Пока никто не видит

Serena Kosta

Пока никто не видит

Пролог «После»

Щека прижата к чему-то холодному и шершавому. Занозы. Вкус соли и крови во рту. Я пытаюсь сплюнуть, но губы не слушаются. Рёв океана снаружи, а в ушах – тонкий, высокий звон, который становится всё громче, заглушая всё остальное. Я хочу поднять руку, но она не двигается. Будто налита свинцом. Я могу только смотреть – сквозь щели в полу, на полоски лунного света на воде.

На полу – Кай.

Неподвижный. В луже собственной крови, тёмной и густой в лунном свете. Я не плакала. Я не могла.

Рядом со мной – шприц. Пустой. Его игла блестела, как жало скорпиона. Улика. Приговор.

Надо мной нависла тень.

Жюль.

Он был ранен. Из бока под рёбрами, там, где я ударила его, сочилась кровь, пачкая его идеальный костюм. Но он, казалось, не замечал. Он смотрел не на Кая. Он смотрел на меня. И улыбался.

Он наклонился, и я почувствовала его запах – Egoïste, смешанный с запахом моей крови. Его губы коснулись мочки моего уха – не поцелуй, а клеймо. – Спокойной ночи, малышка.

Я почувствовала тонкий укол в шею, а затем по венам начало разливаться тепло. Мир не

погас. Он просто стал тише. Последнее, что я слышала, прежде чем всё исчезло, – это звук его удаляющихся шагов по деревянному настилу.

Я пыталась сжать кулак. Вспомнить, кто я.

Я охотник.

Мысль таяла, как дым.

…Только пока никто не видит.

Пролог 2

Америка. Пригород Сиэтла.

Загородный дом с безупречно белыми ставнями. Сад, где лаванда и розы растут ровными рядами, как солдаты на параде. Уютный свет на кухне, пахнущей корицей и чем—то стерильным. Чашка кофе с идеальной пенкой – как из рекламы, где улыбаются слишком широко.

Лея сидела за столом из светлого дуба, следя, как пальцы Жюля бесшумно бегают по клавиатуре ноутбука.

Идеальный.

Слово—ловушка. Его светлые волосы всегда уложены с математической точностью – как нравилось его матери на семейных фото. Его рубашки пахнут не просто дорогим порошком, а предсказуемостью. Он знал все: когда поливать кактус, который она терпеть не могла, когда менять масло в машине, когда пора ложиться спать, чтобы выспаться для продуктивного дня.

Он знал и когда ей предложить съехаться. Ровно через один год, три месяца и шестнадцать дней после их первого свидания. По графику.

И она сказала "да".

Не от любви, раскатывавшей по жилам горячими волнами. А потому, что это было правильно. Ожидаемо. Следующий шаг в сценарии под названием "Успешная Жизнь".

Эта «правильность» была нарушена лишь однажды, в прошлый вторник. Жюль одобрил её поход на фермерский рынок – «поддержка местных производителей», «органические продукты» – всё вписывалось в его концепцию идеальной жизни.

И там, среди запахов свежей выпечки и лавандового мыла, она столкнулась с призраком из прошлого.

– Лея? Боже, Лея Морган!

Хлоя. Её соседка по комнате в общежитии. Яркая, громкая, с копной рыжих волос и смехом, который, казалось, мог разбить стекло. Она сгребла Лею в охапку, пахнущую кофе и какой-то анархической свободой. – Ты выглядишь… – Хлоя осеклась, оглядев Лею с ног до головы: идеальное кашемировое пальто, нитка жемчуга, безупречная укладка. – Как с обложки журнала. Черт, я так рада тебя видеть! Мы должны выпить кофе, я открою тебе страшную тайну – я бросила юриспруденцию и запустила свой стартап. Керамика ручной работы, представляешь? Абсолютное безумие!

Сердце Леи на мгновение забилось в старом, забытом ритме. Но тут же сжалось от холода. Она представила, как объясняет Жюлю эту встречу, этот «импульсивный» кофе. Представила его тихий, разочарованный взгляд. – Я… я не могу сейчас, – выдавила она, чувствуя себя предательницей. – Очень много работы. Но я так рада за тебя. Правда.

Она сбежала, оставив растерянную Хлою посреди рынка. А вечером, когда они сидели в идеальной тишине своей гостиной, Жюль, не отрываясь от экрана ноутбука, как бы невзначай произнёс: – Видел сегодня в сети твою старую подругу, Хлою Дэвис. Интересно. Её стартап по производству керамики только что объявил о банкротстве. Инвестор отозвал финансирование в последний момент. Какая жалость. Я всегда говорил, что у неё прекрасные порывы, но совершенно отсутствует стратегическое мышление. Он не посмотрел на неё. Ему и не нужно было. Лея застыла, чувствуя, как ледяные пальцы сжимают её позвоночник. Он не просто знал о встрече. Он уже нанёс превентивный удар. Он показал ей, что любая связь с её «неправильным», хаотичным прошлым будет найдена и уничтожена. Тихо. Бесшумно. И с самой искренней улыбкой заботы на лице.

Она играла свою роль безупречно. Без сучка, без задоринки. Без дрожи в пальцах, когда его губы касались ее шеи. Без этого безумного, пьянящего головокружения от желания. Все было… безопасно. Тепло, как ванна комфортной температуры.

"Это ли не счастье?" – спрашивали друзья.

"Абсолютно", – отвечала она, и улыбка ложилась на лицо сама собой, отработанным жестом.

И только глубокой ночью, под идеально выглаженным одеялом, лежа рядом с его ровным, слишком ровным дыханием. Она ловила это ощущение во сне, а потом просыпалась. Всегда в одно и то же время. 03:14. Сначала сжимало под ребрами – туго, будто корсет затянули слишком сильно. Она пыталась вдохнуть глубже, но воздух застревал где-то в горле. Сердце начинало биться быстрее, глухо, прямо в уши. Она переворачивалась на бок, подальше от его ровного дыхания, и зажимала рот ладонью, чтобы не издать ни звука. И тогда в голове, уже не шепотом, а её собственным, паническим голосом, звучал вопрос:

“А если это вообще не моя жизнь?”

А если настоящая – где—то там, за стенами этого идеального музея восковых фигур, и

она ускользает с каждым правильным днем?

Глава 1 "Идеальная ловушка"

Запах лаванды и свежескошенной травы. Именно так пахло счастье по версии Жюля Барроу. Лея вдыхала этот аромат, стоя у окна их спальни, и чувствовала, как по спине бегут мурашки. Не от восторга – от осознания, что вот уже больше года она дышит этим воздухом, как заключенная дышит воздухом тюремного двора.

Безупречный дом. Безупречный сад. Безупречная жизнь.

Она проснулась от ощущения, будто на виске по—прежнему лежала его рука. Тепло пальцев. Давление. Как метка. Она коснулась лба – кожа была холодной, но память об этом касании всё ещё жгла.

И даже сквозь сон она помнила – не тепло, а власть. Не прикосновение, а контроль. Кожа под его ладонью будто всё ещё светилась невидимым ожогом, отпечатком, как кольцо, оставленное долгим нажатием.

Что—то в ней протестовало. Тихо, на уровне кожи и мышц – как будто тело знало, что его укрощают, дрессируют, формуют под чужую волю. А душа… душа молчала. Пока. Она сидела на кухне, ее пальцы сжали подоконник, когда в дверях появился Жюль. Он вошел бесшумно, как всегда. Его светлые волосы лежали идеальными прядями, будто только что из рук стилиста. В руках – две чашки кофе. Одна с корицей и пенкой – для нее. Другая черная, без сахара – для него. Все по протоколу.

– Ты сегодня особенно прекрасна, – сказал он, ставя чашку на тумбочку. Его губы коснулись ее виска, и Лея заставила себя не вздрогнуть. – Спасибо, – ответила она автоматически, чувствуя, как его рука скользит вниз по ее спине, к тому месту, где под шелком халата скрывался шрам. Старый. Почти заживший. Но не для нее.

Кейп—Киэло, Мэн

Шум Атлантики – не песня, а низкий, непрерывный рокот, будто гигантское сердце бьётся под берегом. Белые стулья на песке, разбросанные с нарочитой небрежностью. Свадебная арка , увитая розами, пахла морем и сладкой пыльцой. Свадьба Кейт должна была стать идеальной. Как все, что делали Барроу. Зеркало в гардеробной отражало идеальную картинку: платье цвета увядающей розы, волосы, уложенные в мягкие волны, макияж в пастельных тонах. Все как предписывал свод неписаных правил семьи Барроу. Лея повернулась перед трюмо, наблюдая, как шелк обтекает бедра – красиво, бесшумно, без единой морщинки. Как саван.

– Вы выглядите… – стилистка запнулась, закусив губу. Ее пальцы поправили складку на талии, их прикосновение было деловитым, почти безличным. Лея не вздрогнула. Она почувствовала, как мышцы под кожей никак не отреагировали, будто ткань платья и её собственная плоть были одним и тем же материалом. – Идеально, – закончила за нее мысль Лея, глядя на свое отражение. Она заставила уголки губ поползти вверх. Мышцы на лице подчинились, но она не почувствовала, как потеплели глаза. В зеркале на нее смотрела красивая, неподвижная вещь.

Стилистка замерла, затем быстро опустила взгляд: – Я… я имела в виду… мисс Морган. Она резко отдернула руки, будто обожглась. Её взгляд скользнул к двери – там, в зеркале, отражался Жюль. Он не вошёл, просто стоял и наблюдал, сложив руки на груди. – Вы выглядите – прекрасно, – прошептала стилистка, опуская глаза. Лея заметила, как дрожат её пальцы.

Дверь закрылась за девушкой и Лея позволила себе на мгновение расслабить плечи – мышцы ныли от постоянного напряжения. В зеркале ее поза вдруг стала естественной: легкий наклон головы, пальцы, сжимающие подол чуть сильнее необходимого. Настоящей.

Она рванула шнуровку корсета, чтобы вдохнуть полной грудью. Шелк сопротивлялся, скользя по коже, будто отговаривая. "Будь красивой. Будь удобной. Будь куклой." Голова закружилась – то ли от недостатка воздуха, то ли от осознания: она больше не помнит, какой была её настоящая походка, мимика, голос…

Все вырезано. Переписано. Подогнано. Даже дыхание стало чужим. В зеркале её отражение дышало часто, как у загнанный зверь. «Сбежать. Сейчас же».

Но куда? Кошелек остался в сумочке Жюля. Телефон – на его зарядке. Даже духи на её шее были его выбором – Chanel №5, «как у матери». В отражении возник Жюль – безупречный в темном костюме, с тщательно отмеренным количеством геля в волосах. Его пальцы сжимали ручку так, что белые пятна проступили на костяшках , но лицо оставалось гладким, как маска.

– Ты задерживаешься.

Его голос был ровным, но, произнося это, он мельком взглянул на свои часы, а затем его

взгляд на долю секунды задержался на её пальцах, сжимавших ткань платья. Лея проследила за его взглядом и тут же разжала руку. По спине пробежал холодок. Она знала этот взгляд. После такого взгляда в прошлый раз ей три дня пришлось пить успокаивающий чай.

Она заставила себя выпрямиться, расправляя плечи, и подняла подбородок.

– Прости. Я готова. – голос звучал ровно, будто отрепетирован перед тем же зеркалом.

Его рука легла на талию – ладонь сухая, теплая, идеально отшлифованная дорогим кремом. Но там, где пальцы Жюля коснулись обнаженной спины, кожа покрылась мурашками. Он провел указательным вниз по позвоночнику.

– Ты знаешь, как я ценю твоё… послушание.

В зеркале их отражение казалось идеальным: красивая пара, готовая к очередному

светскому выходу. Только Лея видела, как напряглись мышцы живота под шелком

Наручные часы Жюля тихо пропищали – ровно 17:45. Время выходить.

Почти все было уже готово, внезапно налетел порыв ветра и грянул ливень, Дождь хлестал по стеклянным сводам оранжереи, создавая ритмичный стук, похожий на учащенное сердцебиение. Лея ворвалась сюда, спасая букет невесты от ливня, но теперь стояла, завороженная, в дверном проеме, чувствуя, как капли воды стекают по ее шее под вырез платья.

Беги. Сейчас же.

Но ноги отказывались слушаться. В полумраке между тропическими растениями, боком к двери, высокий мужчина прижимал к стеллажу официантку в черном фартуке. Капли дождя стекали по стеклянному куполу, искажая фигуры мужчины и девушки, будто они двигались под водой. Лея не могла отвести взгляд – его ладонь, закрывающая рот официантки, была не грубой, а… властной. Не “замолчи”, а “ты хочешь молчать”. И девушка – Боже, она действительно прикусила его палец, заставив его засмеяться – хрипло, по-звериному.

Лея почувствовала, как внезапно губы стали сухими, язык прилип к нёбу.

В ее висках застучала кровь, совпадая с ритмом дождя и между лопатками выступил

холодный пот, несмотря на влажную жару оранжереи. Ее пальцы сами непроизвольно сжали шелк платья, имитируя то, как его рука сжимает бедро девушки

Это неправильно. Я должна уйти.

Но когда мужчина наклонился, вонзив зубы в шею официантки, Лея услышала звук – хриплый смешок девушки, переходящий в стон. Она увидела, как напряглись мышцы его спины под мокрой рубашкой

Что-то внизу живота скрутилось в тугой, горячий узел. Лея невольно шагнула назад, нога наткнулась на край цветочного горшка. Она замерла, вцепившись пальцами в дверной косяк. Дыхание перехватило, и она поняла, что смотрит, приоткрыв рот. Это было не похоже на предсказуемые прикосновения Жюля, от которых лишь холодела кожа. Это было… настоящее. Грубое.

Она видела, как напряглись мышцы на его спине под мокрой рубашкой, и её собственные пальцы непроизвольно сжали гладкое дерево косяка, ногти впились в лак. Во рту внезапно пересохло .

Боже, я хочу, чтобы это его руки…

Официантка выгнулась, и Лея невольно повторила это движение, чувствуя, как шелк платья трется о соски. В голове пронеслось: как он пахнет? Какие у него руки на моей коже? Предательское тепло разлилось по всему телу, сосредоточившись между ног. “Это неправильно. Это грязно. Это… “

Её собственные пальцы сжали подол платья, повторяя движение его руки на бедре

девушки. Шёлк зашуршал, и звук показался ей неприлично громким. – Если бы Жюль прикоснулся ко мне так, я бы…

Мысль оборвалась. Она не знала, что сделала бы. Никогда не позволяла себе думать об

этом.

И тогда он обернулся.

Их взгляды встретились. Лея почувствовала, как кровь ударила в лицо, а воздух застрял в горле. Он не отстранился, не выказал ни тени смущения. Уголок его губ медленно пополз вверх, и она с унизительной ясностью поняла – он видит. Видит, как она дышит. Видит, как её пальцы до боли в костяшках сжимают шелк платья.

Тепло между ног стало настолько явным, что она инстинктивно сжала бёдра. Не от стыда – от страха, что кто—то заметит. Как будто её тело кричало на языке, которого она не понимала.

Лея побежала. Поскользнулась на мокром полу. Упала бы, если бы не схватилась за стеллаж. Задыхаясь, она вырвалась наружу, но знала – он видел. Видел всё.

А самое страшное – ей хотелось, чтобы он видел.

21:30. Свадебный шатер

– Лея?

Голос Жюля раздался в трёх шагах за её спиной. Она не слышала, как он подошёл – он

всегда двигался бесшумно, как тень.

– Ты промокла, – он протянул руку, чтобы поправить выбившуюся прядь, но она отшатнулась.

Пауза. Его пальцы замерли в воздухе. – Что—то случилось?

Вопрос прозвучал мягко, но в уголке его глаза дёрнулась микроскопическая мышца —

предупреждение.

– Нет. Просто… запах лаванды. Закружилась голова. Жюль нахмурился. Лаванда была его идеей.

Шампанское в бокале давно потеряло пузырьки, но Лея продолжала сжимать хрустальную ножку пальцами, чувствуя, как влага конденсируется на холодной поверхности. Где—то над головой дождь выбивал нервный ритм по натянутому брезенту, словно пытался донести предупреждение.

Его пальцы обхватили её локоть – тёплое кольцо, знакомое до боли.

Она машинально потянулась к цепочке на шее. Подарок на годовщину. 18—каратное золото, идеально подобранная длина – достаточно коротко, чтобы напоминать о своём присутствии при каждом повороте головы.

Лея почувствовала, как где—то за её спиной чей—то взгляд прожигает ткань платья между лопатками. Она знала, кто это, ещё не обернувшись.

В центре танцпола Кейт, сестра Жюля, кружилась в объятиях жениха. Их смех звенел искренне – болезненно—яркой нотой в этом отрепетированном спектакле. Лея наблюдала, как рука Джейсона естественно лежит на талии Кейт, не оставляя синяков под шелком.

И тогда она увидела его.

Он стоял у бара, отвернувшись от шумной толпы. Смокинг на нем был безупречного кроя, но галстук-бабочка был развязан и просто висел на шее, а верхняя пуговица белоснежной рубашки была расстегнута. Он держал в руке стакан с бурбоном, и Лея заметила, что его ладонь почти полностью скрывает стекло. Когда он сделал глоток, на его предплечье под закатанным рукавом натянулось сухожилие, и её собственный голос в голове предательски прошептал: “Вот так…”.

– Кто это? – собственный голос показался Лее чужим.

Кейт наклонилась, пахнущая вишнёвым ликёром и чем—то недостижимым – свободой. – Кай. Друг Джейсона. Вытаскивал его из горящего 'Мустанга' после аварии… – Она понизила голос: – Говорят, в Афгане он…

Дальше Лея не слышала. Кай поднял бокал – не в тост, а в молчаливом вызове. Его взгляд скользнул по её цепочке, и вдруг его лицо исказилось. Всего на секунду. Но она успела заметить, как напряглась его челюсть.

Это была не просто ярость. Это было узнавание – охотника, видящего раненую птицу в золотой клетке.

22:15. Центр шатра

Когда Жюль опустился на одно колено, бриллиант в кольце сверкнул слишком правильно – ровно 2 карата, цвет D, чистота IF. Рассчитанный блеск для рассчитанного жеста.

"Будь моей женой."

Её "да" повисло в воздухе, фальшивое, как шёлковые цветы в свадебной арке. Внутри, там, где должна была петь душа, раздался тихий треск. Не резкий хлопок – а медленный, подлый звук старого фарфора, по которому поползла первая, невидимая трещина. Ещё одно слово – и она рассыплется пылью. И, как в немом кино, она услышала внутри себя звон – слишком тихий, чтобы его услышали другие, но достаточно громкий, чтобы понять: назад пути больше нет.

В этот момент справа щёлкнул затвор камеры, не официальный фотограф – объектив

направлен точно на её лицо.

Она увидела, как слева у бара Кай раздавил сигарету в блюдце с резким движением.

Жюль сжал её пальцы ровно на три секунды, она подсознательно отсчитала время по его часам: – Улыбайся, дорогая. Это для истории. Но в подтексте она прочла: "пути назад нет."

Когда Жюль взял её за талию, чтобы вести к гостям, она вдруг осознала: “Он не просто контролирует меня. Он коллекционирует. Как те восковые фигуры в его кабинете – идеальные, неподвижные, мёртвые”

…Он поцеловал её висок – точно, расчетливо – и ушёл, не обернувшись. Её колени подкосились. Она осталась одна – среди фальшивых улыбок, среди лживого спокойствия. Даже ветер замер, как будто боялся потревожить эту сцену.

Глава 2 "Трещина в фарфоре"

Ночь прошла как в тумане. Она не помнила, как вернулась в комнату. Не помнила, как разделась, легла, закрыла глаза.

Но точно знала – не спала.

Не могла.

Его прикосновение всё ещё давило на висок, как кольцо, которое не снять. Тело отказывалось верить, что ничего не произошло. Сознание – что ничего не началось.

Утро было безмолвным. Слишком правильным. Окна в её комнате кто-то закрыл за неё. Шторы пропускали ровно столько света, чтобы не ослепить. Завтрак стоял у кровати. Кофе был тёплым.

Он знал, что она проснётся именно сейчас.

Второй день свадьбы. Уже практически все гости собрались. Он был хищником в овечьем стаде. Лея заметила это сразу – как его взгляд скользил по гостям, отмечая слабых, вычисляя опасных. Ее пальцы сами сжали бокал, когда она поймала себя на том, что ищет его в толпе всякий раз, когда Жюль отворачивался.

Позже она не вспомнит ни солоноватый привкус устриц, ни заученный тост отца невесты, ни сладковатый аромат свадебного торта.

Запомнится только – как тело вдруг вспыхнуло, уловив его присутствие. Мужчина в смокинге, который сидел на нем, как доспехи на варваре. Слишком дорогой. Слишком чужой.

Он стоял у перил, курил с видом человека, который знает – все в этом мире временно. Даже боль. Даже память. Сигарета зажата между большим и указательным пальцем – хирургический захват, привычный для тех, кто держал скальпель.

– Мы так рады, что наш Жюльен наконец остепенился с такой…"– мать Жюля сделала паузу, изучая Лею, – …сдержанной девушкой. Он волнуется за тебя, Лея. Жюль очень тебя любит. Он хочет, чтобы ты была… стабильной.

– Я не чувствую себя нестабильной, – вырвалось у неё. – Ну… ты не спала. Ты плачешь. Иногда срываешься. – Может, потому что меня держат в доме как пленницу? – прошептала она. Элеонора посмотрела на неё, как на больную. – Ты сама согласилась на лечение, помнишь?

Автоматическая улыбка. Пальцы отбивают нервный ритм по хрустальному бокалу. Где-то за спиной – слишком громкий смех. Она обернулась.

Он смотрел прямо на нее.

Не украдкой. Не оценивающе. А как патологоанатом на вскрытии, видя под кожей. Видя ту Лею, что прячется за шелком и улыбками. И самое странное – ему это нравилось . Лея уловила странное дежавю – как будто этот взгляд она уже где—то видела. Но не у него. У другого. Того, кто тоже умел жалеть… перед тем, как сломать.

Когда заиграли "Can't Help Falling in Love", Жюль повел ее на танцпол. Его руки —сухие, теплые, с идеально подстриженными ногтями – легли на талию. Правильно. Прилично. Мертво.

– Ты вся напряжена, – его губы коснулись уха. – Расслабься. Ты же знаешь, как мама любит, когда ты…

– Мне нужен воздух, – она вырвалась, чувствуя, как корсет впивается в ребра.

Сад встретил ее влажным дыханием океана. Она сбросила туфли – босые ступни впились в холодную траву. Где-то здесь… Ночь была неестественно тёплой для Сиэтла. Даже океанский бриз не приносил облегчения – лишь тяжёлую влажность, обволакивающую кожу как второе платье. Лея впилась пальцами в кованые перила, чувствуя, как металл нагрелся за день и теперь обжигал ладони. Хорошая боль. Настоящая. В отличие от приторных касаний Жюля. Платье вдруг стало тесным. Корсет давил на рёбра, будто пытаясь выдавить из лёгких последний крик. Она потянула за шнурок – и тут же услышала за спиной:

– Убегаешь?

Голос. В трех шагах. Лея обернулась резко – волосы хлестнули по лицу. Теперь она видела его лицо, его шрам над бровью “что это, нож? осколок?” На руках тонкие белые линии, как порезы.

– Не любишь свадьбы? – Голос звучал хрипло, будто его владелец годами не использовал его для чего—то, кроме команд и проклятий. Она обернулась.

– Я не…

– Врёшь. – Зажигалка щёлкнула, бросив оранжевый отблеск на его шрам. – Ты пятый раз трогаешь эту цепочку. Как собака, которая хочет снять ошейник. Не вопрос – констатация. Он уже знал её лучше, чем Жюль за три года.

Лея машинально одёрнула руку. Золото жгло шею. – Это подарок.

– От Жюля? – Он выпустил дым колечками. – Забавно. У Сары была такая же. Перед тем, как её упекли в «Кленовую Рощу» Он затянулся и в свете огонька сигареты его глаза стали медными.

Как дышать?

Дым смешался с его запахом – кожа, коньяк, сталь. Не парфюм. Что-то настоящее.

Лёд пробежал по спине. Сара – кузина Жюля. Та, что сошла с ума …

– Ты… знал её?

– Я собираю разбитые лица, – он шагнул ближе. – А её разбил он . Только не физически. Это сложнее доказать.

– Ты друг жениха? – спросила она, чтобы сказать хоть что—то.

Его губы растянулись в улыбке, но глаза остались холодными: – Мы делили одну камеру в тюрьме. – Он намеренно сделал паузу, наблюдая, как она бледнеет. – Шутка. Армия. Джейсон единственный, кто не боится со мной общаться после… – он мотнул головой, – …всего.

Он шагнул ближе . Теперь между ними оставалось не больше тридцати сантиметров. Лея чувствовала исходящее от него тепло.

– А твой идеальный парень… – он кивнул в сторону танцпола, – …он знает, что ты здесь дрожишь не от холода?

Сама не поняла как. Её рука потянулась и коснулась шрама над его бровью.

Грубая ткань под кожей. Живая.

Он замер. Не отстранился.

– Боишься? – его дыхание обожгло щеку.

– Нет, – солгала она, чувствуя, как пальцы скользят ниже – к углу рта.

– Лжешь, – он поймал запястье. – Но мне нравится, как ты это делаешь.

Его губы коснулись ладони. Не поцелуй. Проба. Он вдыхал ее запах, как наркоман первую дозу.

– Лея? – голос Жюля разрезал ночь.

Кай отстранился, но успел стереть несуществующую пылинку с ее щеки.

Запах его сигарет висел в воздухе даже после его ухода – грубый, с горьковатыми нотками, не то, что выверенные «Мальборо» Жюля. Лея провела языком по губам, ловя остатки вкуса. Неосознанно её рука повторила жест Кая – как он держал сигарету, зажав между большим и указательным пальцем, будто скальпель. Мужчина исчез.

Окурок лежал на перилах, как улика. Лея оглянулась – никто не смотрел – и подняла его. Бумага была ещё тёплой.

Она прижала фильтр к губам.

Резкий вкус табака, чужая слюна, что—то ещё… Мята? Нет, лекарственная горечь. Как в тех таблетках, что Жюль подмешивал в её чай. – Лея? Что ты творишь? – голос Жуля прозвучал за ее спиной. Она уронила окурок, но было поздно, он уже видел.