Новеллы

Новеллы

Йозеф фон Эйхендорф

Переводчик Ирина Геворковна Назарова

© Йозеф фон Эйхендорф, 2025

© Ирина Геворковна Назарова, перевод, 2025

ISBN 978-5-0067-6930-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Иозеф фон Эйхендорф

(1788—1857)

Предисловие переводчика

Возможно, не каждый любитель поэзии или прозы будет внимательно читать биографию самого автора, а между тем, зачастую биография-жизнь писателя или поэта, равно, как и композитора и художника, ученого или общественного деятеля сама похожа на роман или стихотворение. Этот тезис в полной мере относится к незаслуженно забытому, потрясающему поэту и человеку Йозефу Карлу Бенедикту фон Эйхендорфу. Он родился 10 марта 1788 года в родовом поместье Любовиц, которое находилось на живописном берегу реки Одер. Вся местность вокруг замка была покрыта цветущими лугами, которые в свою очередь были изрезаны множеством мелких рек и ручейков. Будущий поэт не мог не отразить эти пейзажи в своем поэтическом творчестве. В семье поэта, помимо отца, офицера в отставке и матери, красивой, умной, образованной женщины, было семеро детей. Однако, только троим был присущ глубокий и ярко выраженный интерес к изящным искусствам – двум братьям – Иозефу и Вильгельму, и их сестре Луизе. Йозеф очень много читал с раннего детства. В круг его интересов входила в первую очередь Библия (особенно «Новый завет») увлекался он также историей, географией и путешествиями, переводными романами с английского и французского языков. (В романе «Предчувствие и действительность» (или «Мечты и реальность») Эйхендорф подробно опишет впечатления юности через восприятие главного героя графа Фридриха. После окончания гимназии в Бреслау в 1805 году братья поступили на юридический факультет университета в Галле. К этому времени достиг своего апогея и пошел на спад йенский романтизм. На смену ему спешили писатели и поэты гейдельбергской романтической школы, в число которых вошел и Йозеф.

Из всей плеяды великих немецких философов наиболее близок к романтикам был Шеллинг. Когда возник кружок йенских романтиков, Шеллинг был в нем завсегдатаем. Он разделял взгляды романтиков в области философии, науки, и искусства. Особое влияние на становление мировоззрения Эйхендорфа оказали философия и творчество Новалиса, которому Эйхендорф во многом сначала подражал. Новалис писал духовные стихи в честь Христа и Девы Марии, эту же традицию продолжил и Эйхендорф. Даже цикл стихов он озаглавил, как и у Новалиса – «Духовные стихи». Но философия Эйхендорфа и философия Новалиса – явления не тождественные. Любое проявление пантеизма, присущее философии Новалиса, было глубоко чуждо Эйхендорфу, философия которого покоилась на католической основе.

В 1806 году братья Эйхендорф покидают Галле и отправляются на родину с намерением продолжить учебу в Гейдельберге. Для романтически настроенного Йозефа Гейдельберг был местом, пребывание в котором имело для него в высшей степени важное значение. Ранние стихи юноши были написаны именно в Гейдельберге; они были жизнерадостны и полны надежд и посвящались природе. Поэт представлял себя музыкантом, играющем на скрипке, странником, оставившим счастье и любовь ради свободы, солдатом на поле боя, рыцарем и студентом. Эйхендорфу предстояло стать служащим, и он боялся превратиться в сытого и довольного обывателя. Эту тему он часто затрагивает в своих стихах. Именно в Гейдельберге Эйхендорф познакомился с лидерами романтизма его второго периода с Арнимом и Брентано. К тому времени начинает выходить в свет детище Брентано «Газета отшельника» под девизом «Все добрые духи славят Господа Бога» Весной 1808 года братья Эйхендорф отправились в Париж, где они с братом провели много времени в королевской библиотеке. После многомесячного пребывания во Франции они вернулись в Гейдельберг и вскоре отправились через Вену домой. С этим временем связано появление многочисленных стихотворений, новелл, сказок и начаты драма «Герман», посвященная отечественной истории, и роман «Предчувствие и действительность». Прекрасно владея польским языком, Эйхендорф собирал верхнесилезские сказки и предания.

Этой же весной Эйхендорф впервые увидел свою будущую супругу Луизу Викторию фон Лариш. Его симпатия к живой красивой и одухотворенной девушке обрела сердечную взаимность. Он часто мчался к ней верхом, и его переполняли новые радостные стихи и песни. Нередко и Луиза обескураживала его своими собственными стихами. Казалось бы, препятствий к браку не было. Но, если сначала помехой для женитьбы был юный возраст невесты, то потом обстоятельства сложились так, что только через пять лет поэт смог назвать ее своей женой.

Раскол мира на два начала отделяет йенскую пору от следующего этапа романтизма – гейдельбергского. Для гейдельбергских романтиков мир земной и мир божественный существуют отдельно друг от друга. Для многих романтиков упование на Бога было следствием разочарований, как в случае с Брентано или Фридрихом Шлегелем, которые отреклись от прежних оптимистических взглядов на жизнь. С Эйхендорфом этого не произошло. Вера в Бога была естественным состоянием его души. Пожалуй, Эйхендорф единственный из всей плеяды романтиков сохранил до конца своих дней божественный огонь, который освещал ему путь, ограждая от сомнений и бесплодных терзаний, в отличие от многих его знаменитых современников. Понять Эйхендорфа вне религии невозможно, читаете ли вы его прозу или поэзию.

Романтики благоговели перед религией, и Эйхендорф не являлся исключением. С самого начала творческой деятельности поэт ставил перед собой задачу воплощения образа бытия, которая была для него ключевой. Его судьба и судьба его поэзии зависели от решения этой задачи. Представление о человеческой личности как о средоточии времени и вечности было предметом постоянного размышления поэта. Большинство художественных образов Эйхендорфа строятся на религиозных ассоциациях, что придает его поэзии особое настроение. Особенно выпукло у Эйхендорфа проступают такие категории как любовь и смирение, к которым призывал Христос. Религия, по Эйхендорфу, это путь к свободе. Поэт благодарен Богу не только за счастье, дарованное в жизни, но еще и за то, что ОН научил его отличать «зерна» от «плевел».

В период с 1808 по 1813 годы Эйхендорф пишет много стихов. В каждом цикле, а их в обще сложности семь, есть стихотворения, относящиеся к этому периоду времени, но лишь в цикле «Песни времени» сконцентрировано около половины стихов, датированных означенными годами. В этот период основной тематикой поэзии является военная тема, стихи, посвященные друзьям. В эти же годы Эйхендорф пишет знаменитое стихотворение, отражающее ностальгию по родине, по безвозвратно утраченному времени, ставшее впоследствии песней. Это стихотворение «Прощание», известное в Германии каждому школьнику. В первоначальной редакции оно называлось «Орешнику» и начиналось несколько иначе. Поэт подспудно чувствовал предстоящую разлуку с лесом и садом детства навсегда. Возможно, это предчувствие повлияло на выбор окончательного варианта заглавия – «Прощание».

В Берлине, Эйхендорф решается издать уже давно законченный роман «Предчувствие и действительность». В 1815 году роман увидел свет.

27 апреля 1818 года умирает отец поэта, а его имения распродаются за долги. Только Любовиц остается матери как вдовья резиденция вплоть до ее смерти, которая последовала четыре года спустя. Больше Эйхендорф никогда не ступал на землю своих самых дорогих воспоминаний, но до конца своей жизни поэт находился под влиянием чар своей родины. Воспоминания детства неизменно приводили его в давний сад детства. Любое возвращение к теме сада означает обращение к своему детству. Для Эйхендорфа сад является любимой игрушкой. Взрослые люди теряют связь с детством, порой они ищут, но не могут найти свою чудесную игрушку. Эйхендорфу не надо было ее искать, он никогда не терял ее, он утолял ностальгию по прошлому с помощью сада, поэтического Эдема.

Эйхендорф начинает цикл новелл. «Замок Дюранде» является трагедией. Местом действия новеллы является Франция в период буржуазной революции, и судьбы людей определены фактом постоянного противоборства дворянства и народа, что привело к полной катастрофе. «Замок Дюранде» сам поэт считал одним из лучших своих произведений.

Анализируя творческий путь Эйхендорфа, необходимо отметить тот факт, что поэт относится к тем редким талантам, которые от начала творческой деятельности и до конца жизни не претерпели каких бы то ни было значительных изменений в мировосприятии и мироощущении. Цельностью натуры и душевной гармонией Эйхендорфа можно только восхищаться. Его зрелая поэзия отличается от ранней глубиной и мудростью, юношеский задор переходит в спокойное уверенное чувство.

Несмотря на славу, успех и признание Эйхендорф остался верен самому себе. Он никогда не подыгрывал вкусам публики, не творил на потребу дня и верил, что труд его будет вознагражден, а когда это произойдет, его не слишком занимало.

Мраморное изваяние

Был прекрасный летний вечер, когда Флорио, молодой дворянин, медленно ехал к воротам Лукки, наслаждаясь тонким ароматом, который витал над прекрасным пейзажем, башнями и крышами города, а также над красочными процессиями изящных дам и господ, которые с наслаждением прогуливались по обеим сторонам каштановых аллей.

Затем по той же дороге на грациозной лошади к нему присоединился другой всадник в красочном костюме, с золотой цепью на шее и в бархатном берете с перьями на темно-каштановых кудрях, и дружески поприветствовал его. Они ехали бок о бок в вечернем сумраке и вскоре разговорились, и юный Флорио нашел стройную фигуру незнакомца, его свежие, смелые манеры и даже его веселый голос настолько очаровательными, что не захотел расставаться с ним.

– Какое дело привело Вас в Лукку? – спросил, наконец, незнакомец

– Собственно говоря, у меня вообще нет никаких дел. – слегка смущаясь, ответил Флорио.

– Никаких дел? Ну, тогда Вы точно поэт! – весело улыбнулся всадник.

– Нет, не угадали! – возразил Флорио все больше и больше краснея. – Я действительно время от времени пробовал свои силы в искусстве веселого сочинительства, но, когда я затем снова прочел великих старых мастеров, то понял, что все, чего я иногда только тайно желал и подозревал, уже действительно существует и живет, и тогда я почувствовал себя слабым голоском жаворонка, унесенным ветром под необъятный купол небес.

– Каждый хвалит Господа Бога на свой манер, – ответил спутник. – Но все голоса вместе творят весну. При этом его большие, проницательные глаза с явным удовольствием смотрели на красивого юношу, который так невинно смотрел в сумеречный мир, который раскрывался перед ним.

– Теперь я, – продолжал он, став смелее и увереннее, – выбрал путешествие и чувствую себя словно освобожденным из тюрьмы; все мои старые желания и радости теперь внезапно обрели свободу. Ведь я вырос в тихой сельской местности, как долго я с тоской смотрел в даль на сияние гор, когда весна гуляла по нашему саду, словно волшебный менестрель, заманчиво напевая о прекрасной дали и великой, не соизмеримой ни с чем радости.

После этих слов незнакомец погрузился в глубокие размышления

– Вы когда-нибудь слышали- спросил он слегка расстроенно, но абсолютно серьезно, – о том удивительном музыканте, который своей игрой завлекает юношей на заколдованную гору, откуда никто больше не возвращался? Берегитесь!

Флорио не знал, что ему и думать после этих слов незнакомца, но не стал его об этом расспрашивать, ибо они только что, вместо того чтобы направиться к воротам, следуя незамеченными за процессией гуляющих, вышли на широкую зеленую площадь, где царила веселая музыка, где были разбиты разноцветные палатки, всадники и просто гуляющие, переливались как разноцветные волны в последних вечерних лучах.

«Неплохое место для отдыха, – весело сказал незнакомец, раскачивая палатку, – до скорой встречи!» И с этими словами он быстро скрылся в толпе.

Флорио на мгновение замер в радостном изумлении перед неожиданной перспективой. Затем он последовал примеру покинувшего его спутника, передал лошадь слуге и смешался с оживленной толпой.

То и дело из цветущих кустов раздавались песни и музыка, обыкновенные женщины прохаживались взад и вперед под высокими деревьями, их прекрасные глаза осматривали сияющий луг, они смеялись, болтали и красочные перья на их шляпах казались в теплом вечернем золоте, цветочными клумбами, качающимися на ветру. Чуть дальше, на ярко-зеленом поле, несколько девочек весело играли в волан. Разноцветные перьевые шары порхали, словно бабочки, описывая сверкающие дуги в голубом воздухе, а образы девушек, парящих в зелени, представляли собой интереснейшее зрелище. Одна из них особенно привлекла внимание Флорио своей изящной, почти детской фигурой и грацией движений. На ее головке был венок из цветов, и она была подобна радостному образу весны, когда она то легко пролетала над лужайкой, то кланялась, то грациозно поднималась в прозрачный воздух.

Из-за оплошности соперницы ее воланчик полетел в неправильном направлении и приземлился прямо перед Флорио. Он поднял его и передал девочке в веночке, прибежавшей за ним. Она остановилась, явно растерявшись, и молча смотрела на него своими красивыми большими глазами. Затем она поклонилась, покраснела и поспешила обратно к своим подружкам по играм.

Большой, сверкающий поток экипажей и всадников, медленно и величественно двигавшийся по главной улице, отвлек внимание Флорио от очаровательной игры, и он около часа бродил в одиночестве среди постоянно меняющихся пейзажей.

«Это певец Фортунато!» услышал он вдруг восклицание нескольких женщин и рыцарей. Он быстро оглянулся туда, куда они указывали, и, к своему великому изумлению, увидел изящного незнакомца, который сопровождал его сюда еще несколько минут назад. Прислонившись к дереву на краю луга, он стоял в окружении женщин и рыцарей, которые слушали его пение, которому время от времени любезно подпевали несколько голосов из собравшихся на лужайке гостей. Среди них Флорио снова заметил прекрасную девушку с воланом, которая с тихой радостью, широко открыв глаза, вслушивалась в музыку.

Порядком испугавшись, Флорио вспомнил, как недавно он беспечно болтал со знаменитым певцом, которого он знал по слухам и которым давно восхищался, но продолжал застенчиво держаться в стороне, прислушиваясь к спору. Ему хотелось бы простоять там всю ночь, эти звуки действовали на него настолько воодушевляюще, что он очень рассердился, когда Фортунато быстро закончил беседу, и вся компания покинула лужайку.

Затем певец увидел вдалеке молодого человека и тут же направился к нему. Он любезно взял его за обе руки и, несмотря на все возражения, повел несмышленыша, как милого пленника, в ближайшую открытую палатку, где уже собралась компания и даже приготовила веселый ужин. Все приветствовали Фортунато, как старого знакомого, множество прекрасных глаз с радостным удивлением остановилось на молодой, цветущей фигуре спутника.

После множества забавных приветствий все вскоре собрались вокруг круглого стола в центре палатки. Освежающие фрукты и вино в прозрачных граненых бокалах сверкали на ослепительно-белом фоне сервировки стола, большие букеты цветов благоухали в серебряных сосудах, между которыми грациозно выглядывали лица прекрасных девушек; снаружи последние вечерние огни играли золотым светом на лужайке и реке, которая скользила перед палаткой, гладкая, как стекло. Флорио почти невольно присоединился к симпатичной девочке. Она сразу узнала его и сидела тихо и застенчиво, но ее длинные, робкие ресницы не могли скрыть ее темного, сияющего взгляда.

Было решено, что каждый из собравшихся за столом должен будет поздравить свою возлюбленную с помощью небольшой импровизированной песни. Легкая песня, которая лишь касалась поверхности жизни, как весенний ветерок, но не уносила ее, а радостно кружила по столу венком веселых образов. Флорио был совершенно счастлив в душе, все его глупые тревоги отступили, и он мечтательно, все еще со счастливыми мыслями, разглядывал среди огней и цветов прекрасный пейзаж, раскинувшийся перед ним, который медленно тонул в вечернем сиянии. И, когда пришла его очередь произнести тост, он поднял бокал и спел:

Каждый грезит о своем,Я стою особняком,Кто бы ни спросил, о чем,Непонятно, речь о ком?Я же должен, как волна в потоке пенномТихо шелестеть в преддверии весеннем.

Его прелестная соседка смотрела лукаво на него исподлобья и снова опускала головку, когда встречалась с ним взглядом. Но он пел с таким искренним чувством и потом так настойчиво склонился над ней, обволакивая своим прекрасным умоляющим взглядом, что она охотно позволила ему быстро поцеловать себя в алые, горячие губки. «Браво, браво!» – закричали несколько мужчин, за столом раздался озорной, но невинный смех. Флорио торопливо и смущенно осушил свой бокал, прекрасная девушка, которую он поцеловал, опустила глаза, сильно покраснела, и выглядела неописуемо очаровательной в пышном цветочном венке.

Итак, каждый из счастливчиков с радостью выбрал себе возлюбленную. Только Фортунато принадлежал либо всем, либо никому и казался почти одиноким в этом изящном пестром окружении. Он был невероятно весел, и многие назвали бы его самоуверенным за то, что он позволял себе бурно переключаться с остроумия на серьезность или шутку, если бы у него не было такого чудесного, благонравного выражения лица и ясных, смиренных глаз. Флорио твердо решил выразить ему за столом любовь и уважение, которые он давно к нему питал. Но сегодня это не сработало; все попытки успокоиться были сведены на «нет» хрупкой жизнерадостностью певца. Он вообще не мог его понять. Тем временем снаружи пейзаж стал тише и торжественнее; между верхушками темнеющих деревьев появились отдельные звезды; река шумела все громче в освежающем прохладном воздухе. Наконец настала очередь Фортунато спеть. Он быстро встал, взял гитару и запел:

Что так звучит прелестноВолнуя душу мне?Влечет в чертог небесныйВ воздушной глубине?Я словно с возвышеньяСмотрю на мир, что люб,И строки восхищеньяС моих слетают губ.О, Вакх! Тебя я вижу,Прекрасный Бог вина,Ты к нам сейчас всех ближе,Сияешь, как луна,Украшенный цветамиТвой образ молодой,В глазах сияет пламя,Как солнышко весной.Каким живешь служеньем?Где правда, а где ложь?В весеннем ли цветеньеТы счастье обретешь?Венеры власть святая —Любовных чувств венец,В лучах зари пылаетТвой сказочный дворецВ кольце холмов небесных.Мальчонка озорной,Крылатый и прелестный,Он верный спутник твой.И тайный шепот слышенПро золотые сны,Они висят на крышах,На веточках сосны.А рыцари гуляютПо красочным лугам,Усердно собираяЦветы для нежных дам.И каждый ждет награды,Так испокон веков…Преодолев преграды,Воюют за любовь.

Тут он несколько изменил манеру исполнения и продолжил петь:

Но звуки затихают,Тускнеет трав нарядВсе женщины мечтают,А рыцари молчат.Тоска унылой песнейСквозь небеса плывет,Сад и равнина вместеЗемной слезой блеснет.В разгар веселья встретилЯ чей-то кроткий взгляд,Он тих, пригож и светел,Как днем весенним сад.В лилейном обрамленье,По центру – яркий мак,В таком венке виденьеЯ встретил средь гуляк.Для поцелуев вешних,Для всех, в ком пламень пел,Он с горних мест нездешнихКак вестник прилетел.И с факелом горящимОбходит всех кругом:«Ужель никто не хочетПодняться в горний дом?»,И, факел свой вращая,От встреч и до разлук,Он медленно шагает,Описывая круг.«Все то, что расцветает,Здесь радовать на миг,Там наверху сверкает,Как звезд алмазных лик.О, Ангел мой, Престольный,Ну как же ты хорош!Я мир покину дольный,В котором правит ложь!Раз небеса открылисьМеня Ты, вознеси!Ах, Отче, дай мне крылья,Ты всех сильней еси!

Фортунато умолк, молчали и все остальные, потому что звуки снаружи действительно стихли, а музыка, суета и вся иллюзорная магия постепенно растворились перед необъятным звездным небом и воцарением ночи. Затем в шатер вошел высокий, стройный рыцарь в богато украшенных доспехах, отбрасывавших зеленовато-золотистый свет среди мерцающих на ветру огней. Его взгляд из глубоких глазниц был неестественно пламенным, его лицо было красивым, но бледным и одиноким. При его внезапном появлении все невольно вздрогнули и вспомнили молчаливого гостя из песни Фортунато. Но, быстро поклонившись компании, он направился к буфету хозяина палатки и торопливо, большими глотками, отхлебнул бледными губами темно-красное вино.

Флорио подпрыгнул, когда незнакомец повернулся к нему на глазах у всех и приветствовал его как бывшего знакомого по Лукке. Удивленный и задумчивый, он оглядел его с ног до головы, но так и не мог вспомнить, видел ли он его когда-либо раньше. Рыцарь был исключительно красноречив и много рассказывал о различных событиях из ранней жизни Флорио. Он также был настолько хорошо знаком с окрестностями его родины, садом и всеми тайными местами, которые Флорио любил с раннего детства, что тот вскоре начал примиряться с этой темной фигурой.

Однако Донати, как называл себя рыцарь, казалось, не вписывался в остальное общество. Повсюду ощущалось тревожное беспокойство, причину которого никто не мог объяснить. И так как уже наступила ночь, все вскоре стали расходиться по домам.

Тут же началось странное скопление экипажей, лошадей, слуг и высоких фонарей, которые бросали странные отсветы на воду, деревья и на прекрасные, смущенные фигуры вокруг. В ярком свете Донати казался еще бледнее и ужаснее, чем прежде. Прекрасная девушка с цветочным венком на голове с тайным страхом смотрела на него. Теперь, когда он приблизился к ней, чтобы с рыцарской вежливостью помочь ей сесть на лошадь, она робко прижалась к Флорио, который стоял позади, и тот с колотящимся сердцем помог прекрасной девушке сесть в седло. Между тем все было готово к путешествию; она еще раз дружелюбно кивнула ему со своего изящного сиденья, и вскоре вся мерцающая процессия исчезла в ночи.

Флорио почувствовал себя довольно странно, когда внезапно оказался наедине с Донати и певцом на широкой пустой площади. С гитарой в руках последний ходил взад и вперед по берегу реки перед палаткой и, казалось, обдумывал новые стихи, в то время как отдельные звуки новых мелодий, которые успокаивающе плыли по тихому лугу, он схватывал прямо налету. Затем он внезапно остановился. Странное выражение сочувствия, казалось, промелькнуло на его обычно ясном лице, и он нетерпеливо потребовал уехать с этого места.

Поэтому все трое сели на коней и вместе направились в близлежащий городок. Фортунато не произнес ни слова по дороге, а Донати наоборот изливался в хорошо подобранных, изящных речах; Флорио, все еще пребывая под воздействием волшебного воздуха, молча ехал между ними, словно мечтательная девушка.

Когда они подъехали к воротам, конь Донати, который и так чурался многих прохожих, внезапно встал почти на дыбы и не хотел идти дальше. Вспышка гнева мелькнула на лице всадника, почти исказив его, и дикое, наполовину высказанное проклятие сорвалось с его дрожащих губ, что немало удивило Флорио, так как ему показалось, что такое поведение совершенно не соответствует утонченным и благоразумным манерам рыцаря. Но вскоре тот взял себя в руки: