Принуждение жизнью

За мной ухаживала нянечка. По утрам протирала доступные части тела влажным полотенцем, приносила судно, утку, уносила. Приносила завтраки, обеды, ужины и уносила посуду. Всё остальное время я смотрел в окно, за которым ветер играл с листвой серебристого тополя. В первые дни за окном появлялось заплаканное лицо матери, она натужно улыбалась и что-то говорила. Ей нельзя было заходить вовнутрь. Я жестами показывал, что со мной всё в порядке, мне тут хорошо. Пришла нянечка спросить, что нужно матери купить для меня. Только книги. На следующий день нянечка принесла несколько книг, изданных для подростков. За окном снова стояла измученная мать. Я попросил нянечку передать ей, чтоб больше не приходила, я не могу больше её видеть, её вид разрывает мне сердце, невыносимо видеть и чувствовать её страдание. Это очень больно. Она перестала приходить. Ещё раньше мы с ней договорились, что буду писать ей письма с условным знаком, плюсиком в первой букве, если мне хорошо, и минусом, если плохо. В дальнейшем все мои письма были только с плюсиками.

Все книги я постранично разделил на количество предстоящих дней и в дальнейшем старался не выходить за эти нормы, как бы ни подмывало читать дальше.

Однажды я обнаружил в палате мух, их было три. Видимо, залетели в открытую форточку. Они повсюду носились и даже садились на мою кровать. Это стало неожиданной радостью. Хоть такие живые существа. Только бы нянечка не устроила на них охоту, но она даже не обращала внимания на них.

Мухам я дал имена. Люся, Дуся и Варвара. Люся была красавицей, стройная, изящная, постоянно прихорашивалась. Дуся была полной дурой, бестолку носилась повсюду, выделывая зигзаги и налетая на стены, стекла. Варвара была дамой в возрасте, вела себя степенно, любила сидеть на подоконнике, на стекле, и смотреть в окно. Я попросил нянечку принести сладкого чаю и блюдце. Я подливал в него чай, и какая муха прилетала на угощение, той озвучивал её имя, чтоб запомнила и в дальнейшем прилетала на зов. Но они оказались неспособными к обучению. Тогда выдернул из полотенца нитки и при следующих попойках мух со всей осторожностью ловил их и привязывал нитки к их лапкам. Теперь они летали вокруг меня на привязи. По очереди, называя имена, притягивал к себе и предлагал чаю. Но и это не помогло. Тогда отпустил на свободу. Теперь у меня появилась новая задача, разобраться в мотивации их действий. Задача оказалась не простой, но что-то стал понимать и даже мог прогнозировать их поведение. Иногда все трое собирались у меня на кровати или тумбочке и тогда я начинал им рассказывать про чудные творения ветра из листьев тополя за окном. Он то зажигает костер, заставляя листья сверкать своим серебром, словно искрами, то волнами колышет ими, изображая море, а то начнет рисовать на кроне цветы, замки, лица. Что самое удивительное, мастер не нуждался в зрителях, он это делал, потому что не мог этого не делать. Он как безумец радовался своей свободе, полноты силы, творческим способностям. Я завидовал ему.

Люся и Дуся считали мои рассказы чушью и ахинеей, не дослушав, улетали. Я их не винил. Что они могли видеть и понимать за свою короткую жизнь? Надо будет усвоить, никому не интересно то, что за пределами их видения и понимания. Будут считать бредом. Это потом не раз подтвердится.

А мудрая Варвара продолжала слушать, уставив на меня свои огромные глаза. Слушала не перебивая. Более внимательного слушателя моих рассказов больше не встречал. Потом улетала на свой любимый подоконник и продолжала смотреть за окно. О чем она думала? О тополе? Или о загадочном мире за окном, может грустила воспоминаниями.

Однажды утром увидел Варвару на подоконнике, лежавшую неподвижно лапками кверху. Пришла нянечка и выбросила трупик в форточку. Я скорбел по её кончине. Думал, есть ли у мух душа? Если есть, где они пребывают на том свете, там, где души людей или отдельно? Мне было известно из разговоров деревенских обитателей, что у живых существ есть души. Одна старушка говорила, что умные собаки потом перерождаются в людей. Тогда Варвара потом может стать собакой? Если она станет собакой, то узнает ли меня?

Люся улетела в форточку, и Дуся исчезла, наверно от дури забралась в какую-нибудь щель и не смогла выбраться. А я продолжал читать отмеренные страницы книг.

Но вот срок заключения вышел, и меня перевели в палаты к детям, знакомым ещё по прошлому пребыванию среди них. Я помнил слова доктора о причинах такого недуга у детей, стал расспрашивать, кто и откуда сюда прибыл. И верно, они прибыли в основном из областей, где прошла война, Литвы, Белоруссии, Украины и западных областей России.

Всё также непрерывно по утрам и вечерам делали уколы, кололи во все доступные места, куда можно было воткнуть иглу, от этого исколотое тело вспухало. Когда растворы начинали брызгать обратно, делали перерывы. Так же потчевали порошками.

Как тут было заведено, приходили учителя, порой я задавал им свои вопросы. Они вначале живо отвечали, потом с раздражением и, наконец, прекратили отвечать. Вот учительница истории рассказала о войнах древних народов в многовековой давности, велела выучить даты. Я спросил – зачем? Какая разница, что тогда происходило, если это уже ни на что не влияет? Ну, было и прошло.

Она выдала глупую фразу: кто не знает прошлого, не имеет будущего.

Будущее, говорил я, придет независимо от того, знаю я прошлое или нет. Время не останавливается, и жизнь продолжается по своим законам.

Она настаивала, прошлое формирует будущее. Я согласился, что недавнее прошлое, действительно, влияет, но а дальше на него накладываются новые идеи, изобретения, новые знания, да и просто хаос бестолковщины, люди появляются совсем другие, и уже прошлое затеряется в хаотической куче прошедших событий. Уже не имеет значения, каким оно было, будущее перестает зависеть от прошлого. Да мы и понять не сможем древних людей, как они думали, что чувствовали, чего желали.

В другой раз спросил:

– Гитлер мог знать, что застрелится, когда отдавал приказ начать войну с нашей страной? Нет. А мог отменить тот приказ, держа пистолет у своей головы? Тоже нет. А мы можем знать, что произойдет в будущем от наших дел сегодня? Тогда зачем мы это всё изучаем, если сами не знаем, что делаем, изменить ничего не можем, и ничему научиться не можем?

Она уже не отвечала, просто просила не мешать вести урок.

Однажды к нам пришла сухонькая, но энергичная женщина, сказала, что будет заниматься нашим культурным и эстетическим развитием. И, действительно, с её появлением в нашей жизни началось оживление. Стали привозить киноаппарат с бобинами пленок, нас свозили в общий зал и на большой простыне механик показывал фильмы. Помню, в каком восторге мальчишки и девчонки смотрели на проделки Чаплина и подвиги Тарзана.

Однажды привела к нам мальчишку, вручила извлеченный из кладовки аккордеон, и он с большим мастерством исполнял музыкальные произведения классического репертуара. Впечатленный его игрой, я решил так же научиться играть. Попросил тот же аккордеон, самоучитель и вскоре уже мог исполнять немногие популярные песни. Но это увлечение оказалось недолгим. Наша энергичная дама вызвала новый интерес, более глубокий, чем занятие музыкой.

Она обладала превосходным талантом рассказчика и чтеца.

Вечерами перед отбоем садилась в середине палаты и выразительно, в лицах читала нам старинные былины, сказы, легенды, они будили воображение, и было ощущение, что все действия происходят здесь, перед нами. Рассказывала разные занимательные истории. Один рассказ впечатлил особо. Там шла речь о том, как однажды пионерский отряд разместился на лето в старинном замке. Старик сторож поведал пионерам странную историю, произошедшую в далекие времена, когда он был мальчиком. У хозяев замка было красавица дочка, которую против её воли намеревались выдать замуж за нехорошего человека. Старик помнил, как в день свадьбы невеста бегала по замку, желая спрятаться, чтоб её не нашли. Он видел, как она вбежала в дальнее крыло и скрылась в темном коридоре. Уже началась свадебная церемония, а невесты всё не было. Её повсюду искали, прошлись и по тому коридору, который заканчивался тупиком, просмотрели все комнаты, закоулки, но она пропала бесследно. И больше никогда не появлялась. Многие пытались раскрыть эту тайну, но безрезультатно.

И тогда один из пионеров, решил попробовать в этом разобраться. Когда все уснули, взял фонарик, кусочек сыра и отправился в коридор того крыла. Дошел до конца, и тут в свете фонарика перед ним метнулась какая-то тень, в ужасе мальчик вдавился в стенку тупика, и она отклонилась, обнажив черную дыру, в которую он тут же провалился. Упал на каменный пол. Упавший рядом фонарик продолжал светиться, он взял его, и при его свете увидел уходящий в мглу длинный коридор, пошел по нему, по сторонам располагались комнаты, похожие на казематы. При свете фонарика он видел покрытые пылью и паутиной старинные предметы, сундуки, картины. И вот, войдя в одну из них, остолбенел. Лучик высветил сидящую на стуле в полном мраке прекрасную девушку. На ней было белое роскошное платье. Чернота мрака делала траурными белые складки одеяния, рельеф фигуры. Внезапно высвеченная в этом темном подвале, она казалась частью потустороннего мира. То была пропавшая невеста.

Преодолев оцепенение, осторожно ступая, мальчик приблизился ней. Перед ней стоял стол, на нем увидел клочок бумаги, прочитал нацарапанные слова: «Оставь надежду, попавший сюда». Едва он дотронулся до её плеча, как тут же она со всем одеянием рассыпалась в прах, оставив кости скелета. В ужасе выбежал в коридор, побежал обратно, но не мог найти того места, где упал, везде были ровные стены. Он кричал, но крик заглушался в каменном мешке, повсюду искал выход, но его не было. Фонарик перестал светиться, и всё погрузилось в полный мрак. Вот в этом мраке вдруг показались два слабых огонька. Они перемещались. Казалось, там были глаза животного. Мальчик направился к ним, но они метнулись куда-то в темноту и исчезли. Дальше рассказывалось, как с помощью прихваченного сыра приманивал это животное, которое оказалось котом, как, следуя за ним, нашел размытую дождями лазейку, и через неё смог выбрался наружу.

Меня поразила иллюзия реальности нереального. Под её впечатлением взялся за написание мистического произведения, наполненного голой фантазией. В нем ученый сделал аппарат, позволяющий видеть эфирные существа, призраки, витающие вокруг. Расписал, как они издеваются над людьми, строят против них козни, возникают, пропадают, натравливают одних на других, чтоб случилась война. Дальше следовали события, связанные с противостоянием людей этим существам. Листки моего сочинения разошлись по рукам и больше я их не видел.

Зимами нас держали в палатах санатория, а летом перевозили на море. На широком песчаном пляже вдоль берега были выстроены длинные веранды, на них мы проводили всё лето. Плеск волн, шум моря будили фантазию, проплывающие вдали суда уводили воображение в далекие края. На лето приезжали родители с сестрой, но общение допускалось только на расстоянии. Достаточно было того, что мы могли видеть друг друга и разговаривать. Так они поведали, что переехали опять на следующее место службы отца, теперь они живут в поселке под городом Бологое.

Медленно шли годы, все годы я неподвижно лежал на кровати каменным изваянием, тело как-то менялось, росло, и несколько раз гипсовые оболочки медики меняли, при этом делали снимки и нужные анализы. Так прошло три с половиной года. Черту подвела врачебная комиссия, когда при очередной замене гипса мне провели полное обследование. Комиссия вынесла вердикт: лечение закончилось, теперь можно готовить к выписке.

А это была уже отдельная и сложная процедура.

Принесли ботинки подходящего размера, костыли и изготовили съемный корсет на шнуровке, он повторял гипсовую упаковку, им следовало пользоваться в продолжение года. Нога уже могла работать, но нагружать её придется постепенно и с осторожностью.

В первый раз, когда меня стали ставить в вертикальное положение, казалось, что мир перевернулся, пол поднялся на меня вертикалью, потолок упал. Несколько секунд, и я упал на руки санитаров и в кровать. Изо дня в день меня приучали к вертикальному положению. Потом на костылях при поддержке сопровождающего санитара сделал несколько шагов. Через месяц уже освоился с костылями, и ходил довольно сносно без посторонней помощи. Дурь свободы пьянила голову. Я ощущал возрождение.

Наконец, приехали родители, забрали и повезли в свой дом, что находился под городом Бологое. Отвели в местную школу, приписали к седьмому классу. Поселок был маленький, а я повсюду ходил на костылях и выглядел белой вороной. Мальчишки любили дразнить «Костыль идет!» Иногда нарочно подсекали, чтоб упал. И, глядя на мои нелепые движения, заливались хохотом. Я не мог понять, как страдания больного беспомощного человека могут веселить? Тогда начал догадываться, что окружающий мир не так уж прост. Оказывается, детвора любит объединяться в стаю наподобие диких зверей. Вожаку, чтоб сохранить лидирующее положение, необходимо членам её показывать свою агрессивность, силу, чтоб они его боялись и подчинялись. Для проявления агрессии выбирался объект из самых беззащитных. Члены стаи старались подражать вожаку и не упускали случая показать ему свои способности по издевательствам. Я был избран объектом.

Чтоб выйти из этого положения, несмотря на возражения врачей начал усиленно заниматься силовыми упражнениями на турнике, кольцах, постепенно наращивая нагрузки. Потом начал разрабатывать мышцы ног, для чего при ходьбе на костылях стал наращивать нагрузку на больную ногу. Постепенно появилась возможность отказаться от костылей совсем. Тут я начал давать отпор своим обидчикам. Поскольку руки, натренированные на костылях и на упражнениях оказались накаченными приличной силой, то уже мог этими руками так задавить в тисках пойманного обидчика, что, выпущенный на свободу, он едва приходил себя. Всем становилось понятно, что со мной лучше не связываться. Я стал уважаемой фигурой.

В ближайшие каникулы отправился в родную деревню помогать родным в их нелегком труде. И потом часто бывал там. Основным моим занятием в деревне было обеспечение семейства рыбой. Наловить требовалось много, чтоб обеспечить ежедневной едой и создать необходимый запас на зиму. Заготавливаемая на зиму рыба запекалась в зеве русской печи, сушилась на её лежанке. Для этого мы вместе с дядей Ваней, мужем моей тетки, потерявшим ногу на войне, но не утратившим оптимизма и душевной доброты, плавали по окрестным озерам на камейках, ловили рыбу сетями. Одной сетью перекрывали какой нибудь речной переток, а с другой устраивали охоту. Окружали ею заросший камышом прибрежный участок, в нем длинным шестом производили шум, чтоб испуганная рыба неслась в сеть, вытаскивали и перебирались на новое место. По хозяйским делам надо было ещё наносить воды из речки, насобирать «хряпы» в лесу для поросенка.

Пока я там был, отца в очередной раз перевели на следующее место службы. Новым местом снова стал город Великие Луки. Туда переехала наша семья. Только теперь разместили уже не в бараке, а в приличном кирпичном доме, со всеми тогда возможными удобствами, в центре города.

Когда я вернулся из деревни, определили в местную школу, уже в восьмой класс. И снова конфликтовал с учителями. Почему, спрашивал у учительницы литературы, героями у нас выставлены проходимцы, Хлестаков, Онегин, Чичиков, бездельник Обломов, а не герои, типа Овода- Ривареса, революционеры, солдаты войны? Зачем мы их образы пишем? Внятно она не могла объяснить.

Математичку мучил вопросами. Если вся математика построена на сложении и вычитании простых единиц, то откуда могли появиться мнимые числа? В реальной природе нет мнимых объектов, нет отрицательных, пребывающих в небытие. Физики нашли абсолютный ноль температуры, и теперь нет отрицательных температур, старые шкалы можно отбросить, тогда почему математики не нашли абсолютного нуля и абсолютной единицы среди всего, что существует в мире? Если любое число означает множество единиц, то чем больше число, тем больше вероятности, что это множество развалится. Значит, должно быть в природе предельное множество, более которого оно быть не может. Чем сложнее система, тем больше вероятности, что она рассыплется. Где-то в числовом ряду должно быть предельное множество, предельное число. За пределом они будут распадаться на простые числа. Как в атомном ряду, численность элементов атома подходит к пределу и больше быть не может, они распадутся. А разве может быть знак равенства в формулах? Сложите одного человека – мужчину с другим человеком – женщиной, разве обязательно получится два человека? А если у них появится ребенок, то будет уже три. А если один уйдет, то сложение даст единицу. И одна часть уравнения не может быть равной другой. В левой части то, что было в прошлом, в правой – что ожидается, а это никак не одно и то же. Будущее не может быть равно прошлому. Ничто в мире не равно другому. Вся математика построена на придуманных догматах и на придуманной логике, которой в природе нет. Она применима на коротких отрезках времени и в ограниченном пространстве и только на объектах, не меньше атома. Бесконечного деления не может быть.

На это она отвечала, как отвечают религиозные фанаты, ты просто не понимаешь математики. И занижала оценки.

Физик меня просто ненавидел за мои вопросы, когда я просил объяснить, что такое энергия, откуда взялись законы природы, как работает механизм гравитации. Однажды выгонял из класса, чтоб не мешал вести занятия, и запретил приходить на его уроки. Я и не приходил. Как только наступил его урок, садился на улице под окном его кабинета и читал учебник по текущей теме. На одном из уроков выглянул из окна и велел вернуться. Когда я вошел, он спросил, как работает трансформатор, это была тема прошлого урока, который я просидел на улице. Я не стал отвечать, а только спросил, почему трансформатор не светится? А почему он должен светиться, поинтересовался учитель. Так в нем происходят преобразования электрического поля в магнитное и наоборот, а это должно создавать свет. Это его несколько озадачило. Буркнул, что он создает радиопомехи, и велел сесть на место.

Однако относился с уважением, привлекал к работам по оборудованию в школе радиоузла, по перекладке электрических проводов. Однажды в кабинет привезли киноаппаратуру, и он научил работать на ней, добился разрешения для меня показывать фильмы в клубах, что я иногда и делал. Запомнился один такой случай. В одном из городских клубов намечалось собрание глухонемых, и меня попросили показать какой нибудь фильм. В городской фильмотеке, куда мне был разрешен допуск, отобрал популярную в то время комедию «Штепсель женит Тарапуньку». На предоставленной машине привез в клуб аппаратуру, и пока устанавливал её, собравшиеся смотрели на это с интересом, было ощущение, что они вообще не понимали, что это такое. Но вот вошел переводчик и жестами стал всё разъяснять, рассадил по местам, спросил про мою готовность и выключил свет. Фильм начался, переводчик стоял перед экраном и жестами переводил слова. В забавных местах зрители смеялись, а иногда переводчик просил повторить фрагмент, который они не поняли или им особенно понравился. Весь фильм был записан на нескольких отдельных катушках – бобинах, можно было любую быстро перемотать и поставить заново. По окончании благодарность выразили аплодисментами.

Учитель черчения освободил меня от уроков, чтоб я за него рисовал плакаты к праздникам. За это поплатился на первом курсе института, когда надо было сдавать экзамен по черчению. Там требовалось начертить мудреную деталь в разных видах и разрезах. Я это сделал за 15 минут и показал экзаменатору. Тот пришел в ужас. Вы что, возмущался он, не знаете, как изображаются точки, пунктирные линии, оси? Но за то, что правильно всё изобразил, сказал, прощаю, и будем считать, что на этом экзамене Вас не было, придете через неделю, принимать буду сам. За неделю я всё освоил, но на повторном экзамене получил только четверку за первый провал.

В школе в одном классе со мной учился тихий застенчивый парнишка, он заикался, стыдился этого, когда его спрашивали на уроках, от волнения вообще выдавал только звуки. Учителя его проводили по тетрадям от тройки до тройки. Имя у него было редкое – Юлий. Я подружился с ним. Юлька, мы его так звали, был из артистической семьи, мать служила режиссером в городском драматическом театре, они жили в притеатральном двухэтажном доме, где жили все артисты, обшарпанном, с общими длинными коридорами, втроём с матерью, сестрой в маленькой комнатушке. Впрочем, все артисты так жили, они вечерами собирались во дворе, пили, дурачились, ругались. Детишкам давали театральные имена. Там фланировала воздушная Корделия под восхищенными взглядами влюбленного Ромео.

Театр едва влачил своё существование, посещаемость была скверной, хотя билеты стоили предельно низко, и игра актеров была вдохновенной, но и жители едва сводили концы с концами, им не до театра было. Сейчас я понимаю, что в то трудное время театр выполнял сложнейшую задачу, он, сам пребывая в нищете, всем своим искусством самоотверженно боролся за души людей, вносил в мрак свет, закладывал в них нравственные императивы. Это, безусловно, был подвиг.

Юлькина мать доставала нам контрамарки на все спектакли, а в театр часто приезжали труппы из разных городов, так что палитра постановок была обширной, классика, оперетта, водевили. Всё это мы смотрели.

Когда школьников обязали пару недель летом поработать в подшефных совхозах, мы с Юлькой подрядились вместе поехать в один совхоз. Там нас поставили на просушку зерна. Под навесом на току были насыпаны груды влажного зерна, они прели, выделяя тепло, требовалось пропустить их через сушилку с проветривающим вентилятором. Нам предстояло это зерно закидывать на транспортерную ленту, подающую его в аппарат, и просушенное переносить в другое место. Облака шелухи, пыли, иголок от ости окутывали всё пространство. В нем мы работали с утра до ночи, полностью покрытые этим месивом. Спали тут же, греясь теплом от зерен. К нам повадился приходить бездомный худой пес. Окрас его был настолько нелепым, что Юлька сразу окрестил его Букетом. Теперь в столовой мы брали обеды на троих. Букет так привязался к Юльке, что даже спал с ним в обнимку. Любовь у них была взаимной.

Потому домой в город мы возвращались уже втроем.

Уж не знаю, как юлькины родные отнеслись к новому жильцу, но не выгнали, и он стал с ними жить.

К тому времени у нас были велосипеды и мы устраивали путешествия за город посмотреть на новые места. Теперь Букет неизменно бегал за нами.

Однажды мы с Юлькой решились на новое приключение. Через город протекала река Ловать, в тридцати километрах от него русло реки пересекало шоссе. Мы решили на велосипедах добраться до этого места и дальше сплавом по реке вернуться обратно. В качестве плота было решено использовать найденные на свалке автомобильные камеры, клеем приведенные в порядок. Привязали к велосипедам, взяли топорик, веревки, спички, купили брикеты с кашей, рыбные консервы, и в намеченное время пустились в путь. Букет, естественно, бежал за нами. По прибытии накачали камеры, поверх положили велосипеды, сверху навалили лапника, чтоб мягче сидеть, всё это увязали веревками в единую конструкцию. Спустили на воду, Букета посадили рядом, вооружились жердинами, и отдались течению реки. Вначале всё шло превосходно, мы изучали берега, любовались проплывающими пейзажами, но вот вдруг откуда-то стали приползать облака, их становилось больше, они темнели, и начал накрапывать дождь. Букета это стало беспокоить. А когда дождь усилился, и мы стали промокать, наш пес стал ругаться, бросился в воду и дальше побежал параллельно с нами по берегу, путаясь в зарослях. Так прошел час, два. Дождь всё усиливался. Мы уже промокли насквозь, пес на берегу ругается и лает. Брикеты с кашей размокли и расползлись, открыли банку с рыбой и, причалив к берегу, предложили еду Букету. Он только понюхал и посмотрел на нас, как на ненормальных. Похоже, он лучше нас понимал, в какую историю мы все вляпались. Привлекательность путешествия стала меркнуть. Стало приходить осознание, что дальше так под проливным дождем, с Букетом на заросшем берегу, плыть до города не сможем. Вспомнили, что где-то недалеко извилистое русло реки приближается к шоссе. Там решили выбраться. Проплыли еще, ожидая поворота реки к дороге, дождались, она, действительно, пошла к дороге, и на закруглении выбрались на берег. Из зарослей вылез Букет. Размонтировали плот, высвободили велосипеды, камеры оставили на берегу, и стали пробираться в сторону шоссе. Дождь лил как из ведра. Мокрый кустарник переплетался и не пускал. Продирались долго, но вот послышался шум проезжающих машин. Пошли на шум и, наконец, выбрались на шоссе. Уставший и промокший пес едва волочил ноги. Потому пошли пешком. Проезжающие водители могли видеть апокалиптическую картину, вода сверху как из ведра, понуро два дурака тащат по дороге велосипеды, между ними волочется промокший уставший пес.