Хвосты Кумихо

Полная версия

Хвосты Кумихо

текст

Нина Ким

Жанр: историческая литература мистика фэнтези про драконов

Язык: Русский

Год издания: 2025

Добавлена: 09.09.25

О книге

Читать онлайн

Настройки чтения

Размер шрифта

Высота строк

Поля

<1 2 3 4

На страницу:

Перейти

4 из 4

Глава 7. Алекс. 2013 год. Бельгия и ужасы новой жизни

Неделю взрослые и дети приходили в себя от свалившихся на них задач. Самой важной из них, по мнению бабушки Марии, стал вопрос о дальнейшей учебе. По этому поводу прошло домашнее собрание за круглым столом. Опять, как в летние каникулы, она положила перед каждым чистый лист бумаги и ручку. Сама вооружилась очками и, откашлявшись, начала говорить:

– Совсем скоро вы начнете учиться в новой школе. Поэтому вы должны знать бельгийскую систему образования. Дети после шестилетнего начального образования переходят в среднее звено. Вам предстоит именно эта задача. Среднее звено делится на несколько видов. Записывайте:

BSO – базовое обучение. Профессионально-техническое училище. Выбирают профессию, на освоение которой программа выделяет четыре часа каждый день. Нидерландский язык с математикой в самой элементарной форме. Например, вы захотите ухаживать за стариками в доме престарелых или крутить гайки в гаражах, или делать рамы и двери. То есть вы будете работать руками.

TSO – техническое направление. Здесь учеников готовят к определенным техническим специальностям. Короче, это техникумы или, как сейчас называют, колледжи.

ASO. Здесь могут учиться только те ученики, кто хочет после среднего образования получить высшее.

Классы делятся на гуманитарные и технические. Изучают математику, латынь, греческий язык, биологию, химию, языки и литературу.

И после выпускных экзаменов сможете поступить в университет, куда не допускают учеников с дипломами BSO и TSO.

Результаты экзаменов исчисляются в процентах. Купить или получить даже полпроцента нельзя никому. И списывать нельзя.

– Учиться на русском языке?

– Вы в Бельгии, значит, на нидерландском или на французском.

– Как? – испуганно возмутились Иван и Алекс.

– Иностранцы учат нидерландский язык в отдельных классах, но теряют учебный год.

– Сидеть с малышней?

– Поэтому предлагаю вам учить нидерландский с репетитором.

Дед, как всегда, произнес заключительное слово:

– Подумайте хорошо. Вы можете выбрать любое направление: BSO, TSO, ASO. Мы за любое ваше решение.

– Дед, мы не дебилы, – обиделся Иван.

– Тогда берите тайм-аут на раздумье. И запишете на этих листах три заветные буквы выбранного направления, – дед лукаво улыбнулся и стукнул ладонью по столу, – собрание считаю закрытым.

Когда Алекс заикнулся, что не прочь выбрать BSO, Ванька стал прыгать и хлопать в ладоши:

– Дебил, дебил, я всегда знал это!

– Сам дебил! Ты с удовольствием лопаешь еду в ресторанах. Думаешь, там дебилы работают?

– Вот дебил! – еще раз удивился Ванек.

Через месяц, успешно пройдя тестирование по нидерландскому языку, мальчики начали заниматься в школе, похожей на средневековый замок или крепость. Вместо рвов с водой территорию закрывал высоченный забор, за пределы которого ученикам запрещалось выходить.

Алекс с Иваном раскрыли рты от удивления, когда для передвижения получили старые велосипеды. Дед вручил им отвертки, гайки и насос. Пришлось крутить и вертеть, качать колеса и пыхтеть. А электрические фонари к рулям велосипедов дед прикрепил сам, проверил тормоза и вытер руки бумажной салфеткой. Круто! Каждый день крутить педали до школы и бояться, что велосипед развалится от старости.

Лизе и Нине крутить педали не пришлось. В половине девятого к дому подъезжал школьный автобус. Дед выносил на улицу рюкзаки и помогал девочкам подняться в салон, где их ждали сопровождающие. После обеда дед встречал автобус, который развозил учеников по домам.

Занятия шли с половины девятого утра до половины четвертого дня. Потом внуки собирались за обеденным столом.

Алекс машинально считал до двадцати, им велели мыть руки двадцать раз, и бездумно смотрел на воду, льющуюся из крана. День, похожий на другие, подходил к концу, чтобы утром опять все начиналось заново.

– Что это за Вавилонская башня? – спрашивал он с утра, хмуро глядя на контейнеры. По бокам возвышались литровые бутылки с водой. – Я не вьючное животное, рюкзак с книгами неподъемный, еще и это. Шины лопнут у велосипеда.

– Ваш школьный завтрак. Бутерброды, печенья, фрукты и вода. Хватит на три перемены, две маленькие – перекус, а большая длится один час и тридцать минут.

Бабушка готовила им и основательные перекусы, и полноценный обед. В контейнеры складывала все, кроме шоколада, запрещенного по школьным правилам.

– А ты успевала столько съедать в школе, когда училась? – Алекс округлил глаза и развел руки в стороны. – Тут половина супермаркета. Открою свою коробочку и буду один лопать. Может быть, еще и локтем отгородиться?

Потом успокоился. Можно назад домой привезти и сложить в продуктовый склад – бабушкин холодильник. И она поймет, что он абсолютно прав!

Алекс состроил грустную физиономию, схватил рюкзак и выскочил во двор. Иван, как всегда, опередил его: уже осматривал свой велосипед. Они пихнули друг друга, рывком уселись на сиденья и укатили со двора.

Интересно, а какой была она в том возрасте, в котором находились сейчас внуки? Что ей казалось важным тогда? Красивое платье, кофточка с рюшами, много белых и цветных бантов, чтобы выглядеть интереснее? Мечтала пройти мимо противного мальчишки, который и смотреть на нее не хотел, едва отвечая на ее стеснительное «привет»? Наверное, да. Она злилась на гордеца. Он хмурил густые брови и вел себя так надменно, словно родился в знатной семье, над которой не смеялся весь поселок. Смеялся из-за его матери. В отличие от других корейских женщин мама мальчика носила яркие шелковые платья, туфельки на высоких каблуках, красила губы красной помадой и хохотала на улице до неприличия громко. Проходила мимо поселковых кумушек с высоко поднятой головой, оставляя за собой аромат «Красной Москвы».

Ее сын, по которому сохла Мария, как и другие мальчики из корейского поселка, бегал за белокурой девочкой с голубыми глазами, совершенно непохожей на кореянок. Родители мальчиков из корейских семей боялись, что сыновья женятся не на своих. Приведут в дом тех, кто не знает корейские обычаи и традиции; кто родит внуков, которые забудут свою национальную принадлежность. Может быть, поэтому родились дурные утверждения о детях от смешанного брака, их называли «дягубя»: неблагодарные, не знают своих корней, стыдятся корейской нации, живут как попало, в грязи и непослушании. И не только дягубя, а все, что выходило за круг поселка в черных песках, считалось пугающим, плохой приметой.

Мария уехала из дома с отцовским напутствием выйти замуж только за корейца и знала, что подчинится его воле. И еще отец надеялся, что она будет помогать, как было принято в корейских семьях, своим братьям, продолжателям рода.

Валерий был младше Соджуна всего на два года, но отличался идеальным характером. Не имел привычки сбегать с уроков, врать или курить, отлынивать от домашней работы. Мария не могла помогать материально сестрам и братьям: после школы поступила в институт и жила на студенческую стипендию в двадцать восемь рублей, после замужества оказалась полной пленницей в семье мужа, где у нее вместе с зарплатой забирали право голоса и общения со своей родней. Когда уже муж получил квартиру, и они стали жить отдельно от его родителей, смогла общаться со своими близкими. Но близких отношений не случилось, особенно с Соджуном. Наследник рода не желал подчиняться и слушать ее нотаций. Презрительно смотрел на сестру и уходил медленными шагами, не обращая внимания на ее крики:

– Пали! Пали онара!18

Столько времени прошло, а лицо брата стояло перед глазами. Мария не просто сожалела. Чем дальше она становилась, тем чаще тоска сжимала ее сердце. Почему не смогла быть с ним ласковой?

Но в семье не произносили ласковых слов. Она, как и остальные дети, догадывалась о чувствах родителей по их взглядам, тону голоса, молчанию.

– Нунчи19 ита20, – слова становились пропуском к уважению взрослых.

– Нунчи опта21, – осуждали тех, кто не мог по взглядам догадаться, как надо поступить.

Конечно, это было здорово: чутье становилось обостренным и помогало не оставаться на месте и бежать по правильной траектории; но в том беге не оставалось места для других. Родители внушали, что от старта старшей дочери зависят младшие, она должна стать примером для них. И Мария так старалась, что места нежности и ласки к сестрам и братьям не было.

– Пали, пали.

Это «быстрее» неслось из одного корейского дома в другой, эхом разносилось над поселком, торопило стариков и детей, женщин и мужчин, являясь стержнем их странной жизни в черных песках.

Даже сейчас, достигнув преклонного возраста, Мария произносила привычное «пали» и готова была топать ногами от любой медлительности окружающих; терпеть не могла любителей спать, ленивых и нерасторопных.

– Что ты за человек?! – возмутился муж на ее очередное «пали, пали». – Хоть на отдыхе отстань от внуков!

Слова эти задели Марию. Она долго ворочалась и не могла заснуть. Тунисский рассвет только брезжил. Солнце готовилось к наступающему дню, никак не могло проснуться и лениво подсвечивало горизонт, слившийся с морем. Но вот появилась еще одна полоса, следом другая. Не прошло и получаса, как волны окрасились в яркий свет и плескались у берега.

«Полоса, – вспыхнуло в сознании Марии, – отрезок времени или слой, который можно отделить от других и разложить по полкам остывшие воспоминания».

Первый слой – детство и голод.

Второй слой – студенческие годы – питалась «туманом и запахом тайги».

Третий слой – время тотального дефицита – голод и бег за продуктами.

«Я – скелет, обросший страхом голода, вот откуда растут ноги у моих желаний», – усмехнулась Мария.

Детство на камышовой циновке в маленьком домике среди черных песков, где ветер гонял по кругу колючие песчинки и огораживал ее от другой жизни.

Юность. Книги и страстное желание вырваться на свободу, увидеть другой мир.

Много позже с ней приключился казус. Они со старшей дочерью поехали в Германию за продуктами, цены там за счет налогообложения были ниже, чем в Бельгии. Вместо обычных ценников висели красные: шла акция. Мария кидала в тележку пакеты с мясом и не могла остановиться. Дочь, пунцовая от стыда за мать, тихо произнесла:

– Разгрузи тележку, пожалуйста. Нам хватит двух пакетов.

– Нет, акция закончится.

– Бедная, как же ты наголодалась, – дочь заплакала.

Мария не поняла, от чего расстроилась дочь: от стыда за мать или от жалости к ней.

Когда начался локдаун из-за ковида, она забила подвал рисом и мукой. Ошалевшие от радости жучки и моль кружились над богатством, случайно свалившимся на их хрупкие крылья, и не подпускали хозяев на территорию, полностью отвоеванную у них.

Желания Марии исполнились: наелась, насмотрелась, наездилась. Но почему в душе остался холод? Чего еще не хватало ей?

Мария была в полном недоумении, когда поняла, чего не хватает ей сейчас. Откуда в ней появилось желание говорить ласковые слова и утешать детей и внуков? Слово «нет», с которого начиналось прежде любое общение с ними, заменилось на другие фразы: «не расстраивайся», «это не страшно», «ты справишься», «какая ты красивая, умная, хорошая». Оказалось, что вместе с «пали» и «нунчи» близким нужны слова поддержки и заботы.

Ей хотелось поговорить об этом с отцом, который был бы младше ее теперешней на добрых тридцать лет. Задавала бы вопросы, и сама искала бы ответы на них:

– Абуди22, почему вы были так строги с нами?

– Стеснялся своих родителей, мужчины должны сдерживать свои чувства.

Мама Марии часто вспоминала, что при родителях муж не смел нежничать с ней и детьми. Однажды отец взял на руки новорожденную дочь. Вдруг в комнату вошли его родители. От испуга он бросил малютку на циновку и не смел от стыда поднять глаза. Малышке повезло: не покалечилась от ласки отца.

Слава Богу, времена изменились: молодые родители не скрывают от детей своих чувств, находятся с ними рядом, поддерживают их ласковыми словами.

И дети изменились. Стали вольнее в своих предпочтениях. Не всегда стремятся к учебе, особенно мальчики; не читают книг, не тянутся к свету. Зачем им это делать? Ведь свет льется со всех сторон, наоборот, заставляет щуриться, а не открывать широко глаза. Книги? Зачем, если рядом компьютер, клавиши и Гугл, всегда готовый помочь. Чаще всего Алекс и Иван до полуночи сражались с чудовищами на экране, стреляли и прыгали, метали копья и прятались. И как привести в чувство внуков, ставших жертвами сытости, она не знала.

Слава богу, в доме у нее чистая атмосфера. Детям больше ничто не угрожает. И времени им будет уделено достаточно. Надо подключать психологов и репетиторов, а школа поможет интегрироваться в новое общество.

Мария посмотрела на время и ахнула: дела забросила, и все продолжает размышлять о методах воспитания внуков, неожиданно свалившихся ей на голову. Она не знала, справится ли с такой важной задачей, не искалечит ли их судьбы, как искалечила жизнь Соджуна.

В бельгийской школе, куда определили мальчиков, учились дети разных национальностей. За одной партой с Алексом сидела кареглазая итальянка: смуглая и черноволосая, обладательница тонкой талии и пышного бюста. Большая грудь девушки, словно магнит, притягивала его. Он пытался привлечь внимание красотки: напяливал на себя футболки с лейблами, дорогие кроссовки и джинсы, но она смотрела на него, как на пустое место. Этот европейский взгляд «мимо» Алекс ненавидел. Смотрят, словно видят фигу. Вроде бы ничего не сказали, но чувство оскорбления держалось долго.

– Зря стараешься, модель не по зубам, – подколол Алекса Иван.

– Какая модель?

– Лицо журнала, вон тот чувак сказал.

– Повезло мне, хоть рядом с моделью посижу, – развеселился Алекс, – может быть, еще и за сиськи схвачу, так и просятся сами в руки. Спорим?

Он долго обдумывал, как воплотить эту идею. На большой перемене оказался рядом с красоткой. Резко пошатнулся, словно ему стало плохо, закрыл глаза и в поисках опоры ухватился за ее пышный бюст. Не убирая руки, произнес слабым голосом: «Помогите». И тут она его увидела. Широко распахнула огромные глазищи и поцеловала свои сложенные пальчики: «Пикобелла!» Короче, Алекс выиграл пари. Ивану пришлось целый месяц выполнять поручения победителя. «Лицо журнала» оказалась еще и королевой бензоколонок – заправочных станций с магазинами и пиццериями – дочерью нефтяного магната. А пиццу Алекс обожал. Так он оправдывал свой интерес к девушке. Кстати, она оказалась нормальной, даже иногда приглашала в свой магазин, где оплачивала покупки и держалась скромно. Алекс был ошарашен: хозяйка смирно ждет, когда подойдет очередь, и сидит в общем зале на виду у всех. Может быть, она лапшу им на уши вешает о своем «нефтяном» происхождении? Вспомнил, как мама забирала их из школы и везла на обед в ресторан итальянской кухни. Официанты подносили пиццу из печи, подавали десерт и вертелись рядом с салфетками в руках. А здесь никто не вертелся около них. Ни в пиццерии, ни в школе. Новые одноклассники держались обособленно, как будто Алекс и Иван являлись инородными телами.

Там, где прежде был их дом, ребята не сдерживали чувства и беззаботно хохотали, дурачились, с толпой друзей ходили по улицам, покупали уличную еду и ели столько, сколько им хотелось.

В новой школе в среду, один раз в месяц, ученикам привозили кебаб из турецкого заведения «Али Баба». Раз в полгода, наверное, чтобы не было дискриминации, в школьном ресторане устраивали дни итальянской кухни со спагетти и пиццей.

Алекс однажды начинил бутерброд огненной кимчхи и принес в школу на обед. Развернул фольгу в столовой и наблюдал, как ученики разбежались по сторонам от непривычного запаха чеснока. Иван разозлился:

– Ты идиот? Зачем притащил в школу кимчхи?

– А ничего, что кимчхи входит в список нематериальных ценностей и находится под защитой ЮНЕСКО, – Алекс наслаждался произведенным эффектом и решил пользоваться любимым блюдом как средством массового поражения.

В обычные дни мальчики во время большой перемены, длившейся почти сорок минут, подпирали школьные стены или обходили территорию; делали вид, что им весело вдвоем. Кстати, в укромных местах натыкались на курильщиков из числа одноклассников, в том числе и девочек. Иван не курил, он задыхался от табачного дыма, а Алекс боялся рекламы на пачках с сигаретами: больные зажимали рот носовыми платками, испачканными кровью. Поэтому их фамилии в списках нарушителей не числились.

Алексу хотелось уйти с уроков, погулять по магазинам или просто посидеть в кафе. Но даже птица не смогла бы вылететь со школьной территории без разрешения. Поэтому он решился на другое. Зашел в секретариат с измученным лицом и, держась за голову, еле выговорил, что болен. Отпустили так легко, что он летел домой, как вольный ветер, крутил педали и орал во все горло. Резко затормозил на повороте к дому и не успел принять больной вид. Бабушка Мария ждала его: ей уже сообщили, что Алекс заболел. За свой необдуманный поступок ему пришлось жестоко поплатиться. Бабушка обошла вместе с ним кабинеты специалистов, к которым его направил домашний врач. И что?

– Здоров, – сказали после снимка МРТ.

– Все нормально, – успокоил их окулист.

– Пятна в глазу опасны?

– Абсолютно нет. Отметины природы.

– Я меченый?

– Меченый, меченый, – грозно произнесла бабушка.

Хитрая, все входы и выходы оккупировала.

Алекс не знал, куда деваться от тоски. Новая стерильная жизнь душила его, закрывая доступ свежего воздуха. Вечерами мысленно переносился в дом, откуда ему пришлось срочно уехать. Круглые щеки впали, перестал смеяться и дурачиться. В похожем бессознательном состоянии он уже бывал. Это случилось, когда впервые потерял отца. Нет, отец не умер, не попал под машину, не разбился на самолете. Просто исчез. Испарился. Растаял бесследно.

Алекс ходил в школу, делал уроки, выносил мусор, вроде бы жил обычной жизнью, но ничего не чувствовал. Ноги передвигались сами собой, глаза видели, уши слышали, но ничего в нем не отзывалось. Хотел проснуться, но не смог. Даже уколол себя швейной иглой: кровь потекла, но боль отсутствовала. Мышцы омертвели. Серые дни проходили один за другим, ничего не меняя в нем. И вдруг его бомбануло. Случилось это в конце декабря.

Глава 8. Соджун. 1956 год. Узбекистан. Дружба с Филей и совместные забавы

Как-то Филе пришла в голову идея.

Через арык*23 от их дома жила большая семья узбеков. Они заготавливали на зиму сено для скота; скирды тянулись так высоко, что мальчишкам не удавалось взобраться наверх. Им нравилось прятаться в сене, странно шуршащем и пахнущем травами, закапываться вглубь и дремать сквозь мышиный писк. Сено, его называли саман, привозили на арбе – большой телеге, запряжённой ишаками, закидывали на верхушку уже сложенной кучи и притаптывали. К осени его становилось так много, что гора сена закрывала дом, хозяева не видели, что делалось с другой его стороны.

– Смотри, что у меня есть! – Филя протянул коробку спичек. – Давай чиркнем, посмотрим, что будет.

– Ты придурок? Пожар будет, – ответил Соджун.

– Мы убежим.

Они отошли на некоторое расстояние, достали спички, чиркнули и поднесли к стогу. Не такое легкое это дело оказалось: огонь не хотел разгораться.

– Может быть, домой сбегать за керосином?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.