Чёрное око затмения

Энди Кроквилл

Чёрное око затмения

Энди Кроквилл

ЧЁРНОЕ ОКО ЗАТМЕНИЯ (Роман)

Часть 1

Человек не добр, не зол.

Древнекитайская философия

Тело моё есть не что иное,

как та часть всего существующего,

которой я могу управлять.

Лев Толстой, «Дневники»

Как Майкл оказался у этих ворот – одному Богу известно. Он очнулся от пения ангелов и поначалу решил, что уже добрёл до самых врат Рая, но вскоре до него дошло, что это были совсем не ангелы, а полицейские. В чувство молодого человека привели не райские напевы, а раздражающие слух свистки, которыми копы приветствовали друг друга, распугивая непосвящённых в причины их недовольства. Главным раздражителем для них оказался сам Майкл, растянувшийся перед дверью бокового подъезда Дворца правосудия, словно ягнёнок, которого привели на заклание. Это здание в Риме на пьяцца Кавур определённо не относится к самым посещаемым туристами, да и обычно подходы к нему перекрывает полиция. Но в этот день у Майкла получилось не только добраться до него, но и снести по пути все ограждения, отправив в купание в Тибре несколько машин, не успевших среагировать и уступить дорогу.

– Могу ли я вам чем-то помочь, синьор? – обратился к нему охранник в синей форме.

Сейчас Майкла, конечно, задержат и передадут полиции, но перед этим ради проформы поиграют в вежливость. Молодой человек раздражённо потряс головой, не ответив.

Место действия и в самом деле было выбрано неудачно. На площади перед римским Дворцом правосудия с его обращённым к реке фасадом возвышались поваленные ограждения. На самом верху этого холма сверкал непонятно откуда взявшийся микроавтобус, из дверей которого, словно из рога изобилия, высыпались золотые слитки. Всё это богатство буквально пару минут назад материализовалось перед ошарашенными полицейскими. Майкл, как только микроавтобус остановился, вылетел из него через лобовое стекло и оказался на земле, где теперь и лежал – к счастью, отделавшись только ссадинами и ушибами.

Но давайте обо всём по порядку.

С некоторых пор Майкл, тридцатидвухлетний американский репортёр, начал фиксировать в своей памяти события, не укладывающиеся в его картину мира и не поддающиеся бытовой логике. Он собирался поразмыслить над ними на досуге и найти для всего происходящего хоть какое-то внятное объяснение.

Майкл считал, и отчасти справедливо, что не обладает литературным даром, чтобы доходчиво излагать свои соображения для широкой публики, хотя его жизнь и без того развивалась по извилистой траектории: перепробовав массу занятий, он однажды решил заняться чем-то интеллектуальным – например, журналистикой. Надо признаться, что Майкл был слишком ленив, чтобы ходить на работу чётко по расписанию. Кроме того, журналистика, по его мнению, была как раз одним из таких дел, которым можно заниматься, не уничтожая никого ни физически, ни морально. Можно, если постараться. Конечно, чтобы добиться успеха, и здесь требуется принижать одних и возвышать других, чтобы греться в лучах чужой славы. Но с его ленью ему это вряд ли грозило.

Начинал Майкл в скромной региональной газете в Орегоне, потом попытался прорваться на кабельное телевидение с авторскими репортажами. Будучи моложе, глупее и поэтому активнее остальных сотрудников канала, он первым оказывался там, где затевалось что-то такое, что могло привлечь интерес зрительской аудитории. Начальство смотрело на него несколько свысока и немного насмешливо, тем не менее, если в этом был коммерческий смысл, давало ему эфирное время и микрофон. Когда Майкл вырос из орегонских «штанишек» и местные новости для него стали маловаты, это почувствовали и его слушатели. Но так совпало, что не только у них и не только в одном штате возник интерес к общенациональным и даже международным новостям.

Приближались очередные президентские и парламентские выборы, и Майкл делал репортажи о съезде республиканской партии для одной из поддерживающих республиканцев нью-йоркских газет, далеко не самой крупной, но весьма амбициозной. В результате те, кого она поддерживала, выиграли гонку и приступили к делёжке кресел в Конгрессе и Сенате. Редакция газеты, для которой Майкл делал репортажи, тоже разделилась. Тот отдел, который занимался освещением внутрипарламентских дел, разумеется, остался в приоритете, но республиканцам пора было более активно заявить о себе и во внешней политике. Отдел международной информации, всегда тащившийся где-то в самом хвосте сводок газеты, воспрял духом.

События в мире, в силу растущей глобализации и всё более непредсказуемых и угрожающих последствий международных конфликтов, в конечном итоге начали отражаться и на кошельках рядовых читателей и зрителей. Роль доллара падала, импортные пошлины увеличивались, что стало привлекать повышенное внимание населения. Майкла направили в только недавно открывшийся в Риме корреспондентский пункт этой амбициозной газеты.

Корпункт располагался в древнем городе, неподалёку от церкви Санта Лючия дель Гонфалоне, на уютной виа дей Банки Векки. Банков на этой улице давно уже было не найти, зато здесь, в одном из очень старых домов, находились двухкомнатные апартаменты, которые газета по дешёвке арендовала на пару лет. Разумеется, Майкл мог сколько угодно гулять по окрестностям и сидеть в кофейнях, но при этом должен был регулярно выдавать сведения, представлявшие интерес в первую очередь для американских читателей. Надо сказать, что Рим – не совсем то место, куда спешат заокеанские политики и кинозвёзды. Если они там и бывают, то лишь для того, чтобы отдохнуть душой, не горя желанием привлекать к себе чрезмерное внимание. Представьте теперь, как, находясь в центре мирно жужжащего вечного муравейника, давно уже сторонящегося каких-либо конфликтов, Майклу приходилось выполнять поручения заокеанского начальства по сбору интересующих редакцию фактов с непременным налётом сенсационности.

За первые три месяца его пребывания в Риме произошло не так много событий. Неделю Майкла спасали съёмки пары эпизодов американского сериала в Риме. Потом была болезнь Папы Римского, но она тоже скоро прошла – к счастью, без последствий. Встреча министров иностранных дел Евросоюза заняла в репортажах не более трёх дней. Ну вот и всё.

Но на таких новостях много очков не заработаешь, поэтому Майкл, чтобы объяснить своё пребывание в итальянской столице, был вынужден ходить на светские тусовки и мероприятия для истеблишмента. Одно только перечисление гостей – знаменитых персон – давало ему возможность сохранять заработок между действительно стоящими новостями. Тем не менее постепенно над головой Майкла начали сгущаться сначала лёгкие, а затем по-настоящему грозные тучи. Возвращение в Америку не сулило ничего хорошего, ведь штат нью-йоркской газеты был укомплектован, а соглашаться на внештатную работу с построчной оплатой – это, как он считал, путь к голодной смерти…

«Но ведь есть ещё криминал – неизменный источник интереса со стороны читателей», – скажете вы. Только он требует масштабности, чтобы его заметили по ту сторону океана. А вот с этим не всегда гладко.

И тут такая удача! Ограбление банка, да ещё, похоже, с множеством пострадавших. Майкл тут же выехал на происшествие, о котором затрубили буквально по всем телеканалам, не только итальянским. И хотя жертвы не подтвердились, шума было предостаточно.

С чего всё началось? В крупный банк проник грабитель или, судя по некоторым данным, целая банда, фантастическим образом разоружив охрану и склонив сотрудников банка выдать им груз, состоящий из нескольких десятков золотых слитков. Банк был окружён подоспевшими полицейскими, но им так и не удалось пробиться к бандитам и обезвредить их, так как то ли из-за излишнего усердия блюстителей закона, то ли в результате паники произошло короткое замыкание, и внутренние помещения банка заволокло дымом.

Майкл ещё не добрался до корпункта, как вдруг на улицах его настиг слух о шумном ограблении. Резко изменив маршрут, он оказался у банка одним из первых репортёров. Дым от горелой проводки уже начал распространяться за стены здания, и под его завесой Майкл беспрепятственно пробрался вплотную к стене банка, хотя вход в него был оцеплен полицией. Не успел он даже заглянуть в окно, как раздался оглушительный взрыв.

Кто и что взорвал, Майкл сначала не понял. Чтобы не оглохнуть, он потряс головой, и к нему тут же подскочил возникший из плотного дыма полицейский, по лицу которого репортёр догадался, даже не разобрав обращённых к нему слов, что полисмен беспокоится о его, Майкла, драгоценной жизни. Возможно, он просто требовал убраться по-хорошему, и, если бы не шум, молодой человек был бы вынужден подчиниться приказу. Но тут, как по команде, все полицейские, собравшиеся перед входом, устремились внутрь здания, а Майкл проскочил туда за ними. Весь первый этаж, включая двери в служебные помещения и лестницу, был затянут дымом. Шум в ушах ещё не рассеялся, поэтому Майкл не сразу сориентировался, куда идти, даже пробравшись внутрь. В коридорах он обнаружил множество раненых, среди которых рыскали спецназовцы. Они никого не выводили, сначала, по-видимому, пытаясь найти оружие, а может, и те самые пресловутые золотые слитки, о которых Майкл слышал по дороге.

Стараясь не попадаться на глаза полицейским, Майкл попятился за угол коридора, ведущего к металлическим дверям – возможно, ко входу в хранилище. Внезапно он скорее почувствовал, чем услышал, обращённый к нему голос. Его звал человек, лежавший в стороне от остальных раненых. Он был измождён и просил вынести его наружу. Чем Майкл его привлёк – неизвестно. Скорее всего, тем, что у него не было оружия, иначе пришлось бы решать загадку, грабитель он или полицейский. Его немного удивил вид этого человека – тот был одет в джинсы и куртку и похож скорее на посетителя, чем на сотрудника банка, но тогда непонятно, как он оказался в этом помещении, а не в общем зале, где положено было находиться клиентам. Майкл не заметил на его лице, руках и одежде крови либо других явных следов ранений, тем не менее было похоже, что этот человек не мог даже подняться на ноги без посторонней помощи.

Майкл помог ему встать, и они стояли рядом друг с другом до тех пор, пока не подоспела подмога. Репортёр при всём желании не смог бы один вывести незнакомца из здания, так как тот чрезвычайно обессилел – каждый шаг давался ему с трудом. Подоспели санитары, и Майкл помог вывести его на улицу и погрузить в одну из подъехавших скорых. Репортёр пожал ему на прощание руку и хотел уже было вернуться назад, в задымлённое помещение, чтобы помочь другим людям и заодно проследить за тем, как работает полиция. Но в тот момент, когда санитары уже были готовы закрыть дверцы машины, Майкл почувствовал в руке тщательно обёрнутый в платок какой-то предмет, непонятно откуда оказавшийся у него. Возможно, раненый передал его через рукопожатие.

Майкл поднял руку с платком и показал человеку в санитарной машине через окно, но тот еле-еле махнул в ответ, как будто из последних сил умоляя сохранить эту вещь, затем он затих и, похоже, потерял сознание. Репортёр попросил одного из санитаров передать пациенту его визитку. Санитар немного удивился, но взял карточку. Через несколько секунд машина умчалась под вой сирены.

Войти в здание банка снова Майклу не дали – у входа стояли два спецназовца, на которых не произвело никакого эффекта его удостоверение журналиста. Репортёр посчитал, что для репортажа и так увидел достаточно – он умел домысливать нужные детали на ходу.

Приехав в корпункт, Майкл по горячим следам выпустил свой столь долгожданный репортаж «первой полосы». Уже через час его свежие впечатления от увиденного должны были, по его расчётам, красоваться на сайте американской газеты.

Помимо Майкла, в этом корпункте работали ещё двое. Итальянец Данте высокого роста и крупного телосложения, выполняющий функции сетевого администратора, администратора сайта, директора, фотографа и водителя в одном лице. Вот если бы он оказался на месте преступления, он благодаря своим физическим возможностям запросто смог бы вынести двух человек за раз. Но он был чрезвычайно медлителен и неповоротлив, и полагаться на него в подобной ситуации Майкл бы не стал. Полдня Данте поглощал спагетти, посмеиваясь над коллегой:

– Картер, ты слишком много бегаешь – исхудал весь. Подсаживайся.

По городу Данте перемещался на скутере (и как только тот выдерживал его вес?!).

Второй коллегой была секретарша и офис-менеджер Вайнмун – «винная луна», которую Данте называл просто «Вай». Стройная, хрупкая на вид юная китаянка, влюбившаяся в Рим после того, как побывала в нём впервые туристкой. Она отвечала на все звонки, общалась с государственными и муниципальными службами (о перебоях в водоснабжении в туалетной комнате, например), а также принимала и отправляла корреспонденцию на фирменных бланках. И так почти целый день. Так что она по-настоящему видела Рим только тогда, когда заходила в супермаркет по дороге домой и по воскресеньям посещала католическую службу в ближайшем соборе.

Если бы не Вайнмун с её страстью к чистоте, Данте давно захламил бы не только две комнаты корпункта, но и лестницу, ведущую к ним. Они постоянно пикировались на тему порядка, но скорее в шутку, чем всерьёз. Как-то, когда Данте вышел за очередной порцией еды, Майкл спросил Вайнмун:

– Вай, если не секрет, как ты относишься к итальянским мужчинам?

– Ну, – немного подумав, ответила она, – хоть они и склонны к мужскому доминированию, но, сравнивая с тем, в какую форму это превратилось на Востоке…

Тут она сделала паузу. Майкл повернулся к ней и, ожидая продолжения, заглянул ей в глаза, чем вогнал девушку в краску. Она справилась со смущением и продолжила:

– Я хотела сказать, что итальянские мужчины скорее большие дети, чем господа, требующие от женщин только подчинения.

– Согласен с тобой. Я давно подозревал, что Данте – просто большой ребёнок!

– Будучи жизнелюбами, – серьёзно продолжила Вайнмун, – и стремясь получить от жизни многое с минимальными усилиями, итальянцы ещё как способны на чудачества, но не впадают в жестокость по отношению к женщинам.

– Не все, конечно, – ответил Майкл. – Есть среди них и нытики, но в целом ты довольно точно нарисовала портрет итальянского мужчины.

– Культ матери у них бывает даже выше культа отца, – добавила Вайнмун. – Да посмотрите сами на количество храмов, посвящённых Святой Деве Марии.

– И благодаря общению с такими мужчинами твоя жизнь в Риме, наверное, представляется тебе забавной игрой?

– Не могу сказать… У меня в детстве не было по-настоящему забавных игр.

– А правда, что здешние мужчины трусоваты? – глядя на дверь, за которой скрылся Данте, спросил Майкл.

– Они не играют в суперменов, но совсем не трусы. Вы ещё услышите о них, если останетесь подольше, синьор Майкл.

– Но есть ведь ещё итальянская мафия?

– О, только в воспоминаниях. И в голливудских фильмах. Да, они могут по-настоящему гневаться и радоваться, но, чтобы увидеть это, придётся пойти на футбольный стадион. Я так и делаю, если начинаю скучать по толпе, как на родине отца… И мне совсем не страшно среди них. Вот только как пережить надвигающуюся летнюю жару?

– На это время лучше перебраться туда, где похолоднее, – посоветовал с улыбкой Майкл. – В Швецию или в Норвегию, например. А почему бы и нет? Да ещё и Данте с собой возьмём за компанию.

– Но там все работают от и до, – со знанием дела сообщила Вайнмун. – И никого не найдёшь, когда нужно. Вам там не понравится!

– Почему ты так решила?

– Я знаю творческих людей – они любят беспорядок.

Она почти угадала: Майкл терпеть не мог работать по расписанию. Спешить по утрам в контору, чтобы проскочить на своё место раньше, чем в комнату заглянет шеф, потом висеть на телефоне, толкаться в буфете, вести досужие разговоры с коллегами, на которых ему наплевать, и всё это время тоскливо следить за часами и дожидаться завершения рабочего дня… Что может быть скучнее? Так вся жизнь пролетит, если откладывать, ждать и подгонять…

Вайнмун говорила по-английски с очаровательным акцентом, который неизменно вызывал у Майкла улыбку. Его собственный итальянский, усердно изучаемый с первой недели после приезда, был далёк от совершенства и вряд ли порождал столь же положительные эмоции у собеседников.

Жизнь Майкла в Риме нельзя было назвать роскошной, но ему много и не требовалось: квартиру, пусть и небольшую, оплачивала газета, в еде он был неприхотлив и знал, где выгоднее закупаться и перекусывать, постоянной девушки у него не было. С последним вопросом можно было бы и поактивнее действовать, но репортёру было трудно угодить – юные итальянки казались ему глупыми, а те, что постарше, – недостаточно верными. Откровенно говоря, Майкл не вполне отошёл после любовной неудачи, постигшей его примерно год назад, и не мог допустить, чтобы кто-то снова украл его сердце.

Кроме Майкла – единственного американца, которого можно было предъявить властям, – и его коллег, корпункт посещали внештатные фотографы и осведомители. Им платили в зависимости от ценности добытого материала для американского читателя. И тут Майклу иногда приходилось выступать экспертом, принимая решение, что ставить в номер на первую полосу (такие материалы обычно он готовил или доводил до ума сам), а что – оставить в разделе «Разное» или вообще отправить в корзину.

Когда Майкла отправляли в Рим, его коллеги в Орегоне, казалось, завидовали ему. Ведь пуститься в такое путешествие не каждому было по карману, да и времени на сборы, дорогу и акклиматизацию потребовалось бы немало. А тут такой подходящий случай – попутешествовать за служебный счёт. Однако им следовало бы иметь в виду, что сам Рим меньше всего подходил под определение «город, в котором можно построить карьеру». Это место для размышлений, прогулок и разговоров за столиком кафе в тени какого-нибудь платана. О женщинах, любви и времени, которое поглощает как первое, так и второе. Но не для разговоров о бизнесе, тем более инвестиционном, так популярном в Орегоне. В Риме не надо ни за чем гнаться, всё равно успеешь – это как бег по кругу: даже если отстанешь, догонишь на следующем круге. Да и как можно чувствовать себя стареющим среди бесконечного увядания?

Но в Рим и вправду невозможно было не влюбиться. Если Лондон, например, идеально подходит для тех, кто работает ради денег, Париж – для тех, кто совмещает работу с развлечением, то в Риме работать вообще не хочется – только размышлять и философствовать. Назначать свидания на площади у подножия Испанской лестницы, неторопливо пить кофе на Квиринальском холме, наблюдая за тем, как движутся вслед за солнцем тени от Диоскуров. На одной улице размышлять о безнадёжно ушедшем прошлом, на другой – вспоминать о планах на будущее… Почему-то, как показала практика, лучше думается среди руин – внушительных обломков былого величия.

Сам Майкл провёл детство в сельской местности, и ему был хорошо знаком деревенский дух, поэтому в Риме он увидел наследие когда-то большой деревни. Оно спряталось под бельевыми верёвками и выцветшими от солнца маркизами в районе Трастевере, где соседи до сих пор выносят обеденные столы на улицу и обсуждают за бокалами с молодым вином последние новости. Когда-то, всего лишь лет сто пятьдесят назад, вокруг Римского форума вывешивали сушить бельё – да-да, прямо на ограждениях – и стояли повозки, запряжённые быками. А на площади Навона вокруг фонтана гудел сельскохозяйственный рынок, переехавший впоследствии на площадь Кампо де Фьори. Но римляне и тогда любили повеселиться, не обожествляя развалины, а относясь к ним как к праздничным декорациям. В XIX веке, чтобы увидеть город с высоты, желающие могли подняться над Римом на воздушном шаре. На руинах мавзолея Августа местные устраивали пиры и концерты. Колизей идеально подходил для того, чтобы на нём размещали жертвенники, благодаря чарующему лунному освещению арены.

Короче говоря, улицы Рима помнят и не такое, нет в них только надменности и самолюбия. А главное – небо. Оно вроде для всех людей одно и то же, но всё-таки не совсем. Майклу особенно импонировало то, что дома в Риме не стремились заслонить собой небо. Квартира, которую он снял, располагалась на виа Мерулана, на Эсквилинском холме. В доме из четырёх этажей с террасой наверху. С окнами, выходящими в переулок. Недалеко от Санта-Мария-Маджоре и Колизея. Как сообщал Стендаль в своих заметках: «Что меня волнует больше всего – это чистейшее голубое небо, которое видишь сквозь окна верхней части здания (Колизея) на северной стороне».

– Ну вы ещё хлебнёте тут, пока попривыкнете, – успокаивал двусмысленно Майкла домовладелец после того, как получил аванс.

Но Майкл всё равно считал, что ему несказанно повезло. Кто-то из его коллег был готов поехать даже и в Англию, но там тоска, сырость, всё ради денег, ничего для души. В Риме же, как выяснилось, вместе с тем и чересчур тихо. По крайней мере, для репортёра, от которого постоянно требуют сенсаций. Итальянцы, стремясь поразить приезжих грандиозностью своей истории, любят всё преувеличивать – в том числе и криминогенную обстановку. Но куда ей до малайзийских пиратов и южноамериканских торговцев запрещёнными товарами?

Так вот, на чём мы остановились? Ах да. Майкл с чистой совестью написал репортаж про ограбление, передал текст Данте, а сам отправился прогуляться и послушать, что о новости говорят в пиццерии, где был вывешен громоздкий телевизор с непрерывно болтающими ведущими новостей. Там, в ожидании заказа, он и вспомнил, что у него в кармане что-то лежит. Та самая вещь, что ему успел передать раненый перед тем, как его увезли. Майкл вытащил платок из кармана рубашки и развернул его. Перед его глазами предстал небольшой обломок вулканической породы дюйма два или два с четвертью в диаметре с рваными краями и странными вкраплениями, выпуклыми и гладкими, как будто выполненными из горного хрусталя. Если бы его бока не были такими колючими, он был бы похож на маленькую ватрушку или колесо от автомобиля. Цвет был почти чёрным, местами даже выглядел чернее чёрного, но не вполне однородным, учитывая эти мутные вкрапления.

Майкл отложил камень в сторону и внимательно осмотрел платок. Но он был самый обычным – не особо чистым, но без рисунков и надписей. Значит, дело было в самом камне? Что же в нём такого ценного, что раненый решил спасти его от санитаров? Это предстояло выяснить. Если судить по внешнему виду, то на каких-нибудь каменоломнях можно было найти осколок и поинтереснее. Скорее всего, в больнице он мог бы затеряться. Или подумали бы, что этот камень нанёс травму раненому, посмотрели бы на него поближе и всё равно избавились от него. Да и Майкл, скорее всего, выбросил бы этот мусор, если бы не взгляд, которым его буквально прожёг человек, передавший ему этот предмет. Поэтому репортёр на всякий случай спрятал этот обломок в карман, прежде чем приступить к поглощению дымящейся перед носом роскошной и аппетитной пиццы, щедро усыпанной дарами моря. За рассматриванием странного «подарка» Майкл пропустил ту самую новость, сенсационно представленную в телевыпусках, но зато прослушал её в изложении местной публики – выходило, что полиция уже составила фоторобот преступника и скоро его поймают, если он, конечно, не успеет сбежать с добычей за границу.

В этот момент к нему подсели Данте и Вайнмун, по лицам которых можно было сразу понять, что они принесли важное известие. Репортаж Майкла вызвал одобрение за океаном. Его похвалили, но заявили, что ждут продолжения. Когда Данте рассказал об этом Майклу, тот сделал кислую мину и сказал, что вряд ли эта история продержится в топе новостей больше двух дней. Итальянец откликнулся шуткой:

– Если что, Картер, придумаешь продолжение. Ты же давно в профессии.

– А мне кажется, что продолжение никуда не денется – оно возникнет само собой, – вставила реплику Вайнмун.

– Вай, отлично! Слушай её, Картер, восточная мудрость знает всё.

Майкл задумчиво кивнул.

– Ты прав, Данте. Придуманная версия вызовет больше интереса у читателей, чем заглохшее продолжение, если оно вообще когда-нибудь случится. Главное – не сочинить нового Монте-Кристо, иначе найдутся умники, которые раскусят нашу аферу.

Впрочем, Майкл и так был уверен, что продолжение этой истории не заставит себя ждать, ведь похищенные слитки золота всё ещё не найдены, а реализовать их в Италии будет затруднительно.

Вечером, вернувшись домой, Майкл прочитал в интернете, что фотопортрет грабителя, составленный на основании показаний работников банка, странным образом совпадает с внешностью того самого человека, которого он вывел из задымлённого здания. Ха, этого не может быть! Где же тогда похищенные золотые слитки? У того человека не было с собой ни сумки, ни рюкзака. Он был ранен, не мог передвигаться. Рядом с ним, когда Майкл его увидел, не было вообще никаких вещей. В этом он мог бы поклясться. У него, соответственно, не было при себе никакого оружия, хотя все сотрудники банка, присутствовавшие при ограблении, в один голос утверждали, что отдали грабителю ценности безо всякого сопротивления.