли за этим болтливым молодцем по просторным коридорам дворца, пока не оказались на широкой открытой террасе, окруженной высокими пальмами и вьющимися лозами цветов. В этом тенистом и прохладном месте главный министр, сидя в окружении своих помощников и членов семьи, принимал своих посетителей.

Мы вползли туда на коленях, старательно закрывая свои лица накидками. Исподлобья я бросила короткий взгляд на хозяина дворца и с болью узнала его высокую статную фигуру. Он стал немного справнее и шире в плечах, с которых ниспадала белая вышитая золотом накидка – одеяние знатного вельможи. При этом его утонченное красивое лицо совсем не изменили пролетевшие десятилетия. Только несколько седых прядей появились в черных, зачесанных назад локонах вьющихся волос. Да, это был он, Йосейф, − прекрасный, ставший еще более красивым, несмотря на прожитые годы. Слева от него сидела высокая дама в роскошных золотых одеждах. Ее лицо сияло горделивой красотой египетской аристократки. Это была Асенет, знаменитая дочь главного жреца Гелиополя.