Наша девочка – 2

Он сжал её пальцы. Но в голове – вспыхнуло другое прикосновение. Тонкие, лёгкие пальцы. Света.

Алина взглянула на часы.

– Мне пора. На работе завал, и без тебя всё разваливается. Хотя держатся – но с трудом.

– А ты?

– А я… держусь. Хотя мне тебя не хватает. Очень.

Она нежно провела пальцами по его щеке.

– Все передают привет. Без тебя у нас глухо.

Кирилл улыбнулся.

– Как только, так сразу. Вернусь – и снова в строй. Артём бросил нас, так что придётся за двоих работать. Появлялся?

Алина покачала головой, немного смутилась.

– Нет. Ни разу.

Он сжал губы, кивнул.

– Понятно…

Молчание повисло. Он потянулся к ней ближе, взгляд стал другим – тёплым, но напряжённым, как натянутая струна. В его жесте – сила, тоска и желание. Он поймал её за талию и притянул к себе. Поцеловал – не мягко, как в прошлый раз, а с тем голодом, что копится внутри слишком долго. Как будто хотел удержать её не губами – всем собой.

Она ответила – так же страстно, будто только сейчас поняла, как сильно скучала.

– Я люблю тебя, Алина, – выдохнул он в её губы, когда оторвался. – Не знаю, как выразить это лучше. Просто… оставайся рядом.

– Я тоже люблю тебя, – сказала она тихо, поглаживая его лицо. – Очень. И ты не сомневайся в этом.

Они ещё немного посидели в обнимку, пока она не отстранилась.

– Мне правда надо бежать.

Он кивнул, отпуская. Её шаги растворились в коридоре.

Через пару минут дверь снова отворилась. Зашла медсестра – тетя Лена.

– Капельницу сменить, Кирилл Романович. Как себя чувствуем?

– Терпимо. А Света? Её не будет?

– В ночную сегодня, – отозвалась та, проверяя показатели. – Сейчас отдыхает.

Он кивнул, откинулся на подушку, глядя в потолок.

– Жаль.

– Что ж тут жаль. Молодая, красивая – ещё вернётся, – усмехнулась медсестра, не вникая. – Вы, главное, не балуйтесь тут один.

**

Палата тонула в тени. Свет от уличного фонаря ложился на подоконник – ровный, жёлтый, почти уютный. Кирилл лежал с открытыми глазами.

Дверь чуть скрипнула. Он сразу понял, кто это. Света. В тёмно-синем халате, волосы собраны. Тихая. Как ночь.

– Не спите, – полувопрос, полутвердость. – Можно?

– Конечно. Я ждал.

– Ждали? – она улыбнулась, но голос звучал чуть неуверенно. – Как самочувствие?

– По-прежнему жив, несмотря на все усилия медицины, – он усмехнулся.

– Сегодня тихо.

Он кивнул.

– День был долгий. Пустой.

– Так бывает. Особенно перед переменами.

– Меня выписывают в понедельник.

Он посмотрел на нее, и тишина между ними загустела. Она перестала быть просто тишиной – стала чем-то плотным, почти осязаемым. Слишком личный. Слишком настоящий. Света шагнула ближе. Словно хотела что-то сказать – но передумала. Просто села рядом, на краю кровати. Молча. Он не спрашивал зачем. Не делал ни одного движения. Ждал.

Ее пальцы чуть коснулись его руки – неуверенно, как бы случайно. Он смотрел, как ее тонкая ладонь лежит рядом – и он осторожно накрыл ее пальцы своей ладонью. Провёл по запястью, медленно. Будто к тому, что не следует трогать.

– Нельзя, – прошептала она, не убирая руку.

– Почему?

– Это неправильно… – тише, чем выдохнуть. – Я всё понимаю, Кирилл. Но я не могу… хоть и хочу.

Эти слова «хоть и хочу», будто выключили звук в его голове. Отключили весы. Растворили контроль – тот, что он выстраивал столько времени, чтобы не совершить глупость.

Он смотрел на нее и не видел уже ни больничной палаты, ни последствий, ни логики. Только ее. Только губы, которые в этот момент она невзначай прикусила. Маленькое, бессознательное движение – и всё рухнуло. Всё, что сдерживало. Мозг отключился. Осталось только тело. Инстинкт. Желание.

Он двинулся вперед, неосознанно, как во сне. Приблизился медленно, сквозь вязкую воду. Ее дыхание сбилось, глаза вспыхнули – но она не отпрянула. Его пальцы поднялись к щеке, осторожно касаясь трепетом. Ее рука легла на его грудь – легким, почти невесомым прикосновением.

Он наклонился ближе. Слишком близко, чтобы остановиться. Она смотрела на него широко открытыми глазами – ни страха, ни запрета. Только хрупкая растерянность и молчаливое согласие. Он дотронулся до ее губ – не сразу, неуверенно, словно касался мечты, которую боялся разрушить. Она ответила – сдержанно, почти растерянно, но по-настоящему. Поцелуй стал глубже, жарче, чем слова.

Он чувствовал, как ее пальцы сжались на его рубашке, как она сделала шаг ему навстречу – внутренний, решающий. Ничего не было важнее. Ни времени, ни места, ни последствий.

Он провёл ладонью по её спине – мягко, почти нежно. Она дрогнула и подалась ближе, не думая, не сомневаясь. Всё, что ей необходимо – сблизиться, дотронуться, почувствовать. Он сел, осторожно обхватил её за талию, помог ей сесть на колени, избегая резких движений и напряжения. Она устроилась на нём, пальцы вцепились в его плечи. Никаких слов. Только желание. Всё стало неизбежным. Ни один из них не остановился. Они утонули друг в друге – в наваждении, в боли, в запретном «да», которое звучало в каждом прикосновении.

Его руки аккуратно стянули с себя больничную рубашку, неуклюже, наощупь, почти не глядя – только бы не отпустить её. Она сидела на нём, склонившись ближе, горячее дыхание обжигало шею. Он приподнялся, чтобы дотянуться до пуговиц её халата. Тихая боль отдалась в ребрах, но он не слышал этой боли. Одна пуговица, другая, третья – всё дрожало в пальцах. Она помогла – нетерпеливо, сама. Халат соскользнул с плеч, открыл кожу.

Кирилл перевернул ее на спину, оказавшись сверху. Он приспустил боксеры, избегая резких движений, позволяя телам найти удобное положение. Вжался в неё сильнее, пальцы скользнули по поясу её трусов – и, не теряя темпа, отодвинули ткань вбок, достаточно, чтобы попасть внутрь. Она всхлипнула, когда он резко вошел в нее, жадно. Всё происходило на грани срыва: дыхание рваное, движения резкие, почти судорожные. Ни слова. Ни паузы. Их ритм был пустым, слепым. Не ласка – голоден. Не нежность – необходимость.

Она растворялась в нем, стиснув зубы, чтобы не закричать. Он был рядом, глубоко, без остатка. Неотделим. Каждый толчок – как исповедь. Каждое движение – на пределе.

Он ощущал, как её ногти впиваются в его плечи – боль, но неотделимая от наслаждения. Её бедра двигались навстречу, будто она боялась потерять ритм, потерять его. Он наклонился к ней, лбом касаясь щеки, дыхание путалось с ее – жаркое, обжигающее.

Он двигался быстрее, грубее, и всё равно не хватало. Ни близости, ни глубины. Хотелось быть ещё ближе, вжаться до слияния, до невозможности сказать, где заканчивается один и начинается другой. Мир сузился до дрожи между их телами.

Он перевернулся – она оказалась сверху. Света зашептала что-то – бессвязное, отрывочное, то ли имя, то ли просьбу, то ли простое «ещё». Потом шепнула: «Боже, как хорошо». Он крепче обхватил её, не давая отстраниться, ведя, будто её отчаянный ритм – единственное, на что способна его воля. Света двигалась плавно, но достаточно быстро.

Она дрожала – не от холода, а от эмоций. От этой дикости, непривычной, пугающей, но такой правдивой. Он почувствовал, как её тело затопила волна, как всё внутри сжалось – и сам не удержался. Освобождение пришло резко, вырвав дыхание, остановив мысли. Несколько секунд – только дрожь, стук сердец и тишина, наполненная ими. Она опустила лоб на его плечо. Он всё ещё держал её, прижав к себе, пока дыхание постепенно выравнивалось. Тело ещё дрожало от разрядки – а внутри уже поднималась волна чего-то чужого, липкого и горького.

Света прижалась к нему, зарывшись в шею, без слов. Он провёл рукой по её спине – неосознанно – и тут же остановился. Пальцы задрожали. В голове резко вспыхнуло её лицо.

Алина. Он сжал челюсти, как будто мог сдержать рвущийся крик. Его взгляд метался, словно искал спасение в пустоте, но не находил ничего. Мысли путались, сопротивлялись очевидному, но правда стояла перед ним во весь рост: он изменил. Изменил Алине. Прямо сейчас. Только что. Слишком жадно, слишком яростно. Он с трудом поднял глаза на Свету. Та была расслаблена, тепла, дышала ровно, даже счастливо.

Как он мог? Как позволил себе сорваться? Как мог позволить себе это – после всего, что чувствовал к Алине? После того, сколько она дала ему. После того, что клялся себе сдерживать, беречь, ждать? Как мог вот так – без остатка – отдаться другой? Он не просто поддался. Он сорвался. Разрушил всё, что строил. Весь самоконтроль, границы, логика – всё стерто, растоптано в одно мгновение.

В душе ревела буря – горечь предательства, ненависть к себе, страх потерять то, что дорого, и мучительное сожаление, что теперь это не вернуть.

Он резко закрыл глаза руками и прошептал – глухо, почти неосознанно:

– Чёрт… что я наделал…

Он отстранился чуть сильнее, будто его обожгло. Остался рядом, но не касался. Света открыла глаза, всё ещё слегка затуманенные, и посмотрела на него – спокойно, с какой-то неожиданной ясностью.

– Света… – голос дрогнул. Он провёл рукой по своему лицу, будто хотел стереть с себя миг назад. – Я… чёрт. Мне жаль. Мне правда… жаль.

Она не ответила сразу. Просто смотрела. Он отвёл взгляд, потерянный, выдохнул:

– Это было… помешательство. Я сорвался. Я не имел права. Ты… ты шикарная, потрясающая, правда. Добрая. Красивая. Честная. Но я… я люблю Алину. И это не должно было случиться. Это всё – моя вина. Только моя. Я дурак.

Света молчала ещё несколько секунд, потом ответила мягко, без злобы:

– Ты не дурак. Просто человек. Красивый мужчина, страстный.

Она подтянула простыню, села, глядя на него чуть сбоку.

– Не вини себя. Правда. Мне это было нужно. Мне было хорошо. Это… – она улыбнулась чуть печально, – это был, наверное, лучший секс в моей жизни.

Он посмотрел на неё, как будто хотел найти в этих словах укор, сарказм – но не нашёл. Только тепло. И, может быть, немного одиночества.

– Я знаю, что мне не на что рассчитывать, – сказала она тише. – Я все понимаю.

Она протянула ему его рубашку. Осторожно, словно возвращала часть того, что он сам сейчас не мог удержать в себе – достоинство.

– Прости… – выдохнул Кирилл.

Она чуть улыбнулась. Но в этой улыбке была печаль. Смирение. Он провёл пальцами по её запястью ещё раз. Словно прощался.

– Это было один раз. – Она больше не смотрела в его сторону. – Для тебя – ошибка. Для меня… память.

Он кивнул, всё ещё в шоке от того, как легко она всё приняла – по-настоящему взрослое прощание. Света вышла, не оглядываясь.

Кирилл остался лежать, глядя в потолок. Словно весь потолок был расписан словами, которые он теперь не имел права сказать.

Он предал Алину. Снова кого-то предал. Он закрыл глаза и выдохнул – как будто только сейчас понял, сколько всего рухнуло за эти несколько минут.

Глава 7.

22 июня, понедельник.

Они возвращались домой молча. Не потому, что сказать было нечего – просто хотелось быть рядом. Просто чувствовать. Просто дышать в одном ритме.

Алина сидела в такси, прислонившись к его плечу. Смеялась, читая какую-то дурацкую новость в телефоне, а он смотрел на неё, как на чудо. Как на что-то чистое, настоящее, неприкосновенное.

«Ты не заслужил её», – шептала совесть.

«Но ты не сможешь без неё», – вторило сердце.

Он хотел забыть. Вычеркнуть. Выжечь ту ночь из памяти, как бестактную строчку в любимом романе. Света больше не появлялась. Ни на дежурствах, ни в коридорах. Будто испарилась. Будто и не было ничего.

«И не было», – уговаривал себя Кирилл. «Просто разрядка. Просто слабость. Просто… глоток воздуха, когда тонешь».

Он держал Алину за руку. Целовал в висок. Всё, что он чувствовал – любовь. Настоящую. Взрослую. Такую, ради которой строят дом, бросают работу, уезжают к чёрту на рога. Ради которой хочется быть лучше.

Он хотел подарить ей всё. До того, как расскажет. До того, как разрушит.

Когда они вошли в их дом, Кирилл первым делом направился в ванную. Хотел смыть с себя запах больницы, чужие простыни, тёплую тишину коридоров, ту ночь, про которую не имел права вспоминать.

Горячая вода стекала по телу, будто стирала следы вины. Он стоял, опершись руками о плитку, и думал о ней. О своей девочке. О той, что спала на неудобном стуле рядом с его койкой. О той, что вдыхала каждый его вдох, когда он не мог сам дышать. О той, кому он теперь должен правду. Но не сразу. Сначала – любовь.

Он вышел из душа и не стал ждать. Не стал тянуть. Она стояла у кровати, собираясь разложить вещи. Он подошёл сзади, прижался, вдохнул её запах – волосы, кожа, Алина.

И прошептал:

– Мне так тебя не хватало. До боли.

Она обернулась. И в её взгляде – спокойствие. Дом. Он не дал ей ответить – просто прижал губы к её губам. Поцелуй – как изголодавшийся. Как прощальный. Как будто каждый миллиметр её кожи – всё, что у него осталось от жизни.

Он опустил её на кровать, нежно, почти трепетно. Снял с неё одежду, будто распаковывал самое хрупкое, бесценное. Смотрел, целовал, выдыхал слова:

– Ты самая моя. Самая важная. Самая любимая. Ты – моя семья. Моя суть. Моя единственная правда. Если я когда-нибудь всё испорчу… Пожалуйста, помни, как я тебя любил. Если уйдёшь – носи мою любовь внутри. Она всё равно будет с тобой.

Она слушала. Смотрела в его глаза. Слёзы текли по щекам, пока он был внутри. Медленно. С любовью. Не в спешке – в благоговении. Он гладил её лицо, целовал веки, говорил имя, как молитву:

– Алина… Алина…

Он хотел, чтобы она запомнила не предательство, а эти слова, этот трепет, это настоящее. Пусть даже потом всё рухнет.

Они заснули, сплетённые, как корни. Никто не думал о будущем. Только сейчас. Только этот момент.

Когда проснулись – солнце было мягким. Он обнял её, укрыл плечо.

– Доброе утро, любимая, – сказал тихо, целуя.

– Доброе, – улыбнулась она, щекоча его шею дыханием.

Он приготовил завтрак. Яичницу, кофе, фрукты. Смотрел, как она ест, как улыбается, как рассказывает что-то про ребят и жизнь в офисе. И в груди у него пульсировало одно: «Скоро. Я всё скажу. Но пока – позволь мне подарить тебе ещё один день, в котором ты счастлива».

**

23 июня, вторник.

– Точно хочешь сегодня ехать? – Алина смотрела на него с заботой, застёгивая тот самый браслет на руке.

Кирилл поправил ворот рубашки, глядя на неё в зеркало.

– Хочу. Хватит лежать. Мне не больно.

– Но ты только выписался…

– Тем более.

Он подошёл, обнял её сзади, уткнулся в шею.

– Я хочу быть рядом. С тобой. В мире, где ты работаешь, смеёшься, злишься. Где я снова часть этого.

Алина улыбнулась и кивнула.

– Ну тогда – поехали, босс.

В холле «Археона» их встретил почти праздничный гул. Кто-то аплодировал. Кто-то принес кофе. Кто-то хлопал Кирилла по плечу.

– Ну наконец-то! – Марина обняла его, потом заметила Алину рядом и поспешно отступила. – Мы уж начали думать, что вас в больничке пересадили на постоянную ставку!

– Да я там такого насмотрелся… – усмехнулся Кирилл. – Что лучше уж с вами. Хоть и с головной болью.

– Добро пожаловать обратно, – серьёзно сказал один из айтишников. – Без вас тут будто воздух спертый.

Кирилл рассмеялся, кивнул.

– Спасибо. Всё будет как раньше. Только лучше.

День пролетел в беготне. Документы, звонки, презентации, мелкие правки.

Кирилл чувствовал, как жизнь снова входит в него – с шумом, с задачами, с решимостью.

Алина мелькала в коридорах – то с папкой, то с ноутбуком, то с кофе. Они почти не пересекались, но взгляд цеплялся, скользил, оставался. Улыбка. Быстрое касание пальцев. Глаза, полные чего-то их общего. Он смотрел на неё, и сердце сжималось: скоро я всё скажу. Но пока… пока ты моя.

**

Вечером они приехали домой уставшие, но довольные. Он разделся в прихожей, сбрасывая пиджак и туфли. Она смеялась, рассказывая, как Марина на полном серьёзе пыталась подслушать, не обнимаются ли они в переговорке.

– Ну обнимаемся же, – усмехнулась Алина, подходя ближе. – Пока никто не видит.

Кирилл обнял её за талию, притянул к себе.

– Тогда обнимемся. По-настоящему.

Они стояли так, в полутьме кухни. Тепло. Просто. Вместе. И внутри него уже нарастало чувство: пора. Ещё день – и он скажет.

Но сегодня – сегодня он просто гладил её волосы и шептал:

– Спасибо, что ты есть. Спасибо, что рядом.

– Я с тобой, – прошептала она в ответ. – Всегда.

Он сжал глаза. А если не всегда? Если он это испортит? Но не сегодня. Сегодня – ночь. Без лжи. Без прошлого. Только она.

**

Дом дышал тишиной. После ужина и душа – они не торопились. Оба устали. Оба будто знали: эта ночь особенная. Без видимой причины. Просто – ощущение.

Алина лежала на спине, волосы рассыпались по подушке. Она смотрела в потолок, а потом перевела взгляд на него – Кирилл сидел рядом, полуобнажённый, в задумчивости, словно пытался запомнить каждую черту её лица.

– Что ты на меня так смотришь? – спросила тихо, улыбаясь.

Он наклонился, коснулся губами её щеки, потом подбородка, потом плеча.

– Я смотрю на тебя, потому что не могу поверить, что ты моя.

– Ты стал таким нежным… – прошептала она, закрывая глаза.

– Я хочу, чтобы ты запомнила это. Каждый момент. Каждый мой взгляд, каждый вздох.

Он опустился рядом, притянул её ближе. Его движения были мягкими, почти почтительными, как будто она была святыней, которую он больше не заслуживает. Она обвила его ногами, запустила пальцы в волосы.

– Ты теперь полностью мной владеешь, – прошептала сквозь дыхание. – Ты упиваешься этим?

Он на секунду остановился. Пауза. Один взгляд. Один глоток воздуха, как перед нырком.

– Нет, – сказал тихо. – Я не упиваюсь. Я… прошу у тебя прощения. Уже сейчас. За всё, что было, и за то, что ещё будет.

Она нахмурилась, но он не дал ей спросить – поцеловал так, что весь воздух вытек из её груди. Руки дрожали. Пальцы запоминали кожу. Он был в ней, как в последнем приюте. Не спеша. Не грубо. Глубоко. Настояще. Она выгибалась навстречу. Он повторял:

– Ты моя. Ты всё. Ты свет. Прости.

Она не понимала, за что он просит прощения сейчас. Но отдавалась чувствам полностью. Давно они так не любили друг друга – всю ночь, до самого утра.

**

24 июня, среда.

Солнце заливало спальню тёплым светом. Кирилл проснулся первым. Некоторое время лежал, слушая ровное дыхание Алины, глядя, как утро касается её лица.

Он коснулся её щеки губами.

– Просыпайся, любимая. Нам пора.

Алина улыбнулась в полусне, потянулась к нему.

– Уже? Я не хочу тебя отпускать.

Он прижал её к себе.

– Тогда не отпускай. Ни сегодня, ни завтра. Никогда.

Он всё понимал. И именно потому так отчаянно хотел сохранить каждую минуту до вечера.

**

В офис «Археона» Кирилл и Алина вошли вместе. Он чуть позади, но рядом – как будто хотел быть и тенью, и щитом. Сотрудники моментально оживились.

– Кирилл Романович! Как вы сегодня? Как здоровье?

Он кивал, благодарил, улыбался. Официальная версия была проста и удобна: «Несчастный случай дома. Упал с лестницы. Перелом рёбер. Восстановление под наблюдением».

Артём? Про него никто не спрашивал. Словно офис решил, что он просто уехал по делам, в отпуск, или на удалёнке. Никто не смел задавать лишних вопросов. Особенно после того, как Кирилл очнулся в больнице.

Кирилл рассказывал только самое необходимое. Про больницу – сдержанно. Про возвращение – уверенно. Про Артёма – ничего конкретного.

Алина держалась профессионально. Но те, кто умел читать между строк, понимали: она и Кирилл – вместе. По взглядам. По улыбкам. По тому, как он приносил для неё кофе с кухни, и как она поправляла ему галстук, не думая, кто видит.

Они провели день в делах – планёрка, встречи, стратегическая сессия по проекту. И всё время Кирилл смотрел на неё чуть дольше, чуть нежнее. Смеялся с ней. Проводил взглядом, когда она уходила к себе. Будто хотел наглотаться её образа впрок.