Хвосты Кумихо

Кумихо не была счастлива. Сердце ее кипело ненавистью и желанием мести: наложить проклятие, чтобы мужчины рода Чан погибли в страданиях. Когда не станет последнего наследника из ненавистного рода, будет поставлена точка. Круг мести сомкнется, и род исчезнет с лица земли, даже если она потеряет оставшиеся хвосты и погибнет в смертельной схватке.

Шерсть ее вздыбилась при воспоминании о том, какой страшный путь она прошла через реку Туманган. Вода не подпускала ее, и пришлось пожертвовать одним хвостом; красться по льду, ломая когти, на берег другой страны. Много дней и ночей Кумихо приходила в себя, но на чужой стороне силы восстанавливались очень медленно. И еще дольше пришлось ждать подходящего случая, чтобы нанести сокрушительный удар по ненавистному учителю. Боже, как он любил свою жену, как радовался рождению сына, наследника древнего рода. Когда Кумихо приготовилась ударить по врагу, неведомые силы разрушили ее замысел. Учитель опять сорвался с места, и подкрасться к нему стало невозможно. Вернуться назад в родные горы, но как? Опять пробираться по льду и терять хвосты? Нет! Только вперед за ним.

Лисица шла по следу того, кому желала смерти, и радовалась. Убежал, думает, что в рай попадет вместе со своей женой?! Сердце Кумихо заныло почти по-человечески, когда вспомнила, как он отгородился от нее. Вот и пусть отправляется в эти гибельные места, ему выпадет много страданий. Глупый, все разгадывает знаки вселенной. Кумихо и есть для него вселенная, расставившая смертельные сети древнему роду, который скоро исчезнет с лица земли.

Дурака дракона, требовавшего от нее плотских утех, лиса усыпила жалобами, что черные пески захвачены врагами, которых необходимо уничтожить. Дракон лениво открыл глаза и хрипло засмеялся, увидев странных пришельцев. Низкорослые, черноволосые, желтолицые и узкоглазые, смутно напоминавшие кого-то. Он пытался вспомнить и напрягся. Лисица тотчас прижалась к его боку, увидев в красных глазах тень воспоминаний, которые могли ожить:

– Дорогой, начинаем охоту?

– Как посмели двуногие существа захватить наши владения? – зарычал дракон, отмахнувшись от смутных видений прошлого.

– Как?! – хихикнула про себя лисица, строя жалобную гримасу и радуясь, что черные пески развеют прах оставшихся продолжателей рода. Никогда, никогда они увидят свою родную землю – страну утренней свежести – и горы, откуда ей пришлось убежать в порыве мести и потерять девственные два хвоста из девяти.

Она хлопнула лапками и впилась в дракона когтями, как будто находилась в состоянии экстаза, так нравившегося дурачку. Отогнала непрошенные видения из его головы и развеселилась в предвкушении событий, где надо будет проявить особую смекалку. Скоро, совсем скоро Кумихо сведет счеты, столкнув лбами того, кто родится, и того, кто должен охранять новорожденного, наследника проклятого рода. Вот тогда начнется большая игра: поиграть с благословенным младенцем, поменять его судьбу и замкнуть круг, если она даже потеряет оставшиеся драгоценные хвосты, в которых хранится семь сотен лет лисьей жизни.

Острое желание погубить сенсея отсекло от ее туловища два пышнейших хвоста. Вспомнив об этом, Кумихо злобно оскалилась и пришла в гнев. Выгнулась, сделала резкое движение и встряхнула лапками. Из каждого когтя вылетели бусинки черного цвета и завертелись вокруг нее. Совершив ритуальный круг, застыли на долю секунды и полетели вниз. Одной из них удалось удержаться на раскрытой детской ладошке ребенка и выполнить задание своей хозяйки – перекроить линию судьбы малыша. Соджун, которому почти исполнился год, удивленно разглядывал бусинку и потянул ее ко рту. Кумихо радостно оскалилась: дело сделано; бусинка попала по назначению и будет вытягивать из родившегося наследника энергию жизни.

Удачу надо отметить. Сегодня она позволит дракону поиграть сразу со всеми ее пушистыми хвостами, что дозволялось ему в редких приступах соития, и он полностью потеряет свой замшелый мозг с одной прямой извилиной. Сегодня лисица испугалась, когда в красных глазах дракона блеснул отсвет прошлого: буквально на минуту, но блеснул.

И теперь, игриво прижавшись к шершавому боку чудовища, приняв беззаботный вид, Кумихо скрылась в тени его крыльев, чтобы продолжить строить планы мести на ближайшие столетия.

Глава 3 Алекс. 2013 год. Россия. Внезапное похищение и освобождение

Алекс пришел в себя. Сияние света померкло так же внезапно, как и появилось. Но страх исчез, уступив место ясности. Итак, его выкрали и в этом виноват он сам. Им нужна его почка? Дядька какой-то рассказывал по телеку, что в таких случаях надо срочно связаться с родными. Совет хороший, надо немедленно позвонить маме.

– Эй, – закричал Алекс изо всех сил.

– Очнулся, джигит? Чего кричишь? – ответил первый похититель, который и усадил его в автомобиль.

– Телефон дай, маме хочу позвонить.

Удивительно, но ему сразу принесли телефон, как будто держали его наготове.

– Слышь, джигит, останешься у нас на пару дней.

Водитель взмахнул кинжалом, лезвие опустилось прямо между руками Алекса. Веревки упали к ногам. Посмеиваясь, «палач» нагнулся, и лезвие блеснуло между ног пленника. Не глядя на жертву, похититель уселся на стул, взял со стола бутылку с водой и широко открыл рот. Алекс со страхом смотрел на его жирный кадык, дергающийся при каждом глотке, и не мог поверить, что это происходит наяву. Происходит с ним, Алексом.

Трясущиеся пальцы набирали номер. Алекс знал его наизусть с первого класса. Мать не только заставила выучить наизусть все цифры, но и проверяла до тех пор, пока сын не стал отвечать автоматически. Алекс смеялся над ней: в телефоне есть функция памяти, на что мать резко ответила, что «функция памяти в мозгах».

Пошли гудки. Время тянулось бесконечно. Он боялся, что у него отберут телефон. Алекс вздрогнул от родного голоса:

– Сынок, я все знаю. Не спорь, сиди тихо. Скоро приеду за тобой.

Алекс откинул в сторону неровно обрезанные веревки и поднялся на затекшие ноги:

– В туалет хочу.

– Первая дверь направо. И без фокусов, сынок.

В комнату зашел другой, с хищным выражением на смуглом лице.

Боязливо оглядываясь на охранников, мальчик вышел из комнаты и увидел широкий коридор. Тусклое освещение выхватывало рисунок ковра на полу и картину в проеме стены. Постояв немного, Алекс вошел в туалет. Открыл воду, помыл руки, сполоснул рот и умылся. Вытерся краем грязной рубашки и присел на край ванны.

– Эй, тебя в унитаз смыло? Выходи скорее!

Ничего не ответив, Алекс вернулся. За время его отсутствия комната наполнилась запахом жареного мяса, а на столе красовалась тарелка с шашлыком, накрытая румяной лепешкой. В животе заурчало так громко, что один из похитителей улыбнулся и широким жестом пригласил к столу. Но Алекс сел на пол и постарался изобразить равнодушную мину: избили, скрутили и теперь кинули, как щенку, кость с мясом. Жрите сами.

Водитель с отвратительными волосатыми руками и выпученными глазами приказал:

– Кушай.

– Мама звонила?

– Ты мужик или баба. Хватит спрашивать про маму!

Волосатый поднял кулак.

– Не трогай!

Второй оттащил волосатого в сторону, сфотографировал мальчика, который моргнул от неожиданности. Фотограф вышел в соседнюю комнату и заговорил на гортанном языке. Алекс провел ладонью по лицу, запоздало стирая выражение растерянности и слабости.

– Мама что-нибудь придумает, – повторял он фразу и пытался взять себя в руки. Из многих предположений одно это придавало ему уверенности: мама что-нибудь придумает.

Алекс снова оказался в темноте. Былая уверенность и прыть покинули его.

Мысли метались от одних воспоминаний к другим, словно хотели собрать его короткую жизнь в один рисунок. Что прежде любил делать? Мечтать. О чем? Изобрести лекарство от рака из акульих плавников. Прославиться? Нет. Избавить человечество от боли. А славы и внимания ему и сейчас хватало через край. Пацаны уважали его и в рот заглядывали. С завистью смотрели, как по утрам Алекс с двоюродным братом Иваном, пацаны звали их Саня-Ваня, вылезали из крутой тачки, поправляли футболки с «мажорными» эмблемами, такими, как и на кроссовках, и громко здоровались со всеми:

– Привет, братва!

– Привет, пацаны!

Кузен Иван – перевернутое отражение Алекса – говорил медленно, много думал и не бежал за первым желанием. Их словно разделили пополам, наделив абсолютно разными чертами характера. Но они не стали близнецами в материнской утробе, захлебываясь в околоплодных водах. Хотя оба появились на свет третьего апреля с разницей в пятнадцать минут.

Бабушка называла их матерей доченьками, но мама Алекса приходилась ей снохой, женой сына. До рождения мальчиков привилегиями всеобщей любимицы пользовалась старшая сестра Алекса, ей тогда уже исполнилось четыре года. Она устанавливала свои законы, и сама себя назначила правительницей дома, полноправным командиром над братом и кузеном. Не каждый деспот вел себя так, как Вика, прозванная мальчиками Пикой. Короче, попила у них столько крови, сколько не снилось комарам со всего света. Но, удивительное дело: с тех пор, как Иван и Саша начали передвигаться, они ползали, ходили и бегали за Пикой; так сложилась неразлучная троица. Вика-Пика вела за собой и остальных малышей, рождавшихся в семье каждые два года. Но больше всех от нее доставалось Алексу, появившемуся на свет безболезненным путем: кесарево сечение, сделанное его матери, явилось легким пропуском в мир. Иван же выбирался самостоятельно, по каким-то таинственным родовым путям и даже немного помял себе голову. Братья были совершенно разными.

Алексу быстро все надоедало, а кузен отличался упорством, приобретенным во время рождения. Мальчикам было кайфово вместе, и радости их не было предела, когда стали жить в одном доме. Единственным минусом являлось постоянное присутствие отца Ивана. Дядя Федя, рыхлый, как баба, освоился в их семье на удивление быстро. Непонятно почему, но все буквально заглядывали ему в рот и смеялись его дурацким шуткам. Даже бабушка Мария попала под гипноз его бархатного голоса и голубых глаз. Наверное, Федя соответствовал ее идеалу красоты: белолицый, с волосами цвета спелой пшеницы и большими голубыми глазами. А кумир снисходительно поглядывал на семью своей жены, кореянки, мамы Ивана. Пару раз шутливо рассказал анекдот про чукчей, с откровенным намеком на бабушку и дедушку. Алекс хотел врезать ему по наглой роже, но мать строго сказала, что со старшими так себя нельзя вести. Пришлось проглатывать унизительные замечания. Главное, ему не хотелось обижать Ивана, который тоже заглядывал в рот своему отцу. Но, в общем, время совместного проживания было для них самым ярким временем детства.

Алекс с Иваном, предоставленные сами себе, занимались тем, что им нравилось.

– Прикинь, что ты на необитаемом острове, – начинал Иван, любитель всевозможных приключений.

– Прикинул, я никогда не попаду на твой таинственный остров, – обрывал его Алекс. Но ребятам никогда не приходило в голову, что кто-то из них может очутиться в такой ситуации, как Алекс в нынешней. В плену у страшных людей не на таинственном острове, а в родном городе. Он смотрел фильмы про похищение детей и смеялся. Разве мог знать, что и его похитят, и это совсем не смешно. Мрачные мысли лезли в голову и не давали покоя. Что сделают с ним? Заберут почки, сердце, печень или потребуют выкуп? А может быть, Алексу повезет, его просто вернут маме? Вернут с почками, печенками и сердцем, живого и невредимого. Вопросы и ответы переплелись в ужасные видения, которые оборвал шум за дверью. Похитители спорили. Голоса то понижались, то превращались в крик; кто-то даже стукнул по столу и остановился совсем рядом с Алексом. Что делать?

Алекс стал дышать, как учила его мама: глубоко вдыхая и выдыхая воздух, раздувая диафрагму. Вдруг ужасная догадка пронзила сознание мальчика. Мама в беде. Его и похитили из-за нее, а так кому нужен обычный пацан. Мысли опять заметались, пытаясь найти решение. Эх, превратиться бы в дракона и … Не успел он дорисовать картину освобождения и спасения мамы, как открылась дверь. Волосатые руки, несмотря на сопротивление мальчика, выволокли его из комнаты, протащили через двор и швырнули в темноту, как мешок с дерьмом. Он стукнулся головой обо что-то твердое и во весь рост вытянулся на земле. Не успел прийти в себя, как те же волосатые руки затолкали его в багажник и резко захлопнули крышку. На мгновение все стихло. Затем машина резко дернулась и рванула вперед. Опять начались гонки в неизвестность. Щека Алекса упиралась в ворсистую оболочку дна, пахнущую пылью и чем-то резким, вроде клея. Скрючившись, свободной рукой попытался найти вокруг себя хоть что-то: провод, щель, защелку, какую-нибудь отвертку, но ничего не обнаружил. Пусто. Темно, как в могиле. Попытался вдохнуть глубже – не получилось. Грудь сжалась. Воздух стал гуще, дышать совсем нечем. И Алекс закричал, но темнота поглотила крики, полностью изолировав его от реальности. Он понял, что такое страх. Липкий, обволакивающий сознание, затягивающий в бездействие: ничего нельзя изменить. И вдруг, когда отчаяние перешло в полное равнодушие, когда приготовился к неминуемой смерти, машина резко остановилась, как будто влетела в стенку. Алекса швырнуло вперед, плечо ударилось о внутреннюю стенку. Все. Началось. Кто-то подошел к задней части машины. Щелк. Замок не открылся сразу. «Наверное, заклинило», – мелькнуло в голове Алекса. И, словно отвечая на его вопрос, раздался злой удар кулаком по металлу. Это был тот, с волосатыми руками.

Щелчок, и багажник открылся. Волосатые руки схватили скрюченного Алекса и вытащили из заключения. Через секунду двигатель взревел, и машина на полной скорости развернулась и умчалась в обратном направлении. Наступила полная тишина, словно ничего не происходило. Алекс стал судорожно глотать воздух, дышать и выдыхать. Не успел он прийти в себя, как опять послышался шум двигателя. Ужас! Похитители возвращаются назад. Они передумали отпустить его. Алекс метнулся вперед, потом свернул на обочину и запетлял, как заяц. Прыжок, и он провалился в пустоту. Он не помнил, сколько времени прошло, когда открыл глаза и увидел темное небо с тусклыми звездами. Чей-то хриплый голос произносил одни и те же слова, завывал и опять говорил те же слова. Галлюцинации начались, видимо, от голода и обезвоживания организма, от страха и шока. Ему слышался голос мамы. И он потянулся к интонациям знакомого голоса, как умирающие от жажды тянутся в пустыне к воде. Холодной, чистой и родниковой, которой на самом деле не было. С трудом разлепил веки, чтобы увидеть ее, самую родную и близкую. Застонал и с трудом повернул голову в сторону голоса. В свете фар, разрезавших темноту как скальпелем, стояла на коленях мама и покачивалась из стороны в сторону с воем:

– Сынок, очнись! Не уходи от меня! Что же делать?

Он застонал опять и пытался приподняться. Раздался дикий вопль. Мама закричала и нагнулась к нему. Лихорадочно ощупывала его и одновременно целовала то в нос, то в лоб, то в глаза.

Прошла неделя. В больничной палате рядом с ним находилась мать. Потрясенная случившимися событиями, не могла прийти в себя и оставить Алекса ни на минуту. Кормила с ложечки и водила в туалет, потому что у него кружилась голова. Мельком сказала ему, что он валялся в глубоком овраге. Врачи поставили диагноз «сотрясение мозга средней тяжести», сказали, что могло быть гораздо хуже, и выписали домой. Мать запретила кому-либо рассказывать о случившемся и вела себя очень странно: не крутилась перед зеркалом, не выносила из спальни пакеты с пустыми бутылками из-под вина, часто звонила бабушке и домой возвращалась раньше обычного.

– Примеряй, – бросила ему в один из вечеров пакет с одеждой.

– Куда так много, я просил джинсы и худи.

– Менять будешь. Чемодан принеси из подвала.

Он ничего не понимал. Обычно новые вещи мать развешивала на плечики. Почему в чемодан?

Наступившее утро было странным.

– Просыпайся, соня! – будила его мама, откидывая в сторону одеяло.

– Рано еще.

– Ехать надо, опаздываем.

– Мам, что за шутки. Куда ехать в семь утра?

– В аэропорт.

– Ты смеешься надо мной? Какой аэропорт?

– По дороге расскажу.

Она не давала времени на размышление:

– Ты хочешь еще раз попасть к тем, кто тебя похитил?

– Нет, конечно.

– Слушай внимательно. Мы полетим к бабушке Марии. Здесь оставаться опасно, похитители могут опять выкрасть тебя и неизвестно, что станет с тобой.

– Почему со мной?

– Потому что ты – моя Ахиллесова пята, самое слабое место, в которое всегда можно выстрелить и попасть без промаха.

– За что стрелять в тебя? Как я полечу один?

– Не один. Ты полетишь со мной, с тетей и ее детьми.

– Когда я вернусь назад?

– Не знаю.

Алекс потрясенно посмотрел на ее измученное лицо без привычного макияжа: впервые мать не смогла ответить на его вопрос.

Вот так из предрассветного сна Алекс полетел в чужую страну. Не один. С ним вместе летели Иван и его сестры. Самой младшей исполнилось пять с половиной лет. Другой – семь. Девочки дурачились и спорили из-за каждого пустяка. Алекс стоял около матери и тетки, разглядывающих бумаги из файла с надписью «Документы», и не верил, что это происходит с ним наяву. Ведь он обещал той рыжеволосой девчонке, что не оставит ее, не поступит, как его родной папаша, который сгинул неизвестно куда и по какой причине. Алекс теребил в руках смешную штучку, оставленную отцом в ванной. Дракон и тигр, вырезанные из дерева, смешно переплелись в объятии, как будто хотели задушить друг друга. Ему не хотелось расставаться с деревянными зверюшками, напоминавшими отца.

Глава 4. Узбекистан. Год 1947. Асянди Соджуна, долгожданного наследника древнего рода. (а-ребенок, сянди-первый год рождения)

Дом Сэнсея готовился к асянди*11. Совсем скоро наступит первая годовщина со дня рождения мальчика, и наследник по корейской традиции, примет свой первый стол.

Глава семьи следил за тем, чтобы подготовили необходимые предметы для священной процедуры, от которой зависело будущее ребенка.

Супруга Сэнсея, хозяйка дома, которая стала амя – бабушкой, занималась материальной стороной праздника: покупала продукты, готовила рисовую водку, следила за брагой, парила рис для хлеба.

Сын Сэнсея, отец Соджуна, ездил на велосипеде от одного дома к другому и приглашал гостей. Приглашал осторожно, чтобы не услышал дракон. Не называл имени ребенка, только извещал, что асянди состоится такого-то числа. Приглашенные, если они являлись родственниками, приходили на торжество до обеда. Остальные гости могли поздравить именинника в любое время: двери торжествующего дома оставались открытыми до наступления следующего дня.

За день до торжества на помощь, по принятому обычаю, пришли односельчане. Во дворе уже суетилась хозяйка. В длинной сатиновой юбке черного цвета, в телогрейке, из-под которой выглядывала теплая кофта, приветливо улыбалась помощникам. Выпрямлялась на несколько минут, держась за спину, оглядывала деревянные решетки на дне котла, исчезая в облаке густого пара. В это время из сарая показалась сноха. Осторожно перешагнула высокий порог, обхватив руками огромный таз с замоченным на ночь рисом. Женщины кинулись ей на помощь и, смеясь, дотащили тяжелый таз до печки. Старуха неодобрительно посмотрела на развеселившихся женщин и начала работать. Крючковатые пальцы, сложенные лодочкой, брали горстями разбухшие зерна риса и бережно рассыпали их на дно котла, застеленного полотняной тканью. Пар охватил первый слой. Немного подождав, пальцы старухи опять пошли по кругу, стараясь ровно рассыпать разбухшие зерна на первый слой. Круговые движения вдруг остановились. Рассыпанные по кругу зернышки риса не слушались ее, шаловливо носились в воздухе, окутанном паром. Страх охватил старуху. Рис не пропарится, чальтокк12 не получится.

– Не бывать тому, – возмутилась старуха, схватила деревянную крышку, сколоченную хозяином дома, и резким движением закрыла котел. Прислушалась, вроде бы зерна риса успокоились, перестали водить хоровод.

– То-то, – пригрозила она и, подождав немного, продолжила свое дело. Проворно накрыла рис полотняной тряпкой, плотно закрыла котел той же самой деревянной крышкой.

Понаблюдав за ней, помощницы заходили в дом, усаживались на гудури13 и начинали работать. Ножи стучали по разделочной доске, нарезая свежие овощи, красный перец и очищенный чеснок. Стук ножей становился тише, когда женщины обсуждали поселковые новости и вспоминали разные случаи.

Первая фраза, произнесенная с особой интонацией, настораживала их и заставляла ахать.

– Гичада!*14.

То были рассказы о вещих снах или птичке, заглянувшей в окно, о подозрительных прохожих из узбекского кишлака. Вежливо слушали до конца, не перебивая рассказчицу. Потом свекровь поручила Ольге, матери ребенка, простую физическую работу, а сама вошла в комнату, где спал маленький наследник. Подошла к сундуку с иероглифами, достала мунбэ и положила рядом с ребенком; медленным жестом дотронулась до изображения тигра и дракона. Волнение отразилось на лице хозяйки дома. Она ждала, но ничего не происходило. И в ту минуту, когда подумала, что оберег потерял свою силу, золотая вспышка осветила спящего Соджуна. Небо сжалилось над ними: ребенку исполнился годик, а хозяйка Большого дома, ставшая бабушкой наследника, должна повести его к первому праздничному столу. И завтра, если он возьмет мунбэ со своего первого стола, можно не переживать за него. Мальчик открыл глаза и улыбнулся, увидев знакомое лицо:

– Амя, амя, – лопотал он и протягивал к ней руки.

– Да, я твоя амя, твоя бабушка, – умильным голосом произнесла хозяйка. Она ликовала, что мунбэ, старинный оберег, не потерял своей волшебной силы. Теперь судьба оберега и судьба Соджуна слились в одно целое, наследник будет здравствовать долгие годы, и род продолжится.

Мужчины стояли на улице и протягивали друг другу кисеты:

– Берите, махорка неплохая.

– Угоститесь и моим табаком.

Из развязанных мешочков доносился крепкий табачный запах, пальцы с пожелтевшими ногтями осторожно брали щепотку из широко распахнутого кисета и сворачивали самокрутку. Если женщины смеялись и вскрикивали от удивления, то мужчины вели себя степенно. Соблюдали восточные церемонии: никого не осуждали, не высмеивали, говорили намеками. Откровенными и резкими они становились дома. Детям строго-настрого повторяли, что надо почитать старших: здороваться с ними двумя руками, выбирать вежливую форму обращения, не перебивать взрослых в разговоре, не произносить при них бранных слов, вставать, когда гости приходят, вставать, когда гости уходят. Доставалось и женам. Особенно тем, кто любил болтать и разносить вздор, похожий на рисовую шелуху.

Ближе к обеду приходили основные помощники – парни. Учтиво подходили к взрослым и здоровались, протягивая обе руки. Затем отходили в сторону и ждали, пока им приготовят место для работы. В центре двора Ольга постелила мешковину, поверх нее чистую простыню, затем уже клеенку большого размера. На нее установили деревянное корыто с оцинкованными дном и высоким краями. Рядом стояли два ведра с чистой водой, откуда торчали батоги15. Парни наблюдали, как хозяйка снимала крышку с котла, отмахиваясь от пара, брала горячую полотняную ткань за концы и перекладывала в эмалированный таз. Затем весь рис опять перекладывали порциями на дно корыта, и начиналось представление.

На сцену выходили парни. Волосы перехвачены на лбу скрученным платком, рукава рубашки засучены. Один из них всей грудью вдыхает воздух и высоко поднимает деревянный молот с утолщенным концом. Глаза зрителей устремляются вверх и опускаются вместе с резким ударом по массе горячего риса. Второй поднимает молот, повторяя движение напарника и с резким выдохом опускает вниз. Ритм пойман, удары чередуются равномерно, парни вдыхают и выдыхают воздух, стараясь не сбиться с темпа. Каждые тридцать минут они меняются местами и заканчивают работу до того, как рис не успел остыть. Зрители молча наблюдают за ними, любуются молодой силой и энергией и вспоминают, как сами когда-то били чальтог.

Сноха Ольга ловко собирает готовый хлеб со дна деревянного корыта, накрывает сверху чистой тканью и заносит на кухню. Там уже стоят подносы со сладкой присыпкой из отваренной фасоли. Всё. Главное угощение готово.

Молодая женщина, подруга Ольги, сразу принялась за работу: окунала нож в холодную воду, отрезала кусочек от общей хлебной массы и складывала на тарелку. Здесь тоже таились свои хитрости. Кусочки должны быть маленькими, одинаковыми по форме, красиво лежать на тонком слое фасолевой присыпки. Женщина остановилась на минуту, полюбовалась своей работой и обрадовалась, что ряды ровные. Старые тетки не смогут перемывать ей косточки за наспех сделанную работу.

Первыми угощают парней. Для них уже накрыт стол в отдельной комнате на низком полу. В этот день им можно даже выпить рисовую водку, закусить и чувствовать себя вольготно без старших.