Ищущий

Утром, еще до восхода солнца, когда все жители поселения еще видели сны, я вышел в бескрайние луга Минотории, окутанные туманом. Лишь стражи стояли у окраин поселения, неся свое молчаливое дежурство. Утренняя прохлада заставляла поежиться, но я шел дальше по влажной от росы траве туда, где должен быть Ивенгард – столица всех окрестных земель. Я пытался запечатлеть неописуемо красивые луга в своей памяти такими, какие они есть, чтобы спустя годы, можно было вспоминать этой прекрасный край.

Во славу Всесоздателя

Гремел гром. По тракту текли грязные ручьи, под ногами чавкала грязь, а тяжелый плащ промок до основания, мешая идти и сковывая каждый шаг. Башни Ивенгарда едва виднелись через стену дождя как размытые силуэты, и было непонятно, как далеко до него еще идти. Ледяные капли дождя били по лицу и, казалось, что это никогда не прекратится.

Я шел еще около часа, прежде чем увидел впереди едва различимый свет костров. Я не знал, кто сидит у костров, но все же, почувствовал некое удовлетворение, ведь за три дня пути я не встретил ни одного человека. С каждым шагом я все приближался к заветному теплу, и вскоре стал слышать гомон лагеря.

Под отвесной скалой лагерем встал большой отряд солдат с бело-синим знаменем, которое я раньше никогда не видел. Еще за десяток метров до лагеря меня остановил постовой, промокший до нитки, как и я. Я представился ему и попросил пустить отогреться и немного отдохнуть, на что тот грубо ответил отказом. Позади него раздался громкий и недовольный голос.

– Ты ж что ж, в дождь на пост поставили, так все ж, на всех кидаться надо как тот пес? Пущай парня, пусть пройдет.

– Есть, пущать парня. Проходь давай, не задерживайся, – отвечал с нескрываемой злобой постовой и с завистью смотрел, как я иду к костру.

– Ну ж, стал быть, садись, коль пришел к нашему ж лагерю, да рассказывай куда ж путь то держишь, – с радушием принял меня один из солдат. Сухо ответив, что держу путь в Ивенгард, я, протягивая руки к костру, заветному и, казалось, давно забытому теплу. Здесь, под отвесной скалой, было относительно сухо, особенно у самого подножья, куда почти не попадал дождь.

– В Ивенгард, стал быть… ну ж, и мы туда, да только ж, не пущают пока тудыть, пока дожди то идут ж. Мол, река из берегов выйти может, и людей же, надо ж наоборот за город. Вот мы тут и стоим же, уже дня три как. А ты сам, откуда ж будешь то? Вижу ж, не местный ты, коль на флаг так смотришь.

– Из Рутии. Ищу лучшей жизни. – Мужчина в доспехах, который пустил меня в лагерь, похоже, был тут главный. Он осмотрел меня с ног до головы, кивнул, уставив взгляд в землю, после чего снова заговорил.

– Лучшей жизни… Не там и не тогда ты ее ищешь. Ивенгард же сейчас – гниющая и смердящая помойка. Лучшая жизнь здесь сейчас разве что только для крыс. Тут и наводнение ж, и ересь развелась, и лорды ж короля слали, что хотят то ж и воротят. Особенно Вальтер. А уж церковь то ж, ух чего делает.

– Командир, нам не нужно…

– Цыц будь, нужно аль не нужно я сам решу, – прервал рядового мужчина в доспехах, который тут главный, – так вот о флаге то ж, это флаг Ивенгардской церкви ж. И мы, сталбыть, церковные, токмо не служители, а служивые, войска, значить. И о чем ж я говорил то… Ах, да, о церкви то ж. Инквизитор верховный то уж совсем власть почувствовал, так самого его Преосвященство Епископа не слушает же. Шо хотит то и воротит. А ты, парень, коль жизнь лучшую ищешь, так присоединяйся к нам. Ты ж крепкий как тот бык, хоть и щупловат. Как ливни ж кончатся, коль хошь, мы тебя в свой отряд запишем. Ну ж, что скажешь?

Предложение было заманчивым, и, если верить командиру, церковь Ивенгарда сейчас наиболее сильна. Я не дал согласия или отказа, ведь был ужасно уставшим, и лишь ответил, что пораздумаю над предложением. С позволения командира я ушел к костру, вокруг которого на лежанках спали солдаты, и прилег на единственной свободной из них. Плащ все еще был тяжелым от воды, и я положил его рядом с костром сушиться, после чего провалился в глубокий самозабвенный сон.

Проснулся я от луча солнца, светящего прямо в глаза. Костер давно погас, но солнце приятно пригревало кожу, от чего я на мгновение вспомнил родные края. Было уже около полудня, и большую часть лагеря уже свернули. Поднявшись с лежанки и сделав глубокий медленный вдох, я почувствовал приятный запах сырой земли и мокрой листвы, а до ушей доносилось, почти забытое в нескончаемом шуме дождя, пение птиц, которое я не слышал, казалось бы, вечность. Посреди лагеря стоял командир, осматривая клинок и одновременно следя за сборами отряда.

– Проснулся ж, парень. Я-то думал, ты до вечера тут спать собрался, а мы, как видишь же, уже собирамся отчаливать, или ж уходить, сталбыть. Коль до вечера ж дождя не будет, так и в город ж пустят. Не надумал по моему предложению?

– Еще нет… но если позволите, то я бы отправился в Ивенгард с вами.

– Конечно, парень. Не знаю почему, но нравишься ты ж мне. Чувствую вот, что с тобой в битву идти не страшно ж.

Я ничего не ответил, лишь кивнул. Не желая быть ненужным попутчиком, я принялся помогать солдатам со сборами, и подмечал их одобрительные взгляды. Примерно через час мы уже шли по размытому и хлюпающему под ногами и колесами тракту. Повозки постоянно увязали в грязи, но к счастью, их было не много и все они шли порожняком. Дорогой я часто разговаривал с командиром, который много мне рассказал про Ивенгард, про короля, местные земли и их правителей и в особенности он много говорил про великого Инквизитора, чье имя ни разу не упомянул. Он говорил про его одержимость упырями, что он тратит неимоверные деньги на агентов и на снаряжение собственной церковной армии, и что за многие годы он так и не смог предоставить каких-либо весомых Епископу доказательств, которые подтвердили бы обвинения Инквизитора в адрес многих лордов, и подтвердило бы существование нежити и упырей. По словам командира, королю давно было все равно на свое королевство, и якобы, король давно мертв, так как много месяцев не появлялся на людях и не покидал своего дворца, что стоит на холме среди города.

Довольно скоро мы вошли в небольшой городок, который командир именовал Бестхейвеном, городом охотников и самым близким к столице поселением, которое находится на границе между землями лорда Вальтера и личными владениями короля, поэтому местные платят пошлину обоим. По всему городку в самом разгаре было строительство сигнальных башен, точно таких, как в моей деревне. Их вид заставил меня вновь погрузиться в мысли о доме, который остался далеко позади, со всеми людьми, которые мне так дороги. Резко я почувствовал желание вернуться назад, вновь увидеть знакомые дома и поля, знакомые лица, обнять родителей, но родной сердцу Рамбервед был позади… так далеко позади, за Прекрасными краями Минотории, за лесами Ивенгарда, в Рутии, что возвращаться назад было попросту глупой идеей.

Бестхейвен вскоре так же остался позади, а стены Ивенгарда с каждым шагом были все ближе. Мы шли медленно, но к вечеру уже стояли у ворот города. Под подъемным мостом кипела бурная река, ревя и пенясь среди камней, она билась о пологие склоны рва. Это были последние мгновения, когда я вдыхал чистый свежий воздух, и спустя всего пару мгновений в нос ударил жуткий смрад помоев и разложения, словно мы пришли к огромной выгребной яме. Кроме этих двух самых сильных и тошнотворных запахов угадывался запах сырости и плесени. Весь отряд чем мог закрывал носы, ибо дышать здесь было на просто невозможно. Вид местных угнетал еще больше, чем запах в этом отвратительном месте.

Грязные по шею с размытого тракта, отряд выглядел гораздо лучше и опрятнее здешних горожан. Из-за грязи было сложно даже рассмотреть их лица, на которых сейчас можно было различить лишь глаза и висящие сосульками бороды мужчин, и свисающими точно такими же грязными сосульками волосами женщин. Дети, которые то и дело мелькали между покосившихся полуразвалин, и вовсе не были похожи на людей, скорее напоминая небольших причудливых двуногих зверьков.

Отряд долго шел по трущобам города, пока не уперся в городские врата. Их охранял чуть ли не полк солдат в бело-синих одеяниях и с изогнутыми зигзагом мечами. Командир пояснил, что это личные гвардейцы его Преосвященства Епископа, охраняющие единственный вход в храм Ивенгардской Церкви. Размышления о Боге раньше всегда ставили меня в тупик, так как если нас создал Бог, кто-то должен был создать и его. И если он создал нас, то у него должна была быть причина, и главное – есть ли Бог вообще? Священник Рамберведа никогда не отвечал на эти вопросы, либо от того, что не знал сам, либо же знал то, к чему простые люди не готовы.

Весь отряд остановился у ворот, окованных сталью. Храм больше напоминал крепость, но это не казалось странным, ведь по словам командира церковь имела огромное богатство, сравнимое с королевской казной.

– Слава Всесоздателю, братья. Прошу вас всех показать пропуска.

– Слава Всесоздателю. Послушай, брат, тут такое дело ж… Рекрута привели. Он, понимаешь же, без пропуска.

– Оформим внутри. А ваши пропуска? Хм… проходите.

Ворота со скрипом и грохотом тронулись, и мы вошли. За этими громадными воротами был совершенно иной вид. Я думал, что это ворота самого храма, но оказалось, что это целый район, в центре которого возвышалась огромная белокаменная башня храма. Дороги улиц были вымощены, подметены и чисты. У каждого из домов располагался небольшой сад, а сами дома были сложены из белого камня, обвиваемые плющом с прекрасными синими цветами. Район совершенно не был похож на тот, что остался за воротами и даже солнце, казалось, тут светит чуть ярче.

Мы шли по мощенным улицам, а от клумб и садов с ветром доносились сладкие запахи цветов и мокрой травы. Людей на улицах было совсем немного, и по дороге, я видел от силы двоих или троих, которые спешили скрыться в своих домах. Я обратился к командиру, на что тот шикнул, и сказал, что здесь нельзя об этом говорить. Мы подошли к очередным воротам, возле которых так же стояли стражники в сине-белых цветах. Их латы отражали лучи заходящего солнца, но мне казалось, что от них исходит угроза, нежели благоговение или уважение к служителям Церкви.

Ворота отворились после проверки пропусков, и мы вошли в просторный пустой зал, посреди которого была широкая лестница, ведущая куда-то вниз. Внизу оказался зал еще более просторный, я бы описал его как колоссальное подземелье, обустроенное как казарма для церковной армии. Здесь было на удивление тихо, хоть и все было забито людьми. Лишь наши шаги нарушали эту тишину, которой был пропитан воздух. Тишина и безысходность. Так мне показалось сразу, как мы спустились вниз. Лица людей были угрюмы, словно их заставляют здесь быть. Командир подозвал меня к себе в угол, где никто не мог нас услышать.

– Это ж, парень, все невольники. Я ж вижу, что ты об этом хошь справиться, верно? Верно, по глазам вижу. Но оно ж как… не принято тут об этом, понимаешь? Их сюда Инквизитор притащил, чтоб грехи ж свои отработали во славу Всесоздателя… а люди… инквизитор же на упырев охотится, вот люди и шкеряться кто куда могет, особенно здесь, в районе храма. И ты ж смотри, мы-то солдаты вольные, поэтому ж ночью вольны в кабак заглянуть, да только ж один по городу не шастай. Понял? Вижу ж, что понял, молодец, парень. А теперь койку выбери себе.

Я сделал так, как сказал командир, не задавал вопросов, не говорил ни с кем из невольников и выбрал себе место поодаль от всех. Ночь прошла тихо, и от усталости я не видел снов. Пробуждение было не самым приятным. На всю казарму раздался громкий возглас, от которого все резко встали, и в воздухе повисло такое напряжение, что было тяжело дышать. Я, не понимая происходящего, сидел на месте и пришел в себя только когда перед моими глазами, уставившимися в пол, возникли сапоги.

– Какого беса ты сидишь?! Встать!

Вскочив, я увидел перед собой высокого седоволосого человека с горящими от злобы и ярости глазами. Его лоб был изрезан морщинами, на которые спадали его длинные волосы. Доспехи его были черными, в отличие от тех, которые носили все остальные воины церкви, а наплечники изображали ощерившихся волков. Он схватил меня за грудки рубахи, швырнул на пол и заговорил громко с нескрываемым пренебрежением и ненавистью.

– И это называется солдат?! Такими вы хотите быть, искупая свои грехи перед творцом? Силы дьявола растут, и вы будете с ними сражаться! Если же вы так же ничтожны, как и он, то не видать вам прощения от Всесоздателя! Заковать его, пусть подумает над своим поведением.

Меня тут же подняли с пола и поволокли в другую часть зала, куда я даже не заглядывал накануне вечером. Там оказалась темница, темная, тесная, холодая и сырая. Я так и не понял, в чем заключалась моя вина. Прошло какое-то время и запястья, закованные в кандалы, начали ныть и болеть. Секунды тянулись как смола, и я не мог сказать, как долго пробыл закованным, лишь чувство жажды и голода давали понять, что довольно долго. Снаружи было тихо, и из-за двери не доносилось ни шороха, только монотонный звук падающих с мокрого потолка капель.

Я погрузился в размышления и вскоре, неким чудом, заснул, не взирая на тупую боль в запястьях. Проснулся я так же неожиданно, ведь на голову мне одна за другой капали ледяные капли воды. Я дернул ногами, и оказалось, что стою в воде почти по колено. За дверью слышалась возня и нервные крики, и, казалось, все тоже ходили в воде. Я крикнул, в надежде, что кто-нибудь услышит и придет, но никто не слышал. Вода прибывала, и совсем скоро я уже по пояс стоял в ней, чувствуя, как судороги то и дело начинают сковывать ноги. Я снова крикнул, потом еще и еще, пока к двери не стали приближаться рассекающие воду шаги.

– Отведенные тебе ж часы окончилися, парень. Давай, иди быстрее, помощь нужна ж.

– Что происходит?

– Шо-шо, потоп у нас же. Молния в крышу ка-а-а-а-к жахнет, так и дыра ж теперь, вся вода внутрь и прет же. Давай быстрее.

В подземной казарме царил хаос. Солдаты выносили все вещи наверх, по залитой водой лестнице. Командир толкнул меня вперед к остальным, чтобы я им помогал, и сам тоже принялся за работу. Воды становилось все больше и когда я с одним из солдат подняли тяжелый платяной сундук наверх, и резко опустили его наземь, к нам подошел тот самый седой мужчина. Он не скупился на бранные слова, и, если бы не потоп, он бы снова заковал меня в темнице. К моему счастью, у него были другие дела, и он удалился, продолжая бранить всех вокруг. Я спросил у солдата, с которым переносил вещи, кто этот скверный человек. Узнав ответ, я пожалел о своем любопытстве, ведь это оказался никто иной, как всем известный Инквизитор Хибориа, правая рука самого Епископа, помешанный на охоте за упырями, причисленный к лику святых Ивенгардской Церкви. Одним лишь своим сквернословием он заслуживал быть четвертованным, и совершенно не был похож на святого. Но никто не смел сказать это вслух, или, не приведи Всесоздатель, сказать это инквизитору в лицо.

Мы продолжали перетаскивать вещи наверх, пока подземелье совсем не опустело. После мы направились к главному храму. Он был больше похож на белокаменный дворец, нежели на храм. Фасад возвышался на десятки, может на сотню метров над землей, и увидеть скаты крыши или же купола, какие видно со всех районов города, отсюда было невозможно. Моему удивлению не было предела, когда мы вошли через врата, как я думал, самого храма. Это действительно оказалась стена, защищающая сам храм. Я услышал, как некоторые солдаты-невольники называли это место собором Святого Верниона, резиденцией Епископа и центром всей Ивенгардской церкви.

Собор был еще выше стен, что защищали его, и от земли до карниза возвышались исполинские колонны, вокруг которых двойной спиралью, словно вихрь, закручивались золотые ленты со странными письменами на неизвестном древнем языке, который я никогда и нигде не видел. Посреди площади, что возле входа в собор, стоит фонтан, из того же белого камня и с причудливой резьбой с иероглифами на все том же неизвестном языке. Огромные ворота храма, окованные переливающимся серебристым металлом, отворились, и мы вошли внутрь. Моему взору открылось зрелище невиданной красоты. Своды собора возвышались над головами на сотню метров, удерживаемые необъятными колоннами с золотыми спиралями вокруг. Под самым сводом была сложена изящная мозаика, описывающая рождение Всесоздателя из Великой Пустоты, когда еще не существовало звезд и самих законов мироздания. Освещалась мозаика неведомым чудом, которое я не могу объяснить, ведь свет исходит от неких сфер, висящих прямо в воздухе, не имея под собой абсолютно ничего. Невольно мне вспомнились образы, виданные мной в подземелье под священной рощей минотавров. Города народа гор освещались чем-то похожим, но то были лишь образы прошлого, а здесь я воочию наблюдал подобное чудо.

Вперед вышли несколько священников, своими шагами выводя меня из своеобразного транса. Их тяжелые от воды одеяния, шитые золотом, выдавали высокие саны, и один из них на распев начал что-то говорить, но в его песнопении было невозможно разобрать слов. Тогда вперед подался другой служитель, который приказал идти за ним. Насладиться красотой собора более было невозможно, ибо священник поручил нам вынести все содержимое подвалов собора наверх. Все воины-невольники и те, что были добровольцами, принялись за работу.

Подвалы собора были не менее интересным и даже красивым местом. Хоть вода и доходила до груди, на стенах, освещаемых летучими сферами света, можно было рассмотреть фрагменты изображенных на них исторических сюжетов. На одном таком, наиболее заинтересовавшем меня изображении, я увидел нечто похожее на то, что видел в пещере под священной рощей минотавров, а именно устремляющиеся к небу каменные колонны, оставлявшие за собой огненные следы.

К моему сожалению, вода быстро скрыла от глаз большую часть рисунков, и больше ничего не привлекало моего внимания, кроме сундуков и ящиков, которые мы носили наверх. Каждый из них позвякивал, словно полный монетами, и, взяв очередной сундук, я достоверно убедился в правоте сей предположения. Не удержав тяжелой ноши, мой компаньон выронил сундук из рук, и на пол высыпались чеканные золотые монеты. В этот же момент подоспели священники и несколько гвардейцев, державших в руках кнуты. Рассекая воздух, кнуты вонзались в спину компаньона, разрывая плоть до самых мышц. Гвардейцы вынесли едва живого человека прочь из залы, а священники нараспев стали что-то говорить, из чего я смог разобрать только одну фразу: «Во славу Всесоздателя».

Когда все содержимое затопленных подвалов было перенесено наверх, нас построили посреди улицы под проливным дождем, и вдоль кривой шеренги шел, гордо подняв голову, инквизитор Хибориа. Я был удивлен, что такой человек, как он, вообще способен поощрять действия других. От имени церкви он наградил мешком серебряников всех командиров, а простым солдатам пообещал поднять жалование на два серебряника. Командир отряда, с которым я пришел, обратился к инквизитору. Его мертвенно бледное лицо ясно давало понять, что он адски боится говорить с инквизитором, но все же он решился. Командир подошел к седовласому и стал что-то нашептывать на ухо. Взгляд инквизитора остановился на мне, а на его лбу собралась недовольная складка морщин. Он перевел угрожающий взгляд на командира, и, не говоря ни слова, кивнул. Командир склонился в поклоне и вернулся в строй.

– Сегодня все вы заслужили отдых! Веселитесь во славу Всесоздателя!

– Во славу Всесоздателя! – хором, как один, повторил каждый солдат в строю. Когда прозвучала команда разойтись, я сразу нашел командира и узнал, что он сказал инквизитору. Он рассмеялся и весело улыбнулся, но не ответил, лишь позвал идти в таверну вместе со всем отрядом.

Мы пришли в район города достаточно зажиточный, и воинов церкви приветствовали с благоговейным страхом. Дождь продолжался, но на улицах продолжали сновать люди. Вскоре мы подошли к трактиру. Внутри было тепло и пахло жареным мясом и пивом. Трактирщик уже ожидал нас, ведь по воле Церкви весь трактир на эту ночь принадлежит нам.

Солдаты расселись за столы, и командир отряда пригласил меня сесть вместе с ним.

– Так вот же, парень. Касательно твоего вопроса, – Командир осушил кружку пива, вытер усы и посмотрел на меня, – Да, вот что ж… Страху я знатно хапнул, но, парень, ты теперь официально член священной армии Ивенгардской Церкви! Ну, мужики, приветствуем ж в наших рядах новобранца! Во славу Всесоздателя!

Вопль солдат, подобно раскату грома раздался в таверне, и даже трактирщик кричал со всеми. Я совершенно не ожидал такого приема в отряде. Все они были похожи на большую семью, связанную общим делом, и теперь я был с ними, хоть и не был уверен, что хочу этого.

Мы долго разговаривали с командиром, и он, не переставая пил пиво, я же выпил всего пару-тройку кружек. Он рассказал мне свою историю, рассказал, как во время прошлой войны с сартаканцами потерял брата, как его старший сын перебрался жить в Долину Холмов, что близ Калидомских гор, а там вскоре пропал. Рассказал он и о том, как попал в армию Церкви три года назад. Во время очередной охоты на ведьм инквизитора Хибории, тот пришел в деревню командира. Звать его, к слову, Никола. Инквизитор искал в деревне ведьм и упырей, и, не найдя никого, он приказал оставить деревню. Никола в тот день был на охоте, и вернулся как раз в тот момент, когда солдаты инквизитора собирались покидать деревню.

Никола, с его слов, чувствовал неладное, а потому поспешил домой и застал двух солдат, выходящих из его скромной хижины. Растолкав их в стороны, он бросился внутрь, где обнаружил тело своей жены с перерезанным горлом. Закусывая жареным угрем очередную кружку пива, он стал говорить неразборчиво, и я не понял, что произошло. Когда же он вновь стал говорить понятно, повествование перешло к тому, что сам инквизитор покарал ослушавшихся его приказа и на месте, без суда, казнил убийц. Взамен он взял на службу Николу, который охотно согласился присоединиться к святому делу инквизитора сразу же, как похоронит жену. Так Никола и стал командиром отряда святой армии его Преосвященства Епископа, под началом его правой руки – инквизитора Хибории.

Эта история была последней понятной из всех, которые рассказал Никола. Я больше даже не пытался понять его пьяного бормотания, которое со временем переросло в драку с одним из солдат в отряде, которую назвали дружеской разминкой перед походом. Только сейчас я вспомнил слова инквизитора о завтрашнем походе. Никто из присутствующих не мог или не хотел мне ответить о сути похода, но я узнал, что у нас с утра еще будет время на подготовку.

Всю ночь лил дождь, который долго мешал заснуть, и, даже не смотря на сильную усталость, задремал я лишь далеко за полночь. Внизу, в зале, все еще кутили вояки инквизитора, но это уже не мешало. Во сне я видел неописуемые красоты далеких миров, чьи образы с недавних пор стали посещать меня во снах. Бескрайние горные цепи, с высочайшими пиками зеленого стекла, блестящего при свете красного солнца, занимающего половину небосвода. Меж гор, по ущельям, текли реки серебристого цвета, переливающиеся при свете дня, и губящие любое живое существо, подходящее к ним близко. В этих реках была вовсе не вода, а жидкий серебристый металл, отравляющий вокруг все живое. И лишь немногие могли находиться рядом с ними. Во сне я видел, как каменные великаны свободно переходят через эти ядовитые реки металла, который стекал обратно с их каменных ног. Великаны спускались в свои подземные города невероятной красоты, полные чудес, каких не видел человек. Стеклянные пики были превращены гигантами в города искусства, с высеченными изнутри сюжетами и историями прошлого, настоящего, и будущего. Я видел во сне, как эти каменные великаны, медленные и могучие, передвигаются меж исполинских змееподобных деревьев на чем-то, что я не могу описать иначе, как парящие в воздухе, связанные друг с другом едва видной синеватой энергией, камни. Я видел колоссальные дворцы и храмы, высеченные в скалах, населенные миллионами каменных гигантов, которые когда-то покинули наш мир. Я видел и каменные колонны, на которых они это делали, но гораздо большие и совершенные. Но ничто не может длиться вечно, и сон тоже.

С первыми петухами я поднялся с кровати, и, прислушавшись, понял, что не все ложись спать этой ночью. Благополучно миновав пытавшихся споить меня новообретенных товарищей, я направился на городской рынок. К большому облегчению дождя не было, но чувствовался запах сырости и плесени, которыми уже успел пропитаться весь город. Чувствовалось так же, что скоро вновь пойдет дождь, от чего я решил поспешить.

В поисках рыночной площади я размышлял над тем, от чего бежал в Рутии, и к чему пришел здесь, в какую авантюру ввязался. Я хотел избежать службы в армии короля, но попал в армию церкви. Сомнения о правильности моих действий не давали мне покоя, но я убеждал себя в той мысли, что сейчас это наилучшее решение, не имеющее другого выбора.