Один из двухсот

Алиса пожала плечами:

– Может быть. Никто этого не доказал. Но, знаешь… ты не первый, кто так думает.

В этот момент в дверях появился техник – красный, потный, но довольный:

– Всё! Починили. Приехала аварийка, заменили гидравлику. Антенна в порядке.

Все оживились, заговорили. Симпсон захлопнул ноутбук, коллега встал, отодвинув стул. Все поднялись, потянулись, выли остатки кофе в раковину.

Обсерватория снова ожила.

Внизу, в антенном отсеке, массивная тарелка начала медленно поворачиваться, наводясь на сектор неба. Гудели моторы, работали серводвигатели, вращались гироскопы позиционирования. Пошёл поток данных: слабые сигналы улавливались, дешифраторы пытались отделить искусственные импульсы от природных, программы анализа шумов работали на полную загрузку.

На экранах снова запульсировали графики, открылся временной ряд. Где-то в серверной системы следили за фазами и амплитудами, вёлся непрерывный лог. Работа кипела.

А я остался на кухне, сел обратно за стол. Передо мной – чистый лист бумаги и карандаш.

Моя рука начала двигаться сама – рисовать схемы, логические блоки, вписывать векторы и параметры. Я рассматривал сигнал WOW не как случайность или приветствие, а как команду. Командный сигнал, вроде тех, что мы отправляем на наши зонды: «Вояджер», «Пионер», – устройства, покинувшие границы Солнечной системы. Протоколы, инструкции, машинные приказы.

«Что, если этот сигнал – не нам?» – пронеслось в голове.

Я подошёл к свободному компьютеру и запустил свою небольшую программу: самописный дешифратор, который обычно использовался для тестирования марсианских протоколов связи. Ввёл данные сигнала, добавил преобразования, используя Фурье-анализ и несколько собственных эвристических алгоритмов.

Машина зажужжала. Пошли вычисления. По монитору побежали строчки. Появились первые результаты: повторяющиеся шаблоны, внутренние ключи. Я усилил фильтрацию. Потом провёл перекрёстное сравнение с известными бинарными шаблонами Земли – и ничего. А вот с моделями интерпланетных команд – совпадение.

Через час у меня был вывод.

Сигнал WOW был искусственным. Его структура слишком логична, чтобы быть случайной. Слишком строгие интервалы. Слишком точная фаза.

Но самое главное – он не был предназначен для нас. Он шёл мимо. Это было сообщение не человечеству, а кому-то, кто находился в пределах досягаемости. Возможно, к аппарату, к кораблю, к разумной системе, которая пересекала орбиту Земли в тот момент.

Мурашки побежали по коже.

Я ничего не сказал герру Симпсону. Ни Алисе. Ни одному из сотрудников. Я закрыл ноутбук, сохранив файл на внешнюю флешку. Вынул её и убрал в карман.

Я решил всё выяснить сам.

Я начал делать расчёты, представляя, что сигнал WOW предназначался для неизвестного корабля, пролетающего поблизости от Земли. Мне нужно было понять, где он мог находиться в момент получения сигнала, и главное – куда направлялся.

Я открыл карту звёздного неба, включив режим астрономической навигации. Если исходить из официальных данных, сигнал пришёл из района созвездия Стрельца – густонаселённого звёздами участка, где расположен центр нашей галактики. Значит, если объект двигался к нам, он летел из глубины Млечного Пути, из самой её сути.

Медленно и методично я начал выстраивать вероятный маршрут: если сигнал шёл оттуда, то получатель должен был находиться на подступах к Солнечной системе, в пределах чувствительности земных приёмников. Учитывая задержку по времени и особенности направления, я предположил, что объект проходил отдалённую орбиту Юпитера и затем приближался к Земле по гиперболической траектории.

Компьютер провёл необходимые расчёты, используя астрометрические данные за последние десятилетия. Через несколько минут на экране появилась временная шкала с пиком активности на определённой дате.

Результат: неизвестный объект проходил мимо Земли в конце 2010-х годов.

Я откинулся на спинку кресла и задумался.

– Этот объект должны были зафиксировать… – прошептал я. – Ведь наши службы отслеживают все потенциальные угрозы. Астероиды, кометы… всё.

К счастью, у нас в обсерватории был доступ к базе данных Центра слежения за околоземными объектами – той самой, что следит за астероидами и космическим мусором. Я быстро загрузил каталог. На тот момент в базе числилось:

– Порядка 1,3 миллиона астероидов различного размера.

– Около 2 200 объектов отнесены к категории потенциально опасных.

– Из них десятки находятся на регулярных траекториях пересечения орбиты Земли.

Я наложил их орбиты на свой расчётный маршрут. Перемотал назад. Проверил по всем параметрам: эксцентриситет, наклонение, скорость.

Совпадений не было.

– Чёрт… – прошептал я. У меня взмокла спина. – Не может быть ошибки.

Я проверил всё ещё раз. И снова.

И тут меня словно ударило током. Оумуамуа!!!

Этот астероид… или не астероид. Объект, зафиксированный в 2017 году. Его сначала приняли за обыкновенную каменную глыбу, потом – за вытянутую комету без комы, но с непонятным ускорением. Некоторые учёные даже предположили, что это искусственный зонд межзвёздного происхождения.

Я лихорадочно открыл научные отчёты. Всё вспомнилось:

– Оумуамуа был зафиксирован телескопом Pan-STARRS 19 октября 2017 года.

– Объект двигался по гиперболической траектории, что подтверждало его внегалактическое происхождение.

– Он не испускал ни газа, ни пыли – в отличие от обычных комет.

– Его ускорение при удалении от Солнца нельзя было объяснить гравитацией.

– Он был вытянутой формы, возможно, как сигарообразный объект длиной до 800 метров.

– Он не вращался стабильно, а будто слегка дрожал – как будто корректировал ориентацию.

Я наложил данные Оумуамуа на свои расчёты… и они совпали.

Совпали идеально. У меня по телу пробежал холодок. Я снова посмотрел на лист с сигналом WOW.

– Он… – прошептал я. – Он был послан для зонда Оумуамуа. Чтобы…

Я сглотнул. Мозг сам продолжил цепочку:

– …чтобы он изменил траекторию. Свернул к Земле. Собрал информацию. И… вернулся на свой основной путь.

Меня осенило. Это не был привет. Это была команда.

Я сидел перед монитором, сжимая мышку так крепко, что пальцы побелели. Внутри всё сжалось от догадки, которая возникла внезапно, как вспышка сверхновой:

если Оумуамуа получил команду свернуть к Земле – он не просто пролетел мимо. Он выполнил миссию.

Я открыл данные его пролёта. Согласно официальным отчётам, он пронёсся мимо на расстоянии около 24 миллионов километров от Земли. Это далеко, но в космических масштабах – практически рядом. Если у него была автоматическая система или зонд-наблюдатель, он мог отделиться и уйти на орбиту, войти в атмосферу, даже… приземлиться. Тайно.

А если… он оставил что-то?

Кто-нибудь об этом знает? Были ли аномалии? Возможно, информация замалчивается. Или никто не понял, что именно произошло.

Я снова посмотрел на сигнал WOW. Он не содержал призывов вроде «Здравствуйте» или «Мы ваши друзья». Это был практичный, лаконичный, инженерный посыл:

координаты. момент времени. команда. действие.

Так мы управляем нашими аппаратами. Значит, и они делают так же.

Может, это был сигнал для манёвра, съёмки и передачи? Или… для выброса зонда?

Я понял, что должен проверить, не было ли в это время аномалий на Земле. У нас был доступ к базам данных: геомагнитные возмущения, радиошумы, астрономические аномалии, даже военные наблюдения. Я запросил архив за октябрь—ноябрь 2017 года.

Вскоре компьютер выдал мне несколько событий:

22 октября – необъяснённый всплеск радиошума в частотах L-диапазона, примерно над Тихим океаном.

24 октября – короткое снижение активности ионосферы в районе Полинезии.

1 ноября – фиксировалось странное поведение нескольких спутников, предположительно из-за «космической погоды».

Но главное – 2 ноября 2017 года, по данным мониторинга НАСА, в атмосферу вошёл неизвестный объект, не классифицированный как метеор. Он сгорел частично, но часть его могла упасть где-то в районе острова Пасхи.

– Он оставил зонд… – прошептал я. – Или капсулу.

И вдруг мысль ударила меня как током:

А если он всё ещё здесь? Зонд. Робот. Или что-то более сложное. Он мог замаскироваться, зарыться в землю, передавать данные на орбиту…

А может, он просто наблюдает.

Я резко поднялся со стула. Голова гудела. Сердце колотилось. Я знал, что никому не скажу – пока не соберу больше доказательств. Слишком безумно. Слишком опасно.

Но внутри меня уже запустился механизм. Я был математик. Не шпион. Не уфолог.

Но я знал: я нашёл след того, что не должен был найти.

И теперь я должен идти до конца.

Я не мог больше сидеть сложа руки. Если зонд действительно существует и всё ещё работает где-то на Земле, значит, он не только получает сигналы, но и способен отвечать. А если способен отвечать, то, возможно, с ним можно установить контакт. Главное – понять, на каком языке говорить.

Очевидно, что язык должен быть универсальным. Не человеческим, не основанным на культуре или эмоциях, а математическим. Я вспомнил, как на золотых пластинках зондов «Вояджер» человечество записало простые символы: числа, звуковые колебания, расположение Солнечной системы относительно пульсаров. Всё то, что невозможно спутать с естественными явлениями.

Я начал конструировать послание.

В графическом редакторе создал чёрно-белую матрицу и ввёл в неё первые пятьдесят простых чисел, затем бинарную последовательность числа π и константы e, а также соотношение золотого сечения. Для ориентира добавил закодированные координаты Солнечной системы, используя импульсы от пульсаров в нашей галактике – так поступили создатели зондов Pioneer. Наконец, в самом конце вставил числовую строку с частотой – 1420 мегагерц – ту самую «водородную линию», универсальный маркер для любой цивилизации.

Я перевёл всю эту структуру в бинарный код, упаковал в компактный цифровой пакет и подготовил для передачи на нужной частоте. Сигнал нужно было послать точно в предполагаемое окно активности зонда, которое, согласно моим расчётам, должно было наступить сегодня в 03:13 по Гринвичу. Я поставил таймер: передача начнётся ровно за десять минут до этого момента.

В обсерватории царила ночная тишина. Остальные либо спали, либо занимались своими задачами. Я объяснил технику, что провожу «независимый эксперимент по анализу фоновых шумов», и никто больше не проявлял интереса к моим действиям. Всё шло по плану.

В 03:05 сигнал был отправлен. Пять раз, с интервалом в тридцать секунд, антенна чётко направлена в заданные координаты над южной частью Тихого океана. После этого наступила тишина – долгие восемь минут, которые показались мне вечностью.

И вот, ровно в 03:13, радиоприёмник ожил. На мониторе появился резкий всплеск активности – мощный, чистый сигнал на частоте 1420,3 мегагерц. Но главное – это был не обычный белый шум. У сигнала была структура: короткие импульсы, паузы, повторяющийся ритм. Он был сформирован. Создан. И адресован.

Мой дешифратор сразу начал обработку. Сигнал был сложным, но я уже понимал: это ответ. Более того – он не просто повторял моё сообщение, он зеркально отражал его, демонстрируя, что структура была понята. Однако в конце я обнаружил новый фрагмент, не отправленный мной. Последовательность чисел, разбитая на группы. Сначала мне показалось, что это просто шум. Но при расшифровке я понял – это координаты.

Я ввёл их в глобальную карту и замер: координаты указывали на затерянный атолл в южной части Тихого океана, примерно в 600 километрах к юго-западу от острова Пасхи. Никаких баз, городов, радиостанций – только заброшенный маяк времён Второй мировой и бушующее вокруг него море.

Я медленно откинулся на спинку кресла. Если мои расчёты верны, зонд действительно был здесь. Он упал или приземлился в 2017 году. И всё это время наблюдал, собирал, анализировал. Возможно, он и не предназначен для контакта – его задача просто фиксировать. Но если он ответил, значит… он хочет, чтобы его нашли. И я был готов это сделать.

Я не сказал доктору Симпсону ни слова. Ни о сигнале, ни о расшифровке, ни тем более о координатах. Слишком многое казалось шатким, слишком многое зависело от тончайшего нюанса – и главное: если я ошибаюсь, это будет просто глупая авантюра. А если нет… тогда это должно быть только моим открытием.

Все данные, все графики, алгоритмы, черновики – я скопировал на отдельный защищённый накопитель, зашифровал и спрятал в папке с прозаическим названием: «Семестр_аналитика_резерв». Простой человек туда не полезет. Да и не поймёт ничего.

На следующее утро я подошёл к доктору и, глядя в глаза, спокойно произнёс:

– Герр Симпсон, я хотел бы взять небольшой отпуск. Две недели. Хочу домой – повидать родителей. Давно не был.

Он кивнул, ничего не подозревая:

– Конечно, у нас всё идёт по плану. Ты хорошо поработал.

Я поблагодарил, собрал вещи и уже вечером был в пути. Родителям я действительно написал, что лечу домой, но уточнять «каким маршрутом» не стал. Через сутки я стоял в международном терминале аэропорта с билетом до Сантьяго-де-Чили.

Полет был длинным – с пересадкой в Мадриде, потом двенадцать часов над Атлантикой. За иллюминатором ночное небо казалось бесконечным, и где-то там – за миллионами километров – дрейфовал Оумуамуа, возможно, уже давно оставивший пределы Солнечной системы. Но кое-что от него осталось здесь. И я знал, куда еду.

…Самолёт приземлился в Сантьяго на рассвете. Южное полушарие встретило меня тёплым, пыльным воздухом и остротой горных вершин. Город был шумный, растянутый, окружённый Андами, как будто спрятанный в гигантскую каменную чашу.

Я пересел на междугородний автобус – дребезжащий, выцветший, с полосатыми занавесками на окнах. Водитель говорил только по-испански, но, услышав слово «Пуэрто-Монтт», кивнул и захлопнул дверцу. Дорога заняла почти сутки. Я ехал вдоль побережья, мимо ферм, виноградников, пустынных плато и одиноких бензоколонок. Ближе к югу пейзаж становился всё суровее: сильный ветер гнал тучи по небу, изредка по стеклу били короткие ливни.

Пуэрто-Монтт – город у края земли. Пахло рыбой, солью и соляркой. Старые деревянные лодки качались у причала, чайки кричали, как будто заранее знали, куда я направляюсь. Здесь, в местной гавани, я нашёл старого моряка по имени Хулио, который за плату и без лишних вопросов согласился отвезти меня к безымянному атоллу, который я ему показал на навигационной карте.

– Там пусто, – сказал он, глядя на меня с прищуром. – Ни рыбы, ни людей. Только ветер. Там даже чёртов Wi-Fi не ловит.

– Мне туда и надо, – ответил я.

На следующее утро мы вышли в океан. Моторная шхуна, старая, с облупленным зелёным бортом, шла тяжело. Пахло дизелем и мокрым деревом. Волны, сначала лениво поднимающиеся, к середине дня стали тревожнее. Океан менялся. Исчезал берег, исчезли даже птицы. Мы шли в никуда – сквозь глухую водяную пустоту. Только по GPS я знал, что движемся правильно.

Я стоял на носу и смотрел вдаль. Океан был живой. Он дышал. Бескрайний, равнодушный, он уносил нас в точку, которую когда-то, быть может, отметила цивилизация, далёкая от нас на световые годы. Я чувствовал – с каждой милей приближаюсь к чему-то важному.

Хулио не спрашивал, что я ищу. Только один раз, когда мы прошли ржавый буй и повернули на юго-восток, он сказал:

– Там бывают странности. Иногда радиокомпас ведёт не туда. Иногда мотор глохнет, будто ток пропадает. Я не люблю туда ходить.

Я ничего не ответил. Я чувствовал: мы уже близко.

Зонд… или то, что от него осталось… ждёт.

На третьи сутки в пути Хулио разбудил меня рано утром. Его голос звучал необычно глухо, как будто даже он почувствовал – что-то впереди.

– Сеньор… мы на месте.

Я поднялся на палубу. Перед нами в серой дымке утреннего тумана вырисовывался атолл. Не остров в привычном смысле, а кольцо из рваных клочков суши, словно выложенных из старых костей рифов. В центре – тёмная лагуна, ровная как зеркало. По краям – редкая, жухлая растительность, чернеющая под слабым светом.

Это место не значилось ни на одной туристической карте. Даже GPS-метка временами «плавала», будто не хотела привязываться к точке.

– Дальше не пойду, – сказал Хулио. – Здесь моторы капризничают. И волны как будто не настоящие. Возьмите лодку и добирайтесь сами. Я подожду день. Потом – ухожу.

Я кивнул. Без обид. Он и так зашёл дальше, чем должен был.

Спустил на воду старую вёсельную лодку. Ветер был тёплым, но пах чем-то кислым, металлическим. Вода – чересчур тёмной, будто чернила. Гребя к берегу, я чувствовал, как в груди нарастает напряжение – не страх, нет. Ощущение приближающегося открытия.

На атолле было странно тихо. Ни птиц, ни насекомых. Тотальная тишина, в которой звуки собственных шагов казались громче мысли. Я шел вдоль внутренней стороны атолла, где когда-то, по слухам, стоял японский радиомаяк. Его не было. Только бетонные основания, заросшие водорослями, и искривлённый металл, как после сильного жара или удара.

Я достал прибор – обычный спектральный анализатор. Он показывал фоновый радиошум… и всплески. Чёткие импульсы на частоте 1420,3 МГц. Сигнал был… здесь.

Я шел на звук, как слепой. Он нарастал. Периодичность была механической, как у старых маяков. Через сорок минут брожений по прибрежным валунам я увидел щель в скале, почти незаметную снаружи. Как будто обвал или… искусственная маскировка. Подошёл. Внутри – проход, узкий, как горловина пещеры, и темный.

На входе – ничего. Но стоило мне войти на пару метров, как спектрометр взвыл. Мгновенный всплеск. Я достал фонарь. Луч скользнул по влажным стенам… и наткнулся на поверхность, не похожую на камень. Металл. Странный, почти бархатистый на вид. На нём не было ржавчины, не было пыли. Только тонкий, угольно-серый блеск. На мгновение показалось, что он дышит.

И тут сигнал сменился. В наушнике, подсоединённом к приёмнику, я услышал модулированный импульс. Не язык. Не цифры. Но структура.

Это был ответ. Не от Земли. Не от станции. От него. Зонд был здесь.

И он знал, что я пришёл.

Внутри пещеры было сыро, пахло солью, водорослями и каким-то масляным озоном, словно воздух здесь когда-то прошивало электрическим разрядом. Я шел медленно, почти крадучись, подсвечивая путь узким лучом фонаря. Каменные стены становились ровнее, будто кто-то когда-то шлифовал их, превращая дикость природы в коридор. И вдруг луч фонаря остановился.

Передо мной, почти касаясь противоположной стены пещеры, лежал объект.

Он был похож на огромную морскую ракушку, диаметром около пяти метров, полусферический, вросший в породу, как древний коралл. Поверхность – тёмно-серая, но с отливом, как у ртути, местами покрытая тончайшими линиями, напоминающими спиральные ходы. Я подошёл ближе.

Фонарь выхватывал из темноты куски структуры: выгнутые, почти органические формы, микроскопические вкрапления, как будто металл был живой. Я провёл пальцами по поверхности – она была гладкая, но не холодная. Странное тепло, медленное, как дыхание, исходило от этого тела.

Это не было природным объектом. И это уж точно не создал человек. Слишком чужеродная симметрия. Слишком точная несовершенность. Каждый изгиб – будто имел смысл. Не было ни антенн, ни иллюминаторов, ни люков. Но я знал: это зонд. И он ждал. В глубине конструкции тонко мигнул свет. Не вспышка, а короткое, фосфоресцирующее пульсирование. Один раз. Потом второй.

Мой спектрометр снова ожил – зашкалил по нескольким каналам сразу. В наушнике раздался дрожащий, модулированный писк. Он был похож на слабый свист, но внутри – словно кто-то проговаривал цепочки звуков. Или… команд?

Я стоял перед ракушкой, замирая от осознания: я не нашёл зонд. Зонд – нашёл меня. И, возможно, уже начал сканировать.

Я опустился на камень и открыл рюкзак. Там, завернутый в ткань, лежал мой старый, проверенный MacBook Pro 2017 года – надёжный, пусть и не новый, но с модифицированной батареей и моими личными алгоритмами дешифровки.

Я включил его, и спустя полминуты система ожила. Я запустил программу, написанную мной ещё во время практики в обсерватории – гибридный дешифратор с элементами нейросетевого распознавания, построенный на том же принципе, по которому я когда-то начал разбирать сигнал WOW. Вставил переходник, подключил анализатор. Сигнал зонда я выгрузил в буфер программы и нажал ввод.

Алгоритм загудел. Секунды – будто часы. На экране мелькали строки: числа, структуры, символы. Потом – блок фраз, выведенных моим интерпретатором на английском. Первая – ясная, будто отпечатанная капля смысла в бездне шума:

«Biosphere collapse: Stage 5. Mass extinction ongoing. Primary driver: dominant species impact.»

Я застыл. Перечитал.

«Коллапс биосферы: стадия пятая. Массовое вымирание в процессе. Главная причина – воздействие доминирующего вида.»

Мурашки пошли по спине.

Зонд… наблюдал. Оценивал. Сканировал планету – и делал отчёт.

Я взглянул в темноту, туда, где металлическая поверхность слабо светилась, как жабра под кожей живого существа. Он не просто принимал данные. Он передавал их. Вероятно – в момент пролёта Оумуамуа в конце 2010-х. Я соединил всё в голове: сигнал WOW, моя расшифровка, траектория зонда, совпавшая с движением таинственного объекта. Всё это складывалось в единую картину.

Оумуамуа… может быть, он не просто «камень», как говорили учёные. Возможно, это звёздный корабль-разведчик, который путешествует от системы к системе, собирая информацию. Его цель – наблюдать за расами, фиксировать их развитие, вымирание, поведение. Без вмешательства. Только регистрация.

Я снова глянул на экран. Программа уже декодировала следующий блок:

«Contact parameters: unfavorable. Intellect species → unsustainable. Resource consumption> threshold. Biotic loss> 78%.»

Я сжал зубы. Контакт невозможен. Вид нестабилен. Уровень разрушения экосистем – критичен. Это было не предупреждение. Это был приговор.

И в этот момент я вспомнил школьные уроки о массовых вымираниях. Земля уже переживала их:

– Ордовикское вымирание – 85% видов, возможно из-за ледников.

– Девонское – океанская катастрофа.

– Пермское – «Великая смерть», исчезло 95% морских видов.

– Триасовое, Юрское…

– Пятое – пришествие астероида и гибель динозавров.

А теперь – Шестое. Наше. Уже происходящее. По вине человека. Я закрыл глаза. Если Оумуамуа действительно корабль наблюдения, если у него миллионы лет в запасе… быть может, он уже видел тысячи таких рас. Те, кто поднимались – и падали. Разум, что рождал культуру, науку, города – но не справлялся с собственным эгоизмом. Расы, уничтожившие свои моря, леса, атмосферу. Расы, которые не выдержали собственной силы.

И, возможно, человечество – одна из них.

Зонд это понял. Он отправил отчёт. Не для нас. Для тех, кто будет решать.

И вопрос был уже не в том, что мы сможем ответить Оумуамуа. А в том, примут ли нас в число живых… или оставят среди вымерших.

Я стоял перед зондом. Его гладкая, серовато-мерцающая поверхность казалась неподвижной, но я знал – внутри кипела работа. Он продолжал фиксировать, анализировать, передавать… И в это мгновение я задумался: а что за существа стоят за всей этой системой?

Где-то в глубинах космоса, быть может, уже миллионы лет блуждает одинокая планета. Когда-то она вращалась вокруг своего солнца, жила, развивалась. Но затем что-то произошло – катастрофа. Возможно, звезда погасла или превратилась в сверхновую. Может, мимо прошла другая звезда или черная дыра, и ее гравитация выдернула планету с орбиты, бросив в темноту. Чтобы выжить, разумные существа покинули звёздную систему вместе со своей планетой, превратив ее в космический ковчег, что дрейфует теперь сквозь Галактику.

И она не одна. По современным оценкам, в Млечном Пути может быть до 100 миллиардов свободно блуждающих планет – холодных, без солнца, затерянных в тьме. Но на одной из них, возможно, живёт цивилизация, древняя, терпеливая, наблюдающая.

И вот они – отправляют корабли. Межзвёздные исследователи, как Оумуамуа, – не просто скауты, а собиратели информации о разуме в галактике. Каждый такой корабль может запускать десятки, сотни зондов. Таких, как эта «ракушка» передо мной. Они безмолвны, но видят всё. Они судят не по словам, а по делам. Они – статистики жизни.

Я вдруг понял: это не шпионство и не вторжение. Это… отбор. Сквозь бездну времени и света они собирают историю разумных видов, чтобы понять, какие из них стремятся к разрушению, а какие – к созиданию. Где агрессия и паразитизм – модель существования, а где – устойчивая гармония с природой и друг с другом. Это, быть может, подготовка к контакту – не мгновенному, не зрелищному, а продуманному. Основанному на доверии и понимании сути вида.

И я знал: мы пока не прошли этот тест.