Полная версия
Яна Лихачева
Дом отражений
ЧАСТЬ 1. ВОЗВРАЩЕНИЕ И ПЕРВЫЕ ТЕНИ
Глава 1: Тень Детства (Пролог)
Пыль висела в лучах заходящего солнца, пробивавшихся сквозь высокие, запыленные окна. Она танцевала золотыми мушками, но шестилетней Софии это не казалось красивым. Это было похоже на миллион крошечных паучков, и от этого хотелось чихать. Она стояла посреди бесконечного коридора на втором этаже особняка «Черный Вяз», и огромные, темные двери по обе стороны выглядели совершенно одинаково. Где была ее комната? Мамин кабинет? Она свернула не туда, гоняясь за солнечным зайчиком, а теперь… теперь было страшно.
Тишина. Не обычная тишина дома, а густая, тяжелая, словно дом затаил дыхание. Даже скрип половиц под ее босыми ногами казался громоподобным, и она замерла, вжавшись в стену, обитую каким-то холодным, шелковистым материалом. Откуда-то издалека, может, с первого этажа, донесся приглушенный стук – как будто кто-то ронял тяжелую книгу. София вздрогнула. Мама? Но мама была далеко, в своей башне, и звать ее было нельзя. Особенно сейчас. Особенно если София опять «мечтает и витает в облаках».
Сердце колотилось, как птичка в клетке. Нужно найти дорогу назад. Она поплелась вдоль стены, пальчики скользили по гладкой, холодной поверхности. Коридор делал поворот, и тут она увидела их. Зеркала. Их здесь было так много. Большие, в тяжелых золоченых рамах, висели друг напротив друга, создавая бесконечные туннели отражений. София ненавидела этот коридор. В отражениях всегда было темнее, искаженнее. Они показывали не ее, а какую-то бледную, испуганную девочку с огромными глазами.
Она зажмурилась, пытаясь сосредоточиться только на своих крошечных ступнях на темном паркете. «Раз-два, раз-два». Шаг. Еще шаг. Пахло старым деревом, пылью и чем-то еще… сладковатым и приторным, как увядшие цветы. Запах маминых духов, но резкий, неприятный. Она открыла глаза.
И застыла.
В одном из зеркал, не в ближайшем, а где-то в глубине этого зеркального лабиринта, что-то пошевелилось. Не она. Не ее отражение. Что-то темное, бесформенное, промелькнувшее за ее спиной в отраженном коридоре. Как тень, но слишком густая. Слишком… намеренная. Холодный комок страха сдавил горло. Она медленно, медленно повернула голову, боясь увидеть это что-то в реальном коридоре за своей спиной.
Ничего. Только пустой, погружающийся в сумерки коридор.
Облегчение длилось долю секунды. Потому что она снова посмотрела в зеркало. Не в то далекое, а в ближайшее. В свое собственное отражение.
Бледная девочка с растрепанными каштановыми волосами и слишком большими глазами смотрела на нее. Но это было не все. В глубине этих детских глаз, в зрачках, отражавших угасающий свет из окна, горел крошечный, холодный огонек. Не страх. Не слезы. Нечто другое. Нечто… оценивающее. Расчетливое. Совсем не детское. И уголки губ отражения дрогнули вверх, изобразив не улыбку, а скорее… гримасу удовлетворения.
София вскрикнула и отпрянула, ударившись спиной о стену. В этот миг громовой раскат разорвал тишину:
«СОФИЯ!»
Голос матери. Леденящий, полный ярости, эхом прокатившийся по коридорам. Он звучал не снизу, не издалека. Он звучал повсюду. Из стен. Из потолка. Из самих зеркал.
Девочка в зеркале снова была просто испуганным ребенком, ее лицо искажено ужасом, глаза полны слез. Тот холодный огонек исчез. Или спрятался?
София сорвалась с места, не разбирая дороги, слепо бежала от зеркал, от голоса, от себя в отражении, вглубь незнакомого крыла дома, где тени сгущались быстрее, а шепот пыли под ногами звучал как зловещий смех. Она бежала, и только одно мелькало в паническом сознании: «Что это было в моих глазах?»
Дом молча наблюдал, поглощая ее детский крик страха. Он помнил. Он всегда помнил.
София проснулась с резким вздохом, сердце бешено колотилось где-то в горле. Ладонь, прижатая к груди, ощущала сумасшедший ритм под тонкой тканью пижамы. Опять. Этот чертов сон. Опять этот бесконечный коридор, эти зеркала… и оно. То, что глядело на нее из глубины ее собственных детских глаз.
Она резко села на кровати, сбрасывая одеяло. Утренний свет, холодный и серый, пробивался сквозь жалюзи ее студийной квартиры в центре города. Никакого пыльного золота заката, никаких гулких коридоров. Только гул кондиционера и далекий гул мегаполиса за окном. Реальность. Безопасная, предсказуемая, стерильная реальность.
«Просто кошмар, Соф. Остатки детских фобий», – пробормотала она себе, вставая и направляясь к крошечной кухне. Ее голос звучал хрипло. Она налила воды в стакан, руки дрожали. Всего лишь сон. Но холодный комок страха в животе не рассасывался. Он был слишком знакомым. Как вкус пыли «Черного Вяза» на языке. Как запах тех духов – ландышей с горьковатой нотой, которые мать носила всегда. Этот запах почему-то отчетливо витал в воздухе сейчас, хотя духов у нее не было лет пятнадцать.
София резко открыла окно. Холодный поток городского воздуха ворвался внутрь, смешавшись с запахами асфальта, кофе и выхлопных газов. Ландыши исчезли. Или притворились, что исчезли. Она сделала глубокий вдох. «Контроль. Все под контролем».
Работа стала спасением. Погружение в цифры, графики, сухие отчеты – идеальный антидот против призраков прошлого. В своем ультрасовременном офисе с панорамными окнами и хромированными поверхностями София чувствовала себя неуязвимой. Здесь не было места пыльным сундукам и шепчущим стенам. Здесь были только факты, логика и амбициозные планы. Она была Софией Картер, успешным финансовым аналитиком, а не той перепуганной девочкой из проклятого особняка.
Обед она взяла с собой – салат в пластиковом контейнере. Ела за столом, уставившись в монитор, пытаясь заглушить навязчивое воспоминание о том взгляде в зеркале. Взгляде, который принадлежал ей, но не был ею. Детская психика – странная штука, подумала она, пережевывая лист рукколы. Наверняка это была просто проекция ее страха перед матерью, перед домом, перед одиночеством в этих бесконечных комнатах. Ничего сверхъестественного. Конечно же.
Когда лифт плавно понес ее вниз в конце дня, София поймала свое отражение в полированной стали дверей. Взрослая женщина. Строгий костюм, собранные в тугой узел волосы, лицо – маска профессионализма и легкой усталости. Ничего детского. Ничего пугающего. Она поправила воротник блузки. «Вот она, настоящая я».
Но, прежде чем двери лифта открылись на первом этаже, ее взгляд на долю секунды зацепился за глаза в отражении. Глубокие, карие. И почему-то… пустые. Как будто за ними ничего не было. Ни амбиций, ни страхов, ни самой нее. Просто… поверхность. Как гладкая поверхность темного озера. Она резко отвела взгляд, чувствуя, как по спине пробежал холодок. «Глупости. Отражение в лифте – не шедевр оптики».
Консьерж в холле ее жилого комплекса – мистер Эдгар, пожилой мужчина с вечной доброжелательной улыбкой – помахал ей рукой.
– Мисс Картер! Как раз кстати. Для вас пришло письмо. Особое, с пометкой. – Он протянул ей не обычный конверт с логотипом компании или счетом, а плотный конверт из желтоватой бумаги. Надпись была выведена аккуратным, но старомодным почерком: «Софии Картер. Лично. Срочно».
От кого? У нее не осталось родных. Друзей, знающих ее старый адрес? Сомнительно. Сердце почему-то екнуло тревожно. Она машинально взяла конверт. Бумага была шероховатой под пальцами.
– Спасибо, мистер Эдгар, – автоматически ответила она, сунув конверт в сумку, не глядя на обратный адрес.
Тревога, поднятая сном, снова накрыла волной. Этот конверт… в нем было что-то неправильное. Он пахнул. Слабо, но неоспоримо. Не клеем, не бумагой. Он пахнул… пылью. И едва уловимо – горьковатыми ландышами.
София почти бегом пересекла холл и выскочила на улицу. Вечерний город встретил ее шумом, светом реклам и потоком людей. Она глубоко вдохнула, пытаясь заглушить навязчивый запах из прошлого. «Просто письмо. Всего лишь письмо».
Но рука в кармане пальто сжимала угловатый конверт так крепко, что костяшки пальцев побелели. И где-то глубоко внутри, в самом потаенном уголке души, где все еще пряталась перепуганная шестилетняя девочка, звучал шепот: «Он помнит. Он всегда помнит…»
Вернувшись в свою стерильно чистую квартиру, София не стала включать свет. Она стояла посреди комнаты, глядя на зловещий конверт, лежавший на стеклянном журнальном столике, как обвинение. Лунный свет выхватывал его из темноты. На обратной стороне, в левом нижнем углу, стоял штамп с названием юридической конторы… и городком. Ее городком. Там, где стоял «Черный Вяз».
Сердце упало. Рука дрогнула, когда она медленно, будто разминируя бомбу, взяла конверт и надорвала край. Внутри лежал один лист плотной бумаги с официальным логотипом и несколькими строками текста. Первые слова ударили с леденящей ясностью:
«Уведомление о вступлении в права наследования…»
София не читала дальше. Ей не нужно было. Она уже знала. Знала, что там написано имя усопшей. Знала, что именно она ей оставила. Знала, что призрак прошлого только что материализовался в ее настоящем в виде этого листка бумаги.
Тишина квартиры внезапно стала гулкой. Гулкой, как тишина длинного коридора в особняке, затаившего дыхание. За окном мерцали огни города, но София смотрела сквозь них, видя только пыльные лучи заката в высоких окнах и бесконечные зеркала, в которых ее отражение улыбалось чуждой улыбкой.
Дом звал. И наследство было не подарком. Это был приговор. Или приглашение к погружению.
«Срочно. Лично в руки».
Он помнил. Он всегда помнил. И теперь пришло ее время вспомнить. Все.
Глава 2: Наследство
Слова на официальном бланке плясали перед глазами, сливаясь в черные, бездушные строчки: «…с прискорбием сообщаем о кончине Вашей матери, Маргариты Эвелин Картер… единственная наследница… имущество включает особняк «Черный Вяз» по адресу… требует Вашего личного присутствия для вступления в права и решения дальнейшей судьбы объекта…»
«Объекта». Они назвали дом объектом. Как будто это был склад или участок земли, а не место, пропитанное страхом, пылью и призраками детства. София уронила письмо на стеклянную поверхность стола. Звук был громким в гнетущей тишине квартиры.
Холод. Внутри все сжалось в ледяной ком. Не горечь, не слезы. Пустота, обернутая в лед. «Маргарита Картер мертва». Мысль не несла эмоций. Она была констатацией факта, как сводка погоды. Мать – вернее, женщина, носившая это имя, – давно перестала быть для нее живым человеком. Она была монолитом из запретов, ледяных взглядов и резких шлепков за малейшую провинность. За то, что София смеялась слишком громко. За то, что плакала. За то, что видела вещи, которых, по словам матери, не существовало.
София подошла к окну, обхватив себя руками. Город жил своей жизнью внизу – мигали огни, двигались машины, люди спешили по своим делам. Мир продолжался. А где-то далеко, в глуши, перестало биться сердце женщины, которая научила ее не доверять никому, включая самое себя. И оставила ей в наследство кошмар.
Воспоминания нахлынули, не спрашивая разрешения:
Холодная рука, резко отдергивающая ее от окна второго этажа. «Не смотри вниз! Ты что, хочешь упасть? Или тебя они зовут?» Голос матери – шипящий, параноидальный.
Темная кладовая. Замок щелкает снаружи. «Будешь знать, как выдумывать про чудовищ в шкафу! Вот пусть настоящее чудовище тебя найдет!» Мелкая дрожь в темноте, шепот из щелей в полу: «Софияяя… мы тут…»
Разбитое зеркальце в ее детской руке. Не она разбила! Оно само упало! Но взгляд матери… ледяной, обвиняющий, полный чего-то еще – страха? «Грязная! Испорченная! Ты притягиваешь это! Ты – как она!» Кто – «она»? Бабушка? Элис, чье имя иногда проскальзывало в гневном бормотании? Удар по руке. Осколки, кровь на паркете, похожая на трещины в темном амулете из сна…
День отъезда. Ей восемнадцать. Чемодан у двери. Мать стоит в дверях кабинета, не приближаясь. Ни слезы, ни объятий. Только плоский, лишенный эмоций голос: «Уезжай. И не возвращайся. Ты не принадлежишь этому миру. И этот мир не принадлежит тебе. Забудь «Черный Вяз». Он забудет тебя». Но дом не забыл. Он помнил. Всегда помнил.
София резко выдохнула, пытаясь разогнать картинки. Горло сжалось. Не от горя. От давней, знакомой тошноты. От унижения. От страха, который, казалось, был вшит в ее ДНК, как фамильный герб – только не на щите, а на внутренней стороне кожи.
Она повернулась и уставилась на письмо. «Черный Вяз». Его изображение встало перед глазами во всех мрачных подробностях: остроконечные крыши, похожие на клыки, темные, слепые окна, поросшие плющом стены, которые казались вечно влажными. И зеркала. Десятки, сотни зеркал, ловящих каждый лучик света, чтобы превратить его в холодное, искаженное подобие реальности.
«Продать». Мысль возникла мгновенно, как спасительная соломинка. Продать этот проклятый «объект» с потрохами. Снести его до основания. Пусть трактора сравняют его с землей, а на месте заложат парк или построят безликий торговый центр. Пусть пыль веков замесится в бетон. И точка.
Она схватила телефон, пальцы дрожали, набирая запрос в поисковике: «Продажа старых особняков. Оценка. Агентства недвижимости специализированные». Десятки ссылок. Цифры. Логика. Контроль. Да! Это ее язык. Она возьмет отпуск, съездит туда, формально вступит в права, вызовет оценщиков, подпишет бумаги… и навсегда покинет это место. Заплатит риэлторам любые деньги, лишь бы самой не копаться в этом пыльном ужасе.
Но другой голос, тихий и навязчивый, как шепот в пустом коридоре, зашептал внутри: «А что, если он не захочет быть проданным? Что, если покупатели начнут… исчезать? Или сходить с ума?» Безумие. Полная чушь. Дома не живые. Это камни, дерево и стекло.
Разобраться. Два слова, возникшие из самых темных глубин памяти. Разобраться в чем? В том, почему мать была такой? В том, что за «дар» она упоминала в своих безумных записях? В том, что именно она видела в зеркалах? В том, что случилось с Элис? В том, что за «Голодный» обитал в стенах?
Этот путь вел в самое сердце кошмара. Это означало войти в «Черный Вяз» не на час с оценщиком, а остаться там. Смотреть в лицо отражениям. Копаться в пыльных сундуках и шепчущих стенах. Рискнуть снова услышать тот голос, который преследовал ее детство. Рискнуть увидеть то в своих глазах.
София закрыла глаза. Перед ней снова встало лицо матери в день отъезда. Холодное. Отстраненное. Но в глубине глаз, таких же карих, как у нее самой, горел огонек… не ярости. Отчаяния? Предупреждения? «Забудь «Черный Вяз». Он забудет тебя».
Ложь. Он не забыл. И она – тоже.
Она открыла глаза. Взгляд упал на полированную поверхность стола, отражавшую потолок и часть комнаты. На мгновение ей показалось, что в этом бледном отражении за ее спиной мелькнула тень – высокая, женственная, в старомодном платье. София резко обернулась.
Никого. Только ее собственная тень на стене от уличного света.
Сердце бешено колотилось. Страх. Но подо льдом страха клокотало что-то еще. Жгучее, незнакомое. Гнев? На мать, бросившую ее в этом ужасе? На дом, отравлявший ее жизнь? На саму себя, за то, что до сих пор дрожит?
Или… жажда правды? Какой бы ужасной она ни была.
София медленно подошла к столу, взяла письмо. Желтоватая бумага была шершавой, как кожа змеи. Она смотрела на адрес особняка. «Черный Вяз». Название звучало как приговор и… как вызов.
Она не могла продать. Не могла просто сбежать снова. Потому что дом не был просто «объектом». Он был ее прошлым, ее травмой, ее самым глубоким страхом. И пока он стоял, пока в нем хранились тайны ее матери и ее рода, он владел ею. Часть ее души навсегда застряла в тех зеркальных коридорах.
Решение созрело не в момент ясного осознания, а как глухое, неумолимое давление в груди. Оно было страшным. Оно было безумным.
Она подошла к ноутбуку, откинула крышку. Не для поиска риэлторов. Она открыла сайт железной дороги. Пальцы, уже не дрожа, вывели пункт назначения. Тот самый городок. Дату – как можно скорее. Билет в один конец.
«Хорошо, мама», – подумала София, и мысль была горькой, как полынь. – «Я возвращаюсь. Посмотрим, кто кого забудет. Или… поглотит».
Она нажала «Купить». Щелчок мыши прозвучал громко, как щелчок замка в двери темной кладовой. Дверь в прошлое распахнулась.
Отлично, продолжаем вторую главу «Наследство», строго следуя плану и заданному тону.
Щелчок мыши повис в тишине квартиры, гулкой и внезапно чуждой. Электронное письмо с билетом на поезд холодным камнем легло во входящие. Билет в один конец. Слова из письма юристов – «личное присутствие», «срочно» – теперь обрели физическую форму, весомость расписания. Город за окном, с его упорядоченным хаосом и безопасной отстраненностью, внезапно отодвинулся, стал декорацией. Реальность теперь была там, в том забытом богом городке, в тени вязов, которые дали имя ее личному кошмару.
Дни перед отъездом слились в нервную какофонию дел и навязчивых мыслей. Работа – фиктивная крепость. Она ввела начальника в курс дела: «Семейные обстоятельства. Наследство. Нужно разобраться на месте. Возможно, неделя, возможно… дольше». Его кивок был деловым, сочувствие – поверхностным. Коллеги пожелали удачи, не подозревая, что желают ее путешествию в самое пекло прошлого. Каждый отчет, каждая презентация давались с усилием. Цифры упрямо пытались сложиться в узоры пыльных обоев «Черного Вяза», графики превращались в бесконечные зеркальные коридоры.
Упаковка чемодана стала ритуалом экзорцизма. Она выбирала практичную, темную одежду – джинсы, свитера, прочные ботинки. Ничего лишнего. Ничего, что напоминало бы о детстве. Ни платьев, ни бантов. В последний момент рука сама потянулась к маленькой фарфоровой шкатулке – единственной безделушке, вынесенной из особняка в день бегства. Внутри лежал высохший ландыш, найденный когда-то у заборной решетки. Она захлопнула крышку, как захлопывают дверь перед чем-то опасным, и оставила шкатулку на полке. Пусть городская пыль покрывает ее здесь. Ландыши из прошлого уже достаточно отравляли воздух.
Вечер перед отъездом. Квартира была стерильно чиста, будто готовилась к долгому отсутствию хозяйки или к приходу новых жильцов. София стояла посреди гостиной, ощущая пустоту не только вокруг, но и внутри. Тот холодный комок после получения письма не растаял, а лишь покрылся новыми слоями тревоги и… странного, назойливого любопытства. Что ждет в особняке? Что нашли в комнате матери? Что скрывают эти «дальнейшие действия», о которых писали юристы? И главное: «Кто или что теперь хозяин в «Черном Вязе»?»
Она поймала свое отражение в темном окне. Строгая женщина с собранными волосами и решительным, почти жестким подбородком. Маска. Маска, которую она оттачивала годами, чтобы скрыть ту шестилетнюю девочку с глазами, полными чужого огня. Но сейчас, в предрассветных сумерках комнаты, маска казалась тонкой, хрупкой. Глаза в отражении смотрели слишком пристально. Глубина в них была не пустотой, как в лифте, а скорее… бездной, готовой поглотить. Она резко отвернулась, погасив свет. Лучше темнота, чем это зеркальное напоминание.
Дорога на вокзал в такси пролетела в напряженном молчании. Город просыпался, но для Софии он уже был призраком. Мистер Эдгар, консьерж, помахал ей на прощанье с обычной доброжелательностью. «Удачи с наследством, мисс Картер! Надеюсь, все уладится быстро!» Она лишь кивнула, чувствуя, как желтоватый конверт с печатью адвокатской конторы жжет дно сумки, словно тлеющий уголек из прошлого.
Поезд был современным, быстрым и безликим. Удобное кресло у окна. София устроилась, стараясь не встречаться глазами с попутчиками. Городские пейзажи сменились пригородами, потом полями, лесками, серыми поселками. Знакомый ландшафт детства, вызывающий не ностальгию, а сжатие желудка. Она открыла ноутбук, пытаясь работать, но буквы плясали. Вместо отчетов перед глазами вставали образы: холодная рука матери, отдергивающая от окна; щелчок замка в кладовой; бесконечные отражения в зеркалах, где улыбалась не она.
На одной из станций в купе вошел попутчик – немолодой мужчина в потрепанной, но добротной одежде, пахнущий лесом и дымом. Он кивнул вежливо, устроился напротив. София уткнулась в экран, чувствуя на себе его беглый, но внимательный взгляд. Через час, когда поезд мчался мимо знакомого перелеска, он неожиданно заговорил, голос низкий, хрипловатый:
– Далеко путь держите, девушка? – Он не был навязчив, скорее устало-разговорчив от долгой дороги.
– До конечной, – коротко ответила София, не отрываясь от экрана.
– А-а, в наш городишко… – Он протяжно вздохнул. – Скучное место. Разве что… – Он запнулся, словно подбирая слова. – Разве что «Черный Вяз» привлекает любопытных. Да только любопытство там до добра не доводит.
София медленно подняла голову. Сердце замерло. Мужчина смотрел не на нее, а в окно, на мелькающие деревья. Его лицо было невозмутимым, но в глазах читалось что-то тяжелое, знающее.
– Вы… знаете этот дом? – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Он повернулся к ней. Взгляд был прямым, оценивающим. Он не ответил на вопрос сразу.
– Картеры, – произнес он наконец, словно пробуя слово на вкус. – Редкая фамилия у нас. Старая. Маргарита Эвелин… ваша мать, чай?
София кивнула, чувствуя, как холодеют пальцы. «Как он догадался?»
– Похожи, – буркнул он, снова глядя в окно. – Особенно глаза. Такие же… пронзительные. – Он помолчал. – Жаль, что так вышло. С ней. С домом. – В его голосе не было сочувствия, скорее констатация факта, как о плохой погоде. – Дом теперь ваш?
– Похоже, что так, – ответила София, стиснув зубы. «Объект», – мысленно добавила она.
Мужчина покачал головой, тяжело поднялся с кресла, собирая свой узелок. Его станция приближалась.
– Совет дам, мисс Картер, – сказал он у двери купе, обернувшись. Его лицо было серьезным, почти мрачным. – Не задерживайтесь там. Сделайте, что нужно, и уезжайте. Чем быстрее, тем лучше. Этот дом… он не любит гостей. И наследников – особенно. Помнит он слишком много. И требует своего.
Он не стал ждать ответа. Дверь купе закрылась за ним. София осталась одна, его слова висели в воздухе, густые и зловещие, как запах ландышей и пыли. «Помнит он слишком много. И требует своего». Ледяные пальцы страха снова сдавили горло. Кто этот человек? Как он узнал ее фамилию? Почему предупредил? Или… это было не предупреждение? Может, угроза? Голос из самого «Черного Вяза»?
Она вжалась в кресло, глядя на мелькающие за окном пейзажи, которые становились все мрачнее, знакомее. Леса – гуще, дороги – уже, небо – тяжелее от свинцовых туч. Каждая минута приближала ее к точке невозврата. Идея «продать и забыть» теперь казалась наивной, детской сказкой. Дом не был недвижимостью. Он был сущностью. И он уже протягивал свои щупальца – через сны, через запахи, через шепот случайных попутчиков. Он требовал своего. Ее.
«Разобраться», – пронеслось в голове, но теперь это слово звучало не как решение, а как приговор. Разобраться с чем? С призраками матери? С тайнами рода? Или… с тем, что жило внутри нее самой, что глядело из зеркал ее детскими, но чужими глазами?
Поезд замедлил ход, заскрежетал тормозами. За окном проплыли унылые одноэтажные постройки, покосившийся забор, вывеска с полустертым названием городка. Ее городка. Конечная станция.
София собрала вещи, движения автоматические. Дверь вагона открылась, хлынул поток холодного, сырого воздуха, пахнущего прелой листвой, хвоей и… да, едва уловимо – старой пылью. Она ступила на перрон. Платформа была почти пуста. Ветер гнал по бетону клочья газет и опавшие листья.
У вокзала стояло единственное такси – древний «Москвич» цвета грязной грозовой тучи. Водитель, мужчина лет пятидесяти с обветренным лицом и налитыми кровью глазами, лениво курил, прислонившись к бамперу. Увидев ее, он выпрямился, бросил окурок и растоптал его сапогом.
– Куда путь держите? – спросил он хрипло, открывая багажник.
София сделала глубокий вдох. Воздух обжег легкие горечью.
– Особняк «Черный Вяз», – произнесла она, и голос прозвучал чужим, слишком громким в тишине захолустного вокзала.
Водитель замер. Его тусклый взгляд скользнул по ее городскому пальто, дорогой сумке, остановился на лице. В его глазах мелькнуло нечто – не удивление, не любопытство. Страх. Глубокий, животный страх. Он быстро отвел глаза, швырнул чемодан в багажник, хлопнул крышкой.
– Садитесь, – буркнул он, уже садясь за руль. – Дорога не близкая. И не… простая.
София села на потрепанное заднее сиденье. Салон пахло табаком, бензином и чем-то затхлым. Машина тронулась с места, скрипя и подпрыгивая на выбоинах. Они выехали за пределы жалкого городка. Впереди лежала узкая, почти забытая дорога, уходящая вглубь мрачного, безмолвного леса. Ветви вековых сосен и елей смыкались над ней, словно гигантский черный свод. Света становилось все меньше. Воздух – тяжелее, насыщеннее запахом хвои и гниющей древесины.
