Хвосты Кумихо

Нина Ким

Хвосты Кумихо

Пролог. Лисица Кумихо

Ночь выхватила из темноты туловище лисицы. Изящное, красивое, пушистое, с проблеском лунного света в шерсти, словно вылепленное из затвердевшего хищного пламени. Гордая посадка головы. Ноздри, подрагивающие от возбуждения. Изящные уши, радостный оскал и лапы, приминающие добычу. Лисица на минуту остановилась, словно прислушивалась к чему-то, резко взмахнула хвостами и загородилась ими от любопытного степного ветра с запахом поздней полыни. Вдохнула полной грудью и задвигала лапами, перебирая груду человеческих тел, искореженных смертью. В ярости вспарывала животы, кромсала затвердевшие внутренности, принюхивалась и морщилась от незнакомых запахов. Того, за кем она пришла, не было. В отчаянии лисица задрала морду к далеким звездам – свидетелям ее обиды. Они видели отвращение в его глазах, брезгливость на лице, невольное движение тела назад и приподнятые в ужасе руки.

Кумихо выстрадала свое бессмертие, прожив почти тысячу лет в глухом лесу, куда не проникали даже солнечные лучи. И только полная луна, видевшая страдания лисы, подарила ей бессмертие вместе с волшебными чарами. Однажды, увидев свое отражение в воде, застыла от изумления: на нее смотрела женщина неземной красоты. И в тот момент Кумихо сделала свой выбор, она решила превратиться в человека. Ей предстояло стать «сердцеедкой», съесть не меньше ста человеческих сердец, чтобы исполнилась ее мечта. Лиса бродила по окрестным деревням и выискивала одиноких мужчин. Соблазняла, приводила их в трепет и добиралась до мягкой плоти, еще пульсирующей в кровавых когтях, съедала и становилась ближе к цели. На сосне, росшей у ее логова, отмечала каждое съеденное сердце и с трепетом ждала своего волшебного превращения в женщину навсегда. Когда число зарубок подошло к девяноста девяти, лиса затрепетала от радости. Осталось съесть всего одно сердце. Но радость оказалась преждевременной. В округе не осталось одиноких мужчин. И, когда Кумихо совсем отчаялась, удача улыбнулась ей. Однажды она наткнулась на низкий домик и остановилась: вдруг здесь она найдет свою последнюю добычу. Острые уши навострились, глаза неотрывно следили за широким двором. Вскоре открылась дверь. Из нее высыпала ватага сельской детворы.

– Сэнсей, анненхи кесее1, – галдели дети и смотрели с обожанием на мужчину, вышедшего вслед за ними.

–Анненхи касее2, – поднял руку Сэнсей3.

«Тяжело будет раздирать мышцы, – пронеслось в голове у лисицы, `– но на вкус сердце будет приятное, без запаха немытого тела, которым обычно разило от деревенских мужиков». Опрятный, в белой холщовой рубахе, выпущенной поверх широких штанов, он улыбался детям и стоял на улице до тех пор, пока ученики не скрылись из вида. С этого дня лисица провела много часов в укрытии, наблюдая за своей будущей жертвой: вдруг он женат? Но нет. Ни разу она не увидела рядом с ним женщину. Кумихо начала охоту. Инстинкт подсказывал ей, что прежние уловки для этого мужчины не годятся. Иногда ей было грустно, что придется вырвать сердце из такого красивого, ладно скроенного тела. При встрече с учителем девять хвостов Кумихо начинали мелко дрожать и рассыпаться веером по земле. Что это? Готовность принадлежать мужчине – человеку, которого должна умертвить? Но так или иначе, ей надо торопиться: скоро должно наступить полнолуние, которое отразит в глазах людей ее звериный вид. Совершив девять прыжков вокруг себя, лисица приняла обличье девушки. Потупив взгляд, встала на узкую тропинку, по которой мужчина ходил к роднику за водой. Вскоре она увидела его. Он шел, слегка согнувшись под тяжестью чиге4.

«Интересно, зачем ему столько воды?» – спросила себя Кумихо, чувствуя возбуждающий запах сосны и женьшеня, исходивший от мужчины.

«Дети выпивают, – догадалась она и опять спросила себя, – почему я так волнуюсь? Это только жертва».

Но лисье сердце, жившее сразу в двух мирах, зверином и человеческом, учащенно билось и не слушало ее доводов. Как так? За тысячи лет охоты за мужскими особями с ней случилось такое впервые. Она прекрасно знала человеческие повадки, их нравы, обычаи и традиции, порой смешные и нелепые, придуманные глупыми и бесхитростными двуногими существами. Видимо долгое наблюдение за людьми приблизило ее к ним настолько, что сознание Кумихо стало раздваиваться. Она охотилась за мужскими сердцами, притворяясь девушкой на выданье. Чаще всего охота удавалась после праздников, выдуманных глупцами: закон четырех столов давал обильную пищу для ее постоянного чувства голода. Что ни закон, так праздник и гулянка. Даже четвертый, траурный стол, умудрились превратить в торжество еды и питья рисовой водки. Где праздник, там появлялась и она, поджидая пьяных мужчин, засидевшихся в гостях. Добыча была легкой. Пьяные удальцы сами падали под ноги красивой девушке в полупрозрачной одежде. Ей оставалось прогрызть грудь, разодрать мышцы и зацепить ноготками трепещущее сердце. Они были разные на вкус, жесткие и мягкие, пахучие и без запаха. Кумихо механически грызла плоть и запивала кровью трапезу. Вытирала рот пушистыми хвостами и чувствовала себя моложе еще на сто лет. И вдруг, после встречи с учителем, ей надоело быть «сердцеедкой». Она подумала, что может стать ему прекрасной женой, и больше ей не придется скитаться по деревням, соблазнять пьяных мужиков и грызть их сердца. Но последняя жертва оказалась иной. Не пил и не курил опиум, ясный взгляд и сосредоточенное выражение лица смущали Кумихо и не давали покоя. Поэтому ей пришлось долго «ухаживать» за ним. И вот первая встреча состоялась. Пытливые глаза Сэнсея разглядывали незнакомую девушку, неожиданно представшую перед ним на лесной тропе. Поклонившись, задал вопрос, к которому она уже подготовилась.

– Из каких мест вы будете, почему прежде мы не встречались?

– Я живу… – и дальше полился нежный голос, прежде туманивший сознание слушателей.

– Вот как, – произнес он без улыбки, приподнял шляпу, обошел ее стороной и пошел своей дорогой, расплескивая родниковую воду.

Но капля точит и камень. В конце концов встречи их стали постоянными, в глазах у него задрожал тот огонек, который светился в глазах мужчин после знакомства с ней. Но все пошло не по плану. Что в ней его насторожило? Кумихо упустила из вида, что Сэнсей – ученый муж. Однажды он сухо сказал, что им не следует больше встречаться, не то по деревне разнесутся слухи о его недостойном поведении. Он помолвлен с другой девушкой, скоро состоится их свадьба. Кумихо приблизилась к нему и попыталась обнять любимого. Чувства лисицы были настолько сильны, что она не смогла держать себя в руках: из-под юбки блеснули пушистые хвосты, растекаясь волной по земле, почти сливаясь с рыжей листвой. Сэнсей отшатнулся от нее, выставил вперед руки, словно защищался от демона. Затем последовал резкий толчок, и лисица покатилась вниз, упала в ручей, который полностью оголил ее звериное тело. Больше она учителя не встретила, но поклялась, что отомстит ему за свою растоптанную любовь. Никогда Кумихо не превратится в женщину, не станет чьей-то женой, мужчина не будет восхищаться ею и носить на руках. Почему не убила Сэнсея сразу, а поверила глупой легенде, что любовь мужчины превратит ее в человека?

И сейчас, вспомнив свою горькую историю, Кумихо заплакала. Рыдания сотрясали изящное тело, в лунном свете волнами колыхалась пушистая шерсть, жуткий вой раздирал темноту холодной степи и эхом возвращался к ней, заставляя содрогаться от ненависти.  Устав от бесполезных рыданий, Кумихо встала на задние лапы. Медленно собрала девять хвостов, словно готовилась к священному обряду, и застыла от биения сердца. Оно болело. Оно приказывало:

– Ты умеешь ждать! Ты уничтожишь проклятый род Чан! Ты помнишь запах гордеца!

Глава 1. Алекс. 2013 год

. Россия. Прерванное свидание

Алекс боялся. Сейчас проснется, и девочка растает вместе с ночными видениями. И рыжие волосы с запутавшимися в них солнечными лучами, и робкая улыбка, и доверчивый взгляд удлиненных, словно лисьих глаз исчезнут и не вернутся. Алекс сделал шаг навстречу, желая прикоснуться к ней, согреть своим дыханием покрасневшие от мороза тонкие пальцы. И тогда она тоже шагнула ему навстречу. Не отрывая изумленных взглядов друг от друга, мальчик и девочка медленно соединили руки и остановились. Сквозь предобморочное состояние донесся чей-то голос, грубо вырвав их из состояния невесомости. Девочка испуганно вскинула глаза и посмотрела на мальчика, когда зычный голос опять прокричал:

– Алекс, опаздываем!

– Иду, – ответил Алекс и медленно сделал шаг назад на ватных ногах, не глядя на того, кто так грубо нарушил их уединение. Голос не был ему знаком – наверное, у мамы снова новый водитель. Покорно сел в машину и смотрел, как девочка поправляет смущенным движением рыжие, отливающие золотом волосы, надевает шапку и удаляется от него. Вскоре она исчезла из вида, а он закрыл глаза, стараясь удержать волшебное состояние невероятного блаженства, которое испытал впервые.

***

Кляп во рту, связанные руки, грязный пол, к которому он прижался щекой – это опять один из дурных снов, преследующих его? Сейчас проснется и вернется в свою комнату? Алекс приподнял грудь, голову и плечи, совершенно некстати подумал, что сделал неполную «ласточку», и огляделся; перекатился к стене и, помогая себе ногами, смог сесть. «Жуй кляп и думай», – приказал он себе, пытаясь сосредоточиться. Знал же, знал, что нельзя садиться в машину к незнакомым людям. Мать твердила об этом постоянно, но он пропускал ее наставления мимо ушей и лавировал между ними, превращаясь в искусного манипулятора. Прекрасно знал, когда можно прогуливать уроки, когда брать мелочь из маминого кошелька, когда жаловаться на головную боль и валяться в постели с утомленным видом. Разговаривал слабым голосом, заставлял голосовые связки хрипеть так, словно водил по ним смычком.

Головная боль сына держала мать на привязи: вдруг у него возобновятся младенческие судороги и опять вызовут клиническую смерть. Сколько Алекс помнил себя, столько раз мать вздрагивала, показывая при случае автобусную остановку, где он чуть не умер от приступа.

Алекс вырос. И опять заболел. Опять болезнь, но другая: он влюбился, первая любовь привела к беде – так увлекся этой рыжей девчонкой, что, ничего не соображая, потерял бдительность.

«Что делать? Что делать? Что делать? – метались мысли в голове, – кто мне теперь поможет?». Обвел взглядом незнакомую комнату, в отчаянии опустил голову и вздрогнул: мунбэ-оберег, деревянные фигурки тигра и дракона, мирно покоившиеся на его груди, изменили свое прежнее положение; между ними появилась слабая полоска света. Пытаясь прогнать наваждение, Алекс тряхнул головой, одновременно с ним тряхнул гривой тигр. Следом фыркнул дракон и сверкнул красным глазом. Слабая полоска света перешла в голубое сияние, изгнавшее темноту.

Глава 2. Люди в черных песках. Октябрь 1937 года. Узбекистан.

Это была холодная зима 1937 года. На маленьком полустанке в азиатской глуши остановился товарный поезд. Из «телячьих» вагонов вместо скотины показались люди. Втянув голову, испуганно смотрели по сторонам. Тишину нарушил плач детей, затем к ним присоединились всхлипывания женщин. Раздались крики конвоиров. Они пересчитывали прибывших по головам, выкрикивали искаженные имена и фамилии и загоняли в строй. И когда уже люди почти окоченели от холода и страха, их повели в неизвестном направлении. Женщины успокаивали испуганных детей, старики пытались не выбиться из строя, а мужчины несли тяжелые тюки с одеждой и домашней утварью.

Местные жители, которые находились на станции, вздрогнули от неожиданной картины. Между ними пронесся шепот:

– О, аллах! Откуда они? Почему такие худые и почти раздетые?

– Куда их ведут?

– Вдруг это воры, плохие люди, шайтаны?

– Почему у них узкие глаза и желтые лица?

– Больные, наверное, заразные.

– Может быть, прокаженные? Помните дервиша? Он был такой же истощенный.

Колонна с непонятными существами скрылась из вида, а узбеки продолжали смотреть им вслед и произносить:

– Бисмилля рахмани рахим!*5

То ли себя они ограждали от напасти, то ли молились за несчастных, бредущих по направлению к черным пескам.

Место это пользовалось дурной славой: здесь не было ни единой живой души, только ветер и песок бились в поисках пристанища. Битва длилась с давних времен. «Перемирие» наступало в редкие моменты, когда грозная тень выплывала из облаков и накрывала землю темнотой. Продержав в плену дрожащие потоки света, тень нехотя исчезала и растворялась в воздухе до следующего раза. И теперь в эти места вели странных людей, привезенных в товарных вагонах для скота.

А странные люди протирали глаза от песка, не понимали, куда их привели и бросили. Ветер трепал бумажки с именами, полученные утром, а они все стояли и стояли, не смея поверить, что проклятые конвоиры исчезли. Боялись, что изверги вернутся, и не могли понять, что случилось? Что плохого они сотворили? Старики вспоминали: с тех пор, как корейцы перешли реку Туманган, сумели завоевать доверие российского государства, стали его верными подданными. Вместе с новой родиной пережили революцию и гражданскую войну. Не прятались в тайге, воевали за Советскую власть в партизанских отрядах, охотно влились в коллективизацию сельского хозяйства и были безмерно счастливы, что их наделили землей.

Совсем недавно радовались, что стоят сухие дни. Им удалось убрать полностью выращенный урожай, зачистить поля, подготовить их к следующему посевному сезону, набить хранилища мешками с рисом, выкопать во дворе ямы, застелить их соломой, засыпать картофелем и другими овощами на долгую морозную зиму. Пяча, корейская капуста, уродилась на славу: белоснежные кочаны, вызревшие и сочные, не тронутые жучками. Хозяева готовили деревянные бочки для кимчхи6 и перемалывали острый перец с чесноком.

И эта мирная жизнь, тихая и упорядоченная, оборвалась. Оборвалась внезапно, нежданно и без каких бы то ни было причин. Военные с автоматами обходили дома, отбирали документы, приказали не выходить за пределы деревни и сообщили, что через три дня всех перевезут на другое место жительства. Но до последнего часа, даже собрав самые необходимые вещи, люди не верили, что придется бросить дома, нажитое имущество и уехать неизвестно куда. Последняя ночь оделась в траур. Корейцы оплакивали прощание с местом, где прожили много лет и где надеялись провести остаток своих дней. Что с ними станет? Куда их переселят? За что их наказали? Женщины собирали теплые вещи в дорогу, запасались продуктами и старались удерживать слезы, чтобы не разгневать еще больше Небо. Мужчины приготовили мешочки с семенами риса, в надежде, что они спасут их от голода на новом месте. Не смыкая глаз, жители деревни готовились к встрече с утром, которое принесет им много бед и страданий. Бедные, они уже покорились чужой воле и покорно садились в вагоны для перевозки скота. В суматохе даже не задали себе вопроса, как смогут выдержать дорогу в таких условиях. Никто не знал, куда их повезут. Воздух наполнился криками детей и женщин, руганью конвоиров и гудками паровоза, слегка подрагивающего на стальных рельсах. Поезд загудел, выдохнул пар и медленно, очень медленно, тронулся с места. За окном, заколоченным деревянными досками, мелькали незнакомые места и редкие полустанки. Люди разговаривали шепотом, боясь привлечь внимание конвоиров. Изредка вставали и шли к дыре, прорубленной в середине вагона. Женщины стыдливо садились на корточки и опускали длинные юбки, придерживая подол. Остальные пассажиры отворачивались в сторону, старались не слышать и не дышать. Мужчины спускали штаны, оголяя тощие задницы, и дрожали от ветра снизу, который задувал назад капли желтой мочи, перемешанной с дерьмом. Никого не интересовало, чужое оно или свое. Постепенно холод сделал свое дело, заморозил в пассажирах все чувства: стыда и нескромности, горя и радости, страха и надежды. Они отмахивались от кошмаров, ставших вечными спутниками в долгом пути; устали страдать и молча смотрели, как на редких остановках из вагонов выгружают тела умерших и наспех закидывают их камнями.

И вот, наконец, ненавистные конвоиры исчезли. За время долгого пути это стало первой радостью для выживших. Они на свободе. Могли убежать. Но куда? Куда они смогут убежать без документов и денег?

Вдруг их размышления прервала огромная тень, и «новоселов» поглотила тьма. Сильный ветер швырялся черным песком, который впивался в тело и светился под кожей. Когда боль стала нестерпимой, люди очнулись от страха и закричали. Солнечный свет появился также внезапно, как и исчез, осветив окрестность. Никого рядом не было. Только из камышовых зарослей, видневшихся издалека, раздавался жалобный вой, похожий на плач ребенка. Мужчины схватились за топоры и кинулись на эти звуки. Страх перед невидимыми врагами и холодной ночью заставил мужчин рубить заросли камыша. На помощь им пришли женщины. Ломали засохшие стебли и волокли вперед, не обращая внимания на окровавленные от порезов руки. В первую ночь на новом месте «новоселы» не могли уснуть от непривычного шелеста сухих листьев и стеблей, расползавшихся в разные стороны под тяжестью тел. И вдруг в опять раздался протяжный вой, леденящий душу. Вместе с ним замелькали желтые огоньки, то приближаясь, то удаляясь. Люди вскочили со своих мест, стали жечь костры из камышей, на которых лежали, схватили палки и ждали нападения. Но звери, это были шакалы, оказались трусливыми и не посмели приблизиться к пылающим кострам. Переселенцы победили. Вместе с первой победой в них вселилась уверенность в собственные силы.

И с тех пор корейцы рубили камыш, месили глину, лепили времянки и обживались нехитрым хозяйством. Задымили печи, обогревая полы, сложенные по схеме, известной им от дедов; забулькала еда в котелках, приготовленная женщинам из того, что было под руками; вырастали ребятишки, ползая по камышовой циновке и заставляя смеяться родителей, удивленных звуками давно забытого смеха. Жизнь не оборвалась. Первую зиму на новом месте они выдержали и благодарили Небо, что остались в живых, что никого не пришлось хоронить и плакать от горя.

После холодных морозов пришла весна, неожиданно теплая. Семьи начали обустраиваться: протянули арыки, по которым зажурчала вода, посадили овощи и развели домашнюю живность. Вскоре поселок наполнился хрюканьем поросят и квохтаньем курочек, купающихся в черном песке.

Живое лепилось к живому, глаза боялись, а руки делали привычную работу. Переселенцы не верили своим глазам. Весна сотворила чудо. Расцвели фруктовые деревья, нежные лепестки кружились в воздухе и осыпали землю, разукрасив черный песок цветочными узорами. Солнце описывало круги в синем небе, пронзительном до рези в глазах, отдавая людям самые теплые лучи. И переселенцы поверили, воспрянули духом: на новом месте тоже можно жить.

И вдруг, в конце марта, в дни весеннего равноденствия, из поселка исчезли мужчины. В воздухе раздавались только женские голоса и крики детей. Так прошло жаркое лето, пришла осень, наступил октябрь, который год назад перевернул их жизнь и ввергнул в пучину страха. Что приготовил он в этом году?

В один из прохладных дней женщины увидели странную процессию. Ишаки тянули повозки с мешками и орали, задрав головы. Это вернулись домой мужчины. Вернулись с новым урожаем, которого должно было хватить до следующей весны. А вечером, когда солнце спряталось в горах, женщины приготовили праздничный ужин: паби7 из белого риса, выращенного мужьями из дальневосточных семян.

Странно. Корейцев выкинули в такие края, где невозможно было выжить. А они не только выжили, но еще и вырастили урожай, невиданный в этих краях. Потихоньку образовалось маленькое царство – забытое государство. В том царстве-государстве никто не болел, потому что не было больниц; никто не разбойничал, потому что корейцы испокон века трудились и жили честно. Удивительное спокойствие, абсолютно без бунтарских мыслей и действий, овладело жителями «государства» – тишь и благодать. Но, если внимательно вглядеться, под налаженным порядком, словно тина под водой, колыхался страх с вечным ожиданием непоправимого. И это ожидание страшного передалось детям по наследству, как генетическая предрасположенность к острой пище и непереносимость молочных продуктов. Кстати, коровы, которых завели себе некоторые семьи на дальнем Востоке, принесли корейцам много хлопот, которые из-за них были раскулачены и осуждены как враги Советской власти. Поэтому в новой жизни они не заводили коров, не доверяя их покорному взгляду.

Как маленькие солдатики, худые и смирные, корейцы не смели роптать на трудности, осушали болота и сажали рис, семена которого привезли с собой с Дальнего Востока. Боялись выделяться из общей толпы и ходили в одинаковой одежде: зимой – в ватных телогрейках, летом – в халатах и рубашках из ситца. В первое время женщины умудрялись шить юбки из мешков, собранные по талии и подхваченные поясками. Оглядывая друг друга, «модницы» радовались своей изобретательности. Складки шли по кругу или навстречу друг другу, были мелкими или крупными – наверное, с тех пор и пошла гулять пословица «мешком красоту не спрячешь». Иногда женщинам страсть как хотелось пощеголять в ярких шелковых юбках и белых блузах с рукавами-мотыльками, обшитыми цветными нитками. Но ханбок8 остался в брошенных домах, не до него было. Мешковина не шелестела, как шелк, и не льнула к коже, но пропускала ветер в жару и позволяла садиться, где попало.

Вроде бы все пошло на лад, но переселенцы цеплялись за память. Не забывали о корейских праздниках, поминали предков и просили их о помощи. В соллаль*9 пытались отметить праздник, как в прежние дни. Ходили друг к другу в гости, накрывали на стол и пели протяжные песни, тревожа себя воспоминаниями о прекрасной стране, оставленной за рекой Туманган.

Им повезло. В одном поселке с ними оказался уважаемый человек. Сэнсей.

В Корее, до побега от японских оккупантов, он работал учителем. Умел читать и писать на корейском языке и китайском, толковал расположение звезд, лечил больных иглоукалыванием и прижиганием.

Дом, где жил учитель, самый старейший из переселенцев, отличался от остальных только названием: Большой дом.

В черной шляпе, глубоко надвинутой на лоб, в черном пальто, застегнутом на все пуговицы, он изредка появлялся на улице. Фигура в черном казалась странной, но никто не смеялся над ним. Учителя почитали и уважали. В свободное от полевых работ время он находился дома, водил желтым от табака ногтем по иероглифам и хмурился, пытаясь разгадать смысл прочитанного.

Жена его занималась хозяйством вместе со снохой, женой единственного сына. По корейскому обычаю родители жили вместе с молодыми. Каждый раз, когда в доме раздавался крик новорожденного, учитель с замиранием сердца ожидал внука – продолжателя рода, но рождалась девочка. После родов сноха ходила с виноватым видом и робко заглядывала в глаза мужу и его родителям, словно уверяла, что следующий ребенок обязательно будет мальчиком.

Трижды Большой дом погружался в досаду, но в четвертый раз над ним вознеслась звезда. В Чхусок*10, в День благодарения, когда семья поминала предков, на свет появился долгожданный мальчик.

Глава рода низко кланялся и благодарил Небо за великий дар – наследника, который продолжит старинный род. И молил о том, чтобы судьба внука была счастливой – не такой трудной и безжалостной, как у него самого, Сэнсея, и его единственного сына, отца родившегося младенца.

Сэнсей достал чжокпо – родословную книгу, послюнявил химический карандаш, старательно вывел имя наследника, но не успел он поставить точку, как иероглифы изогнулись и вспыхнули. Рукавом рубашки учитель быстро потушил пламя, пытаясь разгадать знаки вселенной. О чем хочет предупредить Небо? О тени, мелькнувшей на странице чжокпо, или о том, что соединились Небо и Земля? И в этом соединении нет места наследнику рода?

Чан Соджун, так назвали ребенка. «Надо же, выбрать имя, означающее благородство и удачу», – рассмеялась Кумихо и еле сдержалась от желания изувечить младенца, «благословенного и обладающего возвышенным духом». Но затем она превратилась в искру и стала кружиться над колыбелью и подстилкой из мешковины, пытаясь высечь синее пламя. Но вдруг в своем мельтешении наткнулась на плотную тень, загораживающую колыбель. Тогда искра рассыпалась на тысячи мельчайших частиц, пытаясь проникнуть к младенцу, когда усилия оказались напрасными, она превратилась в живое существо. Рядом тотчас же возник дракон, готовый броситься в схватку. Он грозно посмотрел вниз и отступил в удивлении: перед ним стояла маленькая лисица, такая маленькая, что грозный зверь растерялся; рык перешел в урчание, а когтистая лапа, занесенная для мощного удара, осталась висеть в воздухе. Лисица кокетливо посмотрела на грозного зверя и склонилась в глубоком поклоне, распушив ниже спины обольстительные хвосты. Дракон не мог оторвать взгляда от прекрасной незнакомки, застыл, очарованный неведомой красотой. Хрупкие лапки протягивали грозному зверю длинный сосуд, от которого исходил томительный аромат чувственных желаний. Он не удержался. Молча принял сосуд и опустошил его. Напиток пронзил дракона до того, как лисица трогательным движением провела ноготком по его хвосту, ставшему совершенно безвольным и мягким. Так решилась судьба новорожденного наследника, оставшегося без защиты. До этого времени дракон охранял древний род. Но теперь жизнь его изменилась. Рыжие хвосты, мягкие лапки, кокетливые глазки удлиненной формы и маленькая точеная фигурка вдохнули страсть в холодное сердце дракона. Колдовской напиток, сотворенный лисицей, заставил его забыть о долге: он отказался оберегать вверенный ему древний род и бросил своего помощника. Белый тигр печально смотрел вслед дракону, который обещал ему скоро вернуться. Пушистые хвосты лисицы нежно гладили заскорузлую кожу грозного зверя; лапки игриво водили по сморщенной морде поклонника, который станет ее покорным слугой и сделает ради неё всё. Дракон не мог знать о коварных планах рыжей, решившей извести древний род Чан изнутри: разлучить его с тигром, чтобы никто не смог охранять ее смертельных врагов.