Сказание о Шамирам. Книга 1. Смертная

Она видела цветок. Он настоящий. Не галлюцинация. Ничего себе! Это же значит…

Что именно это значит, я не успеваю додумать, потому что снова теряю сознание. А потом, наверное, проваливаюсь в сон, потому что мне опять чудится мальчик-матрешка. Правда, сейчас он в образе прекрасного юноши, и я откуда‐то знаю, что это его настоящий облик. Как он хорош собой! Все портит только взгляд: теперь я уже не пыль у его ног, а что‐то хуже. М-да.

– Довольно позорить Шамирам, смертная! – злится он.

Во сне мне понятно, кто такая Шамирам. Во сне она – это я.

И я говорю:

– Уйди. Хочу спать.

По-моему, меня тошнит ему под ноги. Или нет. Такое чувство, что внутри все крутится, как белье в стиральной машинке.

Юноша наклоняется, внимательно смотрит мне в глаза, потом кладет руку мне на живот, и я блаженно вздыхаю. Боль немедленно уходит, мне легко, спокойно и совершенно плевать, что этот красавец подхватывает меня на руки, словно я ничего не вешу. И укладывает в мою постель. Потом еще заботливо укрывает одеялом, подтыкает его так, как мама никогда не делала.

Во сне мое сознание как будто раздваивается. Часть меня считает, что это совершенно естественно: мужчины должны носить меня на руках и оказывать другие почести. Меньшее, что они могут, – это заботиться обо мне.

Но другая часть помнит, что ничего подобного со мной еще не происходило. А так хотелось!

Просыпаюсь я на следующий, судя по дате на экране телефона, день – здоровая и отдохнувшая. На письменном столе стоит блюдо, полное пузатых пирожков. Рядом – изящный кубок с ножкой в виде изогнутой кошки. Такие же кошки вышагивают по синей кайме блюда.

Я ищу взглядом пульсирующий камень-подвеску. Он лежит рядом с подушкой, под ним – записка, если это можно так назвать. Она глиняная.

Странно: именно она, а не соседка с лилией убеждает меня, что все это всерьез. На ней не буквы, а какие‐то вытянутые треугольники и палочки. И я прекрасно понимаю, что они означают:

«Ты должна съесть это, смертная. И ты должна выбрать мир, а не скакать туда и обратно, как горная коза. Я запрещаю тебе это. Довольно с Шамирам ее позора».

Ух ты! Должна, запрещаю…

Я навожу на записку объектив телефона и включаю поисковик. Интернет язык не понимает, но уверен, что это клинопись. В смысле, когда по сырой глине клинышком пишут. Блюдо и кубок Интернет не распознает, пирожки же называет просто пирогами. А вот пятнистых кошек на ободке именует ягуарами. А сам ободок, точнее камень, из которого он сделан, – ляпис-лазурью.

Итого: я перемещаюсь куда‐то невесть куда (там жарко и пальмы). Ко мне, как к себе домой, приходит красавец-мужчина, приносит пирожки и требует, чтобы я кого‐то там не позорила.

О-бал-деть!

В кубке оказывается остывший чай, горьковато-мятный. Пирожки жесткие, с начинкой из мяса и вроде бы меда. Тесто у них серое, хрустит на зубах, а еще оно пересолено. Странная выпечка, после которой я долго чищу зубы, и всё равно кажется, что песка наелась.

А что там про мир сказано? В смысле – мир? Вот прям мир, настоящий… целиком?

Я снова изучаю записку, потом хожу по комнате и наконец пользуюсь проверенным способом: лезу искать в Интернете, что делают люди в похожих ситуациях. Ну, когда они куда‐то там перемещаются, а потом к ним домой приходят странные личности со странными требованиями. Что‐то такое я в каком‐то фильме уже видела.

М-да. Не подозревала я, что открою ящик Пандоры.

К следующему утру холодильник пустеет окончательно, а я впервые в жизни забываю помыться. Зато узнаю, что похожий сюжетный поворот отнюдь не редкость еще и в книгах. Герой выясняет, что его очень ждут в другом мире – например, чтобы кого‐нибудь спасти. А еще он обычно избранный. Как Гарри Поттер. И злодей, конечно, прилагается. Без злодея, похоже, никак.

Я понимаю, это же сюжетные формы, чтобы увлечь читателя или зрителя. В реальности, как у меня, нет никакой избранной – это же чушь! Да и злодея может не быть.

Однако мальчик-матрешка что‐то от меня все же хочет. Понятно что: определиться с миром. То есть я могу выбрать? Могу… Я же могу, получается, туда уйти! В тот, другой мир! А что? Меня здесь ничего не держит. Ведь не держит же?

Мамин телефон снова не отвечает – короткие гудки. Отправила меня все‐таки в черный список. Ну и… Ну и!

Еще веселее становится, когда такие же гудки выдает номер Тёмы. Что ж, этого следовало ожидать. Все хорошее когда‐нибудь кончается. Я и раньше замечала, что мужчины, привлеченные моим взглядом, спустя время остывают – если, конечно, их сразу не сломать (не дай бог!). На Тёму я старалась не смотреть, но вдруг… Мы встречались раньше почти каждый день, а тут сколько времени прошло? Дня три? Или уже четыре?

В общем, все ясно. Никому я здесь не нужна. Может, в другом мире иначе сложится? У меня есть отличная возможность начать жизнь с чистого листа. Глупо будет ею не воспользоваться.

Вечером я снова совершаю вылазку на мраморную лестницу – на этот раз с телефоном. Снимаю все, что вижу, и убегаю. А утром изучаю.

Итак, что мы имеем? В другом мире нет электричества – иначе зачем освещать город факелами? Плохо, но не смертельно. Привыкну.

Застройка плотная – значит, людей в городе много. Но этим меня, москвичку, не испугать.

Дома каменные, белые и с плоскими крышами. Много зелени, но почему‐то за стенами города или вокруг грандиозного сооружения вроде помеси античного храма со ступенчатой пирамидой. Дворец, наверное.

А если там монархия? Да, в общем‐то, ничего.

О, там же море! Море – это сразу плюс сто к привлекательности нового мира.

Я снова бросаю взгляд на фотографию дворца и понимаю, что он мне напоминает: историю за пятый класс. На учебнике похожий был изображен. А это значит… Древний мир! Что я знаю про Древний мир? Там были фараоны, пирамиды и рабство. Рабство – это плохо. Это жирный минус.

С другой стороны… У меня есть шокер, солнцезащитные очки и крем от загара. Что может пойти не так?

Нет, я не пропаду. Я никогда не пропадаю. Правда, чего мне бояться? Хуже, чем здесь, быть не может. А если и будет – я просто вернусь.

Точно! Я же могу вернуться. Пока пульсирующий камень у меня, бояться нечего.

Решено: иду в другой мир! Интересно, там работает мой взгляд?

Три дня после принятия окончательного решения я собираю рюкзак. И кладу шокер на прикроватную тумбочку, чтобы, если что, быстро достать. А то ходят тут всякие… с пирожками.

Но больше никто меня не навещает. Даже обидно как‐то! И пирожки мне понравились.

Итак, что нужно путешественнику в другой мир? Косметичка – есть. Сменная одежда – есть. Непонятно, что они там носят, и это плохо. Толпу я тогда толком не разглядела. Кажется, на них были накидки. Отлично: значит, беру легкую куртку.

Что еще? Телефон с запасным аккумулятором. Я долго считаю и пересчитываю деньги, жадничаю, но все‐таки решаю разориться на дорогой переносной аккумулятор, чтобы заряжать телефон не раз и не два. Пригодится. На неделю при экономном расходовании батареи должно хватить. А при очень экономном – на месяц.

Что еще? Еда на первое время не помешает. Шоколадные батончики – идея на миллион. С ними я сутки не пропаду – проверено.

Вот, кажется, и все.

В полдень воскресенья – день икс – я смотрю на себя в зеркало и уговариваю: все будет хорошо. Конечно, будет – а как же иначе? На мне льняной костюм – в жару незаменимая вещь. И кроссовки – при случае удобно бегать. Рюкзак уже сто раз перебрала, но все равно тяжеловат. Что поделать, придется брать такой.

Последний раз проверяю: крем для лица взяла, маску увлажняющую взяла, патчи для глаз – тоже. Блок питания, энергетические батончики… Шокер поближе. Камень я вешаю на шею. Так точно не потеряю, шнурок у него прочный. Под курткой его почти и не видно.

Фух, вроде бы все.

Что ж, в добрый путь! Пошла я.

Глава 8

Запутавшаяся

Лена

Жара! Лестница на солнце буквально плавится. От ветра нисколько не легче – он такой горячий, что напоминает обдув духовки, где я в роли курицы на противне. Солнечные очки приходится снять, потому что они в момент нагреваются и начинают обжигать щеки. С ума сойти! Так, оказывается, бывает! Зря купила со стальной оправой. Да, модно, но надо было пластиковые брать, с ними наверняка проблем меньше. Соломенная шляпа от солнца вообще не спасает. Я чувствую себя рожком с мороженым, которое плавится и растекается от жары.

Фух, да сколько еще? Далеко? Далеко… Зря я выбрала полдень для начала новой жизни. Может, точка отсчета и отличная – как обещать себе измениться в новом году, но вечером тут хоть солнце не такое яркое.

Сварюсь. Точно скоро сварюсь – или свалюсь с лестницы. Почему здесь нет перил? Да, ступени широкие, но и высота – как пятиэтажный дом. Я же пока только где‐то этажа до третьего спустилась. Никогда не думала, что без лифта это так сложно. Надо браться за свою физическую форму. Йоги явно мало. Мне всего шестнадцать, а я не могу одолеть несчастную лестницу! Хоть и длинную. И на солнцепеке.

Воды… Ее‐то я и забыла! М-да. Внизу, кажется, был фонтан – интересно, из него можно пить? Что‐то мне подсказывает, когда я спущусь, мне будет все равно. Если спущусь. А то голова с непривычки от жары кружится так, что я уже ни в чем не уверена.

Но все когда‐нибудь кончается, и, конечно, проклятая лестница тоже. До последней ступеньки я добираюсь с полным ощущением, что я мочалка, из которой выжимают пот. Ужас, как тут люди живут?

Зато внизу есть тень – лестница выводит меня в парк. Он похож на сад, в котором я как‐то ночью гуляла. По крайней мере, здесь тоже растут пальмы. Но куда больше сосен, почему‐то приземистых и очень пушистых. А еще – деревьев с ажурными, напоминающими кружево листьями. Они тоже невысокие, с раскидистыми кронами и растут так густо, что земля под ними, наверное, никогда от жары как следует не нагревается, поэтому здесь прохладнее.

Я стаскиваю рюкзак, роняю его на траву, короткую и наверняка подстриженную – очень уж мягкую. За парком точно кто‐то следит, и этот кто‐то наверняка скоро меня обнаружит. Но сейчас мне все равно – я ложусь рядом с рюкзаком и закрываю глаза. В ушах стучит, сознание уплывает. Спа-а-ать! Да, мне бы не хотелось, чтобы мой первый контакт с местными был таким: я в позе морской звезды отхожу от солнечного удара в теньке. Но об этом я подумаю, когда проснусь.

Точно надо заняться своей физподготовкой. Если меня лестница так уделала, то как же я здесь без электричества выживу? Пешком же, наверное, ходить придется? Как люди раньше без метро и машин обходились? Ездили на лошадях вроде.

Представляю себя верхом. Картинка та еще. Да в такой жаре даже лошади сварятся. Может, тут ездят на верблюдах? Этим, наверное, все нипочем. А автобусов, похоже, здесь нет. Печально.

Просыпаюсь я в окружении обезьян. И очень быстро понимаю, что это как белки в московском парке – местный рэкет. Ты мне еду, а я тебя, так и быть, не защекочу до смерти. Белки – страшная сила, когда их больше одной и они решают по тебе пробежаться.

Как выясняется, обезьяны – еще страшнее. Белки хотя бы молчат. А эти визгливо вопят, тормошат меня и скалятся, когда я отбиваюсь. Окрики не помогают. Одна обезьяна и вовсе хлопает мне лапой по рту: мол, заткнись.

Не знаю, чем бы эта сценка «кошелек или жизнь» закончилась, но когда обезьяны уже пытаются вскрыть рюкзак, на дорожке неподалеку появляется человек. Что ж, мое первое знакомство с жителем этого мира происходит именно так: валяясь на траве под деревом, я пытаюсь отбиться от обезьян. Первое впечатление, говорят, самое важное? Тогда я этот экзамен уже провалила.

Человек оказывается смуглым мальчишкой с метлой. Обезьяны при виде него поднимают оглушительный визг и бегут, как злодеи от Супермена. Вжух-вжух – и готово.

«Ты мой герой», – с облегчением думаю я, улыбаясь. Очень хочется посмотреть ему в глаза и понять: здесь я тоже буду одинока или – ну вдруг – есть шанс? Я сперва не решаюсь, а потом думаю: «Была не была!» И старательно считаю про себя.

Мальчик улыбается. Он выглядит младше меня – лет тринадцать, не больше. И такой загорелый, что сразу понятно: у моря живет. А волосы у него черные, очень красивые, вьющиеся. Загляденье.

– Спасибо… – Я замираю, потому что понимаю: это не русский. Новый язык плавный, певучий, но совершенно точно не мой родной. Откуда я его знаю?

Да ладно, Лен, стоило догадаться: ты же поняла записку клинописью!

Допустим. Однако письмо – это одно, а говорить на иностранном вслух – совсем другое. Я даже на английском до сих пор только дорогу спросить могу. А ведь как старательно учила, когда поняла, что хочу однажды вырваться из Москвы и поехать на Неделю моды в Париж и Милан! Была у меня такая мечта. Несбыточная.

Мальчик расплывается в улыбке и опускает метлу. На меня он смотрит точно как и мужчины в моем мире – из тех, что не хотят меня сразу в свой гарем, как Серый. Этот, наверное, вроде Тёмы: у него восхищение на лице написано. А поскольку мы знакомы всего минуту и вряд ли его настолько впечатлила растрепанная девица в мятом костюме, которая не может даже от обезьян отбиться, значит…

Значит, личное счастье мне и здесь не светит.

Старательно скрывая разочарование, я отвожу взгляд и поправляю волосы. Шляпа исчезла – наверное, ветром унесло. Или кто‐то из обезьян радостно с ней ускакал. Надо было запасную брать.

– Простите, – я снова запинаюсь и потом говорю медленно, пробуя на вкус слова незнакомого языка, – подскажите, пожалуйста, где я нахожусь?

Мальчик с метлой хмурится было, а потом его глаза расширяются так, словно страшнее он в жизни ничего не видел. Даже обидно становится. Согласна, я сейчас не в лучшей форме и с костюмом наверняка не угадала, но не настолько же.

И тут случается странное: я встаю, а мальчик, наоборот, падает, роняя метлу. На колени – лбом в траву.

Э-э-э…

Может, у него обморок? Или припадок?

– С вами все хорошо? – осторожно интересуюсь я, уже догадываясь, что дело в другом: мальчишка выглядит скорее испуганным, чем больным. Он даже как будто побелел, хотя с его загаром это и не особенно заметно.

Может, в этом все дело? Может, он испугался моей светлой кожи? Я однажды читала, что туземцы в Африке принимали белых миссионеров за призраков.

От этой мысли мне смешно.

– Простите! Правда… Не бойтесь, я, честное слово, живая! – Я прижимаю руки к груди и старательно улыбаюсь, чтобы ни в коем случае не казаться опасной.

Конечно, не срабатывает – мальчик только сильнее трясется.

Я осторожно обхожу его, поднимаю рюкзак и отступаю на дорожку.

– Простите… И спасибо!

Остается надеяться, что это не повторится и остальные «туземцы» отреагируют на меня нормально. Если же нет… Я нахожу под одеждой камень, слушаю тихое «тук-тук» и отпускаю. Сбежать можно в любой момент. Но пока еще рано. Сначала разберусь, что к чему.

Все‐таки любопытно: откуда я знаю местный язык? Что‐то мне подсказывает, ответ есть у мальчика-матрешки Дзумудзи. Наверняка и камень именно он мне любезно одолжил – как раз после разговора в кафе. Что же этому Дзумудзи от меня нужно? Он нес какую‐то ерунду про богиню, которая изменяла мужу с человеком, а потом заявил, что человечество в опасности. Эм… Это человечество? В какой опасности? Почему я раньше об этом не подумала? Если все так, то мне здесь быть точно не стоит.

Но можно ли Дзумудзи верить? Мало ли что ему показалось. Я пока никакой опасности не вижу. Да, обезьяны тут бешеные. И мальчик с метлой меня почему‐то испугался…

Я вытираю пот со лба и выкидываю эти мысли из головы. Гадать бесполезно. Увижу Дзумудзи или как его там – спрошу. А пока – вот и ворота. Ох, какие! Сияют так, что глазам больно. Как эти ребята с копьями рядом стоят и даже не щурятся? Может, они как доспехи в музее – одна видимость воина? Или вообще статуи.

Да нет, живые – при виде меня они резво падают сначала на колени, а потом тоже лбом в землю. Да что ж такое!

– Простите, – тихонько говорю я, натягивая капюшон.

Может, дело в костюме? Вдруг я не просто одета не по местной моде, а как… Не знаю, какой‐нибудь здешний злодей?

Ладно, разберемся. Сейчас присмотрюсь, в чем тут ходят, вернусь домой и придумаю, что делать. А если проблема в цвете кожи, то автозагар – отличная вещь. И недорогая. Или солярий – дольше, но надежнее. В общем, разберемся.

За воротами раскинулась огромная площадь. С высоты лестницы она казалась шестиугольной, а снизу – просто необъятной. Меня манит шелест фонтана в центре – женская фигура, окруженная не то леопардами, не то ягуарами, поднимает руки к небу. Вода льется из ее сложенных лодочкой ладоней.

Что‐то в этой статуе меня смущает, но я не могу понять что. Да и не очень‐то получается разглядеть: она позолоченная, а солнце как раз над нею, так что сияет эта дама, как лампочка.

Я отвожу взгляд, смаргиваю слезы и с удовольствием вижу знакомые и такие привычные торговые ряды. Миры, может, и разные, а вот рынки везде одинаковые. Здесь он пафосный такой – прилавки не просто деревянные, а каменные. Целые беседки в античном стиле! И люди вокруг не снуют туда-сюда, как у нас на Домодедовской, а степенно прогуливаются. Красота!

Хм… Глаза меня вряд ли обманывают, а значит, я здесь не одна такая беленькая: вон, женщины у ближайшего прилавка тоже светлокожие. Да, закутанные с ног до головы, но на таком солнцепеке это неудивительно. Я б тоже закуталась, если б было во что.

И не так уж с одеждой не угадала. Допустим, лен тут не носят, предпочитают шерсть. Но фасон похожий. На мне сейчас туника и широкие брюки. Здесь в моде юбки, однако, если я не стану делать широкий шаг, разницу вряд ли кто‐то заметит. А вот куртка будет бросаться в глаза. Еще бы – она вдобавок серебристая и блестит. Может, все из-за нее? Вдруг стража и мальчишка решили, что это какая‐нибудь чешуя?

Я стягиваю куртку, вешаю на локоть и старательно заправляю в ворот туники камень – мой билет домой.

Все, можно идти.

Для верности я опускаю взгляд и стараюсь спрятаться за волосами. Наверное, получается – никто не тыкает в меня пальцем, не падает на колени и от ужаса не дрожит. Голову, конечно, печет, но с этим я разберусь, как только пойму, что к чему. Первым делом надо узнать про деньги.

И тут меня чуть не сбивают с ног. Я машинально подхватываю закутанную в черное старуху и на мгновение забываю даже про жару, потому что приторный запах не то духов, не то… яда?.. не знаю, но от него меня чуть не выворачивает наизнанку.

– Простите, – слова даются мне с трудом, – с вами все в порядке?

Старуха слепо щурится, и я осторожно усаживаю ее на ближайшую каменную скамью. Оглядываюсь: неужели рядом никого из родственников? Такие слабые пожилые женщины не должны ходить на рынок одни.

И верно: к нам уже торопится юноша. Я привычно прячу взгляд и улыбаюсь старухе. Она тянется ко мне сухой, сморщенной рукой. Кожа на ней вся в пигментных пятнах, и я вдруг думаю, что смерть тоже где‐то неподалеку. Наверное, меня ведет от жары: в голову лезут странные мысли. Я отчего‐то уверена, что слабость старухи вызвана ядом. А отравитель непременно царь. О как! Вижу словно наяву: он, величественный, на коне; она, жалкая, у его ног. Вспышка золота… Бред какой!

Это наверняка жара на меня так действует.

– Матушка! – Тот юноша уже рядом, осторожно обнимает старуху, бормочет благодарность. Вот ему плевать, как я выгляжу.

Старуха цепляется за рукав моей куртки и все силится что‐то сказать. Я осторожно разжимаю тонкие, скрюченные пальцы и искренне желаю:

– Пусть у вас все будет хорошо.

Мне чудится, что старуху осеняет золотой свет. И смерть отворачивается, уходит. Мне же, наоборот, становится нечем дышать – правда, всего на мгновение. В ушах стучит кровь, пока я, пошатываясь, встаю и отхожу в тень, где с трудом прихожу в себя. Перегрелась, как пить дать. Попить, кстати, было бы неплохо. И поесть.

М-м-м, какая красивая булочка на прилавке слева! А пахнет так, что я сразу вспоминаю про обед, который был еще дома, а значит, до лестницы. Я же столько энергии на спуск потратила – неудивительно, что проголодалась.

А ткани тут какие – загляденье! От булочки я еще смогла отвернуться, но от отреза алого фетра с затейливым геометрическим узором – нет.

– Милая госпожа, пощупай, – улыбается мне продавец, крепкий мужчина в накидке с бахромой.

Я сразу чувствую в нем родственную душу: ткань нужно щупать, а не смотреть. Иногда даже нюхать. Воздать ей должное. А конкретно эту прелесть – поскорее приложить к руке. Мне идет, мой цвет.

Продавец тем временем продолжает, поигрывая золотой кисточкой своей накидки:

– Лучшая шерсть из Ниша, сами жрицы Матери-Земли ее ткали. Оцени, какая гладкость, какая мягкость! Ну точно девичьи пальчики, хе-хе! Моими тканями, госпожа, наслаждаются наложницы самого царя! И всего‐то за три шекеля!

Я мечтательно вздыхаю и невольно поправляю волосы – отвожу их со лба, чтобы лучше рассмотреть, что еще есть на этом замечательном прилавке у настоящего ценителя текстиля.

Торговец меняется в лице.

«Значит, дело не в куртке», – думаю я, отшатываясь. Неловко поворачиваюсь – и, конечно, на кого‐то налетаю.

– Простите…

И вдруг понимаю: куртка, висевшая на локте, исчезла. Потеряла? Когда? Нет, не могла, невозможно.

Вздрогнув, я ощупываю шею – камень тоже исчез! Мой билет домой пропал!

А-а-а!

Не знаю, каким чудом я успеваю заметить знакомый блеск – куртки, конечно. Камень тоже мерцал, но не так ярко, а серебристая ткань на солнце – точно зеркало. Мысленная цепочка «куртка – вор – камень» вспыхивает в голове, и я бросаюсь в погоню.

Хорошо, что надела кроссовки. А еще – что прилавки тут из камня, потому что я бы что‐нибудь покруче плетеных ваз на бегу сшибла. И ожерелий. И блюд с пряностями.

В конце концов я запутываюсь в какой‐то шкуре, жутко пушистой и вонючей. Чуть не плачу от ужаса. Все. Все! Я здесь застряла! Господи боже, это была плохая идея! Зачем я только решилась на приключения? Сидела бы дома, в привычной серой Москве! А здесь меня обокрали, а сейчас наверняка еще и в рабство продадут, потому что денег у меня нет, а чей‐то товар я точно испортила. Вот хотя бы эту шкуру!

Что делать? Что делать?!

Спокойно, Лена, ты справишься. Ты всегда справляешься. Выплюнь мех и соберись.

Так что, когда меня вытаскивают из шкуры – как Клеопатру из ковра, – я изо всех сил улыбаюсь и ловлю мужские взгляды. На женщин мое очарование не действует, но ничего, мужчин здесь больше. Наверняка они в этом мире у власти. Сейчас попрошу найти вора, вернуть мне подвеску – и все будет хорошо.

Точно, отличный план.

И вот я набираю в грудь побольше воздуха… Но ничего не успеваю сказать, потому что все вокруг – сначала торговцы и покупатели, потом вообще вся площадь – утыкаются лбами в каменные плиты пола. Тишина наступает такая, что слышен плеск воды в фонтане у меня за спиной.

Нет, это уже не смешно!

– Послушайте, – начинаю я, чувствуя себя даже не в своей тарелке, а… не в своем мире у всех на виду.

Тишина. Может, и слушают, но почему‐то с земли. Страх так в воздухе и витает. Да что с ними не так? Или со мной?

Вдохнув поглубже – помогает успокоиться, – я оборачиваюсь к фонтану. Решительно снимаю рюкзак, потом наклоняюсь и ловлю струи воды. Сейчас надо напиться, умыться, затем посмотреть на свое отражение в воде. Его хорошо видно – и все с ним так. Тогда в чем дело?

Ничего, сейчас выясним.

Я еще плещу на лицо для храбрости. И уже оборачиваюсь, собираясь подойти к ближайшему торговцу – тому, в чьей шкуре застряла, но вдруг краем глаза замечаю позолоченное лицо статуи. Сейчас, против солнца, мне удается его разглядеть.

И это мое лицо.

Да быть не может!

Забыв про все на свете, я лезу в рюкзак, с трудом, но нахожу косметичку и смотрю на себя в зеркало. Потом – на статую.

Нет. Ну нет! Не может этого быть!

Выходит, может. У статуи действительно мое лицо!

Полюбовавшись на него, а еще – на обнаженную левую грудь, которая скульптору особенно удалась, я решительно поворачиваюсь к тому торговцу, с которым все равно собиралась заговорить. Становлюсь на колени рядом и выдавливаю:

– Простите…

Тишина. Он даже головы не поднял.

Я сглатываю и представляю, как кричу, стоя посреди этой площади, а они вот так лежат и молчат. Ужас.

Ну нет, молчания я не потерплю. Они меня услышат!

– Это кто? – рявкаю я и сама удивляюсь, откуда у меня такой требовательный тон. – Отвечай!

Мне тут же становится стыдно, но торговец поднимает голову, старательно смотрит мимо меня – в направлении моего указательного пальца. И хрипит:

– Ш-ш-ш…

Да чтоб вы все провалились!

– Великая богиня, госпожа наша Шамирам, – блеет наконец торговец и снова утыкается лбом в землю.

Шамирам. Снова эта Шамирам!