Один из двухсот

Мы – цивилизация противоречий. Мы построили космические телескопы, но не можем остановить вырубку лесов. Мы лечим рак, но всё ещё уничтожаем друг друга на войнах. Мы способны на великое – но слишком часто выбираем малое. И зонд это увидел. Зафиксировал. Отправил. Приговор? Или просто диагноз?

Я вышел наружу из пещеры.

Солнце клонилось к горизонту, и весь атолл был залит теплым, золотистым светом. Океан дышал медленно и спокойно, перекатывая волны на коралловые края лагуны. В воздухе пахло солью, свободой и жизнью. Птицы кричали над пальмами, чайки парили, будто рисовали круги для богов. Это был прекрасный, живой мир – и он ещё не потерян.

Я стоял и чувствовал сердцем: мы просто переживаем свой самый трудный период. Но мы сможем пройти его. Да, мы на краю. Да, ошибки велики. Но у нас есть выбор. Мы научимся. Мы будем ценить. Мы вырастем.

И я решил: я передам это.

Я напишу свой собственный сигнал. Свой WOW, адресованный тем, кто сейчас скользит сквозь туманности и звёздные реки где-то в созвездии Стрельца. Я расскажу им не о том, что мы совершили, а о том, к чему мы стремимся. Что мы понимаем. Что мы хотим быть лучше.

Я поднял глаза к небу, где закат переливался пурпурным светом над бескрайним океаном. Где-то внизу у берега качалась лодка Хулио, он ждал. Ждал меня. А где-то там, за границей видимого, ждали они.

Я знал – они услышат. Уже сам факт того, что их сигнал был расшифрован, значит: мы способны понять. А это – начало. Начало встречи. Начало диалога. Надежда.

И я не позволю этой надежде исчезнуть.

(2 июля 2025 года, Винтертур)

Крылья падшего

(Мистический рассказ)

1.

Лея Партнер была обычной шестнадцатилетней девочкой. Не красавица, но и не дурнушка – с тонкими чертами лица, прямыми каштановыми волосами, которые она всегда аккуратно заплетала в косу, серыми, как утренний туман, глазами и лёгкой сутулостью, словно она с детства привыкла быть незаметной. Она ничем не выделялась среди одноклассниц – носила скромную одежду, избегала громких разговоров и не смеялась в голос.

Училась она хорошо – её тетради всегда были аккуратными, а контрольные выполнены без ошибок. Но хорошие оценки не делали её счастливой. Она никогда не чувствовала, что школа – это её место. Дело в том, что Лея стала объектом буллинга.

Буллинг – это когда над человеком систематически издеваются, унижают, отвергают его, делают предметом насмешек. Это может быть и словесная агрессия, и физическое насилие, и бойкот, и публичное унижение. Это не случайная злая шутка, а ежедневное разрушение личности. Именно это и происходило с Леей.

Над ней издевались не только мальчики своего класса, но и девочки, и даже ученики из параллельных и младших классов. Лея не понимала, за что. Она ведь никому не делала зла. Просто была тихой. Не курила за углом, как это было модно. Не прыгала в истеричном брейк-дансе на школьных дискотеках, где всё вибрировало от басов и пахло дешёвыми дезодорантами. Не рисовала кислотные граффити на школьных стенах, не писала нецензурные слоганы, не показывала средний палец проезжающим полицейским машинам.

Она просто любила книги и тишину. Библиотека была её храмом – местом, где пахло старой бумагой, где каждая полка хранила миры. Лея знала их всех: Гекльберри Финн, Франкенштейн, Анна Каренина, Сэмюэл Вимбл из малоизвестной повести о восставших археологах. Там, среди строк, она становилась кем-то другим – сильной, нужной, услышанной. Но даже книги не всегда могли защитить от реальности. В мире знаний не было щита, когда реальный мир каждый день бил по спине.

В школе её унижали постоянно. То обольют краской, якобы случайно, из-под шкафа для декораций. То подставят подножку в столовой. То испортят учебники – вырежут страницы, нарисуют непристойности. То спрячет кто-то её портфель, а потом швырнёт его из окна. Над всем этим царила группа парней, во главе которой стоял Карл Юнг.

Карл был дерзким и отвратительно уверенным в себе. Его отец – влиятельный адвокат, который, по слухам, вытаскивал из тюрем настоящих мафиози, – держал школу в страхе: никто не хотел с ним связываться. Сына, очевидно, это развратило. Он хамил учителям, позволял себе оскорбления, но ему всё сходило с рук. Он был высоким, с узкими глазами и вечной ухмылкой на лице, как у человека, который знает, что может делать всё, что захочет.

Учителя, будто по сговору, не замечали, когда Лея поднимала руку. Даже когда она знала ответы, её игнорировали. Дома было ещё хуже: отец сидел в своём кресле с газеты и говорил не более пяти слов в день. Мать – вечно усталая, с пустым взглядом, будто Лея – просто ошибка в её биографии.

Лея не плакала. Слёзы закончились ещё в пятом классе. Осталась только сутулая осанка и привычка смотреть в пол. Она избегала всех – даже соседей, даже одноклассников, которые не участвовали в издевательствах. И когда становилось совсем невмоготу, она бежала в библиотеку – туда, где её не трогали, где она могла просто быть.

Но в тот день всё изменилось. После особенно жестокой выходки – кто-то размазал грязь по её учебникам, а в рюкзак подложил дохлую крысу – Лея выбежала из школы, сжимая в руке испорченную тетрадь по литературе. В голове шумело, как от удара. Она не видела дороги, не слышала криков, пока не услышала:

– А крыска выбежала! – это был голос Карла. Он стоял у ворот, а рядом – его шайка.

Парни рассмеялись – низко, зло, как голодные псы.

Лея опустила голову и ускорила шаг, но Карл перегородил ей дорогу.

– Эй, а чего не здороваешься с будущими юристами и депутатами? – спросил он, ухмыляясь. – Мы ж с тобой почти как семья. Крысы ведь всегда в подвалах рядом с людьми живут.

– Отойди, – прошептала Лея, не поднимая глаз.

– Чего? – Карл наклонился ближе. – Не расслышал. Повтори, крыса.

– Вы… вы все негодяи. Вам бы только обижать слабых.

Тишина. Мгновение – и кто-то схватил её за волосы. Удар. Затем второй. Смеялись, били, плевали. Кто-то наступил ногой на руку.

Когда они ушли, Лея осталась лежать в луже грязи и крови. Она не плакала. Она встала – медленно, едва держась на ногах – и пошла, шатаясь, в сторону леса, который тянулся за школьной территорией.

Там, среди деревьев, пахло мокрой землёй и хвоей. И, может быть, в этот момент, под шум листвы и пронзительный крик сороки, что-то в ней наконец проснулось. Или умерло.

2.

Лея шла по лесу, не зная ни направления, ни цели. Её ноги ступали по мху и прелым листьям автоматически, без участия воли, будто тело само выбирало дорогу, стараясь уйти как можно дальше. Она не осмеливалась оглянуться, будто за спиной, в клубах сумрака, ещё стояли те, кто только что растоптал её достоинство. Будто Карл всё ещё смеялся, насмешливо, нагло, с тем глумлением, которое прилипало к коже, как грязь, и не смывалось даже дождём.

Её трясло – не от холода, а от той смеси боли, обиды и страха, которую не выразишь словами. Это была дрожь унижения, дрожь сломленного человека, в котором рвутся последние нити. Сердце било неравномерно, каждый шаг отзывался в висках тяжёлыми ударами. Она шла, будто по зыбкой воде, где каждое движение – усилие против воли, против самого желания не быть.

Солнце начало спуск к горизонту, окрашивая небо в медные и алые тона. Ветви деревьев становились тёмно-бордовыми, словно пропитанные кровью заката. Лучи пробивались сквозь листву редкими золотыми стрелами, медленно гасли на влажной коре. Всё вокруг замирало. Тени удлинялись, врезались в землю, как когти. Лес, ещё недавно живой, становился глухим и настороженным.

Она шла всё глубже, туда, куда не ходили люди. Этот угол был заброшен, дикий, забытый – даже лесники обходили его стороной. Говорили, тут странно себя ведут компасы, исчезают кошки, а однажды нашли стадо оленей, замёрших на месте, будто что-то остановило их в миг страха. Но Лее было всё равно.

В ней словно выключилось всё человеческое. Если бы из-за деревьев вышел гризли, зарычал, встал на задние лапы – она бы не побежала. Не закричала. Она бы даже не подняла рук. Пусть бы он разорвал её на куски – это не пугало. Страх ушёл, но не потому, что она стала храброй. Просто она устала. От боли, от одиночества, от мира, в котором она – Лея Партнёр – была лишней запятой, помехой в чужих жизнях.

Она шла вглубь. Туда, где всё исчезало. Где никто не знал её имени. Где можно было исчезнуть. Навсегда.

И вот, между древними, высокими соснами, стволы которых были чёрны, как ночь, а ветви – тяжёлы и неподвижны, она увидела нечто странное. Посреди лесной чащи зиял круг – абсолютно пустой, обожжённый, словно выжженный огнём с небес. Трава вокруг была мертва, почерневшая и ломкая, а сама земля – пепельно-чёрная, с трещинами, будто внутри всё ещё дышало жаром. Воздух здесь был тяжел, как перед грозой, но ни дождя, ни ветра, ни звука не было.

В центре круга висели крылья. Не просто крылья – Крылья, с заглавной буквы, потому что никакие птицы или звери не могли иметь такие. Они были огромные, в размахе шире человеческого роста, изогнутые, с изломанными перьями цвета воронова крыла. Но между перьев пульсировало фиолетовое свечение – неоновое, мистическое, переливчатое, как свет северного сияния, застывшего в плотной форме. Казалось, эти крылья не принадлежали плоти – они были чистой энергией, принявшей форму.

Лея, ни о чём не думая, пошла вперёд. Мозг пытался понять – что это? Откуда? Кому они принадлежали? Птице? Демону? Ангелу? Или чему-то, не имеющему имени? Но тело двигалось само. Мир вокруг притих. Даже иглы сосен не шелохнулись, и птицы смолкли. Всё замерло. Даже воздух словно застыл в её лёгких.

Она протянула дрожащую руку. Кончик пальца коснулся перьев – и они вспыхнули ярче. Мгновенно, без предупреждения, горячая волна энергии врезалась в её тело. Будто ток прошёл по костям. Что-то древнее, не человеческое, проснулось в глубине её нутра. В спине вспыхнула боль – резкая, жгучая, как от раскалённой проволоки. Лея закричала, но не от ужаса – от силы, от её напора. Её кожа на лопатках вспыхнула, будто открылись невидимые прорези, и из них вытекало пламя. Она рухнула на землю и забилась в конвульсиях.

А затем всё затихло.

Когда Лея поднялась, её тень изменилась. Она больше не принадлежала слабой девочке. Из спины росли два гигантских крыла, сложенные, но шевелящиеся в такт её дыханию. Их поверхность переливалась фиолетовым огнём. Над головой, прямо в воздухе, висел нимб – тонкий обруч света, пульсирующий, как венозный импульс, фосфоресцирующий в сумраке. Его свечение освещало её лицо, и кровь, которая раньше запеклась на щеках и шее, исчезла – впиталась, исчезнув без следа. Раны затянулись, как будто их никогда не было.

Лея выпрямилась. Спина больше не болела. И впервые в жизни она почувствовала, что существует.

Она моргнула – и увидела всё. В ультрафиолетовом спектре листья светились, как стеклянные витражи, на их поверхности плясали замысловатые знаки фотосинтеза, неведомые простому глазу. Пыльца, оставленная пчёлами, пульсировала невидимыми метками. Мир стал иначе устроен – прозрачный, будто Лея смотрела через особую линзу.

Инфракрасное зрение показало тёплые тропы мышей, испуганно затаившихся в корнях, и прохладные следы собственных ног, уходящие назад к школе. Вокруг деревьев – мерцали силуэты тепла, оставленные зверями.

Она слышала инфразвук – медленные, гудящие вибрации земли, дыхание почвы, слабые стоны корней, как будто лес разговаривал сам с собой. И ультразвук – крики летучих мышей высоко в кронах, стрекотание насекомых, переговаривающихся вне слышимости людей.

Но это было ещё не всё. Она чувствовала мир не только глазами и ушами. В ней открылись новые органы восприятия: внутреннее «эхо», ощущающее резонанс живых тел; магнитное чувство, угадывающее направление с точностью до градуса; в её теле будто возник «виброкожный» сенсор – она ощущала давление воздуха, сдвиги напряжения, даже биение чужих сердец неподалёку. Всё стало понятно. Всё стало ясным.

Она подошла к валуну – массивному, тёмному, как гроб древнего великана. Сконцентрировалась. Внутреннее зрение увидело трещины в структуре камня, его уязвимые места. Она сжала кулак. Сделала шаг вперёд – и ударила.

Грохот был, как у землетрясения. Камень рассыпался на пыль и песок, разлетелся клубами в воздухе. Лея подняла руку, изучая её. Костяшки были чистыми, крепкими, будто вырезанными из металла. Она чуть склонила голову, и уголки её губ скривились в тонкую, ироничную и абсолютно недобрую улыбку.

Мир изменился. Теперь изменится и она.

3.

Был уже вечер. Город растворялся в пульсирующем полумраке, и вся его тёмная сущность выходила на поверхность. Мигающие рекламные вывески отсвечивали кислотными цветами на облупленных фасадах. По дорогам носились машины – без фар, без правил, с оглушающим басом. Где-то вопила женщина, где-то плакали дети. В подворотнях шепталась наркота, в витринах – тела на продажу. Жизнь текла, как разложившийся ручей: мутная, вязкая, смердящая. И сверху, с чёрного, затянутого облаками неба, кто-то молча смотрел. Или не смотрел вовсе. Никаких молний, никаких знамений. Лишь равнодушие космоса и Творец, который, казалось, отвернулся от тех, кого когда-то сотворил.

Карл и его приятели сидели в баре на углу – месте, куда не заходили случайные. За стойкой трясся бармен, лысый мужчина лет пятидесяти, давно сломленный жизнью. Он наливал им текилу с дрожащими руками, зная, что это незаконно, зная, что парни несовершеннолетние. Но что он мог сделать? В прошлый раз Карл сломал ему нос просто за то, что напиток был «тепловат».

Другие клиенты давно ушли. Кто-то вышел под предлогом сигареты, кто-то – не расплатившись. Они уходили быстро, молча, словно чувствовали приближение чего-то дурного.

Карл развалился в кресле, закинув ноги на соседний стул. Он был в чёрной кожанке, украшенной цепями и нашивками. Его серо-зелёные глаза поблёскивали звериной самоуверенностью. Рядом с ним, как шакалы вокруг льва, сидели трое: Грэм – жилистый, в бейсболке назад; Тони – с кольцом в брови; и Рико – молчаливый, с ножом, который он вертел между пальцами.

На столе лежала пачка купюр, пластиковый пакетик с порошком и мобильник, в котором шёл чат с поставщиком. Мужчина в длинном пальто, с поджатыми губами и лысиной, говорил тихо:

– Сделка проста. Десять процентов тебе.

Карл выплюнул в сторону жвачку и откинулся назад, скрестив руки на груди.

– Десять? Серьёзно? Это мой район. Моя школа. Я тут – бог.

– Ты просишь слишком много, – спокойно ответил наркоторговец, не отрывая взгляда. – Поставки идут не только к тебе.

– Знаешь, кто мой отец? – Карл усмехнулся. – Адвокат. Не просто адвокат. Он закрывал людей, которых ты бы не осмелился называть по имени. Он тебя сожрёт без соли, понял?

– Весь ты – папочка, – процедил наркоторговец, но мягко, почти с любопытством. – Только я работаю не с его поколением.

Где-то в колонках заиграла песня Rage Against the Machine. Гитары прорезали воздух, вокал рвал пространство:

«I won’t do what you tell me!

I won’t do what you tell me!»

Басы давили на грудь, как злость, как внутренний крик.

И вдруг – скрип двери. Она открылась медленно.

На пороге стояла Лея.

Все затихли. Даже гитара в колонке будто на миг сбилась. Она вошла неспешно, не пряча лица, с прямой спиной. Её одежда была тёмной, но не грязной. Волосы слегка развевались, словно от ветра, хотя в баре было душно. И за спиной… нет, не крылья. Просто тень. Но такая, что даже лампочки под потолком дрогнули.

Карл вгляделся, потом расхохотался:

– Крыска вернулась? Что, скучала по нам? Хочешь добавки?

Смех друзей был нервным, коротким. Бармен побледнел и отступил за стойку. Наркопоставщик приподнял бровь, не веря в происходящее.

Лея подошла ближе, остановилась. В её взгляде не было страха. Он был фиолетовым – буквально. Кто заметил бы это? Только тот, кто ещё мог видеть.

– Нет, Карл. Я пришла посмотреть, как выглядишь, когда не прячешься за толпой шакалов. И, знаешь… разочарована.

– Слышь, ты, – вскинулся Тони. – Что ты сказала?

– Я сказала, – Лея шагнула вперёд, и воздух вокруг нее чуть исказился, – что вы все паразиты. Прожорливые личинки в теле умирающего города. Без отцов, без стыда, без смысла.

Карл встал. Медленно, угрожающе.

– У тебя язык вырос? Ну ничего, я знаю, как его вырвать.

– Попробуй. – Лея улыбнулась. Безумно спокойно. Как кошка, наблюдающая за мухой, которая думает, будто у неё есть шанс. – Только не плачь, когда поймёшь, что твой бог – не твой папа. А мой – уже проснулся.

И в эту секунду, когда Карл шагнул к ней – наступила тишина.

Перед бурей.

Лея стояла спокойно, не сдвинувшись ни на дюйм. В её взгляде не было ни страха, ни гнева – только холодное, сухое презрение, как у хирурга, рассматривающего опухоль.

– Ну что, щенок? – произнесла она негромко, но отчётливо, и каждый в баре услышал её голос, будто он зазвучал в их собственных головах. – Мне долго тебя ждать? Или ты, или твои трусливые дружки. Решайте.

Карл взвыл от ярости, как бешеный пёс. Он метнулся к ней с раскатом проклятий, занося руку для удара, но не успел. Всё произошло слишком быстро.

Лея сделала полшага в сторону, уклоняясь от удара, и одновременно ударила Карла ребром ладони в висок. Его голова дёрнулась вбок, словно её сшибло невидимым молотом. Второй удар – в колено, резкий, хлёсткий. Послышался отвратительный хруст. Карл завыл, но даже закричать не успел: локтем Лея врезала ему в челюсть, потом – в плечо, и он повалился, как марионетка с перерезанными нитями.

Она наступила ему на грудь и с точным, безэмоциональным движением врезала кулаком в лицо. Череп треснул – звук был глухой, мясистый. Руки Карла дёрнулись, его тело подёрнулось конвульсией, и затихло. Всё его величие и самоуверенность стекли в лужу у её ног.

– Псина, – тихо сказала Лея.

Тишина длилась долю секунды. Затем зашевелились Грэм, Тони и Рико. Грэм выхватил нож-бабочку, Тони сжал кастет, а Рико достал складной армейский клинок. Они бросились на неё с рычанием – трое против одной.

Но Лея уже двигалась. Не по-человечески. Быстро, точно, без размаха, словно каждое её движение было частью заранее выученного танца.

Первым досталось Тони. Он метнулся с кастетом, но Лея опустилась в шпагат, проскользила под его рукой и ударила снизу вверх – в пах, потом – в подбородок. Хруст челюсти, и он улетел в стол. Без сознания.

Грэм попытался подскочить сбоку, размахивая ножом, но Лея схватила его за запястье и провернула его руку в суставе. Лезвие воткнулось ему в бедро, и он заорал. Лея ударила локтем в его нос, раздался хруст, кровь залила лицо. Потом – коленом в живот. Он сложился, как бумажная кукла.

Рико оказался самым опасным – он шёл молча, без криков, и атаковал снизу, целясь в печень. Но Лея увернулась, схватила его за шею и подбросила в воздух – с такой силой, что он ударился о потолок, потом рухнул на пол и не поднялся.

Три тела валялись вокруг неё, как дрова. Бармен замер, вжавшись в стойку.

Наркоторговец, до сих пор неподвижный, дрогнул. Он выхватил пистолет – чёрный Glock-17, тяжелый и надёжный. Его палец лёг на курок.

Но Лея уже стояла рядом. Вспышка. Пистолет вылетел из руки, кости треснули, как сухие ветки. Торговец закричал – отчаянно, по-настоящему испуганно. Он посмотрел в её глаза… и там не было ни девочки, ни слабости.

Лея вонзила руку ему в грудь, словно её пальцы были ножами. Кожа и рёбра поддались с каким-то шипящим звуком. Он захрипел. В следующую секунду она вырвала его сердце – медленно, почти церемониально, как будто демонстрировала это всей Вселенной.

Сердце пульсировало в её ладони ещё миг… а затем затихло. Она посмотрела на него равнодушно и отпустила – оно шлёпнулось в луже крови.

Бар был тих, как склеп. Только музыка всё ещё доигрывала в колонках, как насмешка над живыми и мёртвыми:

«I won’t do what you tell me…»

Лея вытерла руку о рубашку Карла, повернулась к выходу и пошла прочь – легко, бесшумно, как тень, которую никто не остановит.

4.

Лея молча вошла в дом, не снимая кроссовок. Тяжёлый, обволакивающий запах мяса с приправами тянулся из кухни. В гостиной, как всегда, сидел отец – развалившись в кресле, с пивом в руке, глаза прикованы к телевизору. Он даже не повернул головы, когда услышал открывающуюся дверь. На экране шёл баскетбольный матч – «Chicago Bulls» против «Golden State Warriors», и отец бурчал себе под нос, обсуждая пассы, словно был комментатором.

На кухне хлопотала мать, двигаясь быстро, но без души – нечто между рефлексами и обязанностью. Она не произнесла ни слова, не бросила взгляда в сторону дочери, словно Лея была пустотой, не стоящей внимания.

Рядом за столом сидели братья – Мартин и Эрик, близнецы с одинаковыми веснушчатыми лицами, тёмно-русыми вихрами и озорными глазами. В пятом классе они уже умели отличаться характерами: Мартин был серьёзен и немного зануден, а Эрик – живчик и выдумщик.

– Привет, Лея, – сказал Мартин, поднимая голову от тетрадки.

– Приветик, сестра, – махнул рукой Эрик, широко улыбаясь.

На столе валялись раскрытые учебники по математике. Лея мельком взглянула – хватило одной секунды. Мысленно она уже решила все задачи, включая те, что были в домашнем задании на следующую неделю. Она ничего не сказала, но молча взяла карандаш и исправила ошибки в тетрадках братьев – быстро, точно, как редактор рукописи. Мальчики изумлённо переглянулись, но не успели ничего сказать: Лея уже шла к лестнице.

Мать даже не обернулась.

Лея поднялась в свою комнату, захлопнула дверь и подошла к окну. Её зрение – уже не человеческое – охватывало всё вокруг. Она видела сквозь стены: как отец жмёт пульт, как мать трёт морковь, как братья спорят, сколько будет 78 делить на 13. А ещё она видела то, что происходило на улице: как с визгом тормозов к дому подъехали три полицейских автомобиля. Из них вышли пятеро офицеров – двое в форме, трое в гражданском. Один – сержант, с жёстким лицом, другой держал планшет с делом.

Дзинь! Дзинь!

Отец встал и нехотя открыл дверь.

– Вам что-то угодно? – удивлённо произнёс он, встретившись взглядом с форменной стеной.

– Нам нужна Лея Партнер, – сказал сержант, ровно, без эмоций.

– Лея?.. – растерянно переспросил отец и посмотрел на подошедшую мать. Та вытерла руки о фартук. Близнецы выскочили из-за стола, настороженно вглядываясь в гостей.

Стук шагов на лестнице. Лея спустилась, спокойная, как камень в реке. Подошла к двери и остановилась рядом с отцом. Все замерли, словно на неё смотрел не ребёнок, а нечто иное.

– Лея Партнер? – повторил сержант.

– Я, – спокойно ответила она.

– Вы должны проследовать с нами в участок.

– На каком основании? – спросила она без малейшего волнения.

– На основании показаний очевидцев. Вы избили четверых подростков в баре «Пыльная звезда».

– Это была самозащита, – равнодушно пожала плечами Лея.

Сержант нахмурился.

– Всё это вы сможете рассказать в отделении.

– Я отказываюсь. Согласно статье 37 Конституции штата Нью-Йорк, никто не обязан сопровождать сотрудников полиции без формального задержания, – твёрдо произнесла девочка.

– Это и есть формальное задержание, – раздражённо ответил офицер.

– Тогда предъявите мне ордер. Или зафиксированный рапорт о преступлении с указанием на меня как на подозреваемую. У вас есть видеозапись, подтверждающая мою вину? Или хотя бы письменные показания?

Полицейские переглянулись.

– Мы имеем право… – начал один из них.

– Нет. Вы имеете право только в том случае, если я представляю угрозу обществу или была на месте преступления и была опознана. Это раз. Второе – я несовершеннолетняя. Без адвоката и родителя вы не имеете права вести допрос. А без ордера – и задерживать тоже. Хотите оспорить? Тогда я прошу назвать ваши служебные номера – и приглашаю моего юриста связаться с окружной прокуратурой.

Сержант прикусил губу. Девочка говорила уверенно, не повышая голоса, но с такой интонацией, что никто не сомневался: она знает, о чём говорит.

– Мы ещё вернёмся, – буркнул он и махнул рукой остальным.

Дверь захлопнулась.

В доме воцарилась напряжённая тишина.

Отец повернулся к Лее, будто впервые увидел, что у него есть дочь.

– Это ещё что было? – тихо спросил он.

Лея посмотрела на него холодным, нечеловеческим взглядом.

– Это была только первая волна.

Сказав это, Лея спокойно повернулась и пошла наверх. Тишина за её спиной была такой густой, что казалось – дом замер, боясь шелохнуться. Она поднималась по лестнице, не торопясь, будто каждый шаг был отмерен заранее. И в этот момент, на долю секунды, отцу показалось, что за её спиной мелькнуло нечто – тень… нет, не тень… крылья. Прозрачные, как пепел, с отливом тёмного серебра. Они вздрогнули, качнулись – и исчезли.

Он вцепился в косяк и замер, с гулким стуком сердца. Но уже было поздно – Лея скрылась за дверью своей комнаты.